Текст книги "Город под куполом"

Конус света сконцентрировался на ещё одном участнике передачи – Павле Умове, ведущем техническом специалисте корпорации «Лады». На молодом человеке были надеты тонкие прямоугольные очки, серая майка с логотипом «Лады» в виде изящного горностая, свернувшегося колесом, и серые джинсы. Тонкие губы Павла были неодобрительно поджаты. Более того, всем своим видом молодой человек напоминал застывшую в ярости ядовитую змею. Однако это было видно только хорошо разбирающимся в людях психологах. Для обычного зрителя Павел олицетворял собой безукоризненный идеал и вершину молодого успеха. Всем своим видом он подчёркивал моральное и интеллектуальное превосходство над любым собеседником.

«Мне кажется, что вопрос заключался, в первую очередь, не в проблеме техобслуживания транспортного средства госпожи Аароновы», – мягко проговорил Павел. Романова обратила внимание, как у Лоры судорожно сдвинулись ноги. Откуда вдруг такой непрофессионализм? Уж не вздумала ли она клеить красавчика в прямом эфире.

«Между тем, – подхватила эстафету Лора, – многочисленные комментаторы уже вовсю интересуются, какими такими достижениями гражданин Ааронов получил звание заслуженного артиста. Это вполне естественный вопрос! Действительно, в наш век высоких технологий, когда любой имеющий интерлинк может снять собственный полнометражный шедевр, когда музыку пишут щелчками пальцев, а от разнообразных перфомансов общественные тротуары превращаются в балаган, называться заслуженным народным артистом довольно необычно. Что вы скажете, госпожа Ааронова?»

Было видно, как едкое замечание Лоры вызвало в женщине злость. Негромкие продолжительные всхлипы и сморкания сменились яростью. Людмила Ааронова подняла кулачки на уровень глаза и сердито потрясла ими.

«Да что вы такое говорите-то? Я, между прочим, давно смотрю вашу передачу, и всегда её уважала. Но вот то, что вы обращаете внимание на каких-то… тьфу… малолеток, читаете, что они там пишут. Ну это ни в какие ворота! Мой муж ещё во время войны поддерживал дух наших солдат песнями, рассказами, каламбурами…»

«Во время войны? – моментально переспросил Павел. – Очень любопытный момент! Ваш муж, что получается, долгожитель? Ему сто лет?»

«Было сто лет», – с улыбкой поправила его Лора, посылая полуизвиняющийся-полуоткровенный взгляд. Волуш между тем громко и со вкусом приложился к бутылке воды, стоявшей возле него на низком столике.

«Почему сто лет-то? Чего вы передёргиваете?» – в голосе женщины сквозила истерика, сгладываемая слезами.

«А вам тоже сто лет?» – живо поинтересовалась Лора.

Романова зябко поёжилась. Чем ближе к Уральской Тверди, тем холоднее. Будто все ветра мира ночуют на дорогах Старого Дома. Не мудрено тогда, что банда байкеров решили податься на юг, где потеплее. Сейчас, небось, уже пьют горячий кофе на окраинах И-же, щупая своих байкерских самочек мясистыми лапами. Романова представила байкерскую самочку – с конопляными пластиковыми волосами, всю в дерматине и блёсках, с огромной открытой грудью и её, Романовой, почему-то, лицом.

«Подождите! Подождите! – перебивая горячо твердящего о чём-то Павла, орал министр Волуш. – Я вам говорю! Если Людмиле было на момент замужества на шестьдесят лет меньше, чем Михаилу, то мы вообще не имеем права рассматривать её обращение на законных основаниях!»

Павел высоко поднял брови и ушёл в тень, откинувшись на спинку кресла.

«Вам стоит поблагодарить всю эту документарную путаницу, госпожа Ааронова. Потому что иначе ваш муж мог бы оказаться сейчас не на лунном кладбище, где ему вечно будет почёт и уважение, а в расстрельных списках. На момент вашего замужества ваш муж воспользовался вашей безграмотностью и овладел ребёнком! Это сейчас возрастные рамки упразднены, учитывая порог жизни населения. А тогда это называлось растлением и даже совращением инакомыслящих малолетних. И каралось смертью».

«Да, – поддакнула Лора, привлекая к себе внимание, – не может не радовать, что сейчас мы живём в условиях, которые для наших предков были лишь утопией».

«Во всяком случае, – зло выкрикнула Людмила Ааронова, – наши предки жили по сто лет, а не дохли как саранча в вечной мерзлоте! Они видели Солнце! И не тряслись над своими автомобилями, боясь, что не сегодня-завтра им влепят пулю в грудь».

«Мы будем рассматривать вопросы мистификации? – едко заметил министр, пряча зловещую ухмылку. – Солнца не существует. Ничем не доказано, что оно вообще когда-либо было».

«Боюсь, нам придётся попрощаться с госпожой Аароновой, – жизнерадостно подхватила Лора, мановением руки стирая окошко с продолжающей гневаться женщиной. – Господин министр не резиновый… к моему большому сожалению. А желающих обратиться к нему с вопросами, несомненно, очень много. Пока же мы прервёмся на увеселительную рекламу игорных домов и закусочных».

Изображение потускнело и расплылось. Прямой эфир сменило багровое солнце, наполовину закрытое облаками. Облака наползали на него быстрее и интенсивнее, пока солнце не скрылось совсем. Зазвучала бравурная музыка, и сиплый голос произнёс:

«Когда весь мир погрузился во тьму и хаос. Когда силы зла обратились против человечества, и вся природа восстала против мирной жизни. Нашлись те, кто осмелился принести себя в жертву ради остальных. Тридцать два смельчака бросили вызов демону ночи. Только от вас зависит, кто из них нанесёт смертельный удар! Делайте ставки на новой МОБА-арене! Будущее в ваших руках!»

По руке Романовой пробежала приятная электрическая волна. Романова заглушила роутер и подключилась к голосовой связи, активировав лёгким касанием датчик телесного цвета, прицепленный на мочку уха.

– Привет! – прерывисто воскликнула Лора. Голос звучал её напряжённо и с чмокающими паузами. Видимо она прикладывалась к ингалятору с дурманом. – Ты смотрела?

– Лучше бы не смотрела, – улыбнулась Романова. – Рада тебя слышать. Заигрываешь с молоденькими мальчиками?

– Ты про Павла? Ой, да брось. Это исключительно профессиональное. И тем более мы с ним уже…

– О, нет-нет-нет… Только не говори!

– Ничего серьёзного, дорогая! Ты же знаешь, моё сердце принадлежит только тебе, – расхохоталась Лора. – Так, побродили немного по железному парку. Я его немного потискала на тему каких-либо корпоративных данных. Но он упёртый. Не удивлюсь, если ещё месяц буду вытряхивать его жучков из всех самых потайных мест; ну, ты понимаешь.

Романова понимала. Таким, как она и Лора, приходится танцевать на очень тонком льду. Не тот вопрос, не тот человек, и всё – никто оплакивать не станет. Журналистов много, а сенсационных открытий, как говорила бабушка Романовой – кот нахныкал. И сейчас лежащий сбоку от неё свёрток являлся огромной пастью чудовищного корпоративного монстра, готового перекусить её рябую шейку.

– Ты сейчас едешь что ли? – спросила Лора, подув в микрофон, отчего Романова поморщилась и схватилась за мочку уха.

– Да. Холод дьявольский! – журналистка поплотнее закуталась в свой тяжёлый серый шарф и шмыгнула носом. – Поскорее бы домой, поближе к центральному отоплению. Мечтаю прижаться спиной к электродам и посмотреть что-нибудь меланхоличное.

– И куда же это мы ездили?

– В сторону Солнечного, – отмахнулась Романова. Врать подруге не хотелось, а говорить правду она пока что не могла. Хотя Лоре и можно было довериться, но профессионализм стоял превыше дружеских отношений. На руку играло обстоятельство, что Лора знала, какие обстоятельства связывают Романову с городом Солнечный.

– Ясненько, созерцаешь котлован, – поняла Лора. – По федеральной двадцать второй едешь или двадцать третей как нормальный человек?

– Двадцать второй. Не хочу лишний раз столкнуться с одурманенными бандами. Тут как раз минут сорок назад байкеры проезжали.

– Да ну. По мне, так лучше байкеры, чем внезапный транспортный обоз. Эти-то будут стрелять без предупреждения. Не успеешь журналистский значок показать. А успеешь, так потом ещё и справятся на твоё тщедушное тельце.

– Да вроде всё спокойно, – Романова на всякий случай даже повертела головой – но даже полицейская машина позади то ли отстала, то ли съехала с дороги.

Лора, негромко напевая, вроде бы куда-то шла.

– Я думала, что ты в отпуске, – сказала Романова, вглядываясь в тени, мелькающие за пеленой дождя. Самой ей отпуск не грозил даже во сне.

– Нет, милая моя, хорошая. Я через неделю только ухожу.

– Поедешь в этот Токио? Или как там называется столица…

– Увы-увы. Я уже стояла в очереди за визой, но меня забраковали.

– А что же случилось?

– Не хватило поинтов на допуск. Я даже особо не расстраиваюсь уже. Хотя, не удивишься, если скажу, что прооралась поначалу. Уже и билет оплатила, проживание оплатила, визу оплатила – и тут агентство высылает претензию, что я-де замечена в контактах с экстремистами. И их абсолютно не волнует, что я онлайн-ведущая, и мне положено по работе общаться с разными людьми. Мол, платите за доверительный допуск. Двенадцать миллионов! Двенадцать! Я из принципа подала заявку в банк, и мне, естественно, отказали. В любом случае, из агентства меня известили, что мои оплаты зачтутся на следующий год, а они за это время выбьют для меня допуск. Так что, в этом году я отдыхаю дома. Хотя, какой тут отпуск.

Было слышно, как Лора пару раз вздохнула. Романова никогда бы не позволила себе потратиться на путешествие, но, тем не менее, выдавила из себя несколько утешительных фраз. Лора в ответ ещё раз вздохнула.

– Заметила, как раздобрел министр? – спросила она.

– Да уж. Дома, никак, клубнику выращивает – ягоду такую – не мёрзнет на продуваемой транспортной автостраде, не пускается во все тяжкие ради пары сотен поинтов. Эх, где мои семнадцать лет…

Лора, сохраняя в голосе всю серьёзность, прочитала:

Ветер с севера грозится, значит, скоро будет снег.

Где малиновке укрыться? Ей, бедняге, хуже всех. Будет зимовать в сарае, клюв зароет под крыло.

И нахохлится, стараясь уберечь свое тепло.

– Это ещё что такое? – изумилась Романова.

– Не знаю. По-моему, это такой древний поэт Окуджава. Слышала?

– Окуя Ва? – Романова поморщилась. – Нет, я же не люблю всю эту старояпонскую философию. Да и вообще, со всей этой графоманией пусть балуются «старатели нимфы». Слышала, что они снова какую-то библиотеку вычистили. Интересно, кто материал вёл? А то некоммерческие блогеры уже всё переврали, теперь и концов не найти.

– Впервые слышу, если честно. Можешь развить по этой теме скандал. Типа: «В шахтах закончился уголь! Старатели топят бункеры книгами!» – чуешь, чем пахнет?

– Чушью. – Отрезала Романова. – Я мечу гораздо выше. Вот вернусь, сама увидишь. Кстати, ты починила мой запасной интерлинк, который я тебе давала на закрытую презентацию у Цукерберга?

– Ой, я его забыла забрать из лаборатории. Прости-прости-прости! – заторопилась Лора: в голосе проступили извиняющиеся нотки. Поломка интерлинка не самая ужасная штука, как поломка автомобиля, но конкретно на этом у Романовой хранились памятные фотографии и видеозаписи, которые она не могла доверить интеркому. Поэтому Лора чувствовала за собой вину из-за того скандала на презентации, когда она отвесила пощёчину главе медицинской корпорации «Тайян» господину Цукербергу, а вступившаяся за мужа госпожа Цукерберг в отместку разбила тростью интерлинк на руке Лоры. Подвыпивший, разгорячившийся предприниматель хотел разбавить свой вечер лёгким флиртом с посетившей его мероприятие красоткой, и хоть Лора и не была девушкой чересчур тяжёлого поведения и жизненных устоев, когда липкие буржуазные пальчики разорвали на ней юбку, она решила постоять за себя и своё достоинство.

– Ло-о-ора! – протянула Романова.

– Госпожа Романова, сколь бы не велико было моё уважение к вам, и сколь бы страстно я не желала сию же минуту заняться вашим интерлинком, тем не менее, у меня сейчас эфир и эта паскудь в лице оператора уже машет чем-то… не могу рассмотреть издалека, но надеюсь не тем, о чём я подумала.

– Не о чём ты подумала, а о чём ты постоянно думаешь, если не ска… – начала было Романова, но внезапный резкий удар прервал её фразу и журналистка стукнулась зубами об интерлинк.

Связь оборвалась. Машину бросило влево, и Романова, еле совладав с искушением впиться ногой в тормоз, аккуратно выровняла движение. Сердце бешено колотилось. Система контроля сближения не могла сбоить – перед выпуском машины с конвейера аварийность проверяется десятками специалистов. Значит, это кто-то внезапно решил выскочить на шоссе прямо перед ней.

Девушка остановилась и дождалась, пока спадёт автоматическая блокировка дверей салона, срабатывающая в машинах «Лады» при возникновении малейшей опасности. Двигатель продолжал тихо гудеть. Внешних повреждений автомобиля можно было не опасаться. В первые несколько секунд Романова была испугана, решив, что это случился оползень из валунов. Теперь стало ясно, что это был человек, возможно, какой-то старатель. Шахтёры редко покидают свои городки. А если и выдвигаются на закуп, то большой компанией во главе с бригадиром и под конвоем, и уж точно не ночью. Но мимо И-же Романова проезжала ещё вчерашним утром, а до Тверди было около ста двадцати километров. Откуда тут мог взяться человек?

Она легонько провела ладонью по дверце и, отлипнув спиной от водительского кресла, вышла на холодный воздух.

В лицо тут же ударил свирепый мокрый ветер с жалящими искрами дождя. Романова сделала пару шагов в сторону места столкновения и обернулась. Автомобиль мигнул ей символом в виде горностая, выгравированным на лобовом стекле. Может вернуться? Один человек в ночи вне цивилизации. Это бродяга – без приписной идентификации, без машины, без прав. Никто и ничто.

«Зачем мне это надо?» – подумала Романова, двинувшись дальше.

Действительно, на дороге лежало человеческое тело. Правая нога загнулась под острым углом, а голова лежала на локте, будто мужчина просто прилёг отдохнуть. Из-за дождя нельзя было сказать, ранен ли он и сколько потерял крови.

– С вами всё в порядке? – робко спросила Романова, и ветер злорадно взревел, заглушая её вопрос.

Надо подойти ближе. Рука нащупала в кармане одноразовый цилиндр с выжигателем мозгов: пожалуй, вторая после интерлинка по важности вещь в арсенале каждого журналиста. Если это старатель или бродяга, ей ничего не будет. Если житель… Это не может быть житель. На таком отдалении от города никто без машины не появится.

Романова сделала с десяток шагов, замирая каждые полметра и всматриваясь в лежащее неподалёку тело. По центру трассы плавно мерцала широкая голубая линия: разметка транспортной магистрали, указывающая, что неподалёку железнодорожный переезд. Дождинки скатывались с полосы и собирались в паутину быстрых ручьёв, набрасывающихся на подошву журналистских ботинок.

– Если вы не живы, то можете не отвечать! – крикнула Романова, когда до лежащего тела оставалось меньше метра. Проанализировав ситуацию, она разжала пальцы, обхватившие цилиндр: хоть там, где он находится, мозгов и нет, однако парализовать себе что-то пониже живота не входило в её планы на сегодняшнюю ночь.

Склонившись над телом, Романова приподняла лежащего за волосы, содрогаясь от отвращения – волосы были липкими, длинными и не мытыми, судя по всему, никогда. Ах чёрт! Судя по разбитым тёмным очкам – а вот вам и причина трагедии – сбитый был одним из фанатиков, именующих себя «Искатели Солнца». Эти парни – а женщины редко встречались в подобных культах, ибо они априори более разумны – были уверены, что Солнце существует; а очки носили в противовес лживости, как они утверждали, окружающей действительности. Говорят, что культом управлял некий пророк под прозвищем Слепой. А вот был ли он на самом деле слепым – неизвестно.

Сейчас стёкла очков повылетали, обнажив морщинистые, похожие на две крысиные норки, глазные впадины с застывшими на их дне крохотными шариками глаз. Из одной сочилась слеза или слизь, не понятно.

Бродяга застонал и пошевелился.

– Ноги чувствуете? – громко уточнила Романова, не спеша поднимать его.

– Мы чувствуем всё, – неожиданно звонко откликнулся бродяга. – Мы чувствуем свои ноги и руки, лица и сердца. Мы чувствуем Солнце там, за облаками…

– Это хорошо! – ответила Романова, перекрикивая ветер. – Тогда я пошла! Извините!

Она отвернулась и сделала с десяток шагов, когда цепкая рука ухватила её за плечо.

– Простите, – немного испуганно и весьма раздражённо воскликнула Романова, скидывая руку. Но искатель резко развернул её и заговорил, делая ударения на каждом слоге:

– Сегодня издалека прибыл спаситель. Сегодня это произошло! Он там – за перевалом, за Ямантау и за долиной смерти. Он придёт, чтобы принести нам Солнце. Чтобы принести вам Солнце. Ты! Скажи всем, кто очень уж слеп. Мы знаем, что ты говорящая. Ты можешь сказать остальным. Мы знаем, что там лежит у тебя в машине на переднем сиденье. Так вот, это ничто. Важно лишь то, что ты сейчас услышала!

Ну почему я, мысленно взмолилась Романова. Руками она оттолкнула бродягу и отпрыгнула назад. Мужчина покачнулся и тяжело рухнул на одно колено. Романова заметила, что руки у него почернели от крови.

– Послушайте, – обратилась она, – я могу довезти вас до города. Честно. Там вы найдёте своих, и они окажут вам помощь. Бесплатно, поняли? Я сделаю это для вас. Как вам такой вариант? Только без проповедей про ваше Солнце, спасителей и прочий апокалипсический бред. Договорились?

Бродяга, покачиваясь, встал и вытянул руки в стороны, будто младенец, который боится упасть. Рваные синтетические лохмотья не спасали его от холода, и сквозь прорехи была видна жилистая плоть человека, привыкшего к лишениям.

Из тёмной стены дождя позади него вынырнула полицейская машина.

А вот и смерть пришла, жалобно подумала Романова, медленно отступая назад. Крикнуть бродяге, чтобы он бежал с дороги прочь, ломал ноги о каменные глыбы, вставал и снова бежал?

Из полицейской машины марки «Гадюка», более совершенной, нежели бедная «Ладочка» журналистки – сколько такая, интересно, пожирает за час солнечной энергии? – неторопливо спрыгнули два молоденьких мальчика в форме. Один тут же направил автомат в спину бродяги. Второй, похожий на лейтенанта, быстро зашагал к ним, приветливо махнув открытой ладонью.

– Господин полицейский! У нас всё в порядке! – крикнула она.

Лейтенант только шире улыбнулся, махнув головой. Подойдя, он посветил фонариком в лицо бродяги и снова поднял руку. Раздался негромкий треск. Тело несчастного второй раз за ночь подкинуло и бросило об асфальт. В лицо Романовой долетело несколько капель, не похожих на дождевые. Одна капля попала в глаз, и Романова зажмурилась, взмолившись, чтобы в крови фанатика не оказалось какой-нибудь заразы.

– Журналист? – спросил лейтенант, осветив висящее на груди Романовой удостоверение.

– Да. – Кивнула девушка, сглатывая набегающие слёзы. – Донна Романова, ведущий журналист-репортёр центрального новостного канала Тверди. Кажется, я его сбила…

– Ясненько, – прервал её полицейский. Слева к нему присоединился напарник, оценивающе разглядывая хрупкое женское тельце журналистки.

– Журналистка, – утробно хрюкнул напарник, в подтверждение своих слов, направив ствол автомата на Романову. – С машиной.

– С машиной, – задумчиво кивнул лейтенант. – Давно двигатель-то работает?

У Романовой внутри всё похолодело. Нацепив на губы дежурную улыбку, она оглянулась через плечо – сквозь сеющуюся пелену дождя было видно маленькую белую «Ладочку» с мерцающим изображением горностая на переднем стекле; дверь машины терпеливо ожидала, когда хозяин вернётся на место, а внутри терморегулятор старательно поддерживал приемлемые для жизнедеятельности семнадцать градусов, пожирая при этом киловатты энергии.

– Меньше минуты, господин полицейский.

– Как не экономно, – злорадно квакнул молодой офицер. – Открыли салон и гуляете.

– Протяните вперёд руку, – сухо попросил лейтенант, пристально глядя в глаза журналистки. Потёки дождя на его лице были похожи на усы, отчего сам лейтенант превращался в инфернальное существо.

Романова вздохнула и протянула ладонь, по которой офицер быстро провёл сканирующим датчиком и углубился в изучение информации на экране, изредка сверяя её с данными базы в своём интерлинке. Через двадцать секунд, которые показались Романовой годами, он удовлетворённо хмыкнул и снова посветил в лицо журналистки:

– Вы имеете право не отвечать на заданные вопросы, но молчание будет истолковано против вас. Вы имеете право бежать и быть расстрелянной при попытке побега. Вы имеете полные гражданские права до той минуты, пока ваш автомобиль не выведен из строя, не потерян и не уничтожен. – Помедлив, лейтенант добавил, – вы в курсе, что ближайший «зайчик» находится порядком около восьмидесяти километров от вашего местоположения?

– Да… – Романова изо всех сил сдерживалась, чтобы тон её голоса не превратился в тон канючащего десятилетнего ребёнка. – Господин полицейский, наверное, вы бы могли меня немного подпитать? У меня есть на счету поинты, я бы вернула вам на счёт.

Лейтенант протянул руку и вырвал интерлинк с предплечья Романовой. Девушка вскрикнула от боли. В ладонь тут же стали скатываться крупные капли крови.

– Вы не имеете права, – скорее уточнила, нежели возмутилась она.

– Имею. Верну по прибытию в населённый пункт. Вы находитесь на закрытой для гражданского передвижения транспортной магистрали, создавая угрозу местной логистике и грузовым перевозкам.

– А чего, может подпитаем её, да пусть едет? – вмешался младший напарник. Романова, не уловив намёка, с надеждой посмотрела на него.

– Может и подпитал бы, – задумчиво сказал лейтенант, – да только у меня жена есть. И дети. Аморально бы было с моей стороны… Пусть лучше немного побултыхается, а как двигатель сдохнет, мы её заснимем для любителей поострее. За ролик с расстрелом гражданских можно поднять сразу две зарплаты. А если эта щелкопериха ещё и известна, так и вообще в кредитах искупаемся. А чтобы шумиху не начала поднимать, интерлинк пока у нас побудет.

– Мужчины… господа полицейские, – выдавила из себя Романова, – у меня на счёте есть много поинтов, очень много. У меня открыты вклады в разные проекты. Я всё сниму. Там около десяти тысяч. При вас всё сделаю… около часа транзакция. Пожалуйста!

– А времени всё меньше и меньше, – вздохнул лейтенант. – Как же всё-таки некоторые не любят жизнь.

Полицейские развернулись и пошли к машине. По пути младший пнул подёргивающегося бродягу по лицу.

– Что это с ним?

– Бывает. Посмертные конвульсии. Я однажды видел, как одного расстрелянного полчаса трясло, – ответил лейтенант.

– Может его, во избежание аварии, того…

– Пусть транспортники сами разбираются. У них там грузчики, здоровенные лбы, неплохо бы им свой оклад отрабатывать хоть иногда.

Полицейские отошли достаточно далеко, и Романова перестала слышать, о чём ещё они ведут разговор.

Дрожа уже не столь от холода, сколько от нервного истощения, она метнулась к своему автомобилю и села за руль, уставившись на датчик солнечной энергии: меньше двух процентов. Запасных накопителей в её старенькой «Ладушке» не предусматривалось. Ближайший «солнечный зайчик» – автозаправка солнечной энергией – был, как верно заметили господа офицеры, не ближе, чем в восьмидесяти километрах отсюда. А ещё и без интерлинка. Она могла бы позвонить Лоре, попросить, чтобы та привезла ей заряженный накопитель. В режиме ожидания можно бы было дождаться, не расходуя энергию. Но интерлинк предусмотрительно забрал лейтенант. Вроде бы новая эпоха, а жизнь как до войны! Несколько поинтов – и жизнь человека не стоит и жареного сверчка.

Романова бросила взгляд на соседнее сиденье и снова похолодела: её свёрток пропал. Девушка наклонилась и принялась судорожно обшаривать салон, истерично проникая непослушными от холода пальцами во все самые крохотные складки обивки. Может, он упал во время столкновения? Нет. Подняв голову спустя несколько минут, она обнаружила, что интерком кто-то вырвал из гнезда, пока машина была открыта. Удивительно, как много живых душ собралось этой ночью на безлюдном шоссе.

Сжав виски пальцами, Романова посмотрела на себя в зеркало. Веснушки побледнели, под глазами выразительно бьётся жилка, нижняя губа дрожит, в уголке глаза – вот гадство! – застывает капля крови расстрелянного фанатика.

Романова пристально осмотрела трассу. Никого. Полицейские к её машине не подходили. Бродяга тоже. Видимо, она стала-таки тем журналистом, который не смог удержаться на тонком льду и, совершив прощальное па, уходит в проламывающуюся под ним полынью.

Мерцание дорожной разметки стало интенсивнее. Журналистская интуиция заработала на полную: если разметка мерцает, значит поблизости железнодорожный переезд, по которому приближается грузовой поезд. Если нет возможности добраться до дома на автомобили, то можно попросить помощи у святого случая!

Непонятно, кто взревел громче: мотор двигателя или сама Романова. Разворачиваясь, она заметила, что полицейская машина хищно двинулась следом. Трусы и слабаки! Если у неё получится, то у них точно нет. Потому что они трусы и слабаки, обёрнутые в саван полномочий. Когда на тебе бронежилет, со временем ты забываешь, что под ним ты смертен. А ей есть что терять.

Будто почувствовав нужду хозяйки, малогабаритная «Ладочка» не обращала внимания не хлещущий прямо по её горностаю дождь.

Романова летела по трассе, каждой клеткой своего тела ощущая, как истекает срок, выделенный ей солнечным накопителем. Вот он – переезд. Разметочная полоса замерцала настолько часто, что превратилась в один широкий голубой луч, уходящий вперёд и обрывающийся ровно посередине моста над железнодорожной одноколейкой.

Длинная змея состава, извиваясь, вползла под мост. Это транспортник «Лады» вёз новые автомобили своим ещё не родившимся хозяевам. Здесь, в области шахт и отвесных скал, он достаточно сильно сбрасывал скорость, и было видно, как покачиваются зафиксированные в открытых вагонах новенькие, только с конвейера, машинки. Романова прицелилась – где-то в глубине своего мозга – и, резко вывернув руль, вылетела с моста. Интерком был выдран, и система сканирования поверхностей не работала. Сцепление произошло уже в воздухе, когда машина почувствовала, что под ней пустота.

Немного захватило дух. Но это в первые доли секунды. Потом нахлынула спокойствие и обречённость – она будто оказалась в открытом космосе, стала микроэлементом, не способным к самостоятельному мышлению. В герметичном пространстве салона не было слышно стука колёс бронированного состава, завывания ветра, подхватившего её лёгонькую «Ладочку». Зато отчётливо щёлкнули блокираторы на дверях.

Машина влетела на платформу между двумя другими авто, стабилизировавшись жестоким ударом о впереди стоявшую автомашину. Гидроусилитель еле удержал Романову в кресле. Сдерживаясь от желания выплюнуть свои внутренности, она упёрлась обеими руками в переднюю панель, уставившись невидящим взглядом в следы, оставляемые капельками дождя на лобовом стекле.

Когда боль в глазах и висках немного улеглась, Романова уронила голову в сплетённые замком руки и разрыдалась.

***

В полвторого ночи её машина мягко соскользнула с конвейера и втиснулась в узкую щель между заброшенными бараками.

В этом районе Старого Дома, именующимся попросту «Склады номер пятнадцать», практически всегда было тихо. Здесь мало кто жил, если не считать разномастных бродяжек и сироток, лишённых по тем или иным причинам регистрации и автомобиля. По странной случайности или же умыслу – а Романова, скорее, была бы готова поверить во второе – полицейские облавы не касались местной обители.

В бараках встречались густые горькие слизни и костлявые крысы, из тех, которых не рекомендуется есть – от головы до ножек эти представители мясного царства были пропитаны мышьяком и ДДТ, и это если не считать ещё десятка два других, менее смертоносных, но всё равно достаточно опасных для человека, веществ. На крыс следовало охотиться в подвалах жилых массивов или в специально обустроенных бойнях. Романову это не касалось – крыс она брезговала.

Несколько мелких лысоватых шариков прыснули из-под колёс «Ладочки», замерли у сваленных неоновых вывесок и проводили машину угрожающим с презрением взглядом. Эти бы не побрезговали полакомиться мясом журналистки.

Спустившись по трассе от пятнадцатых складов, Романова въехала в подземный тоннель, соединяющий район складов с рынками. Здесь ютились покалеченные временем грузовые фуры, производства всё той же «Лады», только выведенные из производства ещё сорок лет назад. В Старом Доме мало у кого была возможность улучшения, апгрейда техники. Грузовые автомобили можно было передавать по наследству между предпринимателями, чем все и пользовались.

Ночью местные рынки закрывались, но тоннель был забит всевозможными автоматами по реализации прохладительных напитков, сладких синтетических булочек и универсальных резинок «змеиная кожа» – завоевавший широкую популярность продукт. Такую резинку можно было и в рот положить, и нацепить на какую-нибудь часть тела, и использовать для женской гигиены, и превратить во временной хомут для трещин на любой поверхности; ходили слухи, что «змеиной кожей» даже заделывают асфальт и укрепляют стены старых домов. Возле автоматов околачивались какие-то чумазые дети, опутанные стекой из проводов. Один помчался вслед за проехавшей мимо машиной, размахивая руками и что-то крича – попрошаек тут хватало.

«Солнечный зайчик» встретил Романову негромким перезвоном, созвучным с какой-то популярной в прошлых веках детской песенкой. Из салона его не было слышно, но Романова и так знала, как он звучит. На крыше полукруглой постройки ярко переливалось красными и золотыми огнями рисованное изображение Солнца, наполовину вросшего в монетизированную правительственную автозаправку.

Романова негнущимися пальцами отцепила солнечный накопитель с задней панели салона и вошла в приветливо разъехавшиеся перед ней двери.

Тут наступило время горьких вздохов и причитаний. Рассчитаться с интерлинка Романова не могла, а попасть одеревеневшими руками в отверстие для ДНК-идентификации оказалось очень сложно. Отбив о стенку вокруг отверстия все костяшки, Романова наконец-таки всунула руку и почувствовала, как её средний палец ловко ощупывает паутинка идентификатора.

«Доброй ночи, госпожа Донна Романова – идентификационный номер эс дэ пятьсот пять тэ сто семьдесят четыре. С какого счёта желаете произвести платёж?» – Немного подумав и чертыхнувшись, Романова опустошила свой накопительный счёт. Она рассчитывала купить еды на эти поинты, но сегодняшние события полностью перечеркнули её планы. Сто пятьдесят поинтов ушли со счёта в одно мгновение.