Текст книги "Город под куполом"

Данко насухо промокнул тело синтетических полотнищем и прошёл на кухню, где в переплетении проводов, нагромождении ящиков и коробок раскопал тяжёлый мешочек с кофе. Спустя минуту кофеварка уже весело журчала, выдавливая в стаканчик густой тошнотворный напиток, а Данко подключал интерлинк к аварийному интеркому.

Дренажный щуп ворвался в гостевой разъём интерлинка и моментально вычистил пару десятков самых поверхностных и примитивных жучков. Ни на одном не было маркировки, но Данко не сомневался, чьих рук это дело.

Нацепив на себя удобный и тёплый комбинезон, он прошёл в одну из комнатушек и вывалил на раскладной диванчик содержимое своего мешка.

«Будущее за нами!»

Данко смахнул с накопителя Романовой брошюрки микрорайона в Солнечном и внимательно его осмотрел. Виднелись небольшие царапинки, но в целом накопитель был исправен и совершенно невредим. Внутри скрывались тайны, опасности и силки смертельной ловушки, в которую угодила журналистка. Стоит подключить его к дешифратору и станет ясно, кому она перешла дорогу.

По экрану дешифратора пробежала цветная полоса загрузки, и накопитель стал нагреваться – механизмы вступили в дружественный контакт. Данко устроился поудобнее перед экранчиком интеркома и глотнул кофе – после кофе в офисе Литвиновой этот казался ужасной пародией на блевоту демонов семи преисподних.

Накопитель Романовой был чист.

Данко ещё раз переподключил его, всё ещё не веря в происходящее. Шнур выходил и входил в банк данных, и дешифратор отчётливо показывал, что никаких данных не обнаружено. В его руках был чистый и девственный накопитель домашнего интеркома, готовый приступать к работе и знать не знающий ни о каких тайнах и секретах, будто его только что принесли из магазина.

Данко выдернул шнур из накопителя и швырнул его в угол комнаты.

Его обвели вокруг пальца. Как он мог надеяться, что в таком серьёзном вопросе подрядчики оставят на волю случая целый блок опасных данных.

Он передвинулся вместе с креслом к аварийному интеркому и продолжил шунтирование заражённого устройства.

Жучки уже вольготно расползлись по всему доступному пространству интерлинка, размножаясь и оставляя свои следы на видных и сокрытых приложениях. Данко взял припасённый на этот случай интерлинк и аккуратно пересадил каждого жучка на него, чтобы «Лада» продолжала думать, что следит за самим детективом. Прости, Риночка.

Дважды извинившись перед Литвиновой, Данко активировал доступ к архивам «Лады», на которые установил жучки. Перед ним побежали столбцы цифр и символов. Видимо, без шлема смерти визуализировать интерфейс было невозможно. Не проблема для настоящего профессионала.

Через полчаса Данко откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Идентификационный номер автомобиля Романовой «сд505т174» был списан из баз, однако в некрологах не значился. Номер автомобиля дочери Романовой по имени Соль «сд3156т174» был арестован по причине исчезновения владельца и за ним вели слежку сотрудники компании.

Как может что-то исчезнуть в никуда? Данко задумался. Он припомнил номера, которые сливались в чаши возле гейзеров. Количество номеров строго совпадало с количеством умерших. Но раз Романова не умерла, то где же её номер?

Данко проверил бы номера автомобилей, покинувших Твердь, но не нашёл такого архива. Видимо, списание на лунное кладбище происходит где-то в другом месте.

Осталось проверить идею, которую Данко вынашивал по пути в Старый Дом.

Он сравнил количество новорожденных и количество присуждённых номеров со дня пропажи журналистки. И вот тут-то разница оказалась весьма существенна. Но эту разницу можно было легко нивелировать, убрав из поиска номера, присуждённые сотрудникам «Лады» или записанные в резерв корпорации.

Вот он! Один-единственный номер. Который был присуждён не новорождённому, а вполне взрослому человеку. Человеку, никак не связанному с корпорацией «Лада», но, тем не менее, достаточно значимому.

Константин Ангхст. Молодой человек, не единожды замеченный среди членов различных уличных банд, таких как «Гриндерсы», «Старатели нимфы», «Байкеры», «Гренадёры». Увлекающийся экстремальными видами спорта, доступными лишь для детей из весьма обеспеченных семей. По «случайному» совпадению – сын действующего смотрителя Правительственного Комитета Влада Ангхста.

Глава 7

Простые смертные

…Кружка в руках Сольки лопнула, и от стенки бара отлетел кусочек пластика. Девочка взвизгнула, отпрыгивая в сторону. Дверной звонок будто сошёл с ума. Она сказала, что это сосед, но это оказался не сосед, а темнота. Темнота, навалившаяся на неё с болью и запахом смерти.

Она хотела крикнуть дочери, чтобы та спасалась, хотела позвать Хайнца или полицию, но голос отказался повиноваться. Ей на ухо что-то рявкнули: то ли какой-то вопрос, то ли приказ. Выжигатель мозгов скользнул в ладонь, но его выбили сильным ударом. А второй удар пришёлся в переносицу, и голову откинуло назад. Перед глазами побежали круги.

Потом она стала прыгать.

Она в жизни столько не прыгала, сколько ей пришлось в этот вечер. Первый раз она прыгнула, когда с запястья, ещё ноющего после варварского обращения полицейского, сорвали запасной интерлинк, отчего старые раны снова закровоточили. Оказалось, что она была в машине, потому что мостовая больно ударила её по лицу, так что она чуть не потеряла сознание. Потом она прорвалась сквозь какие-то тряпки, оставляющие мокрые разводы на лице, и прыгнула в заржавленный овраг, топорщащийся навстречу кусками обгрызенного металла.

В овраге она превратилась в испуганного крольчонка и прыгала через провалы в полу, мечась из одного угла в другой. Её спугнули автоматной очередью, и она провалилась сквозь пол в холодный мокрый водоём, в котором порезала ногу и оставила клок волос в пасти прогнившей рыбины с выпавшими глазами.

Замелькали вспышки фонарей, загнавшие её в нишу с прогнившей решёткой.

Она зубами и ногтями вырвала решётку из крошившихся стен и нырнула навстречу мгле. Кто-то нырнул вслед за ней, и ногу будто прострелило болью. Но она развернулась и дралась не на жизнь, а насмерть.

Потом она тревожно спала на груде битого камня, прижавшись спиной к горячей печи, а колёса выбивали дробь на стыках рельсовых путей, пугая её угрожающим скрежетом на поворотах.

Потом стук утих, и она слышала, как вскрывают вагоны, и как завывает полицейская сирена, и как кто-то выкрикивает приказы. Обыкновенная тяжёлая лопата, какой закидывают уголь в печку, сама оказалась у неё в руках. Когда дверь её вагона отъехала в сторону, и показалось лицо в балаклаве, она заверещала от ужаса вперемешку с ненавистью и прыгнула вперёд, преодолев, по крайней мере, сразу три метра.

На неё направили свет прожекторов, а вокруг столпились полицейские машины. Она перерубила лопатой шейные позвонки одному нападавшему, а другому сломала ногу. И что-то стало происходить: собравшиеся закричали страшными голосами и стали палить друг в друга, но ей казалось, что все стреляют в неё.

Она прыгнула под поезд и ползла, извиваясь, как проволока для чистки канализаций, которую с силой пропихивают в забитый испражнениями и мусором сток.

Если бы кто спросил её тогда, сколько прошло времени с того момента, как она покинула свою квартиру, она бы завизжала и расхохоталась в ухо вопрошающего.

Вокруг неё оказалось очень много раскалённых печей, прям ужас, какое бесчисленное множество. Она бежала между ними, а голоса издали окликали её. Очередное лицо навалилось сбоку и что-то спрашивало. Она вцепилась в это лицо и стала его поедать. В плече что-то хрустнуло, когда по нему прилетело стальным ухватом для печей, но она только сильнее сжала зубы, отрывая от омерзительного лица кусок щеки с ухом. Враг затих, когда от его лица осталась только обглоданная черепушка с пустыми глазницами и разорванные жилы, свисающие с верхней челюсти.

Боли она уже не чувствовала.

В одном из коридоров, тёмных и заброшенных, на неё вылезла неизвестная тварь с шестью лапами и змеиной пастью. Но она отчаянно кинулась в бой, не раздумывая ни секунды, и тварь убралась подобру-поздорову.

Она спускалась всё глубже и глубже, но, как ни странно, становилось всё теплее.

И она уже думала, что опустилась до самых глубин ада, когда вдруг путь повёл наверх, а вокруг стали появляться фосфоресцирующие грибы и корни растений. Из щелей и отверстий высовывались странные черви, светящиеся голубым светом. Они вдруг заговорили с ней, а она им отвечала, и казалось, что нет никого на всём белом свете, кто был бы ей так мил и дорог, как эти черви.

А потом явился Зверь. И Зверь ничего не говорил, но она не могла ослушаться его и шла за ним.

А потом и Зверь покинул её. Отовсюду навалился обжигающий свет, лишив её зрения. Кто-то сорвал с неё кожу и выпил все соки у неё изо рта.

Я в аду, поняла она. Заплакала и уснула.

***

Она была в кабинете редакции центрального новостного канала Жданова.

Сам Жданов – громкоголосая килька на двух раструбах, оканчивающихся узконосыми ботинками – вычерчивал на белой доске графики, оборачиваясь на Романову и многозначительно хмыкая.

– Мы даём людям то, что им интересно, Донна. А рейтинги наших каналов показывают, что последнее время мы не угадываем их желания, понимаешь, не думаем наперёд. Капитализм, социализм, коммунизм, конфуцианство, нацизм, демократия, теократия – нет никакой разницы. Везде и всегда люди слабые будут нуждаться, а сильные паразитировать на их слабости. Как ты это не назови. Мы с тобой, Донна, это понимаем. Но наш зритель смотрит нас не за тем, чтобы это понимать. Ему нужны факты, результаты явлений, зрелища. И мне, и зрителю наплевать, что именно ты будешь очернять. Ты должна предоставлять зрелища! То, что будет взрываться, страдать, ущемляться и геройствовать. У тебя давненько уже не было документальных доказательств. Одни только цитаты-цитаты-цитаты… Меньше слов – больше дела, Романова! Садись в свой драндулет и дуй на поиски настоящего вселенского взрыва!

Фигурка Жданова меняла свои размеры и очертания, становилась то расплывчатой, то надвигалась прямо к её глазам.

Романова пристально посмотрела на эту фигурку и, неожиданно для самой себя, спросила:

– Где моя дочь?

***

Человек пред ней сделал шаг в сторону и присел, упёршись коленями в землю. Агрессии в нём не ощущалось, скорее наоборот – доверительное и беззащитное поведение, словно домашнего животного. Нормального, конечно, домашнего животного, а не полусумасшедшей истеричной крыски госпожи Куприяновой.

Поэтому Романова упала на обожжённые ладони и поползла по полянке, ощупывая землю вокруг себя и пытаясь осознать, где находится.

Удивительно, но трава под её руками оказалась настоящей, живой. Лёгкие горели от пресыщенного кислородом воздуха, а в голове сквозила удивительная лёгкость, близкая к умопомешательству. Однако все эти ощущения были, скорее, приятными, нежели пугающими. Это были ощущения жизни.

Вокруг неё уходили ввысь стволы крупных, внушающих уважение, деревьев. Романова не знала их названий, но это её сейчас не беспокоило. Подобная красота для выросшего в клетке зверька не нуждалась в энциклопедических данных.

Она ползала по траве, вдыхала запахи, пищала от наслаждения и сворачивалась в клубочек, чтобы насладиться гибкостью прогретых солнцем членов.

Ах, да! Солнце! То самое, которое Донна видела только в виртуальной сети или на рекламных картинках. Как же оно, на самом деле, отличается от «солнечных зайчиков».

Она вскочила на ноги и, нисколько не стесняясь мужского присутствия, скинула с себя неуместную пластиковую одежду, пропитанную гнилью и мокротой: расползающийся по швам джемпер, удушливые брюки с мокрыми кроссовками, буквально разорвала на шее пахнущий канализацией шифон. Оставшись в одном нижнем белье, Романова потянулась к ярчайшей пылающей вверху кляксе кончиками пальцев и замерла.

Она простояла так полчаса или час – непонятно. Время замерло и вокруг, и внутри неё. А потом навалилась жуткая боль: всё тело будто жгло огнём, кожа покраснела и покрылась волдырями.

– Кажется, я перегрелась, – тихо произнесла Романова и шлёпнулась на траву.

Только тогда незнакомец, доселе наблюдавший за ней издали, подошёл поближе и сел рядом. Сел ненавязчиво, но, тем не менее, обращая внимание на своё присутствие.

Он был явно не из Тверди. Необычайно высокий, загорелый, с кожей, здоровому цвету которой позавидовали бы самые богатые жители Нового Дома. Даже сластолюбец, ежедневно омывающийся светом в домашнем «солнечном зайчике» не смог бы похвастаться таким исключительным здоровым видом.

Цвет глаз у незнакомца отдавал небесной синевой; радужка изобиловала серебром, но изредка по ней пробегал багровый разряд. Это было весьма необычно, но Романова подумала, что это следует понимать, как наличие установленного импланта.

Волосы такого же серебряного цвета опускались ровной волной ниже плеч. Две пряди у висков были связаны в тонкие косички, подчёркивая какую-то нереальность, будто незнакомец был объектом виртуальной сети.

Виртуальная сеть… ну конечно! Наверняка, её попросту подключили к сети и заставляют поверить в то, что всё вокруг настоящее, внушая ощущение тепла и боли. Вполне возможно, что у похитителей есть аппаратура достойного уровня. Всё-таки Романова понимала, с кем имеет дело. Надо держать ушки востро.

Одежда на незнакомце тоже отличалась от используемой в Тверди. Полурабочий комбинезон, в трёх местах перевязанный широкими ремнями с множеством карманов. Плотные ботинки, похожие на военные. При этом никаких опознавательных символов, значков или гербов не было. Материал одежды по прикидкам Романовой если и содержал синтетику, то в минимальном количестве.

Незнакомец посмотрел на неё долгим внимательным взглядом, а потом положил руку на грудь и представился. Слово было ярким, звонистым и насыщенным чем-то неземным. Для неё это прозвучало как «Эйбл». Ничего подобного раньше она не встречала, несмотря на большое количество странноватых, чудаковатых, образованных внутри сетевого жаргона или заимствованных из других языков имён.

Решив до конца подвергать сомнению реальность происходящего, Романова положила руку себе на грудь и назвалась. Незнакомец кивнул. После чего указал куда-то вверх и проговорил несколько непонятных слов. Он показывал на себя, потом снова в небо. Романова ничего не поняла и только пару раз прикрыла глаза, пожимая плечами.

Если она в виртуальной сети, должно быть остаточное ощущение шлема или интерлинка, но их не было. Она прикоснулась к левому запястью и сжала его – ничего не произошло, если не считать вспышки боли, от которой свело зубы. По щеке покатилась слеза.

Незнакомец встал и прошёлся по полянке. К нему присоединился Зверь. Он будто вынырнул из пространства возле ног Эйбла. Это был тот самый Зверь, которого она уже видела в пещерах. Значит, это был не сон и не галлюцинации – что, впрочем, не имеет значения, если она в сети. Однако и отрицать возможность, что всё вокруг настоящее, тоже не стоило.

Зверь подвигал хитиновыми челюстями и осмотрел Романову взглядом, полным тоски и безразличия. Она даже устыдилась – что ему такого сделала? После этого существо прикоснулось к земле кончиком тонкого и гибкого языка, секунду подумало и стало рыть землю передними лапами. Незнакомец наблюдал за ним с внимательным любопытством.

Зверь, видимо, нашёл то, что искал. Он приблизился к Донне и вытянул язык в её сторону. Романова отшатнулась: на кончике языке Зверя извивался маленький белесый червяк.

– Нет, спасибо, я не голодна, – криво улыбнулась она, отодвигаясь от подношения.

Ей явно не почудилось, что Зверь разочарованно вздохнул, отпуская червяка снова в землю. Ну да, ничего не попишешь, каждому своё.

Незнакомец не терял времени даром. На полянке, как по мановению волшебной палочки, появились костёр и замаскированный кустами шалашик. Над костром повис складной полупрозрачный котелок, наполненный водой из горного ручья.

Зверь улёгся возле огня и без всякого выражения на мордочке смотрел в пламя, хвост его чертил строгие геометрические линии среди смятой травы. Янтарные глаза становились всё ярче и ярче, или же это так казалось из-за пляшущих в них отражениях язычков пламени.

Надо ли было о чём-то прямо сейчас спрашивать у этого Эйбла? Вопросов возникало слишком много, но все они, если призадуматься, оказывались пустыми, лишёнными смысла или необходимости. Спрашивать о дочери тоже было бесполезно, тем более что этот Эйбл мог оказаться одним из её преследователей.

Романова поклевала носом и призналась сама себе, что могла бы заснуть, если бы только прошла эта жуткая боль по всему телу.

Эйбл поставил рядом миску, наполненную вязким гелем и перетёртой травой. Он легонько толкнул Романову в грудь пальцем, и она легла, послушно доверившись его власти.

Когда мазь ловкими и мягкими движениями рук была нанесена на тело, стало гораздо легче. А когда незнакомец стал быстро наносить поверх мази размягчённую в руках землю, смоченную тёплой водой, боль исчезла, и наступило блаженство.

«Сегодня издалека прибыл спаситель. Сегодня это произошло!»

Перед глазами возникло тело под дождём. Искатель что-то говорил про спасителя… Но могло ли это быть как-то связано?

«Он там – за облаками. Он придёт, чтобы принести нам Солнце. Чтобы принести вам Солнце».

Человек показывал в небо, а потом на себя. Романова попыталась пошевелиться, но Эйбл сделал жест рукой, показывая, что шевелиться не следует. Она и так практически превратилась в мягкого глиняного болванчика, бессмысленно хлопающего ресничками из круглых отверстий для глаз. Мокрая глинистая почва схватывалась коркой по её телу.

В сети она встречала информацию, что много лет назад с Земли в космос отправлялись колонисты: тысячи или десятки тысяч человек. Это было ещё до Катаклизма – а наука говорит, что всё касающееся «до», не должно быть превратно понято «после». Историю пишут люди, и кто может утверждать, что подобные истории не вымысел.

Но если это правда. Если колонисты действительно были, и они добрались до какой-то обитаемой планеты, а теперь вернулись обратно, то на её плечи возлагается великая ответственность. Вопрос лишь в том, готова ли она к этой ответственности. Теперь, когда под сомнение ставится вообще всё, что раньше казалось незыблемым. Когда её дочь находится в смертельной опасности. Должно ли ей брать на себя миссию?

Глаза слипались. Эйбл дал ей попить чудесного ароматного отвара, приготовленного на костре, и внутри стало очень тепло и хорошо. Она сонно покивала головой и позволила отнести себя в шалашик.

Снов не было. Лишь один раз она резко пробудилась от внимательного янтарного взгляда Зверя, а ещё раз, когда Эйбл водил над ней ладонями, скривившись, будто это действие причиняет ему невыразимые муки.

***

Её разбудил голос Эйбла.

– Доброе утро, землянин.

Это прозвучало странно и ужасно глупо. Как будто в дешёвом космическом боевике, снятого на коленке годовалым малышом.

– Доброе утро, пришелец… – ей было одновременно и неловко и смешно. – Вижу, вы успели изучить русский язык, пока я спала.

– Так и было, – серьёзно кивнул Эйбл. – Я обладаю необходимыми способностями.

Ей почудилась в тоне его голоса нотка неискренности, но она решила не придавать этому большого значения. Какая, собственно, разница?

– Представлюсь ещё раз. Меня зовут Авель. Я агент дружественной миссии на Землю с планеты под названием Сэл-о.

– О! Я вчера неправильно расслышала ваше имя, агент Авель. Мне показалось, что вы назвались Эйблом.

– Неудивительно. Это следствие обычной языковой синестезии. Я потомок древних землян, и наш язык не должен был слишком исказиться относительно земного. Однако внешние факторы играют значительную роль в произношении и формировании согласных. Сейчас мой речевой аппарат приспособился под твой прононс. Однако ты не представилась?

– Романова. Донна Романова, господин Авель. И у нас не принято сразу переходить на «ты». – Она почувствовала долю смущения – не каждый день приходится отчитывать самого настоящего пришельца.

– Как вам угодно, Донна. Вы сказали «господин» – у вас религиозное общество?

– Религиозное? Нет. Это просто обозначение для государственного подданного. Любой социально значимый человек является господином или госпожой. Не добавить данное обращение перед именем – значит смертельно обидеть или оскорбить. Могут подумать, что вы умышленно занижаете ценность собеседника, сравнивая с животным или бесправным бродягой. – Она будто проводила лекцию для детей дошкольного возраста.

– У вас такие… интересные формы жизни, – она кивнула на Зверя.

Авель опустил голову, раздумывая над чем-то.

– Это Ящер, – просто сказал он. – И он ваш.

Зверь, ставший Ящером, бесстрастно перевёл взгляд янтарных глаз на Романову.

– Вы мне его дарите?

– Я встретил его на Земле, – Авель внезапно улыбнулся.

Как же много она не знала о собственной Земле. Верила, что за пределами купола нет солнца, что почти все животные после Катаклизма вымерли, а выживших при Катаклизме унесла война, что… Донна вспомнила причину, из-за которой она оказалась здесь.

– В неловкое для меня время мы встретились, господин Авель, – призналась она.

Авель внимательно смотрел на неё.

– Сейчас я изгой. Я перешла дорогу влиятельным людям, и за мной охотятся. У меня была дочь… знаете, я волнуюсь, что с ней могут поступить… нехорошо, чтобы скомпрометировать меня.

– Спасибо, что предупредили, – серьёзно откликнулся Авель. – Вы должны понимать, что в моих интересах ближайшее время, коль я обнаружил разумное общество, связаться с руководством этого общества. И если вы являетесь изгоем, то мы можем представлять друг для друга опасность. Что ж. Со своей стороны я могу гарантировать вам, госпожа Донна, что не выдам вас и ваше местоположение вашим врагам. Но предупреждаю, что только до той поры, пока меня не спросят прямо. Маленькая ложь порождает большую. А моя миссия, какой бы она ни была, не подразумевает контрразведку или шпионаж. Я не могу ставить под удар судьбы цивилизаций из-за личной блажи.

Ох… Всё становилось серьёзнее.

Романова понимающе кивнула… С верхней части груди отвалилась сухая земляная корка, о которой она уже позабыла – настолько гармонично на ней держался её целебный костюмчик.

– Вам необходимо привести себя в порядок, – констатировал пришелец.

Неподалёку оказался небольшой прудик, образованный стекающими из расщелин ручьями. Вода была студёна, однако Романова стерпела холод. Погрузившись в водоём, она избавилась от земляных одеяний и, как следует, почистилась.

Кожа теперь казалась более розоватой, будто бы её обладательница выросла в Новом Доме, где каждый второй мог позволить себе установку «солнечных зайчиков» в квартиру.

Протянув руку, она сорвала горсть травы и с наслаждением пережевала травяные волокна, очищая зубы и дёсна. Сок – такой приятный, горьковатый и живой – хотелось проглотить, но она остереглась. Мало ли, какой яд мог содержаться внутри. Пусть она и пила отвар из этой травы накануне.

Вернувшись к костру в мокром нижнем белье, Романова задумалась. Брезгливый взгляд на кучку грязной одежды не принёс облегчения. Надевать на себя «это» не хотелось. Тут, конечно, было очень тепло и уютно, но и расхаживать в облике картинного дикаря, как их изображают на исторических сайтах, не хотелось.

– Господин Авель, – она старалась, чтобы её голос не дрожал и звучал сухо, – я тоже должна вас предупредить.

Убедившись, что он внимательно слушает, она продолжила:

– Я являюсь работником средств массовой информации. Моя миссия подразумевает, как вы понимаете, что такое нестандартное событие, как ваше появление здесь, обязано быть оглашённым мной жителям Земли.

– Что же вы предлагаете в связи с этим?

– Я предлагаю договор. Вы не раскрываете меня и моё местоположение, пока мы находимся вместе, я же со своей стороны не раскрываю вас до той поры, пока вы сами не откроетесь Правительственному Комитету. Когда же наши дороги разойдутся, мы будем вольны в своих решениях.

– Звучит справедливо, – согласился Авель. – Что же дальше?

– Я не знаю, что дальше, – вздохнула Романова. – Мне очень страшно за свою судьбу.

– Возможно, вы бы хотели о чём-то меня спросить? Может о моём корабле или команде? Это непрофессионально, но я сам даю вам такую возможность в ответ на ваше доверие.

– О! Конечно, агент. Похоже, что из-за всего произошедшего я растеряла все свои журналистские навыки. Так что же у вас за корабль? Откуда вообще вы прилетели?

Она поудобнее устроилась возле огня, вдыхая запах свежей хвои и похрустываемой в пламени древесной коры.

Пришелец развёл руками и улыбнулся.

– Я пробыл в замороженном состоянии около ста двенадцати лет. При такой долгой отключке память нивелируется. Я помню лица, но не помню, кому они принадлежат. Я помню слова и навыки – могу провести полостную операцию, управлять средствами техники, готовить еду или охотиться. Но я не помню ни деталей своей миссии, ни социальную организацию своей Родины. Я прочитал в корабельных архивах о планете Сэл-о, и тут же вспомнил о ней, вспомнил небольшие леса, спутники, камни, стены городов. Какие-то вещи приходят ко мне во снах, но они остаются без ответа. Мне снится женщина, огонь, какой-то старик по имени Джинджо.

Романова вздрогнула.

– Что-то не так? – заметил Авель.

– Нет-нет. Просто я встречала это имя. Такое совпадение. Продолжайте, агент.

– Мы вылетели на транспортном судне «Серафим». Оно выглядит как гигантский змей, очень красивое, обладающее собственной памятью и восприятием реальности. Не могу оценить ваш уровень технических знаний и развития, поэтому прошу прощения, если что-то будет не очень понятно.

Романова сдержанно кивнула. Ей надо было отвлечься от дурных мыслей.

– Команда была большая, но произошёл досадный инцидент. Среди нас завёлся предатель, который решил изменить курс, прервать миссию и использовать корабль в своих целях. Он проснулся раньше остальных, восстановил себе память и убил всю команду.

– Ох, сочувствую…

– Спасибо. Там были и мои друзья. Меня он оставил в живых, потому что для изменения курса корабля необходим непосредственно мой приказ навигационной системе. Но когда я раскрыл его, он попытался меня убить… Теперь он мёртв, а я остался один.

Романова с жалостью посмотрела на пришельца. Если он не лжёт, то его ситуация немногим лучше её.

– «Серафим» пал. Мы потерпели крушение неподалёку. К моему большому сожалению, моя память и задачи миссии остались на массивах данных, которые повредились в результате аварии. Возможно, кто-то на Земле сможет помочь мне восстановить их – это единственное, на что я могу рассчитывать. Видите, мой рассказ не столь объёмен. Я попросту ничего не помню, – Авель усмехнулся.

– А этот зверь? Вы встретили его на Земле?

– Именно так. Я шёл сюда около недели, значит, до места обитания этих зверьков около шести сотен километров, что сравнительно около четырёх сотен миль. Любопытная порода. Иногда мне кажется, что он разумен. Однако пока что никакого обратного контакта не было. Решил пока что звать его Ящером – поглядите, структура его покровов явно подразумевает защиту.

Авель с Романовой одновременно посмотрели на Зверя. Тот ответил холодным взглядом и прикрыл глаза.

– Послушайте, агент, а каково это, проснуться после столетнего сна?

– Обычная криогеника. Внутренности слипшиеся, мышцы атрофированы, ощущения не из приятных, поверьте. Наши капсулы являлись частью тела самого «Серафима». Если с кораблём случается серьёзная неполадка, вся команда это чувствует и получает стимуляцию к пробуждению; однако если повреждена нервная система корабля, то для её восстановления он поглощает одного из членов экипажа… в порядке субординации.

Романова содрогнулась. Ей представился громадный металлический змей, переваривающий человеческие тела посреди зияющей пустоты космических просторов.

– Что сейчас происходит на Земле? – поинтересовался Авель, разливая по кружкам оставшийся бульон.

Она только вздохнула. Тяжело было признаваться внеземной цивилизации в собственной некомпетентности по простым, казалось бы, вопросам.

– Наше государство, – начала она, – называется Уральская Твердь. Туристические агентства и Правительственный Комитет утверждают, что жизнь на Земле сохранилась ещё во многих странах, и даже публикуются видеозаписи путешественников и туристов, которые посещают эти страны… но, вот странно, на территории Тверди ни разу не появился ни один иностранец. Официальным мнением признано, что только Твердь сохранила техническое превосходство, позволяющее покидать материк, остальные же страны не могут себе этого позволить. Но, знаете, всё это чушь собачья!

Романова снова вспомнила про своё открытие и стиснула зубы.

– У нас почти не осталось флоры и фауны. Повсюду растёт ядовитый мох, да ползают гигантские крысы – поменьше, конечно, чем Зверь. – Продолжила она вспоминать факты, которые могут быть одновременно нейтральными и любопытными для пришельца. – Всё из-за облаков. Знаете, после Катаклизма, как указывают хроники, произошла война. Из земли стали вставать мёртвые и нападать на живых – так говорят. Группа смельчаков остановила нападение, нашла в себе силы противостоять столь мистической и потусторонней угрозе. Герои отшвырнули полчища монстров от последнего человеческого оплота и построили Купол. Этот Купол закрывал нас от угрозы мёртвых две с лишним сотни лет. Сейчас считается, что он защищает население от радиации.

– А что за Катаклизм такой? – решил уточнить Авель. – На старинных картах расположение материков выглядит иначе, чем я смог разглядеть с орбиты Земли. Это как-то связано?

– Именно. Катаклизмом называется катастрофа, разорвавшая Землю на куски. Тут, боюсь, я не могу вам помочь… исторические труды сильно разнятся во взглядах на причины и следствия произошедшего. Хоть мне уже двадцать четыре года, но я не особо сильна в исторических науках.

Она отхлебнула горячего бульона, наслаждаясь живым вкусом.

– Двадцать четыре года, – приподнял бровь пришелец. – Вы практически в шесть раз моложе меня!

Он не озвучил свою мысль, но Романова поняла. Она безрадостно хохотнула.

– Да, господин Авель, именно так. Я выгляжу старше вас, а на самом деле гожусь во внучки. У нас никто сейчас не верит, что раньше люди жили по шестьдесят-восемьдесят лет. Средний возраст современного жителя Тверди тридцать. В сорок тебя уже считают долгожителем, который по каким-то причинам зажился на свете. Мне двадцать четыре, а моей дочке уже шесть. И это я очень поздно родила… Обычно, рожают в шестнадцать. Это считается наиболее продуктивный и биологически активный возраст. Звучит глупо, но возраст согласия у нас тоже шестнадцать! Из-за всей этой несуразицы в законах постоянно происходят скандалы, судебные процессы и прочий информационный шум. Только на одном центральном канале существует тридцать шесть ток-шоу, посвящённых теме ранних отношений, изнасилований и запретных браков.