Текст книги "Война Братьев"

С улицы донесся характерный звук – распахнулись ворота башни, раздались боевые кличи стражников Драфны. Фелдон, криво усмехнувшись, пожелал им удачи.

Фелдон досчитал до ста, рассчитывая, что за это время отряд Драфны успел покинуть башню, затем еще раз досчитал до ста, взял посох и не спеша стал спускаться по ступеням в подземелье. На каждый шаг хромой ноги он произносил молитвы: за себя, за выживших ученых, за Драфну, за архимандрита, за Лоран. Прежде всего за Лоран.

Прошел месяц.

Лоран истекала кровью на груде камней у подножия горы. У ученой были переломаны ребра. Неподалеку лежал, сверкая на солнце, вывалившийся из заплечного мешка силекс.

Она добралась до предгорий Колегканских гор. Люди, спасшиеся от гибели, просачивались сквозь заградительные отряды Мишры как вода сквозь сито. Лоран присоединилась к группе беженцев из Юмока, которые собирались вернуться в свои горные дома.

Беда настигла их у подножия перевала: они попали в камнепад. Сначала Лоран различала крики несчастных, затем они потонули в грохоте падающих глыб.

«За что, за что нам все это, ведь мы столько вынесли», – повторяла она и взмолилась древним, давно забытым богам. И еще одна мысль не давала ей покоя: похоже, этот камнепад не случаен.

Лоран была права. Как только пыль осела, она увидела, что среди глыб ходят люди.

Сначала аргивянка решила, что это беженцы из ее каравана, которым посчастливилось выжить. Она попыталась поднять правую руку, чтобы привлечь к себе внимание, но не смогла: на месте правого бока было большое кровавое пятно, и, чтобы увидеть его, ей с трудом удалось повернуть голову.

Как-то вдруг она поняла, что среди камней ходят вовсе не юмокцы, а люди, одетые в покрытые шипами доспехи и тяжелые кожаные плащи. Наткнувшись на очередное тело, они безжалостно тыкали в него мечами.

«Мародеры!» – догадалась Лоран. Они-то и спустили со склона камнепад. Они погребли заживо целый караван, чтобы его проще было ограбить.

Она вскрикнула от боли, и в тот же миг над ней раздался голос:

– Здесь есть живые! – Голос звучал глухо, – видимо, его хозяин говорил, не сняв шлем.

– Отлично, – ответил другой голос, на этот раз женский. – А я уже боялась, капитан, что вы переусердствовали.

Лоран хотела повернуться, чтобы взглянуть на говоривших, но не смогла из-за раны. Тут. на плечо легла тяжелая рука в железной перчатке, и боль – как круги на воде – начала расходиться по всему телу. Перед ее глазами возникло лицо – нет, забрало шлема. Вылитый мститель Урзы, разве только в щелях для глаз были видны человеческие зрачки.

Не сказать, чтобы в этих глазах светились тепло и надежда, но по крайней мере это были живые человеческие глаза.

– Итак, он жив или мертв? – спросил женский голос.

– Жив, но осталось ему недолго, – ответил мужчина со скрытым забралом лицом. Он дышал почти так же неровно, как и Лоран, и тут аргивянка поняла, что она видит в его зрачках. Боль. Глаза мужчины были налиты болью.

– То, что надо, – сказала женщина. Мужчина отошел в сторону, и Лоран увидела его повелительницу. Та была одета в похожие доспехи, но ходила с непокрытой головой. На латы ниспадали длинные рыжие кудри.

– Мы охотимся за информацией, – холодно продолжила женщина, – так что она может спокойно умереть, как только передаст ее нам. – В глазах рыжеволосой не было и намека на сочувствие.

– Госпожа, смотрите, что тут лежит, – сказал вернувшийся солдат. В руках у него был силекс.

Наверное, Лоран попыталась дернуться, скорчилась от боли, силилась что-то сказать. Потом она вспоминала лишь одно – сильную боль, боль, пронзившую ее тело, словно сотня острых клинков. Когда она снова пришла в себя, рыжеволосая предводительница мародеров внимательно разглядывала силекс.

«Должно быть, это та самая Ашнод», – поняла вдруг аргивянка. Ходили слухи, что Мишра изгнал Ашнод. Что же она тут делает, откуда у нее солдаты?

– Любопытная вещица, – сказала Ашнод, пробежав пальцами по внутренней поверхности чаши и ощупав начертанные на Ней значки. – Прелюбопытнейшая, чтоб мне провалиться! И, кажется, наша умирающая кое-что знает о ней. Подруга! Вижу, ты не из Юмока, и ты не фалладжи. Держу пари, ты ученая, да к тому же с востока, не так ли?

Лоран промолчала, она мечтала умереть прежде, чем с ней случится что-нибудь ужасное. О жестокости Ашнод ходили легенды.

Следующие слова рыжеволосой женщина заставили Лоран вздрогнуть:

– Капитан, придется нам выходить эту даму. Какой толк разговаривать с больной женщиной? А вот со здоровой мы наговоримся вдоволь. Я совершенно в этом убеждена.

Лоран хотела умереть.

Глава 28: Аргот

Гвенна наблюдала за своим кощуном с «насеста» на переплетенных верхних ветвях деревьев родного леса. Она его первая заметила, поэтому это был ее личный кощун. Все остальные уже отправились в деревню, чтобы отправить сообщение в Цитанул, во дворец Титании. Следовало запросить решение в связи с происшедшим. Пока официальное решение не принято и не оглашено, Гвенна должна была следить за кощуном и судить его.

Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться с кощунами, но она слышала рассказы о них, она знала, что кощуны появлялись на острове во все времена, они все выглядели по-разному. Схожесть их заключалась лишь в том, что все они были родом не с Аргота – обычно их прибивало к берегу ураганами, которые служили защитой острову. В общем, все кощуны были одинаковые – у них не было связи с землей, они не понимали ее.

Этот кощун принадлежал к человеческому роду, как друиды из Цитанула, единственного настоящего города на Арготе. Ростом кощун был выше друидов, его светлые, песочного цвета волосы были собраны на затылке в хвост. На кощуне были синие брюки, белая рубашка и синий жилет, который сейчас висел на борту его корабля. Кощун произнес что-то на неизвестном Гвенне языке и ударил свою машину ногой. Гвенна решила, что это, очевидно, ругательство на человечьем языке, призыв к человечьим богам, которые, впрочем, никогда на них не отвечали.

Гвенна же принадлежала к эльфийскому роду, как и большинство коренных жителей Аргота. Ну были, конечно, всякие феи и прочие лесные жители, но эльфы – самые изящные, самые умные – считались лучшей из всех арготских рас – по крайней мере с точки зрения Гвенны. Были, конечно, и люди, весьма немногочисленные, но они занимались в основном своими священными делами и сидели в своих каменных кельях. Гвенна никак не могла взять в толк, почему почти все кощуны из старинных рассказов человечьего рода – ведь в мире так много эльфов!

Кощуны почти всегда приплывали по морю – их корабли терпели крушение на окружающих остров рифах или тонули в водоворотах, опоясывающих рифы. Обычно до острова они добирались истощенными, измученными и слабыми, и, когда подходило время их убить, они почти или вовсе не сопротивлялись. Но этот прибыл по воздуху и, видимо, поэтому выглядел здоровым и сильным.

Корабль кощуна был похож на раненую птицу, свернувшуюся на белоснежном прибрежном песке. Если бы Гвенна своими глазами не видела, как эта штука появилась из воздуха и приземлилась на берег, она бы ни за что не поверила, что она может летать. Правду сказать, летать она не умела – вот пикировать умела, она камнем падала с неба и выровнялась лишь в последний миг, перед самой землей. Но и это ей не помогло, судя по жуткому треску, раздавшемуся при падении на песок. Одно из крыльев сломалось и лежало теперь на земле.

В отношении кощунов законы Титании были суровы, но справедливы. За кощунами полагалось следить, извещать об их появлении Цитанул и королевский дворец Титании. Если кощун наносил острову ущерб (а рано или поздно это обязательно происходило), то его следовало уничтожить.

Гвенна никак не могла понять, почему нужно было уничтожать этого конкретного кощуна – ее личного, но таков закон Титании, которая служила великой богине Гее. Личный кощун Гвенны выглядел совершенно безобидным и не походил на просоленных морской водой дикарей из старых сказок. Но таков был закон ее родины: нужно следить за кощуном, помнить его преступления против земли, а затем, как только придет приговор суда – смертный, естественно, его немедленно исполнить, пока кощун не нанес еще больший ущерб.

Так что Гвенна с прилежанием выполняла свой долг – следила за кощуном.

Харбин еще раз обошел вокруг поврежденного орнитоптера, снова пнул его ногой. К сожалению, крыло сломано. Впрочем, настроение у пилота немного поднялось.

Когда отец согласился отпустить его учиться, Харбин представлял, как поведет в бой свою машину. Вместо этого он десять с лишним лет выполнял скучные рутинные поручения – доставлял королевские послания и приказы в разные концы Соединенного королевства Аргива, Корлиса и Иотии, осуществлял съемку местности вдоль северных берегов Мальпири, возил многочисленных дипломатов и чиновников из Кроога в Пенрегон и обратно. Нет, Харбин понимал – все это очень важно, но война слишком далеко.

Он попытался перевестись в боевое или хотя бы охранное подразделение, но родители не поддержали его. Мать не уставала напоминать, что вообще была против полетов. Отец всегда вел себя отстраненно-холодно и всякий раз говорил, что не имеет права злоупотреблять властью и излишне потакать сыну. В этом был весь отец – конкретный ответ на конкретный вопрос. Даже дядя Тавнос, несмотря на всю свою благожелательность, не собирался и пальцем пошевелить, чтобы помочь Харбину изменить жизнь.

Нет, у него действительно очень интересная и увлекательная работа. Однажды, например, на него напали люди из племени мальпири – он не там приземлился; ему четыре раза удалось засечь диверсионные отряды фалладжи, да к тому же в один из этих разов за ним погнался летающий механический дракон, но он его перехитрил и заманил поближе к одной из сторожевых башен, откуда его атаковали и уничтожили механические птицы. И все-таки большинство пилотов сейчас находились на фронте, а он все сидел в тылу, в относительной безопасности.

Харбин был готов поклясться, что это заговор – заговор его родителей и дяди Тавноса, и заговор очевидный. Когда он снова попытался перевестись в боевое подразделение, ему ответили, что он получает последнее задание, после чего его направляют в школу пилотов преподавать новичкам. Ведь он самый подходящий кандидат – ему двадцать шесть, он прекрасно знает современные модели орнитоптеров. Его жена Мелана обрадовалась этой новости, но она большую часть времени проводила со свекровью и под ее влиянием, поэтому она еще больше порадовалась последнему вылету Харбина.

Шелест листьев насторожил его. Харбин огляделся, рука инстинктивно потянулась к эфесу меча. Шелест продолжался, и через некоторое время из непроницаемой на глаз листвы появилась пара глаз на разноцветных ножках. Глаза моргнули – то ли ослепленные солнечным светом, то ли удивленные видом Харбина, и спрятались обратно в листву. Харбин успел заметить, как среди листьев движется что-то, выкрашенное в желтые и черные полосы. За ним наблюдала лесная улитка – но очень крупная, размером примерно с самого Харбина. Во всяком случае, улитка испугалась Харбина больше, чем он ее.

Молодой человек тряхнул головой и заметил, что все еще сжимает в руке эфес меча. Клинок был изготовлен из одного из «новых металлов» дяди Тавноса – более легких, прочных и гибких, чем те, что шли на клинки прежде. Новые клинки отлично зарекомендовали себя в боях и сыграли решающую роль в исходе ряда битв с машинами Мишры.

На поясе у Харбина висел один из первых новых клинков, да и его орнитоптер был одним из первых представителей последнего поколения – легкие машины с более длинными крыльями. Если бы у него была машина с крыльями покороче, она бы не выдержала того жуткого урагана, который и вынес его на незнакомый берег.

«На этот раз, – подумал Харбин, – стремление родителей контролировать и защищать спасло мне жизнь».

Харбин спокойно облетал корлисийское побережье, как вдруг начался ураган. Молодой человек попытался уйти в сторону, но ураган гнал его дальше в море. Тогда Харбин попробовал подняться выше урагана, но как бы высоко он ни бросал машину, грозовые облака и свистящий ветер ни на минуту не оставляли его в покое. Казалось, ураган действовал сознательно и по собственной воле.

Тогда Харбин принял решение лететь к центру урагана, и три дня подряд яростная стихия проверяла на прочность его орнитоптер. Ветер грозил сломать крылья и сорвать с кабины защитный колпак, молнии то и дело пытались прошить летательный аппарат насквозь. Вдоль несущих штанг крыльев и ведущих тросов танцевали странные электрические огоньки. Самый жуткий момент наступил, когда орнитоптер и вовсе перевернулся вверх брюхом, и Харбин с ужасом наблюдал в течение нескольких мгновений, как навстречу ему летит стена воды; он успел снова подчинить себе крылатую машину и вернуться в нормальное положение.

Затем ураган внезапно кончился, засияло чистое безоблачное небо. За спиной Харбина кипел ураган, а впереди виднелась земля, гигантское зеленое пространство. Там, где земля соприкасалась с морем, светлела узкая полоска песка. Три дня непрерывной битвы со стихией так утомили Харбина, что он с трудом посадил истрепанный ветрами орнитоптер. В момент посадки Харбину показалось, что машина издала какой-то странный звук, будто что-то лопнуло или треснуло, но он так устал, что почти выпал из кабины и тут же заснул – прямо на песке, укрытый одним из полусложенных крыльев.

Когда он проснулся, был полдень. Харбин не знал, сколько он проспал, – может, несколько часов, а может, и несколько дней. Его никто не потревожил, и, к счастью, выяснилось, что он умудрился посадить машину выше линии прилива. Стряхнув с формы песок, молодой человек оглядел окрестности.

Харбин находился на длинной полосе песка такой белизны, что на него было больно смотреть. На сапфирно-голубом небе не было видно ни облачка, хотя ближе к линии горизонта небо казалось белым, дальше оно серело, а вдалеке становилось черным: там все еще бушевал ураган.

Взгляду, направленному от моря, открывались зеленые джунгли, где, по-видимому, никогда не ступала нога человека. Начинались они еще на берегу полосой непролазной низкорослой зелени, за которой возвышались гигантские деревья с белой корой, каких Харбин никогда не видел. Лес был настолько древний, что верхние ветви деревьев сплелись друг с другом в подобие гигантской паутины.

Харбин подумал, что так, наверное, мог выглядеть Аргив в те времена, когда прапрадед отца и Мишры даже не задумывался о рождении их деда, во времена, которые безвозвратно ушли в прошлое, когда страна еще не была превращена в один гигантский рудник, когда фабричный дым не заслонял от людей небо. Наверное, так выглядит рай, решил молодой человек.

Он посмотрел, в какой стороне находится солнце, и понял, что оказался вдали от цивилизованных мест, далеко на юге, южнее южной оконечности корлисийского побережья. Но долготу он определить решительно не мог – дом мог оказаться и на севере, и на северо-западе, и на северо-востоке. Харбин решил, что скорее всего если он полетит на северо-запад, то доберется до другого берега океана. Когда-нибудь.

Аргивянин осмотрел машину. Она была практически цела, кое-где полопались тросы и провода, некоторые детали истерлись. Основной проблемой оказалась трещина в распорке правого крыла. Харбин понимал: прежде чем он сможет снова рискнуть и. преодолеть стену урагана, ему нужно заменить эту деталь.

На всякий случай он еще раз пнул машину, но более ласково. Затем он открыл крышку в корпусе и достал ремонтный набор – железный ящик с инструментами, который в обязательном порядке нес на себе каждый орнитоптер. В ящике он обнаружил молоток, топор, пилу, куски проволоки и запасные тяги для крыльев, мотки тонкой резины и стальные иглы для зашивания дыр в крыльях, моток веревки. Харбин засунул руку поглубже. Ага – рыболовные крючки, рулетка, неприкосновенный запас продуктов, кремень и кресало, широкополая шляпа от солнца. Разложив перед собой все это, Харбин снова подумал об отце. Несомненно, его родитель тщательно обдумал, что может понадобиться пилоту, потерпевшему крушение. Наверняка он представил себе, что Харбин терпит крушение, потом прикинул, что сыну потребуется, а потом сложил все это в ящик.

Харбин принялся грызть кусок копченого мяса и снова несколько раз обошел вокруг орнитоптера. Если бы не трещина в главной распорке, он мог бы тут же взлететь. Но это невозможно, значит, надо найти подходящее дерево и изготовить из него новую распорку.

Придется идти в джунгли. Да-да, вот в эти самые джунгли, где живут гигантские черно-желтые полосатые улитки.

Харбин внушил себе, что улитки – самое страшное, что может угрожать ему в девственном лесу, взял топор и направился под зеленый полог.

Законы Титании о кощунах были очень конкретны и строги, и Гвенна в общем-то знала, какой ответ придет на ее запрос. Несмотря на это, она продолжала следовать букве закона. Она продолжала следить за кощуном.

Дворец Титании ответит, что, если кощун не нанес ущерба земле, его следует захватить в плен. Если же он нанес ущерб земле, его следует убить. Процесс отправки запроса во дворец и ожидание ответа были долгими, поэтому представлялось абсолютно неизбежным, что за это время кощун обязательно нанесет земле ущерб, подписав тем самым себе приговор.

Гвенна почувствовала неясную симпатию к кощуну. Он же не знал, что обрек себя на смерть, украв то, что по праву принадлежит одной лишь Гее.

Титания, видимо, специально так все задумала. Титания говорила от имени богини Геи, а эльфы, феи и прочий лесной народ внимали.

Кощун осторожно продвигался сквозь заросли на опушку, с трудом находя дорогу в густой растительности. Мелкие кустарники и плющ хватали его за штаны, вода, капающая с верхних ветвей, оставляла темные пятна на белой рубашке. Гвенна, невидимая для кощуна, следовала за ним, бесшумно переходя с дерева на дерево по переплетенным ветвям. Один раз она задела мертвую ветку, и та с треском полетела вниз. Пока кощун, услышав необычный звук, внимательно осматривался, Гвенна оставалась неподвижной. Ничего не обнаружив, кощун снова двинулся вперед, а она, лесная тень, за ним.

Как только он продрался сквозь заросли невысокой растительности у берега, перед ним открылся огромный мир, скрытый кронами гигантских деревьев. Почва была черной от гниющих листьев, монолит зеленых сводов скрывал небо, которое изредка показывалось в местах упавших под собственной тяжестью деревьев. Ниспровергнутые гиганты служили почвой для новых, совсем еще юных ростков, тянувшихся к скудному свету, что прорывался сквозь закрывающие небо ветви.

Кощун остановился на одной из прогалин и выбрал самое стройное, гибкое дерево. Он трижды обошел вокруг него, затем кивнул, отрезал от своей рубашки лоскут и повязал его на ствол дерева примерно на уровне глаз. Затем он бодро зашагал обратно на берег. В руке у кощуна был топор, но он почему-то пока им не воспользовался.

Гвенна сразу поняла, что тот намерен сделать. Как только он срубит дерево, он подпишет свой смертный приговор. Посланники Титании явятся к ней и спросят: «Нанес ли кощун ущерб земле?»

Гвенна будет вынуждена ответить: «Да, он срубил дерево».

И посланники скажут: «Он отнял жизнь у дерева. Значит, нам должно отнять жизнь у него».

Гвенне казалось, что убивать этого кощуна бессмысленно, глупо. Она хотела побольше узнать о сломанной вроде-как-птице, на которой он прибыл. Как это получается, как ей удается летать и нести на себе кощуна человечьего рода? Ведь до сих пор ни у одного кощуна не было крыльев. Возможно, следует повременить, не отнимать у него жизнь, а понаблюдать за ним подольше.

Гвенна быстро пробежалась по деревьям и неподалеку нашла лежащий на земле еще не высохший ствол такого же дерева, какое выбрал ее кощун, – его недавно повалило ураганом. Это дерево было убито стихией. Гвенна вознесла полагающиеся молитвы Гее, отсекла умирающие ветви своим клинком и подтащила ствол туда, где его легко найдет кощун – он о него просто споткнется, ведь Гвенна положила ствол прямо на тропинке.

Кощун меж тем в самом деле вернулся, теперь он нес еще и моток веревки. Но дойти до выбранного им дерева он не сумел – путь ему преграждал ствол, найденный Гвенной. Было видно, что кощун удивлен. Сначала он поглядел вглубь леса, в сторону того дерева, которое собирался срубить, потом глянул на лежащий перед ним ствол. Он пожал плечами (странно, так делают только человечьи кощуны), привязал к лежащему стволу конец веревки и, ругаясь (все на том же стран-ном языке), потащил его за собой. Он сумел дотащить ствол до лагеря, потратив, правда, немало времени и сил. Итак, он принял дар Гвенны и пощадил живое дерево.

Гвенна испытала глубокое облегчение. Теперь она не обязана убивать его.

Кощун еще раз вернулся в лес – за пресной водой. Он никого не убил, предпочитая питаться привезенной с собой пищей и рыбой, выловленной в водах прибоя. В ловле рыбы не было ничего противозаконного – под охраной Титании находилась лишь земля.

Большую часть времени кощун занимался обработкой ствола – топором и рубанком. Когда он решил, что ствол готов, он отнял у вроде-как-птицы одно из крыльев и вправил в него обработанный ствол. Гвенна внимательно следила за ним, но ей показалось, что все, что он делает, – скучно и странно. Он все время делал одно и то же – что-то отмерял, что-то отрезал, снова отмерял, снова отрезал, пока новый ствол не стал как две капли воды похож на тот, что он вынул из крыла вроде-как-птицы. Гвенне казалось, что все это – пустая трата времени.

Ночи были теплые, и кощун не жег костер, но все же разложил его. «Что это, знак для других? – подумала Гвенна. – Что же, значит, в мире есть и другие человечьи кощуны, которые умеют летать?»

На четвертую ночь кощун рано лег спать. Гвенна спустилась со своего насеста и выбралась на самый берег. Без привычного шелеста листьев над головой она чувствовала себя странно, но любопытство взяло верх над осторожностью.

Кощун спал в брюхе своей раненой птицы, у которой теперь было новое крыло из, как выяснилось при ближайшем осмотре, довольно грубо отесанного дерева. Гвенна подошла достаточно близко, чтобы хорошенько рассмотреть кощуна. Она решила, что он похож на ребенка. У него были мягкие щеки и гладкий лоб. Она подошла настолько близко, что могла прикоснуться к нему, а могла перерезать ему горло кинжалом – он, спящий, ничего бы и не заметил.

Да, она вполне могла это сделать, а потом объяснить, что кощун нанес ущерб земле, за что и был убит. Но сердце не позволило бы ей солгать своим братьям и сестрам, да и Гея все равно узнает правду. А все, что знает Гея, знает и Титания.

Кроме того, Гвенне все еще очень хотелось узнать, как же эта вроде-как-птица летает.

Кощун пошевелился во сне, будто ему приснилось что-то страшное и он пытался отразить нападение воображаемого врага. Гвенна мигом спряталась, а молодой человечий кощун что-то пробормотал, поворочался и снова заснул. Гвенна еще несколько раз обошла его корабль и поняла, что это штука рукотворная, она пахнет мертвым деревом и особого рода смолой. После этого она вернулась к себе на насест и продолжила наблюдение, как того требовала Титания.

Утром Гвенна проснулась от странного звука и сразу поняла, что она перестаралась, решив спасти юного кощуна от верной смерти.

С места, где она сидела, ей был виден берег и лежащая на нем вроде-как-птица. Только теперь она двигалась, опуская и поднимая крылья, а внутри нее сидел кощун. В воздухе стоял неприятный свист, словно вроде-как-птица громко скулила. Она отчаянно махала крыльями, поднимая в воздух тучи песка. Корабль кощуна подпрыгнул несколько раз и вдруг взвился в небо как стрела.

Гвенна провожала глазами набирающее высоту механическое создание, видела, как тросы натягивают его крылья, как оно поймало крыльями ветер – так делают ястребы. Затем вроде-как-птица пошла по спирали вверх, поднимаясь все выше над берегом. Уж не собирается ли кощун лететь к центру острова? Гвенна задумалась, как теперь ей преследовать кощуна, если он в самом деле направится к центру.

Но птица продолжала набирать высоту, пока не превратилась в маленькую, едва заметную черную точку. Она развернулась и полетела на северо-запад, к вечно охраняемой ураганами границе территории, на которую распространялась власть Титании.

Гвенна вышла на берег и наблюдала за маленькой черной точкой на небе, пока она совсем не исчезла из виду. Гвенна не думала, что вроде-как-птица снова полетит. Она не думала, что кощун окажется настолько глуп и попробует сбежать. Она ни на миг не сомневалась, что его попытка окончится неудачей и где-нибудь неподалеку его опять выбросит на берег.

Но Гвенна так и не узнала, победил ураган кощуна или нет.

Два дня спустя к ней явился старейшина. Она все еще была на своем посту, ожидая прилета вроде-как-птицы. Она рассказала старейшине, как следила за кощуном, как он чинил свой корабль и как он улетел.

Старейшина спросил:

– Нанес ли он ущерб земле, пока был здесь? Гвенна ответила:

– Нет, он ничего не сделал.

Старейшина не ожидал подобного ответа. На миг он задумался, затем сказал:

– Раз так, ты поступила правильно, не убив его, – ведь он не нарушил закон.

Вот и все. Кощун не вернулся – ни через месяц, ни через два, ни через три. Не нашли ни его тела, ни обломков его птицы, а посему было решено, что кощуна уничтожил ураган, защищающий Аргот.

Гвенна сомневалась. Каждый раз, когда она вспоминала о кощуне, у нее отчего-то сжималось сердце; каждый раз, когда она вспоминала о том, что не дала ему осквернить землю и тем самым сохранила ему жизнь, ее охватывало невнятное беспокойство. Лесная девушка не могла разобраться, оправдан ли ее поступок.

Ей суждено было дожить до дня, когда, к ужасу и стыду своему, Гвенна поняла, какую чудовищную ошибку она совершила.