Текст книги "Город под куполом"

Каин горестно вздохнул.

– Учитывая предательство Йозефа, долетели мы только вдвоём. Мне тяжело это говорить, тем более тебе, но старого дома больше нет. Живущее на нём человечество истребило его. Я смог засечь только пояс астероидов, бывших, возможно, некогда планетой Земля. К сожалению, моих прав недостаточно, чтобы активировать аварийное завершение миссии и направить корабль домой, на нашу родную Сэл-о.

Сэл-о. Каин произнёс слово с ударением на второй слог. Память Авеля как будто скривилась от упоминания родной планеты. Ну а как же сон? Это были обрывки воспоминаний или просто иллюзия?

– Я видел сон, – решился Авель. – Там люди сгорали в огне. И какая-то женщина просила привезти им жизнь. Тебе это о чём-нибудь говорит?

Каин быстро и с ненавистью, как показалось Авелю, взглянул ему в глаза и тут же опустил взгляд. Он поднялся и повернулся спиной.

– Нет. Я думаю, тебе стоит поспать. Серьёзно. Тут всё истлевает, а нам ещё предстоит обратный путь. Так что я продолжу латать дыры во внутренней обшивке, а ты, как почувствуешь себя в норме, отправляйся в капитанский отсек и снимай корабль с орбиты. Пора бы уже отправиться домой.

***

Авель завернулся в мягкое приятное одеяльце и прилёг на кровати в каюте.

Известие о гибели старого дома опечалило. Но мозг уцепился за фразу «снимай с орбиты». Какая может быть орбита у того, чего нет? Или Каин просто оговорился, имея в виду орбиту звезды местного скопления. В любом случае, слишком много лжи было сказано сегодня. От понимания этого становилось грустно. Не для того они летели более ста лет через миллиарды созвездий и космических потоков, чтобы из-за неведомой блажи возвратиться с пустыми руками.

Желудок приятно ныл, ласкаемый поглощённой пищей. А комочек кожи внизу живота наконец-то расправился. Авель почувствовал, что ему хочется женщину.

Он открыл глаза и уставился в мясную стену, багровую с синеватыми прожилками. Мельтешащие по ней существа оказались двумерными капельками с ладонь величиной. Их предназначение угадывалось слабо – может быть, какие-то терминалы или регуляторы внутренней атмосферы. Но тут одна из капелек подплыла к лицу Авеля и заговорила.

– Старшая сестра может быть чем-то полезна, агент Авель?

В ответ он только повёл плечом. Чем ему сейчас поможет искусственный интеллект корабля. Разве что…

– Покажи внешнее изображение, пожалуйста.

– Не могу. Что-то блокирует доступ для передачи информации с внешних сканеров. Но я могу впустить агента в себя.

Голос Старшей прозвучал волнительно и даже возбуждённо. Капелька на стене напряглась и задрожала. Авелю стоило усилий, чтобы сосредоточиться и не попросить чего-то сверх уставных рамок.

– Если это не угрожает моей жизни и здоровью, то пусти меня в себя, – как можно более чётко сформулировал он свою просьбу. После чего прикоснулся лбом к капельке.

– Ладонь, – нетерпеливо простонала Старшая.

Вот дурак! Авель улыбнулся и приложил к капельке ладонь.

И тут он стал кораблём. Спокойным, могучим, как и необъятное пространство вокруг него. Сын своего космоса или космос своего отца. Что-то творилось внутри него, но ему не могло быть никакого дела до этого. Он был стар и молод одновременно. Бесконечен, а посему лишён любых эмоций, кроме молчаливого созерцания. Корабль почувствовал присутствие Авеля и поприветствовал его, изменив багряную ауру на тёмно-оранжевую.

– Ты вошёл слишком глубоко, – взволнованно пискнула Старшая.

Может ли искусственный интеллект дурачиться? В отсеке с саркофагами она не проявляла человеческих эмоций. Сознание Авеля передёрнуло, и он снова почувствовал своё тело, оставаясь при этом глазами «Серафима».

Перед ним раскинуло поле звёзд. Набухшими гроздьями они жадно манили протянуть руку и взять их. Обнять и подкинуть, разбросать по полю, превратив в пылающие вектора. Вдохнуть поглубже их созвездия и надуть колышущийся звёздный пузырь.

А прямо перед ним была она. Та, что приходила во снах с самого детства. Та, о которой он мечтал и грезил. Земля. Живая. С теми самыми белесыми разводами по всей поверхности. Глубокими пятнами океанов и следами материков. В памяти Авеля они были другими, но многое могло измениться за сотни лет с тех пор, как было зафиксировано последнее изображение человеческой колыбели. Сейчас каждый материк был похож на фалангу когтистого кривого пальца схватившей планету пятерни.

Каин лгал.

***

Ещё две недели Авель приходил в себя. Старательно восстанавливал мышечную массу в спортивном секторе, втирал в кожу витаминные притирки и стимулировал мозговую деятельность активными тестами. С Каином они встречались за обедом и ужином – завтракать напарник предпочитал в одиночестве, запершись в своей каюте. Перебрасывались малоинформативными фразочками о состоянии корабля или их дальнейших действиях. Каин рассказывал о жизни на Сэл-о, возбуждаясь и даже иногда размахивая руками. Вопросы же о Земле вводили его в угрюмое молчание. Извещать его о своём открытии Авель не посчитал нужным. Однако и обличать во лжи не стал. Участливо кивал и говорил, что скоро активирует коды подтверждения для обратной отправки.

Единственный раз он спросил Каина про заблокированный доступ к внешним иллюминаторам. После чего Каин вскочил и вышел из кубрика, заявив, что это всё плесень, и он не намерен прохлаждаться за разговорами, пока она расползается по кораблю.

Плесени, однако, Авель не встречал. Находил пару раз мёртвых насекомых в тёмных уголках, да пытался обнаружить источник затхлого запаха, но безрезультатно. Допрашивать на эту тему Старшую не получалось. Она только пускала агента в себя, а дальше следовала неизменная псевдоэротическая игра, переходящая к созерцанию Земли.

– Что ты делаешь? – печально спросил Каин, застав Авеля за его занятием.

Авель, молча, отцепился от капельки, которая тут же уползла, затерявшись среди полусотни подобных.

– Насекомые, – пожал плечами он. – Откуда только берутся.

– Ах, это. Не беспокойся, я вытравил почти всех. Назвал их космическими тараканами. Видимо, один проник с багажом и вывел тут колонию.

– Одна, – поправил машинально Авель.

– Прости?

– Это была самка. Самки организовывают колонии.

Каин побледнел и ссутулился.

– Да, конечно, – согласился он. – Самка. Они могут. Постоянно лезут, куда их не просят. Самка. Да.

Кивая и бормоча себе под нос, Каин ушёл, пожимая плечами на какие-то свои мысли.

***

Через две недели Авель решил посетить капитанский мостик.

Перед этим он пару часов упражнялся в спортивном секторе, отбивая упругой палкой летящие в него снаряды. Потом принял душ, насухо вытерся и ещё полчаса стоял под потоком тёплого воздуха, выслушивая мнение Старшей о его физиологии. Она почти не отлучалась от Авеля, и он уже стал относиться к этому как к должному. Если искусственный интеллект корабля мог обладать эмоциональной составляющей, то пребывание в течение восьми лет в компании угрюмого Каина точно не пошло ему – ей – на пользу. Ведь единственная тема, которая вызывала огоньки в глазах его сотоварища, это Сэл-о.

Авель облачился в боевую форму – серую с тёмными пятнами, покрытую бронепластинами и имеющую несколько отсеков под снаряжение. Причесался перед зеркалом, глядя в глаза своему отражению. Немного впавшие щёки, пухлая выдающаяся вперёд нижняя губа, приподнятые тонкие брови и светлые редкие волосы до плеч. Зрачок правого глаза уменьшился и увеличился – стандартная проверка оптического навыка. Имплантаты у солдат империи Сэл-о были врождённые, популярная процедура. Боевая и физическая подготовка задействовала все допустимые резервы организма.

Открылся шлюз из общей капсулы в командную, подъехавшую по приказу Авеля по кишке «Серафима». Авель шагнул в проём и тут же заблокировал за собой проход.

Командная капсула – всего полсотни метров в длину – представляла собой помещение с множеством мониторов, датчиков и низких кресел, утопленных в полу. Поверхность изнутри была всё такой же мясистой, но без снующих капелек. На постаменте виднелась объёмная фигурка «Серафима» – отсюда можно было вручную провести диагностику внешних щитов и провести минимальные ремонтные и навигационные работы. А у задней стены располагалась ниша в человеческий рост, предназначенная для инженера-навигатора.

Авель занял кресло по центру, застегнулся и активировал терминал короткой командой – шифры были прочно введены в память и не потерялись за время анабиоза.

Тест систем корабля показал, что двигатели в норме, реактор стабильно работает, а внешние щиты прошли регенерацию до девяноста шести процентов. Авель сосредоточился и попытался вспомнить, как активировать посадочные челноки. Набор команд показал ему все отсеки корабля. На схеме было видно, что ещё два челнока в рабочем состоянии готовы к отправке.

Маленькое устройство, прикреплённое у рукоятки кресла, издало негромкий писк.

– Ты в рубке управления? – раздражённо спросил голос Каина из устройства, вползшего из ручки кресла в ухо Авеля.

Авель максимально сосредоточился и придал голосу непринуждённое, но притом торжественное выражение.

– Проведены поверхностные тесты всех систем. Извещаю, что «Серафим» готов к отбытию из галактики Млечного Пути обратно… домой. Курс согласован с загруженным в банк памяти навигационного компьютера, с минимальными поправками, учитывая искривление пространственных тоннелей и гравитационного поля объектов Солнечной системы. Агент Каин, вам надлежит провести медицинское освидетельствование и занять место в свободном саркофаге. По прибытии на Сэл-о вы будете разбужены автоматически.

Голос Каина, откликнувшийся через полторы минуты после сделанного заявления, дрожал от возбуждения и плохо скрываемой радости:

– Мама! Мама! Авель, ты сделал это! Спасибо, друг… Ты знаешь… – Каин хотел что-то сказать, но замялся, и вместо этого просто сказал, – спасибо! Эти восемь лет были ужасны. Наконец-то мы вернёмся. Авель! Я всё понимаю. Ты так хотел Землю, ну, увидеть. Я понимаю. Но это было глупой затеей, признай сам. Лететь наугад, неизвестно куда, непонятно для какой цели… В общем, хорошо, что всё так закончилось.

Хорошо. Когда чирикающий голос Каина стих, Авель ещё минуту сидел, сцепив пальцы на руках в замок и уставившись в монитор. Плохо или хорошо в данный момент не имели значения, превратившись в набор ничего не значащих букв. Каин лгал, Авель лгал, правдой было лишь то, что скрывалось за пределами «Серафима», уже изготовившегося к броску в обратном направлении. Но и эта изготовка была лишь маскировкой, предназначенной для Каина, если тот вдруг захочет проверить слова Авеля.

Спустя минуту Авель запустил тестовую перегрузку капитанской рубки. В ушах запищало, а тело вжало в кресло. Дыша глубоко и равномерно, Авель подтянул правой рукой к носу кислородную маску и немного пригубил из неё, будто пробуя изысканное вино. От глотка кислорода перед глазами расцвели изометрические цветные круги, а уши уловили посвистывания птиц. Давление возросло, доводя до тошноты и отдачи в висках. После чего гравитация понизилась, и Авель увидел, как рядом с ним из-за соседнего кресла взлетает ссохшаяся человеческая кисть. Под лопающиеся звуки в ушах кисть проплыла перед глазами застывшего Авеля и спустя полминуты шлёпнулась на пол.

Сообщение на мониторе извещало, что тест перегрузки кабины успешно завершён.

– Загрузить цель миссии, – прошептал Авель, уставившись в монитор и стараясь не думать о кисти.

«Цели миссии повреждены», – сообщил монитор.

– Загрузить данные на внешние накопители в аварийном хранилище.

«…»

Авель отключился и, продолжая размеренно дышать, подошёл к валяющейся на полу кисти. Она действительно была человеческая. Отделённая от руки острым предметом, потерявшая хозяина. Угадать, кому она принадлежала, без дополнительного оборудования не представлялось возможным, поэтому Авель просто схватил её и приложил к сенсору ближайшего кресла.

«Сканирование завершено. Идентифицирован капитан Йозеф».

Авель перескочил в транспортный отсек и принялся сходу закидывать в посадочный челнок припасы. Внутрь отправился исследовательский скафандр, предназначенный для высадки на планету с пониженной кислотной средой и вероятным наличием флоры, резак, аппарат для конденсирования воды и упаковка сменных фильтров.

С командного терминала уже был дан приказ о заморозке транспортника «Серафим» на орбите до возврата челнока. Также был отдан приказ не выпускать из криогенной камеры-саркофага агента Каина. Повреждённые, несомненно, Каином, данные о миссии, залитые на мягкие компактные накопители, легли в амортизированный короб и были тщательно припрятаны в челноке.

Капельки судорожно метались по стенам, а голос Старшей навязчиво взывал к совести агента Авеля. Брать её с собой было опасно – от Старшей Сестры больше толку было здесь, на борту. Он опасался даже ответить ей, чтобы не ввязаться в сомнительную дискуссию с искусственным интеллектом о правильности или неправильности своих действий.

Привези нам жизнь! А вместо этого он привезёт отрубленную руку их капитана, по несчастью оставшегося верным своим клятвам. Авель развернулся к люку, чтобы схватить очередной короб и нос к носу столкнулся с Каином.

– Зря, – печально сказал Каин и резко врезал Авелю прикладом пенетратора.

Авель упал больше от неожиданности, чем от боли, и быстро отполз за короб с провиантом, валявшийся у челнока.

– Сорок пять человек! Сорок пять твоих и моих друзей! – крикнул Авель.

– Плохой из тебя дипломат, всё-таки, – усовестил его Каин, покачивая головой. – Когда ты под прицелом импульсного ружья посреди космоса, отделённый от него только тонкой стенкой гермошлюза, напоминать ренегату о его преступлениях – весьма поспешный и необдуманный поступок.

Авель подпрыгнул вверх и влево, выхватывая из ножен боевой нож. Но две пули моментально прошибли его запястье, а третья прибила к полу, точно попав в тазобедренный сустав. Ни одна из бронепластин не исполнила своего предназначения. Но всё происходящее пока что вписывалось в план Авеля. Он резко рубанул ножом по трубке, подающей топливо на челнок, и направил струю в лицо товарища.

От последующего выстрела трубку вырвало из рук Авеля, и челнок позади него вспыхнул переливающимися языками пламени. Однако основной термоудар принял на себя Каин. С дикими криками, объятый огнём, он упал на пол и стал кататься, визжа от боли и ярости. Импульсный механизм заискрил, и несколько пуль влетело в область солнечного сплетения стенающего огненного сгустка.

– Агент Авель, агент Авель! – взывала Старшая откуда-то из потустороннего мира.

Авель, сгибаясь от боли, пополз от качающегося и фыркающего огнём челнока к стене и приложил к ней руку, рассчитывая, что Старшая сама приползёт для контакта. Разыскивать её капельку в этом огненном аду, не было времени.

– Мне надо во второй… – начал было он.

Но тут раздался звон в ушах и где-то что-то оглушительно взорвалось.

– Агент Каин начинил взрывпакетами капсулу и отправил её в хвост корабля, – доложила Старшая сестра. – Ситуация критическая. Агент Авель, мы попрощаемся? Или вы что-то намерены предпринять?

– Впусти! – моментально среагировал Авель.

Старшая вскрикнула, и он снова стал кораблём. Он почувствовал ярость и обиду на предавших его людей. Хвост разворотило от взрыва, и из него вылетали в открытый космос внутренние капсулы, одна за другой. Неизбежность поглотила его сознание. Он взревел и укусил сам себя за хвост, временно остановив процесс опустошения. После чего совершил оборот и, вращаясь, двинулся к поверхности планеты.

Авель отключился от Старшей и стал забираться в ближайший к нему скафандр, особо не вдаваясь в подробности, какой именно.

– Авель, – услышал он ослабевший голос Старшей, – я умираю. Сделай для меня одолжение.

Он уже догадался, что за одолжение хотела Старшая.

– Впусти меня в себя.

Никакой дурак во всех вселенных никогда не позволит искусственному интеллекту проникнуть, подобно вирусу, в свои нейросети. Это хуже рабства. Это добровольное превращение в живой труп, за действия которого ты не в ответе.

– Я не займу много места, обещаю… – тихо прошептала Старшая.

Она проникла в него, как маленький пушистый зверёк, сворачивающийся в клубочек на ладошке. Не было ни больно, ни страшно. Лишь порхающая в сознании фраза: «Как непрофессионально, агент…»

– Анафема!

Что-то навалилось на него сзади и вцепилось зубами в ухо. Авель вырвался и ударом ботинка отопнул от себя пылающего Каина. Всё ещё живой, со сгоревшими волосами и расползающейся оплавленной коркой кожей Каин сжал в руке нож и, направив его в живот напарника, прыгнул.

Глава 2

Предвестник

Чёрный купол Уральской Тверди, подобно ласковому ночному убийце, сжимался вокруг одинокой белой машинки, несущейся вперёд по шоссе. На мгновение, всего лишь на мгновение, водителю, женщине за приборной панелью, показалось, что облака прочертила слабая вспышка света, что случалось нечасто.

Романова припала к лобовому стеклу и всмотрелась вверх. Но всё, что она смогла увидеть, были тяжёлые сизые тучи: грязные и сопливые, стремящиеся смять и похоронить мыслимые движимые и недвижимые объекты на беду находящиеся между землёй и, по недоразумению оказавшейся перевёрнутой книзу брюхом, бугристой наковальней.

Шоссе тянулось вдаль без намёка на поворот уже полтора часа. Дождь несколько раз сменялся градом – не крупным, чуть меньше кружочков тайяновского «Флип-флапа», пачка которых слегка натирала правую грудь – и стабильно продолжал поливать чёрный асфальт, превращая дорогу в глянцевое стекло. По правую руку время от времени вырастали отвесные скалы и уходящие вверх шахтёрские городки: покатая сталь зубов спящего великана, разваливающихся на глазах, но вмещавших в себя до полусотни работяг, зачастую вместе с их семьями; между домиками жалобно мерцали искорки натянутых гирлянд, перекочевавших в горы из прошлого века. Шахтёрские городки с жилой и промышленной зоной соединяли железные дороги, канатные податчики и трубы: множество извивающихся, вгрызающихся в землю полупрозрачных полостей, по которым подавалось тепло, электроэнергия и благословительные послания управляющих структур.

Слева минут двадцать назад промчался байкерский кортеж, исполненный воплей и выкриков – на грани смерти и забвения находятся же ещё люди, которые настолько не ценят свою короткую жизнь. Романова даже не удостоила кортеж взглядом: даром, что сама неделю назад делала репортаж о бандах, плюющих на обычное население и сменивших стабильные автомашины на двух– или трёхколёсные чудовища. Отбросы, выродки, маргиналы – просто материал и ресурс; за счёт них можно было перебиться парой кредитов, сваяв краткие полухудожественные – а потому никому не нужные – статейки. Понимать же мотивы подобных людей и культов Романова не стремилась. Жить, передвигаясь от убежища к убежищу, ускользая от полицейских облав, загибаясь от чахотки и всевозможных лёгочных опухолей – всё это цель существования неустроенных в жизни подростков. Не её.

Донна наклонилась вперёд и подцепила крепкими бежевыми зубами пластиковый стаканчик с приборной панели. Журналистское удостоверение легонько стукнулось о мигающий тахометр. Завтра будет возможность передохнуть и выпить чего-нибудь более крепкого, а пока что приходилось перебиваться грязноватым кофейным напитком с ароматом гвоздики и машинного масла, который раздают возле каждого «зайчика».

В зеркале заднего вида промелькнули огни полицейской машины. Обычные. Ближний свет, пригодный для ночной трассы. Если бы это оказалась погоня, то свет стал бы обвиняюще красным, нацеленным с крыши служебной «Гадюки» прямо ей в спину. Но это был простой патруль, выискивающий безмашинных рецидивистов. Подобно тем, что недавно промчались по соседнему шоссе. Полиция не увеличивала скорость, но и не двигалась на одном с ней расстоянии: огни то пропадали совсем, то буквально замирали на месте. Романова ехала по магистрали снабжения, не предназначенной для транспорта общего пользования, но это не несло фактического нарушения каких-либо правил. А вот «откуда она ехала» – вопрос совсем другого уровня.

Стаканчик был водружён на место. Кофейный напиток, выпускающийся под маркой «Агни», что вроде бы было именем какого-то древнего солярного божества, нехотя проскользнул в пищевод и встал там неприятным комом. Романова устало вздохнула и на доли секунды прикрыла глаза.

Она привыкла, что её называют просто Романова, хотя журналисты и не являются частью богатого сословия. Она и сама себя так называла. Имя Донна было ей неприятно с детства: со школы, где её постоянно дразнили «плоскодонкой». Такая уж участь девочек, которые не сгибаются вперёд под тяжестью собственной груди и не целуются в пять лет со старшеклассниками, входящих или собирающимися входить в многочисленные банды или же имеющие призывной билет на службу в полиции. Маленькая грудь у девочки – это закрытые двери в половину востребованных профессий, насмешки окружающих, издевательства и полная уверенность в собственной нерентабельности. А потом детство кончается и начинается «Донна, выручи десяткой поинтов, у меня тут такая ситуация…», «Донна, я серьёзно, можешь спрятать меня на пару дней, пока автомобиль в ремонте», «Дружище, как там тебя… Романова! Сколько лет! Помнишь меня? А я недавно твой репортаж видела. Это просто нечто! Можешь фиктивно усыновить моего ребёнка на три года, пока я немного поднимусь с колен, да выбью для него подпольную регистрацию?»

Общество – это волчья стая. Романова читала энциклопедию по дикой фауне двадцатого столетия. Описание жизни волков удивительно совпадало с принципами существования нынешнего человечества. Если тебя вытолкнули вперёд, это вовсе не значит, что ты вожак – это лишь означает, что жизнь твоя не стоит и трёхпоинтовой резинки: оступишься, сляжешь, тут-то тебя и разорвут на прокорм всей стае. Самый мудрый – вожак всегда идёт позади остальных. Никто его не видит, но все знают, что он там – всегда готовый вонзить клыки в бок замешкавшегося собрата.

Из пропущенных по всему салону аудио-панелей аритмично терзал слух тяжёлый бас с лёгкими вкраплениями цимбал. Изредка к музыке добавлялись хриплые стоны восходящей звезды 2318 года Кицуне Ро. Певица утверждала, что её голосом поют ангелы; Романова же предпочитала считать, что голосом этой мелкой виртуальной выскочки поют чёрные от жизни в мегаполисе лёгкие и позорное низкокачественное сэмплирование. Хуже всего, что Кицуне Ро активно исповедовала японскую тематику в своих песнях, имидже и даже тембре голоса, а Романова терпеть не могла всё восточное. Япония – недоступная для простых смертных роскошь. Паразитировать на «их» культуре – это словно нырнув в очистные коллекторы упрямо твердить «сахар, сахар», внушая себе, что языку становится слаще. Однако по работе приходилось быть в курсе новомодных увлечений общественности. Сегодня это юродивые подростки с прыщавой задницей, а завтра – твой непосредственный источник дохода. Поэтому Кицуне Ро, дребезжа «познавшим жизнь» хриплоголосым фальцетом продолжала время от времени осквернять салон машины Романовой.

Журналистка искоса глянула на соседнее сиденье: там, периодически освещаемый дорожными фонарями, терпеливо ожидал своего часа небольшой свёрток. Внутри него до поры до времени таились тысячи поинтов – шанс Романовой на нормальную жизнь. Только бы добраться до Старого Дома. Вёрткий сутенёр массовой информации – да пусть его шины никогда не износятся! – Диплодок Жданов отвалит ей половину гонорара, едва узнает, что она раздобыла. Скандал! Желтуха в чистом виде, подкреплённая видеосъёмкой, фотографиями и сканами документов, определённо позволяющая вставить пару резных болтов опухающему от переедания Правительственному Комитету. Ради этой информации Романовой несколько дней назад пришлось проявлять чудеса маскировки, хитрости и прозорливости. Как только эти данные попадут на её домашний интерком, будет запущена древняя химера СМИ, питающая своими соками жадное до истерии население.

Романова протянула бледноватый пальчик с острым красным ноготком и ткнула им в зеркальце заднего вида, будто поправляя его.

– Ты это я! – в грудном голосе с хрипотцой, поднявшем ей рейтинг среди мужской части аудитории, прозвучало удовольствие и гордость. – И вместе мы победим всё и вся.

Отражение благодушно прищурилось, откликнувшись приподнятыми вверх уголками губ. По меркам нынешнего мира Романову можно было считать уже дамой в годах, не особо привлекательной для баловней судьбы, а уж тем более мало привлекательной для тех, кто строит семейный быт. Однако её гордость – россыпь рыжих пятнышек на скулах и щеках, привлекала взгляды коллег и вызывала интерес у представителей противоположного пола. Полюбовавшись бледненькими звёздочками, выступавшими на строгом аристократическом профиле (пусть и несколько подпорченном курносостью), Романова протянула руку с интерлинком в сторону интеркома и включила центральный новостной канал.

– Каким ароматом желаете сопроводить погружение? – моментально поинтересовался роутер голосом мальчика, отставшего в умственном развитии.

Заказывать ароматическое сопровождение у штатного роутера, поставляемого вместе с автомобилями «Лады», было опасно. Ты мог заказать аромат лимона – а кто теперь, вообще, вспомнит, как должен пахнуть натуральный лимон? – а получить вместо этого запах использованного интимного лубриката – и этот запах знаком многим. Но Романова иногда допускала себе небольшие вольности в экспериментах.

– Арабский «мукхала» с примесью белого перца и перегнившей асафетиды, – с долей издёвки над ладовской электроникой попросила Романова, прикусывая нижнюю губу. Интерком заурчал и начал смешивание, воспроизводя ароматические эфирные соединения из энциклопедических данных сети. Салон машины наполнился запахом земли и каких-то кислых отбросов. Ни ласковых сладких оттенков минералов с бассейна Памуккале, ни дурмана бальзамической асафетиды не чувствовалось. Пахло кухней дешёвой закусочной, в которой кого-то вырвало. Романова поморщилась, но стерпела.

На передней панели появилась трёхмерная проекция виртуальной передачи прямого эфира. Одно из многочисленных штатных ток-шоу, заполоняющих официальный эфир.

В низеньком светловолосом человеке можно было узнать министра культуры и образования Ярика Волуша. Он беспрестанно сморкался, вытягивал слова, будто в длинных червей, и гундосо хмыкал, если вопрос казался ему провокационным. Рядом с ним сидела миловидная девочка, при виде которой Романова улыбнулась, слегка отвлёкшись от дороги. Её подруга с детства и напарница по сей день – Лора. Насколько Романова закрепила за собой нишу скандалов и расследований, настолько Лора прочно угнездилась в касте шоуменов и харизматичных ведущих.

К изображению министра и Лоры периодически добавлялись в отдельном окошке лица обывателей. Это были жители крупных центров, сумевшие дозвониться до передачи, чтобы задать министру интересующие их вопросы. В задачи Лоры входило отвлечь дозвонившегося, если его вопрос нарушал заданные для эфира стандарты. Она успешно и с честью управлялась с поставленной задачей.

«У нас на связи госпожа Людмила Ааронова из Ус-Посольской Промзоны с вопросом о своём муже, как она утверждает, заслуженном артисте Уральской Тверди, Михаиле Ааронове». – С восторгом и придыханием сообщила Лора, делая вид, будто министру нет, и не было в жизни ничего важнее, чем звонок Людмилы Аароновы.

«Ча?» – громко отозвалась подслеповатая женщина в очках с непомерно толстыми линзами и панамке, расшитой безвкусными гирляндами бисера. Одного пальца на её руке не хватало, а под носом что-то блестело – Романова предпочла думать, что это блик от устаревшей оптики. Не все жители Промзоны могли позволить себе приличное оборудование, в том числе хотя бы бюджетненький интерлинк.

«Здравствуйте, госпожа Ааронова»,– сухо поприветствовал Людмилу министр.

«Ча? – ошеломлённо повторила женщина. – Я могу говорить, да? Меня видно?»

«Видно-видно, – подмигнула зрителям Лора, стараясь не выдать насмешки. – Людмила, перед вами министр культуры и образования…»

«Да знаю я, какой он министр!» – перебила замершую Лору женщина. Романова на это подавила сочувственный вздох. Журналистам постоянно приходится принимать на себя две глыбы давления: одну со стороны действующих властей, которые диктуют свои условия, а другую, гораздо более тяжёлую, со стороны обывателя, который готов поверить только в самую идиотскую новость, упрямо отвергая всё, что и так должно находиться у него перед глазами.

«Министр Волуш, скажите мне, наконец-таки, почему я не могу проводить мужа в последний путь? Своего законного мужа! – отрывисто и с горечью заголосила Людмила Ааронова. – Я заплатила в похоронном агентстве две тысячи поинтов. Чтобы меня пустили посмотреть, как моего мужа и его автомобиль погрузят на эту самую ракету. И я же не снимать, ничего такого не хотела. Просто проводить моего Мишу. Его же так все любили, так любили. И я любила. А в последний момент мне сообщают, что у меня подходит срок обязательного техобслуживания автомобиля. И эти сволочи из «Лады» забирают мою машину. И я дома, Мишу не проводила, и даже не знаю, нормально ли они до луны долетели? Самое-то интересное, что, оказывается, ничего у меня не подходило. Никакого срока. Ошибка у них в базе. А я теперь из-за этой ошибки Мишу не проводила, и… и…» – Женщина тоскливо взвыла.

Волуш выхватил грязноватый платок и принялся натирать шею.

«Госпожа Ааронова, прошу вас, – обратился он к женщине, – успокойтесь. Мы отслеживаем все полёты. Поверьте, никаких аварий не было. Все останки долетели до Луны и были упокоены с миром, вместе с родовыми автомашинами. Вы всегда можете просмотреть фотографии на сайте похоронного ведомства. Я… хм… понимаю ваше негодование. Вам стоит подать жалобу в юридический отдел «Лады», чтобы вам возместили моральный и психологический ущерб. Вот вы не поверите, – Волуш обернулся к зрителям, которые в данный момент должны были смотреть прямой эфир, – уже не первый случай. Далеко не первый. Правительственный Комитет в курсе, что за последнее время на форумах появляются жалобы на обслуживание «Лады». Мы все очень обеспокоены и принимаем все возможные, допустимые законодательством меры. И да, хм, господин Лотарин, несомненно, взвалил себе на плечи непомерную ношу, поддерживая население. Но, как уже говорилось на последнем заксобрании, это всё ещё острый вопрос, требующий досконального обсуждения. «Лада» не может и не должна нести на себе столь большую ответственность в одиночку».

«А как может прокомментировать сложившуюся ситуацию Павел?» – влезла в разговор Лора, слегка подавшись вперёд, отчего вырез её пиджака образовал тёмный тоннель, способный засосать внутрь любого сексуально неудовлетворённого подростка. Волуш заметно покраснел и опустил взгляд.