Текст книги "Обыкновенные монстры"

9. Дом номер 23 по Никель-стрит-Уэст

Через двадцать два дня после отплытия из Нью-Йорка Элис Куик и Марлоу добрались до Лондона.

В пути девушке стало плохо, и несколько дней она провела почти в бреду, тяжело втягивая воздух и скорее ощущая, нежели видя, как Марлоу стоит на коленях у ее постели и прижимает к ее лицу влажную ткань на фоне ослепительного света, льющегося из иллюминатора. Осунувшаяся, со впалыми глазами, она толкнула скрипучие железные ворота на Никель-стрит-Уэст и постучала. Адрес был записан на клочке бумаги, который Коултон вручил ей много недель назад на речном пароходе из Натчеза.

Дверь ей открыла сама миссис Харрогейт, одетая во все черное, с темной вуалью на лице и маленьким серебряным распятием на шее. Она торжествующе посмотрела на стоявшего рядом с Элис Марлоу. В гостиной за ее спиной сновали рабочие; они забивали гвозди и что-то пилили.

– У вас ремонт? – сухо поинтересовалась Элис.

Миссис Харрогейт обернулась, хлопнула в ладоши и обратилась к рабочим:

– Джентльмены, всё, на сегодня достаточно, благодарю вас.

Дом оказался совсем не таким, как ожидала Элис. В нем было тепло и уютно, горел свет, гостиная была богато украшена: папоротники в горшках, драпированные диваны, консоли и даже фортепиано с резными ножками. Впрочем, заметны здесь были и следы кое-каких недавних разрушений. Рабочие заменили стекла в выходящем на улицу эркере. Замазка вокруг рамы была еще влажной. В стенах комнаты кое-где виднелись дыры, в полу – выбоины. Как будто здесь кто-то дрался.

Из-за тусклого, обычного для Лондона дневного освещения Элис не заметила Чарли Овида, спокойно наблюдавшего за ней, и разглядела его, только когда Марлоу отпустил ее руку, после чего подошел к другому мальчику и сел рядом с ним, болтая одной ногой и застенчиво поглядывая по сторонам.

– Привет, Чарли, – сказала она, снимая шляпу. – Рада видеть тебя здесь.

Тот слегка кивнул.

– Мистер Овид несколько утомлен, – мягко произнесла миссис Харрогейт, вставая между ними. – Как, должно быть, и вы. Я ожидала, что вы прибудете раньше, мисс Куик.

– Задержались в пути, – пожала плечами Элис.

– Хм. Похоже, так и есть.

Когда рабочие ушли, миссис Харрогейт сняла вуаль, присела перед Марлоу, взяла его за подбородок и повертела голову мальчика из стороны в сторону.

– Марлоу, дитя, мы давно тебя ищем, – прошептала она. – Меня зовут миссис Харрогейт. Моя работа – позаботиться о том, чтобы ты благополучно вернулся туда, где тебе и место.

От внимания Элис не укрылась напряженность миссис Харрогейт, которая попросила Марлоу расстегнуть подтяжки, поднять рубашку и показать родимое пятно. Встав во весь рост, женщина переплела пальцы и уставилась на живот мальчика. Элис неуверенно нахмурилась. Ей поручили только найти и сопроводить ребенка, но теперь ей стало не по себе оттого, что миссис Харрогейт разглядывает его, точно лошадь перед покупкой.

Однако потом хозяйка дома отвернулась, словно внезапно потеряв интерес, и холодным беспристрастным тоном спросила, не голодны ли они и не устали ли, а затем через всю гостиную повела Элис к накрытому у окна столу. Каждый ее жест выглядел обычно или почти обычно – по крайней мере, не зловеще и не расчетливо, – так что Элис понемногу расслабилась. Она отказалась от чая, сняла шляпу, провела ладонью по волосам, повертела головой, разминая шею и плечи, и наконец начала рассказ о ночном нападении в Нью-Йорке, о пожаре в цирке, о даре сияния Марлоу и о своем исцеленном колене.

Слушая ее, миссис Харрогейт сначала слегка дергала веками, а потом пристально посмотрела на мальчика, словно кошка на птичку, и Элис ощутила прежнюю тревогу.

– Его зовут Джейкоб, – сказала миссис Харрогейт, помешивая ложечкой чай и не отрывая взгляда от мальчика. – Джейкоб Марбер. Он не… не такой, как мы.

– Да что вы говорите, – съязвила Элис.

– Мы с мистером Коултоном были весьма встревожены тем, что этот человек не пришел за мистером Овидом.

Миссис Харрогейт резко выдохнула, раздувая ноздри, словно сдерживая гнев.

– Я хочу, чтобы вы знали, что задачей мистера Коултона было предотвратить как раз то, что с вами произошло. Именно поэтому мы и пользуемся его услугами. Мне очень жаль, мисс Куик. Вы не должны были столкнуться с Джейкобом Марбером. Приношу свои извинения.

Элис, которая была уже готова выразить свое гневное возмущение, накопившееся в течение всего путешествия до Лондона по воде и суше, от такого извинения внезапно смутилась и потянулась за чашкой чая, от которой прежде отказалась.

После того как она доставила очередного ребенка, ей, как всегда, заплатили наличными – в кошельке на столике у стены лежало двадцать бумажных купюр.

Миссис Харрогейт дала Элис понять, что в ее услугах всё еще нуждаются. Когда она уже надевала шляпу, к ней подошел Марлоу, потянул ее к себе и прошептал на ухо:

– Не оставляй меня. Пожалуйста.

Она посмотрела на его маленькое лицо, в его большие доверчивые глаза.

– Я скоро вернусь, – солгала она.

И вышла в туман, ненавидя себя, свою работу, миссис Харрогейт и Коултона, где бы он ни был. Наняв экипаж, она доехала до своего дома в Дептфорде, где прошлась по комнатам, пытаясь определить, побывал ли в нем кто-то в ее отсутствие, но все было так, как она оставила: дом выглядел тусклым и обшарпанным, добавился лишь тонкий слой копоти, проникавшей внутрь из неплотно закрывавшихся окон. Спустившись, она заплатила хозяйке еще на несколько месяцев вперед, а затем вернулась к себе. Открыв платяной шкаф, она переоделась в одну из двух чистых рубашек и надела новую шляпу, но затем сняла ее и надела старую дорожную. Посмотревшись в мутное зеркало, она критическим взглядом изучила свой плащ из промасленной ткани, выцветший и потрескавшийся по швам. Потом достала коробку с патронами для своего кольта и набила ими карманы. Она подумала о том, чтобы остаться на ночь: в квартире царила тишина, просто заправленная кровать казалась заманчиво мягкой. Элис подумала о Марлоу.

– Черт подери, – прошептала она.

Когда она вернулась на Николь-стрит-Уэст, был уже вечер.

– Я знал, что ты приедешь, – сказал Марлоу, когда она вошла в теплую гостиную, но глаза его говорили о том, что он в этом сомневался. Мальчик уже как следует подкрепился, вымылся и переоделся в слишком длинный для него фланелевый спальный халат. До этого они с Чарли Овидом сидели на толстом персидском ковре у отремонтированного окна – может, беседуя, а может, и просто молча, – но в любом случае, когда она вошла, Чарли встал и поднялся по лестнице, не сказав ни слова.

– Я же говорила, что вернусь, – устало улыбнулась она и указала на то место, где сидел Чарли. – Как он?

– Он мне нравится. Он милый, – застенчиво улыбнулся Марлоу.

«Милый». Сама бы она так не выразилась. Она вспомнила, как в Натчезе Чарли вытащил из собственной плоти лезвие, как перерезал горло охраннику. Она поняла, что с Чарли что-то произошло, и это было ясно не только по медленно исчезавшим следам на его горле. На лице его отражалась какая-то новая острота, возможно, даже страдание. Надо бы спросить его самого. Или Коултона, когда он явится. Где же его черти носят?

– Выполняет поручение, – несколько раз отвечала миссис Харрогейт, и то мимоходом, поспешно поправляя шляпу и перчатки, когда собиралась выйти из дома на чердак, где, по ее словам, держала голубей, или когда возвращалась из лавки с покупками под мышкой и исчезала в одной из комнат третьего этажа.

Прошел день, за ним другой. Элис с раздражением думала, что вдова избегает ее, как будто знает, что у нее накопились вопросы и она потребует ответов.

Но если миссис Харрогейт и избегала Элис, то к Марлоу относилась более чем тепло. Одним сумрачным днем они с мальчиком проходили мимо кухни, и хозяйка вдруг позвала их. На старинной плите кипел большой котел. Миссис Харрогейт стояла у стола и чрезвычайно острым ножом шинковала одну морковку за другой – стук-стук-стук, – ловко сбрасывая ломтики в кастрюлю.

– Что же это за институт, который не может позволить себе кухарку? – спросила Элис.

– «Не может» и «не хочет» – это разные вещи. Слуги болтливы.

– Однако удобны, – добавила Элис.

– А ты, Марлоу, как, освоился? – спросила миссис Харрогейт, не обращая внимания на замечание Элис. – Похоже, вы с Чарли подружились.

Стоявший в дверях Марлоу кивнул.

Миссис Харрогейт на время отвлеклась от своего занятия:

– Выпрями спину. Так-то лучше. Не следует сутулиться – так ты уподобляешься бездельникам. Так чему тебя учили в цирке, дитя? Читать умеешь?

– Да, миссис Харрогейт.

– А математике обучен?

– Да.

– А Библию тебе читали? Тебя воспитывали как христианина?

Марлоу прикусил губу и покраснел.

– Понятно.

Она вернулась к нарезке овощей, но все же не сводила глаз с мальчика.

– Ну-ка, покажи руки. Они грязные. Как говорится, чистота сродни благочестию. Разве мисс Куик во время путешествия не научила тебя мыться?

– Она хорошо заботилась обо мне, миссис Харрогейт.

– И все же ты уже несколько дней находишься здесь под ее присмотром, а твои руки до сих пор выглядят вот так. Он теперь англичанин, мисс Куик. И вы должны постараться помочь ему влиться в общество.

Хозяйка вновь обратилась к ребенку:

– Должно быть, ты хочешь узнать, зачем ты здесь? Ты очень особенный мальчик, Марлоу.

Малыш смело посмотрел ей в глаза. В выражении его лица было нечто твердое, не по годам упрямое.

– Это из-за того, что я умею делать. И потому, что есть другие дети, такие же, как я. Вы хотите, чтобы я познакомился с ними.

– Ну, другие дети не совсем похожи на тебя, – сказала миссис Харрогейт, тщательно подбирая слова.

Она прошла через кухню, чтобы набрать картофеля, и снова вернулась к плите.

– Но ты прав, они тоже обладают талантами. Так мы называем ваши способности: твои и других детей.

– Таланты, – пробормотал Марлоу, словно пробуя слово на вкус.

– Скоро мы отправимся на север. В институте ты познакомишься с доктором Бергастом. Ты знаешь, кто это?

– Нет, миссис Харрогейт.

– Ты был его подопечным. А он – твоим опекуном. Он твоя семья.

Элис насторожилась. Это было что-то новенькое.

Марлоу смотрел на пожилую женщину без страха.

– Вам не обязательно лгать мне. Я знаю, что никакая семья меня не ищет.

– Кто сказал тебе это, дитя?

– Все хорошо, миссис Харрогейт. Иногда семья – это люди, которых ты выбираешь сам.

– Кто сказал тебе, что у тебя нет семьи?

Элис почувствовала, как рука Марлоу потянулась к ее руке. Ей стало понятно, что ему не хочется ее выдавать, но он не знает, как ответить.

– Я сказала, – призналась Элис.

Миссис Харрогейт нахмурилась. От нее повеяло почти ощутимым холодом, он витал в воздухе, как аромат.

– Мисс Куик ошибается, дитя, – сказала она мягко, но строго, и нож уверенно затанцевал в ее руках. – Ты был приемным ребенком, да. Но это ничего не меняет. Уверяю тебя, твой отец вполне реален и очень хочет тебя видеть. Тебя украла кормилица, когда ты был еще младенцем. Тебя унесли из института Карндейл ночью.

– Мой… отец.

Он снова как будто попробовал слово на зубок, ощутил его на вкус.

– Да. Он был у тебя, пока тебя, как я сказала, не похитили.

– Зачем кому-то понадобилось меня похищать?

– Потому что человек по имени Джейкоб Марбер хотел тебя убить, – без всякого притворства ответила миссис Харрогейт. – Однажды он уже пытался это сделать. О, ты был совсем маленьким, дитя; это не твоя вина. Тут и говорить нечего. Джейкоб Марбер вырос в Карндейле, но так и не научился бережно относиться к своим способностям. Много лет назад его младший брат погиб в далеком городе от рук жестокого хозяина, и это горе поглотило его. Скорбь и ненависть – близкие родственники, дитя. Когда он пришел за тобой в ту страшную ночь, твоя кормилица решила, что никто в Карндейле не может тебя защитить. С ее стороны было жестоко забирать тебя. Но, опасаясь Джейкоба Марбера, она была права.

Марлоу слушал с замиранием сердца.

– С ней… что-то случилось. Она умерла, не успев вернуть тебя домой. Но в вагоне поезда тебя нашла незнакомка и увезла с собой. Мы не знали, что с тобой стало, и могли бы навсегда тебя потерять, но Джейкоб Марбер тоже не знал, где ты. Он не смог найти тебя и тоже исчез. Вот как все было – твоему отцу пришлось несладко. Ты пропал – его семья оказалась разрушенной. Но доктор Бергаст обладает огромной целеустремленностью, в нем есть сила. Что касается Джейкоба, то мы не слышали о нем много лет. Теперь же, похоже, он вернулся. Конечно, твой отец беспокоится о тебе. Поэтому мы должны доставить тебя в Карндейл.

– Значит, это Джейкоб Марбер гнался за нами в гостинице? – тихо спросил Марлоу. – Тот монстр из дыма?

В мягком освещении кухни казалось, что лицо миссис Харрогейт сияет каким-то неземным светом.

– Монстр – это, конечно, чересчур. Но ты же понимаешь, что он до сих пор хочет навредить тебе?

– Да.

– Тогда ты также понимаешь, как важно, чтобы ты находился здесь, с нами. И почему мы должны как можно скорее отвезти тебя на север, в институт. Там ты будешь в безопасности. Джейкоб Марбер не сможет туда проникнуть.

– Почему?

– Институт… защищен.

Мальчик заметно вздрогнул:

– Миссис Харрогейт? А какой он, мой отец?

Глаза женщины сверкнули.

– Умный, как сам дьявол. Ты скоро с ним встретишься, тогда и увидишь. А сейчас, надеюсь, вы оба отведаете рагу?

После этой беседы Элис не хотелось оставлять Марлоу одного. Уж слишком много места было в этом огромном доме для столь небольшого количества жильцов. Спальня на третьем этаже, в которой разместили Чарли и Марлоу, выглядела большой и неуютной: стены в ней были оклеены шелковыми обоями, на ножки стульев были надеты кружевные чехлы, такой же красовался и на ручке двери, а у изножья кровати стоял богато украшенный диван. Мальчики делили кровать, вместе сворачиваясь под балдахином, как братья, будто провели вместе всю жизнь, а Элис по ночам сидела рядом и наблюдала за ними. Ей выделили отдельную комнату, странную, уставленную какими-то необычными приспособлениями на колесиках, прислоненными к одной из стен, – как объяснила миссис Харрогейт, то были попытки ее покойного мужа изобрести «локутивный аппарат», – которые в темноте казались жуткими. Элис плохо спалось: она часто просыпалась, чувствуя, что рядом с ней в комнате что-то есть, что-то затаившееся, но зоркое и исполненное злобы. Поэтому она предпочитала сидеть в спальне мальчиков, сохраняя бдительность. Сама миссис Харрогейт спала в комнате в конце коридора, ее дверь была постоянно приоткрыта, словно она боялась, что ночью мимо пройдет кто-то или что-то. На четвертом этаже в свою первую ночь на Никель-стрит-Уэст Элис обнаружила разобранную кровать, шкаф с испачканным нижним ящиком и завязанными в узлы веревками, но никаких следов того, для чего все это использовали.

Коултон между тем так и не появлялся.

Следы когтей на руках Чарли Овида горели. По крайней мере, так ему казалось, когда он в полумраке лежал на кровати, разглядывая лепной потолок и стараясь ни о чем не думать.

А ведь к этому времени они должны были уже зажить.

С момента его возвращения прошло несколько дней, но он по-прежнему был не в себе. Едва мистер Коултон привез его в дом номер 23 по Никель-стрит-Уэст, как все его тело охватила дрожь, и миссис Харрогейт, заметив это, сразу же уложила его в постель. В ту первую ночь она сидела с ним, и он рассказал ей все, удивляясь ее мягкости. Ему не хотелось кому бы то ни было доверять, но после всего увиденного – такого странного и необычного – было трудно, очень трудно продолжать жить, совсем ни на кого не полагаясь. Впрочем, после той ночи он больше не заговаривал о личе.

С тех пор он ни разу не заметил никаких признаков этого существа, и это его ободряло. Ни в доме, ни в манере общения миссис Харрогейт не было никаких намеков. Однако Коултон, доставив его назад, почти сразу же снова отправился на улицу, застегнув пальто на все пуговицы и положив в карман пистолет, и куда-то пропал. Он не вернулся, даже когда приехала эта женщина, мисс Элис, и Чарли догадывался, что детектив охотится за личем в тех ужасных грязных переулках.

Сейчас он лежал на чистом постельном белье на одной кровати с новым мальчиком, Марлоу, и прислушивался к его дыханию. Тот почти не разговаривал в присутствии взрослых, но, когда они оставались вдвоем, рассказывал о своей жизни в цирке, об огромной опекунше с татуировками по всему телу и даже немного о том, что произошло в нью-йоркской гостинице, о нападении. Он признавался, что очень одинок, что боится города, а на третий день рассказал о своем приемном отце, который живет в Карндейле и очень ждет встречи с ним. Чарли слушал его, лежа с закрытыми глазами, и ничего не говорил ни о собственных переживаниях, ни о матери, ни об отце, которого не знал и никогда не узнает. Мальчик внимательно следил за Чарли, как будто он мог дать ему какие-то ответы, как будто он что-то знал о мире, в который они попали, как будто он мог уберечь его. Чарли оставался ребенком, хотя и пытался не показывать этого. Иногда он надевал ботинки не на ту ногу. Однажды утром он забыл застегнуть ширинку.

Может, причиной послужил пережитый ужас, лич, его мокрые от дождя когти, а может, и чувство одиночества в городе, огромном, как целый мир. Как бы то ни было, когда Чарли остался один, он сделал то, чего никогда раньше не делал. Взял со стола нож для писем миссис Харрогейт и, не обращая внимания на боль, разрезал себе ногу, покопался в своем бедре и достал оттуда серебряное обручальное кольцо, принадлежавшее его матери. Оно совсем не выглядело изящным и даже не было похоже на женское, и Чарли подумал, что, возможно, это довольно странный выбор для обручального кольца. Пока рана затягивалась, он протер свое сокровище, провел кончиками пальцев по меткам и надел его на указательный палец. Кольцо было слишком маленьким; Чарли снял его и посмотрел на странный герб в виде скрещенных молотов и огненного солнца, размышляя о своей матери и напавшем на него чудовище, пытаясь представить холодную, северную крепость Карндейл, куда его должны были отвезти. Он догадывался, что его отец имеет к этому какое-то отношение, и доказательством тому служило кольцо. Оно скрывало правду о том, кем он был и что с ним произошло. Чарли поклялся себе, что обязательно узнает правду.

С тех пор он каждую ночь лежал без сна. Кольцо, которое он оставил на пальце, повернув его гербом внутрь, врезалось в ладонь, как талисман. В одну такую ночь новенький мальчик, Марлоу, шепотом обратился к нему, прервав его размышления:

– Чарли?

Он продолжил лежать неподвижно, но Марлоу это не обмануло.

– Чарли, я знаю, что ты не спишь.

– Я сплю. И ты давай спи, – прошептал тот в ответ.

– Я вижу, как ты моргаешь.

В ответ он поерзал и отвернулся.

Марлоу продолжал смотреть на него.

– Да сплю я, – пробормотал Чарли.

– Тогда почему ты сейчас разговариваешь?

– Я разговариваю во сне.

– Ты не спишь, – повторил мальчик.

Чарли вздохнул и закрыл глаза. Было слышно, как на лестничную площадку вышла мисс Элис и тихо разговаривала с миссис Харрогейт. Он знал, что по ночам она теперь сидит рядом и присматривает за ними. Он был благодарен ей за это, но в то же время тяготился ее присутствием. Тем не менее ему не спалось, когда она была где-то еще.

Марлоу тихо кашлянул:

– Чарли?

Он снова открыл глаза:

– Что?

– Ты тоже едешь в Шотландию? В институт?

– Ты же знаешь, что еду.

– Миссис Харрогейт сказала, что там мой отец. И что я встречусь с ним. Может, твой тоже там.

– Мой отец умер. Я уже говорил тебе. – Чарли скорчил гримасу и приподнялся на локте, крепко сжимая кольцо матери. – Так ты никогда не встречал своего отца?

– Нет.

– Тогда как ты узнаешь, что это действительно он?

Мальчик задумался.

– Я узнаю. Но он все равно не мой настоящий отец. Он мой… опекун. А семья – это люди, которых ты выбираешь сам. Бринт – вот моя семья. Но она далеко.

Чарли посмотрел на мальчика:

– Ну, у меня вообще нет семьи, Мар. И мне хорошо.

– По-моему, это грустно.

– Ты так говоришь, потому что ты маленький. Это не грустно. Это ничего.

– Я не маленький. Сколько тебе лет?

– Не знаю. Шестнадцать.

– Ты не знаешь, сколько тебе лет?

– Я же сказал, шестнадцать.

– А мне восемь.

– Ну и молодец, – сказал Чарли и замолк.

Марлоу долгое время тоже молчал, и Чарли задумался о том, не заснул ли он и не слишком ли груб он с ним был, но потом мальчик в темноте придвинулся ближе и протянул к Чарли руку. Она была теплой, мягкой и невероятно легкой. Уже давно никто не прикасался к Чарли с такой нежностью, и он не знал, как реагировать. Сердце его забилось сильнее.

– Ты похож на меня, – сонно произнес Марлоу.

– Я совсем непохож на тебя, – сказал Чарли.

– Ну, то есть ты тоже отличаешься, – пробормотал мальчик. – Ты тоже другой.

А потом он заснул, свернувшись рядом с Чарли калачиком. От него пахло молоком, и во всем этом было нечто особенное, нечто теплое и нежное, что впервые со дня его приезда – и, возможно, даже впервые за всю его жизнь – заставило Чарли просто спокойно закрыть глаза, и мгновение спустя он тоже погрузился в сон.

Стояла уже глубокая ночь, когда Элис услышала, как в темный и тихий дом, спотыкаясь, входит Коултон. Мальчики уже давно спали в своей постели.

Открылась и закрылась входная дверь, а потом на лестнице раздались тяжелые шаги Коултона. Этот звук был ей знаком, и Элис встала. Но когда ее напарник поднялся на площадку, она замерла и прислушалась. Раздался стук, а затем протяжный скребущий звук, как будто Коултон что-то тащил по коридору в заднюю спальню. Через мгновение послышался тихий голос миссис Харрогейт.

В доме по-прежнему царила тьма. Элис хорошо знала звук тела, которое волокут по полу. Она больше не злилась, точнее, не совсем злилась. Ее гнев за последние два дня остыл и превратился в нечто другое, нечто жесткое, острое и мрачное, но она чувствовала усталость от всех этих тайн. Она спустилась на площадку второго этажа, села в кресло у витражного окна и стала ждать Коултона. Однако навстречу ей бесшумно спустилась миссис Харрогейт в своем черном вдовьем халате, освещая себе путь свечой.

– Его зовут Уолтер Ластер, – тихо сказала она, ступив на лестничную площадку.

Элис спокойно посмотрела на нее:

– Еще один сирота?

– Нет. Уолтер – это… другое.

Жесткие черные глаза миссис Харрогейт блестели в свете свечи. Она стояла с подсвечником в руках; на ее уродливом лице плясали странные тени.

– Откуда вы узнаёте имена детей, которых нужно найти? – спросила вдруг Элис.

– Ах, мистер Коултон предупреждал, что у вас будут вопросы.

Элис пропустила эти слова мимо ушей:

– Я все время спрашиваю себя откуда. И не могу понять. Имени Чарли Овида нет нигде, ни в одном проклятом реестре. И не говорите мне, что оно где-то записано. А Марлоу – подкидыш из товарного поезда. Никто во всем мире не смог бы отследить судьбу такого ребенка.

– Ну, очевидно, кто-то смог, – совершенно серьезно сказала миссис Харрогейт.

– Вы находите это забавным?

– Вовсе нет.

– Думаю, пришло время все мне рассказать, – медленно произнесла Элис.

– Мне очень лестно, что вы так верите в меня. Но и я не знаю всего.

Элис предпочла проигнорировать и это:

– Можете начать с того, какого черта нас на самом деле преследовали в Нью-Йорке. И не говорите, что Джейкоб Марбер чем-то похож на Марлоу или Чарли. Это не так.

Миссис Харрогейт некоторое время молчала, словно решая что-то внутри себя.

– Сейчас поздно, – сказала она наконец.

Тем не менее вдова провела девушку в свой кабинет, расположенный напротив гостиной, и закрыла дверь. Элис еще не доводилось бывать в этой комнате, и ее удивил запах дыма из камина, темная кожаная мебель, огромный письменный стол – так обычно меблируют свои комнаты мужчины. Миссис Харрогейт переставила свечу в старую лампу – и комната засияла мягким светом. Позади стола располагался остывший камин; миссис Харрогейт подошла к стоящему за ним угольному ящику, потянулась и вытащила бутылку виски, потом достала из шкафа две чайные чашки, налила немного в каждую из них и изучающе посмотрела на Элис в свете лампы:

– Поговорим начистоту.

В ее пальцах появился блестящий шиллинг, который она бесшумно перекатывала между костяшек, а потом подняла и повертела.

– У всего существующего есть две стороны, – тихо начала она. – Открытая и скрытая, если угодно. И это верно всегда, в любое время. Но представьте, что обе стороны открыты. И что имеется еще одна, третья сторона, которую вы никогда не видите. Внутри монеты. Живые и мертвые – это две стороны одной монеты. Но есть и третья. И ее представляют как раз эти дети, их… таланты.

– А нельзя ли выражаться чуть менее фигурально?

Миссис Харрогейт улыбнулась:

– Джейкоб Марбер, который охотился за вами в Нью-Йорке, тоже некогда обладал способностями и не так уж отличался от Марлоу или Чарльза. «Повелитель пыли» – так у нас называют людей с подобными силами. Но он попал под влияние злобного существа. У него много имен, но мы называем его другром. Это… как бы мне объяснить? – Она поджала губы. – Обладатели талантов, мисс Куик, это как бы мост между живыми и мертвыми. Они находятся между двумя состояниями бытия. Между мирами, если хотите. Другр же представляет собой разложение всего сущего. Это проявление темного таланта. Живая часть его… исчезла.

– И то, что преследовало нас в Нью-Йорке, было…

– Вас в Нью-Йорке преследовал Джейкоб Марбер. Не другр.

– Но он выполнял его приказ?

– Он его слуга. Да.

– Что ему нужно, этому… другру?

– Дети, – прямо ответила миссис Харрогейт. – Он их пожирает.

Элис так и замерла с чашкой у губ. Из горла у нее вылетело нечто среднее между смехом и рычанием.

– Поймите, другр – это не существо из плоти и крови. Но все же он может разлагаться. Он должен… поддерживать свое существование. Когда он станет достаточно сильным, то сможет беспрепятственно ходить по нашему миру и питаться талантами, как молодыми, так и старыми.

– Это безумие, – прошептала Элис.

Миссис Харрогейт нахмурилась:

– Тридцать лет назад я думала так же. Даже забыла, каким необычным это казалось сначала.

Элис отвела взгляд. Она вспоминала свою первую встречу с миссис Харрогейт в гостиничном номере, когда ее завербовали. Она пыталась понять, как все это связано с тем, что ей говорили тогда. И кое-что вспомнила.

– Моя мать, – начала она, тщательно подбирая слова. – Вы сказали, что… искали меня из-за нее… – Элис сглотнула. – Вы сказали, что знали о ней.

– Да.

– Знали, что видела моя мать в тот день, когда Адра Норн вышла из пламени невредимой. Знали об этом… чуде. Была ли она одним из ваших… подопечных… талантом?

– Я и так уже сказала слишком много, – неохотно ответила миссис Харрогейт, разглаживая юбки на коленях. – Доктор Бергаст сможет поведать вам больше.

– Доктор Бергаст…

– В институте. Он знает о том, что произошло в общине Адры Норн.

Волосы миссис Харрогейт упали ей на лицо. Голос ее изменился, стал жестче, холоднее, более отстраненным.

– Утром мы отправляемся в Карндейл. Все мы. Мистер Коултон предположил, что пришло время поведать вам о том, чем мы занимаемся, больше. Я согласна. Вы поедете с нами на север и сами спросите доктора Бергаста обо всем, что хотите узнать.

– Я не поеду в Шотландию.

Миссис Харрогейт поднялась и посмотрела куда-то Элис за спину. Та обернулась и увидела, что из тени за ними наблюдает Коултон. Как долго он находился рядом?

– Отдохните немного, мисс Куик, – сказала миссис Харрогейт, со звоном поднимая чайные чашки и пряча бутылку в складках юбок. – Надеюсь, вы передумаете. Экспресс отправляется рано. Не стоит опаздывать.

Когда она ушла, Коултон издал долгий низкий стон, шагнул вперед и уселся в освободившееся кресло. Выглядел он ужасно, лицо его было серым и изможденным.

– Я готов проспать целую чертову неделю, – пробормотал он, выдавливая из себя улыбку. – Но я рад тебя видеть.

– Так вы с Харрогейт теперь не разговариваете? Это так?

– Все хорошо. – Коултон прищурил глаза от света лампы. – Или будет хорошо. Иногда так много всего хочется сказать, что начать с чего-то трудно. Я немного не согласен с ней насчет нашего мистера Ластера. Но, вижу, Марлоу цел и невредим?

– Да, он выглядит получше, чем Чарли.

– Да уж, бедняга.

– Похоже, Марлоу привязался к нему.

– А ты, похоже, привязалась к Марлоу.

Элис замолчала. Она знала этого ребенка чуть больше месяца, а уже ощущала к нему сильные чувства; в некоторой степени это были беспокойство, страх и тревога, но в основном – всепоглощающая любовь. Что было на нее весьма непохоже. Она обычно ни к кому не привязывалась. Никогда.

– Мне просто жалко его, – сказала она наконец.

– Хм, – Коултон посмотрел на нее с подозрением.

Ей стало интересно, о чем он думает. Но тут детектив наклонился вперед, открыл маленькую стеклянную дверцу лампы и прикурил от ее пламени сигару.

– Маргарет сказала, что вы видели Джейкоба Марбера. В Нью-Йорке.

– Похоже на то, – кивнула Элис.

– Я-то думал, что он ищет Чарли.

– Откуда ты знал?

Коултон изучающе посмотрел на нее в оранжевом свете огонька лампы; на его лице играли тени.

– Что ж, это моя вина, и я об этом сожалею. Я был с ним немного знаком, много лет назад. Можно сказать, мы работали вместе. Выслеживали несчастных талантов. Тогда ты бы его даже не узнала. Он был мягким. Застенчивым. Я еще говорил, что ему бы подошла профессия священника. Пальцы у него были изящные, как у пианиста. Дамы приходили от них в восторг. А он без конца краснел.

– Ты сказал, что почти не знал его.

Коултона эти слова ничуть не смутили.

– Некоторые секреты выкладывать не стоит. Ты же сама это знаешь не хуже других.

– В ваших с миссис Харрогейт рассказах о нем вообще есть хоть доля правды?

– То, что Джейкоб чувствовал себя преданным, – это точно. Винил в этом всех вокруг. А больше других, наверное, меня. Дело в том, что к тому времени он уже был обращен. Никакой трагедии. Просто таким уж он был, Джейкоб.

– Обращен. Ты имеешь в виду, на него действовал… другр?

Коултон устремил на нее продолжительный взгляд:

– Маргарет обычно не говорит так много.

– Ну, я проявила вежливость, – мрачно улыбнулась Элис.

– Джейкоб был обращен другром, это верно, – так же мрачно улыбнулся в ответ Коултон. – Но когда-то до этого он обладал талантом пыли. Был повелителем пыли, как это еще называют. Способности есть не только у детей, которых мы разыскиваем.

Это было сказано таким тоном, что Элис насторожилась. Коултон между тем откинулся в кресле, и тень полностью поглотила его лицо. Было видно лишь огонек его сигары, то вспыхивающий, то гаснущий.

– В Натчезе ты назвала Чарли монстром, чудовищем, – продолжил он, скрытый тенью. – Ты всех их так называла. Но в таком случае я тоже монстр.

Элис напряженно сглотнула:

– Так ты такой же… как они?