Текст книги "Война Братьев"

Руско кивнул:

– А если его кинуть, скажем, с орнитоптера?

За столом воцарилась тишина. Затем вождь громогласно расхохотался.

– И враг не сможет бросить его обратно! Вот эта идея мне нравится. Отлично придумано.

– Могу ли я считать, что получил дозволение на дальнейшие исследования? – спросил Руско.

– Да, – сказал вождь, не прекращая хохотать. – Да. Только не говори об этом Урзе, по крайней мере пока. Если он не желает выкроить время и прийти на совет, путь это будет ему уроком и сюрпризом.

Сенешаль шмыгнул носом:

– Точно, он поймет, что и у других бывают гениальные идеи.

– Согласен, – сказал вождь, довольно грохнув кулаком по столу. – Объявляю заседание закрытым. У нас масса работы, пора ею заняться!

Но Кайла уже бежала к двери гостиной, спасаясь от пороховой гари. Каблуки звонко стучали по каменным плитам.

Глава 9: Ашнод

Экспедиционный корпус завяз у стен Зегона. Хаджар достаточно хорошо знал Мишру и понимал, что сложившаяся ситуация его сильно беспокоит. Но раз Мишра ничего не сказал кадиру о своих тревогах, то и Хаджар ничего не скажет.

За последние несколько лет кадир превратился в зрелого мужчину, но не все в нем изменилось в лучшую сторону. Бодрый молодой человек, интересующийся аргивскими сказками, вырос в жирного тирана. Соплеменники и его приспешники проливали на его голову ведра лести, племена, которые теперь были вынуждены следовать за сувварди, ублажали его, как могли. Никто не смел сказать ему «нет». Во всяком случае, никому не удавалось сказать «нет» дважды – за этим тщательно следил кадиров палач.

Прежнюю вздорность сменили приступы безумной, бессмысленной ярости. Былая юношеская храбрость уступила место безрассудству и бездумности. Он стал толще отца, но по-прежнему считал, что до сих пор может сам вести войска в бой.

Чем деспотичнее становился кадир, тем большую любовь сувварди завоевывал Мишра. Бывший раб как никто владел искусством беседы с вождем и умел не только сообщить ему самые неприятные новости, но и сохранить после этого голову на плечах. Сначала это заметили военные советники, затем – придворные, а последними – вожди других племен. Вскоре всякий сувварди, который должен был сообщить кадиру неприятную новость или представить на его суд новые планы, сначала шел к Мишре за советом и только потом – к повелителю с докладом.

Со своей стороны Мишра был открыт и приветлив по отношению к тем людям, которые еще недавно били его палками как раба. Он хорошо изучил законы и легенды пустыни и не лез за словом в карман – у него всегда находилась нужная пословица, а заодно и кувшин набиза. Но он ясно давал понять, что его советы преследуют одну цель – благо кадира сувварди; если же возникала необходимость спорить с кадиром или убеждать его, то Мишра делал это с большой неохотой.

Поначалу спорить с кадиром не приходилось. Конечно, когда по пустыне разнеслась весть, что старый кадир мертв, некоторые племена, в частности таладины, долго решали, стоит ли им поддерживать сувварди и дальше. Но недовольство быстро заглушили грохотом механического дракона. Молодой кадир сразу решил лично нанести визиты своим сторонникам, как сильным, так и слабым, и мощь огромного металлического зверя неизменно производила на принимающую сторону должное впечатление. Стали даже поговаривать, что появление зверя воля самих Древних, знак того, что они благоволят фалладжи в их стремлении освободить пустыню от захватчиков, аргивян и иотийцев. И это несмотря на то, что все знали: выбравшись из-под земли, механический дракон первым делом убил старого кадира, а с ним и порядочное число фалладжи.

Таким образом, племена считали сына покойного вождя повелителем мак фава, не обращая внимания на то, что на самом деле зверя подчинил его колдун, аргивский раки. Тут логика фалладжи была очень проста – чужестранный колдун может управлять зверем, но им-то самим управляет кадир.

Сувварди очень быстро уяснили, что механический дракон слушается одного лишь Мишру. Когда он передавал свой силовой камень кому-либо другому (всегда с массой оговорок и только по прямому приказу повелителя), механический дракон вставал на дыбы и грозил в ту же секунду уничтожить всех, кто находится рядом. После нескольких таких экспериментов силовой камень окончательно объявили собственностью Мишры, а тем, кто знал о его существовании, доступно объяснили, что посягать на него не стоит. Мишра мог погрузить зверя в сон, пока сам отдыхал, и тот реагировал на малейшие движения хозяина. От Хаджара не укрылось, что вскоре раки перестал говорить со своим механическим слугой вслух, тот повиновался его жесту или кивку головы.

Завоевание сувварди внутренних областей пустыни происходило не без происшествий. Группа горячих голов из племени таладинов попыталась устроить засаду на свиту кадира. Большая часть каравана сразу же отступила, и Мишра спустил на молодых всадников механического дракона. Нападавшие потеряли убитыми пятнадцать человек, в частности сына вождя таладинов. Из сувварди не погиб никто. Вскоре таладины принесли кадиру клятвы верности.

Укрепив позиции на востоке пустыни, кадир обратил свои взоры на запад. Томакул с куполами-луковицами был центром народа фалладжи, самым большим и самым старым городом. Там находилась власть. Мишра сказал, что его больше тревожат аргивские отряды на восточных границах и возросшая активность иотийцев на юге. Хаджар знал, что на самом деле аргивянин хотел выиграть время для изучения своего удивительного существа, но кадира переубедить не удалось. Экспедиционный корпус направился на запад, к столице. «Нельзя терять ни минуты, – сказал кадир. – Кто знает, какие планы зреют в прохладных коридорах дворцов Томакула».

В прохладных коридорах никаких планов не зрело, Томакул давно прогнил, словно старое яблоко, и нужно было лишь ткнуть пальцем, чтобы он рассыпался в пыль. Жители города во многом были скорее иотийцы, нежели фалладжи. Их заботили лишь богатство, деньги и караваны. Кадир пообещал не вмешиваться в их повседневные дела, и они с радостью распахнули перед ним городские ворота. Кадир принял томакулскую дань и решил не входить в город, а стал лагерем под его стенами, в тени своего железного чудовища, чтобы горожане сами приходили к нему на поклон.

Хаджар и Мишра, напротив, отправились посмотреть на Томакул. Они нашли его восхитительным и развратным, дивным и тяжело больным одновременно. Здесь пересекались торговые пути из Саринта в Кроог и пути от восточных побережий к далекому западному городу Терисия. Для Хаджара город был лишь легендой, там жили ученые, они, как и аргивяне, покупали у жителей пустыни машины и старинные сказания.

В Томакуле можно было встретить кого угодно – и гномов из Сардии, и святых отцов из далекой северной страны, которая называлась Джикс, и моряков-минотавров с каких-то совсем далеких островов, и воинов из Зегона в подбитых шкурами зебры плащах, и облаченных в меха торговцев из народа юмок, живших под сенью своего знаменитого ледника. В городе были и иотийские купцы, которые чувствовали себя не лучшим образом среди ликующих фалладжи. Наконец, по узким улочкам ходили и те, о ком нечего было сказать.

Осмотрев пустынное чудо, Хаджар и Мишра вернулись к кадиру. На совете Мишра не уставал убеждать своего вождя двинуться на запад, к легендарному городу ученых, но кадир, напротив, решил отправиться на юг, в Зегон. Тамошний народ» говорил кадир, одной крови с фалладжи, и их земля должна войти в его обширную империю. Мишра пытался спорить, но в конце концов кадир дал понять, что вопрос закрыт.

«И вот теперь, – думал Хаджар, – мы бездействуем, сидим под стенами столицы Зегона с пятью сотнями людей и механическим драконом. Который, о ужас, ведет себя неподобающим образом».

Все оказалось проще простого. Едва экспедиционный корпус подошел к столице на расстояние полумили, мак фава остановился и наотрез отказался идти дальше. Он беспрекословно подчинялся приказу «назад», «на восток» и «на запад», но к Зегону не желал приближаться ни в какую. Сколько Мишра ни кричал, ни махал руками, ни подавал мысленных команд, ни бил железного зверя ногами, тот не желал повиноваться.

Кадир так привык к тому, что его желания исполняются немедленно, что едва не лопнул от обуявшего его приступа ярости. Он хотел, чтобы зверь стоял перед главными воротами Зегона и принимал сдавшихся жителей, вышедших к кадиру признать свое поражение. Вместо этого суввардийские войска вынуждены были стоять у белокаменных стен города, не наступая, Хаджар видел, как на зубцах внешней стены выстроилась городская стража с копьями в руках. Кадиру это казалось насмешкой, издевательством над его армией. Некоторые из копий были увенчаны черепами. Хаджар решил, что это тоже какая-то зегонская насмешка, ему незнакомая.

Единственное, что могли сделать войска кадира, – попытаться контролировать ситуацию. Дракон начал патрулирование, обходя город по окружности радиусом ровно в полмили, – казалось, на этом расстоянии в воздухе воздвигли невидимую стену, сквозь которую он не мог пройти. Правителям Зегона было отправлено послание, в котором подчеркивалась мощь механического дракона и содержалось требование немедленной и безоговорочной капитуляции.

Зегонцы прислали краткий ответ, в котором говорилось, что они обсудят предложение кадира, а пока ему предлагают подождать.

Это был вызов, и расположение духа вождя отнюдь не улучшилось. Вечером он собрал в своем шатре военачальников и раки и принялся поносить их на чем свет стоит.

– Почему ты не можешь подвинуть его поближе? – бушевал он.

– Мы не знаем почему, – тихо отвечал Мишра.

– Почему не знаете? – закричал кадир.

«Потому что ты приказал нам бежать сломя голову через весь континент производить впечатление на другие племена, – подумал Хаджар. – Потому что у нас нет ни времени, ни условий, чтобы изучить зверя, – мы только и успеваем по вечерам, когда ставим лагерь, делать зарисовки его конструкции. Потому что до этого момента изучение дракона стояло на последнем месте». Мысленно Хаджар задал себе вопрос, а не думает ли Мишра то же самое.

Если раки и соглашался с Хаджаром, то вслух он сказал другое:

– Этому может быть тысяча причин. Возможно, в городе есть что-то, что нас сдерживает. А может, причина в том, что такова природа мак фава. Может быть, у зегонцев есть устройство, которое влияет на машину. У нас слишком мало информации. Вопрос в том, следует ли нам упорствовать и далее, оставаясь здесь, или лучше свернуть шатры и покинуть Зегон, довольствовавшись богатствами объединенного народа пустыни?

Кадир откинулся на подушки, служанка протерла ему лоб влажным платком. Он, не обратив на нее внимания, сказал:

– Ты же проехал по этим землям. Ты видишь, они богаты древесиной и металлами. Они должны быть частью нашей империи, это будет только справедливо. Да и народ этот – фалладжи по происхождению.

«Настолько же, насколько и томакулы», – подумал Хаджар. За время экспедиции Хаджар насмотрелся на зегонцев и решил, что они такие же завзятые торгаши, как и прочие фалладжи, живущие в городах. «Интересно, – думал кочевник, – а что если у всех приморских народов есть какие-то неведомые способы останавливать механического дракона? И если это в самом деле так, что скажет кадир?»

А тот не умолкал:

– Мы будем упорствовать. Мы продолжим патрулирование. Пусть механический дракон ходит вокруг города, а войска тем временем сровняют с землей близлежащие маленькие города. В столицу потянутся испуганные беженцы и расскажут тамошним жителям, что за монстр ждет их за воротами. А еще мы отправим гонцов в Томакул с приказом прислать побольше воинов и, когда соберем достаточное войско, просто пойдем на штурм.

Хаджар подумал, что на реализацию этого плана уйдет больше полугода, но он не узнал, согласился ли с ним кто-либо из военачальников – никто из них не проронил ни слова. В прошлом некоторые советники в голос спорили с кадиром, но потом они все бесследно исчезли. Единственным счастливчиком был Мишра, но у него был веский аргумент в поддержку своих доводов – дракон весом в несколько тысяч фунтов.

Раки лишь кивнул и сказал:

– В таком случае нам понадобятся осадные машины. Ничего сложного, обычные тараны, по нескольку на каждые ворота. Вместе с большим количеством войск этого должно хватить.

Хаджар задумался, почему Мишра просто не прибегнет к силе механического дракона – с его помощью он может заставить кадира бросить эти дурацкие капризы, он даже может сам стать кадиром. Бывший землекоп полагал, что знает ответ на этот вопрос. Раки понимал, что может легко свергнуть кадира и подчинить себе основные племена. Но для чего? У Мишры не было желания лично править империей или ее областью. Его гораздо больше привлекала роль человека, который управляет всем из-за спины вождя.

Пока они с Мишрой шли обратно в шатер раки, стоявший теперь на окраине лагеря – вдруг раки под покровом ночи вызовет из-под земли новых драконов, – Хаджар продолжал размышлять. Мишра же был молчалив – после советов у кадира он всегда вел себя так.

У шатра раки стоял стражник, что было необычно. Но еще более странным показалась горящая внутри шатра жаровня. Кто-то даже зажег там свет.

– Посетитель, – сказал стражник. Он говорил с ужасным акцентом, и Хаджар сразу же признал в нем жителя западных земель близ Томакула.

– Поздновато, – сказал Мишра.

Стражник пожал плечами.

– Кадир знает? – спросил Мишра и получил тот же ответ.

Хаджар почувствовал прилив гнева. Что за стражник, который ничего не охраняет? И таким-то людям доверяют империю?

– Понятно, – сказал Мишра, который, казалось, и не думал наказывать стражника. – Можешь отправляться по своим делам.

Человек улыбнулся во весь рот, обнажив ряд золотых зубов, и растворился во тьме.

Мишра вошел в шатер и окинул взглядом незваного гостя.

– Я ждал тебя, – сказал он, к удивлению Хаджара. – Я рад, что ты успела устроиться, пока меня не было.

В палатке сидела женщина, самая красивая женщина из всех, когда-либо виденных Хаджаром. В пустыне нечасто встретишь рыжеволосых, среди сувварди этот цвет считался дурным знаком. А ее волосы полыхали как пламя ночного костра. Пышными, волнистыми кудрями они ниспадали на плечи. У нее были серо-зеленые глаза, точь-в-точь морская вода, плещущаяся у берегов Зегона, Взгляд этих глаз был столь же неистов, как и стихия, подарившая им свой цвет. Гостья была одета в мужские доспехи чужестранного вида, впрочем, они скорее подчеркивали изящество ее фигуры, нежели защищали от ударов мечей и копий.

Хаджар понял, что не может оторвать от нее взгляда. Он глубоко вздохнул, опустил глаза и задумался – заметила ли она это.

Женщина полулежала на подушках. Когда Мишра вошел, она томно потянулась.

– Меня ожидали? – спросила она. Голос ее звучал мягко, но чуткий слушатель уловил бы в нем твердость и силу.

– Да, я ждал кого-нибудь вроде тебя, – спокойно ответил Мишра. – Ты представляешь правителей Зегона и собираешься предложить нам сделку, чтобы спасти город.

– Не припомню, чтобы я говорила об этом кому-либо, кроме подкупленного мной стражника, – сказала женщина. – Если он проболтался, мне придется его убить.

– Не беспокойся, – ответил Мишра. – Он и так будет наказан за то, что пропустил чужестранца в лагерь, так что подкупили его или нет, не важно. Его судьба послужит примером остальным, и, я уверен, к концу экзекуции он сильно пожалеет, что ты его не убила. Не желаешь ли немного набиза?

– С удовольствием, – сказала женщина, и Мишра жестом велел Хаджару поставить на огонь кувшин с вином. Сам раки сел напротив гостьи, ожидая, пока она заговорит.

Она посмотрела на Хаджара и холодно сказала:

– Твой слуга.

Это было оскорбление, Хаджар с трудом сдержался.

– Он – мой телохранитель, – сказал Мишра.

– Ему здесь нечего делать, – коротко сказала гостья.

– Оставь нас, – сказал Хаджару Мишра, не сводя глаз с женщины.

Хаджар хотел возразить, но Мишра оборвал его:

– Отправляйся в свой шатер. Никому ни о чем не говори. Если мне что-то понадобится, я крикну.

Хаджар замер в нерешительности и взглянул на Мишру. Аргивянин был спокоен, он просто смотрел на женщину, сидящую на подушках. Казалось, он все еще в шатре у кадира – замкнутый и нелюдимый.

Фалладжи глубоко вздохнул и поклонился, затем пятясь вышел из шатра, бросая на женщину неодобрительные взгляды.

– Ты прав, конечно, – сказала женщина, как только Хаджар скрылся. – Я уполномочена правителями Зегона обсудить условия мира с завоевателями фалладжи.

– Но ты не зегонка, – заметил Мишра. Гостья улыбнулась:

– А ты не фалладжи.

– Я Мишра, раки сувварди, – ответил младший брат.

– Я – Ашнод, – сказала женщина, – пустое место.

– Зегон – твой дом? – спросил Мишра, проводя рукой по краю металлического кувшина. Набиз был почти готов.

– Я этого не говорила, – ответила Ашнод.

– Ты им верна? – осведомился раки.

– Этого я тоже не говорила, – ответила Ашнод. – Я лишь сказала, что уполномочена говорить от имени зегонцев. Я сама предложила им это, и они с готовностью согласились. Думаю, они надеются, что я наделаю глупостей и меня убьют, тогда они избавятся от меня и вздохнут свободно.

– И твое предложение заключается?.. – поинтересовался аргивянин, протянув руку к тяжелым металлическим кубкам.

Ашнод подняла голову и сказала:

– Минуточку.

Она наклонилась и вытащила из-под подушек длинный посох. Он был сделан из черного гром-дерева и увенчан клубком медной проволоки и узким черепом какого-то морского существа. Она взяла посох в руки и направила его на вход в шатер.

Ашнод произнесла несколько слов, и клубок медной проволоки тихо зазвенел. По проводам и по самому черепу побежали змейки синеватого света. Посох дернулся в руке хозяйки, но Мишра не увидел лучей.

Он увидел произведенный эффект. Снаружи раздался сдавленный вопль Хаджара, который, схватившись за грудь, рухнул прямо в шатер.

Мишра вскочил на ноги, подбежал к телохранителю и встал рядом на колени. Тела фалладжи свела судорогой.

– Холодно, – произнес он. – Очень холодно.

– Тебе было сказано оставить нас, – каменным голосом сказала Ашнод. Она опустила посох, ее лоб был покрыт испариной. – Ненавижу, когда мелкие сошки не подчиняются приказам.

У Хаджара кружилась голова, он попытался встать, но снова упал.

– Это она… – задохнулся он, – это ее рук… дело.

– Да, это она, – согласился Мишра, помогая телохранителю подняться на ноги. – Она это сделала, потому что ты не подчинился приказу. Я сказал тебе отправляться в свой шатер.

– Но…

– Ступай, дружище, – сказал Мишра.

Хаджар посмотрел на него. Мишра едва заметно улыбался. Он был чему-то рад. Преданности Хаджара? «Нет, – подумал телохранитель, – тут что-то еще». Он был рад чему-то, что сделала женщина. Неужели он был рад, что Ашнод атаковала Хаджара своим ведьминым посохом?

Фалладжи тряхнул головой и собрался идти.

– И еще, Хаджар… – сказал Мишра. Телохранитель повернулся.

– Спасибо, что не закричал, – сказал аргивянин и снова едва заметно улыбнулся. – Прежде чем сюда прибегут стражники, я хочу перекинуться с вашей гостьей парой слов.

Хаджар заковылял в темноту. Мишра смотрел ему вслед, пока тот не исчез. Затем он обернулся.

За это время Ашнод наполнила латунные кубки набизом и снова откинулась на подушки, сделав вид, как будто ничего не произошло. Увенчанный черепом посох лежал за подушками.

Мишра взял свою чашу и, сев напротив нее, рассмеялся.

Сначала он похихикивал, потом смеялся, потом огласил шатер хохотом. Отвеселившись, он поднял свою чашу и произнес тост.

– Вот уж глупость так глупость!

Ашнод притворилась, что возмущена его словами, и не стала поднимать чашу в ответ.

– Он подслушивал. Он не подчинился твоему приказу.

Мишра сделал большой глоток набиза и хмыкнул:

– Нет, я не про Хаджара. Напав на него, ты раскрыла свои карты.

Ашнод бросила на него косой взгляд, и Мишра улыбнулся. Женщина на миг расслабилась.

– Этот посох, – сказал Мишра. – Ты его сама сделала?

– Да, – ответила гостья. Мишра кивнул и снова улыбнулся.

– Он-то и сдерживал дракона, да? У стражников на стенах Зегона в руках такие же посохи. Ты сделала посохи и сказала правителям Зегона, что с их помощью они смогут прогнать мерзких фалладжи прочь от города.

Ашнод медленно кивнула:

– Твой дракон очень большой, на него нужно много таких посохов.

Мишра продолжил:

– Но в них есть дефект. Того, кто ими пользуется, они выжимают как лимон.

Ашнод молчала.

– Вот ты – использовала посох пару мгновений, а уже вспотела, – добавил Мишра.

Ашнод проворчала:

– Это мужчины потеют. Женщины блестят.

– В таком случае ты блестишь как загнанная лошадь, – усмехнулся Мишра. – Полагаю, что на городскую стражу посох действует аналогичным образом, и они все давно валятся с ног. Клянусь, правителям Зегона это не очень-то нравится.

Ашнод фыркнула.

– А кто их просил хвататься за мои посохи как за соломинку? – бросила она. – Когда стражники начали слабеть от их использования, те же правители запаниковали.

– И отправили тебя в пустыню просить о мире, – добавил Мишра. – Они, наверное, сказали, что они и так не стали бы сопротивляться, так что ты во всем и виновата.

– Гляжу, ты неплохо знаком с зегонцами, – сказала Ашнод, на ее губах заиграла улыбка.

– Я имел дело с такими людьми, – сказал Мишра, откидываясь назад. – Так скажи мне, чего они хотят. Думаю, многого они не просят.

Ашнод глубоко вздохнула:

– Томакулские условия. Они сдаются, платят дань, признают твоего мальчика своим вождем и продолжают жить как прежде.

Мишра задумался.

– Звучит разумно. Вопрос, захочет ли кадир вести себя разумно. В конце концов, вы посмели нас остановить, хотя и ненадолго. Посмотрю, что можно сделать. – Аргивянин опустил чашу. – А теперь дай мне взглянуть на твою игрушку.

Ашнод наклонилась вперед и подняла посох. На мгновение она заглянула в глаза Мишры, словно пытаясь определить, что он задумал, а затем протянула ему свое изделие.

Фалладжийский раки повертел посох в руках.

– Вижу транское влияние, но у них такого не было. Это что-то новое. Как он работает?

– Он воздействует на нервы, – ответила Ашнод. – Молнии в посохе расстраивают механизм, ответственный за физическую боль. Как только расстройство достигает определенного уровня, объект атаки падает как подкошенный. На том расстоянии, где находится твой механический дракон, ущерб от посоха невелик, но дракон не дурак и не желает подходить ближе.

– Нервы, говоришь, – сказал Мишра, кивнув, и извлек из венчающего посох черепа маленький силовой кристалл.

– Правильно, – подтвердила Ашнод, ставя на поднос чашу и наклоняясь вперед. – В теле много всевозможных систем. Живые трубки – по ним течет кровь, провода – нервы, скрученные вместе веревки – мускулы. – Она протянула руку и прикоснулась к запястью Мишры. Он не вздрогнул и не отдернул руку. – Ты не книжный червь. Твои руки словно из стали.

– Жить в пустыне непросто, – мягко сказал Мишра. – Никогда не думал, что в теле можно увидеть машину.

– Да тело – это самая лучшая машина! – сказала Ашнод, отпустив руку аргивянина. – Постоянно испытывается в боевых условиях, постоянно развивается и самовоспроизводится! Когда мы познаем тайну тела, мы познаем мир. Все встанет на свои места. Твой механический дракон – чудо, но это всего лишь грубая имитация живого существа.

Мишра засмеялся:

– Знаешь, ты – мой первый настоящий собеседник за очень долгое время.

Ашнод свернулась в клубок.

– М-м-м, у фалладжи не принято говорить на интеллектуальные темы?.

Мишра засмеялся и наклонился вперед.

– Разговоры с сувварди обычно сводятся к одной фразе, но в многочисленных вариантах: «А ну отдай мне эту штуку». Иногда добавляют «сопляк вонючий». – Молодой человек снова засмеялся и положил посох. – Никогда не смотрел на тело как на машину, но в этом что-то есть. В конце концов мы же создаем предметы по своему облику. Может быть, так поступали и траны. – Он пересел поближе к Ашнод.

Ашнод наклонилась к нему, Мишра чувствовал аромат ее духов, сдобренный резким запахом пота. Восхитительный запах.

– Мне кажется, я смогу убедить кадира принять предложение твоего правителя.

– Я так и думала, – сказала Ашнод. – Ты очень способный.

– Так и есть.

Ашнод подумала, улыбался ли Мишра так кому-нибудь еще. Раки добавил:

– Понимаешь, наш величайший из великих нетерпелив как ребенок. Если ему придется ждать пополнения из Томакула, он просто лопнет от злости. И все же так просто дело не решить.

Ашнод отодвинулась от него.

– Что ты хочешь сказать?

Мишра ответил:

– Зегонцы должны заплатить за то, что посмели сопротивляться. Так заплатить, чтобы все поняли: их дурному примеру следовать не стоит. Зегон должен пострадать сильнее, чем Томакул, потому что томакулы сами бросились открывать нам ворота. Поэтому нам потребуются дополнительные гарантии.

– Гарантии? – спросила Ашнод.

– Чтобы обеспечить покорность завоеванных племен, фалладжи берут заложников, – сказал Мишра. – Думаю, главного изобретателя Зегона нам будет достаточно.

Ашнод сузила глаза:

– Я буду твоим личным заложником или заложником фалладжи?

Мишра снова улыбнулся, на этот раз злорадно.

– Фалладжи считают, что женщины мало на что годны, – сказал он. – Кроме некоторых моментов, конечно.

– И интеллектуальные беседы не входят в число этих моментов, верно? – поинтересовалась Ашнод.

– Ты угадала, – ответил раки. – Впрочем, на тебя будут смотреть скорее как на добычу, которую мы отторгаем у зегонцев, нежели как на подкрепление.

Ашнод наклонилась вперед и коснулась щеки Мишры.

– Знаешь, мне не нравится слово «заложник», оно такое гадкое! Как насчет слова «подмастерье»?

Мишра удивленно поднял бровь.

– За этим-то ты и пришла, так?

– Неужели я так ясно выражаюсь? – жеманно спросила она.

– Яснее ясного, – сказал Мишра и засмеялся. – Когда начнем уроки?

– Завтра, – заговорщицким шепотом сказала Ашнод. – Этим вечером мы одни. Не думаю, что твой телохранитель скоро вернется.

Мишра улыбнулся и закрыл дверку жаровни.

Утром во всеуслышание объявили, что город Зегон – в страхе перед величием механического дракона – присоединился к империи фалладжи, согласился заплатить дань и поклониться великому и мудрому кадиру сувварди, первому среди равных.

Одно из условий сдачи – снос городских ворот. Зегонцы никогда больше не посмеют противостоять фалладжи. Кроме того, зегонцы передали завоевателям своего лучшего изобретателя, который присоединился к сувварди в качестве подмастерья раки. Возможно, кто-то из воинов и почувствовал себя неуютно – ведь в лагере появилась женщина с проклятыми рыжими волосами, – но никто не посмел говорить об этом вслух, по крайней мерю в присутствии раки.

Вскоре после победы пришли плохие вести – набеги чужестранцев с побережья на земли фалладжи неожиданно участились. И экспедиционный корпус немедленно отправился обратно на восток.