Текст книги "Одиннадцатая заповедь"

9

В Овальном кабинете сидели трое и слушали магнитофонную запись. Двое были в вечерних костюмах, а третий в мундире.

– Как вам удалось ее обнаружить? – спросил Лоренс.

– Она была в заднем кармане джинсов, брошенных Фицджеральдом на «Джамботроне», – ответил специальный агент Билл Брейтуэйт.

– Сколько народу знает о происшествии на стадионе? – спросил Ллойд, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно.

– Кроме меня – всего пять человек, и вы можете не сомневаться в их благоразумии, – сказал Брейтуэйт. – Четверо работают со мной по десять или более лет, а пятый – студент колледжа, чье заявление о приеме на работу в Секретную службу уже лежит у меня на столе.

Президент улыбнулся. Он встал из-за стола и подошел к окну. На Вашингтон опустились сумерки.

– Важно, чтобы вы, Билл, поняли одну вещь, – наконец произнес он. – Конечно, голос на пленке похож на мой, но я никогда и никому не говорил, что к Зеримскому или к кому бы то ни было еще надо подослать убийцу.

– Я вам верю, господин президент, иначе меня бы здесь не было. Но я тоже должен быть с вами откровенным. Если бы кто-то в Секретной службе знал, что на «Джамботроне» находится Фицджеральд, ему, вероятно, помогли бы бежать.

– Кем же должен быть человек, чтобы другие люди были готовы ради него на подобное самопожертвование? – спросил Лоренс.

– В вашем кругу, я думаю, Авраамом Линкольном, – сказал Брейтуэйт. – А в нашем – Коннором Фицджеральдом.

– Я хотел бы с ним познакомиться.

– Это будет непросто, сэр. Даже если он все еще жив, он как в воду канул…

– Господин президент, – прервал их разговор Ллойд, – вы уже на семь минут опаздываете на обед в российском посольстве.

Лоренс пожал Брейтуэйту руку и невесело усмехнулся:

– Полагаю, сегодня вечером вы снова дежурите?

– Да, сэр. Я отвечаю за визит Зеримского от начала и до конца.

– Тогда, может быть, увидимся позже, Билл. Если узнаете что-нибудь о Фицджеральде, немедленно докладывайте мне.

– Конечно, сэр, – сказал Брейтуэйт и направился к двери. Через несколько минут Том Лоренс и Энди Ллойд подошли к Южному портику, где в ряд выстроились девять лимузинов. Усевшись на заднее сиденье в шестом по счету автомобиле, президент повернулся к руководителю своей администрации и спросил:

– Как вы думаете, Энди, где он прячется?

– Не имею ни малейшего понятия, сэр. Но, если бы знал, я, вероятно, подписался бы под заявлением Брейтуэйта и его команды и помог бы ему бежать.

Лоренс отвернулся к окну. С тех пор как он покинул стадион, его что-то мучило, но и на подъезде к российскому посольству он так и не смог выудить из глубин своей памяти необходимую информацию.

– Что это он такой недовольный? – спросил Лоренс, заметив Зеримского, метавшегося туда-сюда по двору посольства.

Ллойд взглянул на часы.

– Вы опоздали на семнадцать минут, сэр.

– Ну, это ерунда. Он должен радоваться, что остался жив.

Выйдя из машины, Лоренс сказал:

– Привет, Виктор. Извините, что мы опоздали на пару минут.

Зеримский даже и не пытался скрыть свое недовольство. Холодно пожав руку высокому гостю, он молча повел его в здание посольства. Затем он под надуманным предлогом удалился и передал президента Соединенных Штатов заботам египетского посла, который принялся расхваливать ему выставку египетских древностей, открывшуюся в Смитсоновском институте.

Вскоре прозвучал гонг, и гостей пригласили к столу. Лоренса посадили между супругой посла госпожой Петровской и торгпредом, который не знал ни слова по-английски.

– Вы понимали, что происходило на поле? – спросил президент у мадам Петровской, когда перед ним поставили тарелку с борщом.

– В общем-то, нет, – ответила жена посла. – Но мне повезло, я сидела рядом с неким Бульдогом Уошером.

Президент выронил из рук ложку. Он взглядом нашел на другом конце зала Энди Ллойда и оперся подбородком на сжатую в кулак руку. Это означало, что ему надо срочно переговорить с руководителем своего аппарата.

Ллойд подошел к президенту.

– Немедленно разыщите Билла Брейтуэйта, – прошептал Лоренс. – Скажите ему, что есть человек, который сможет указать убежище Фицджеральда, если тот все еще находится на стадионе. Этот человек – Бульдог Уошер. Найдите Бульдога, и, бьюсь об заклад, вы найдете Фицджеральда.

Зеримский наконец встал поприветствовать своих гостей. Даже ярые почитатели не смогли бы назвать это его выступление шедевром ораторского искусства.

Лоренс все время ждал, что Зеримский разовьет тему, заявленную во вчерашнем выступлении перед Конгрессом, но он обошел все острые углы, ни на шаг не отступив от текста, заранее присланного в Белый дом.

– В завершение позвольте поблагодарить американский народ за гостеприимство, которое я ощущал на протяжении всего пребывания в вашей великой стране. Особую благодарность я хочу выразить лично президенту Тому Лоренсу.

Эта фраза была встречена громкими и продолжительными аплодисментами. Зеримский стоял не двигаясь, вперив взгляд в статую Ленина. Он не сел, пока аплодисменты не стихли. Зеримский совсем не выглядел довольным, что удивило Лоренса, поскольку, по его мнению, речь приняли гораздо лучше, чем она того заслуживала.

Лоренс поднялся, чтобы произнести ответное слово. Его не менее банальная речь тоже была встречена вежливыми аплодисментами. Однако они не шли ни в какое сравнение с овацией, устроенной Зеримскому.

Когда подали кофе, Зеримский прошел к двустворчатой двери в дальнем конце зала. Он нарочито громко говорил уходящим гостям: «Спокойной ночи», давая понять остальным, что пора очистить помещение, и чем быстрее, тем лучше.

Лоренсу Зеримский лишь холодно поклонился, не удосужившись даже сойти с ним вниз по посольской лестнице. Внизу Лоренс обернулся, чтобы помахать русскому рукой, но тот уже скрылся в здании посольства. Если бы он взял на себя труд и проводил Лоренса чуть дальше входной двери, он бы увидел на заднем сиденье лимузина американского президента агента Брейтуэйта.

Брейтуэйт молчал, пока дверца машины не захлопнулась.

– Вы были правы, сэр, – сказал он.

Первым на глаза Зеримскому попался посол. Его превосходительство с надеждой улыбался.

– Романов еще в посольстве? – рявкнул Зеримский.

– Да, господин президент, – ответил посол. – Он был…

– Немедленно ко мне. Я буду в вашем кабинете.

Петровский убежал по коридору.

Зеримский ударом кулака распахнул дверь кабинета. Первым, что ему там бросилось в глаза, была винтовка, которая так и лежала на столе. Он сел в кресло посла. В нетерпении ожидая появления Романова и Петровского, он взял винтовку: единственный патрон был в патроннике. Подняв винтовку к плечу, Зеримский почувствовал, насколько превосходно она сбалансирована. Теперь он понял, почему Фицджеральд пролетел пол-Америки, чтобы добраться до ее двойника.

Тут Зеримский заметил, что боек винтовки снова оказался на своем месте.

Зеримский услышал быстрые шаги двух человек в мраморном коридоре. Перед тем как они появились в кабинете, он положил винтовку себе на колени.

Они почти вбежали. Зеримский без всяких церемоний указал им на два стула по другую сторону стола.

– Где Фицджеральд? – спросил он Романова. – Вы уверяли меня, что ничего не сорвется.

– Когда сегодня утром мои люди сопровождали его в город, шофер вынужден был остановиться перед светофором. Фицджеральд выпрыгнул из машины, перебежал на другую сторону улицы и сел в проезжающее такси. Мы гнались за такси до самого аэропорта Даллеса, но, когда догнали, выяснилось, что Фицджеральда в нем нет.

– Вы позволили ему бежать, – сказал Зеримский. Романов понуро опустил голову и ничего не сказал. Президент понизил голос до шепота:

– Я так понимаю, у нашей мафии есть свои законы. – Он щелкнул затвором. – И что по ним положено за невыполнение контракта?

Зеримский поднял ружье, улыбнулся и нажал на спусковой крючок. Пуля пробила Романову грудь чуть ниже сердца. Мощный удар отбросил его гибкое тело к стене. Потом оно медленно сползло на ковер.

Зеримский повернулся к послу.

– Нет, нет! – закричал Петровский, падая на колени. – Я уйду в отставку!

Зеримский во второй раз нажал на спуск. Услышав сухой щелчок, он вспомнил, что в винтовке был всего один патрон. Он встал с гримасой разочарования на лице и положил оружие на стол.

– Я принимаю вашу отставку. Но прежде проследите, чтобы все, что осталось от Романова, было собрано и отправлено в Санкт-Петербург. – Он направился к двери. – И побыстрее. Я хочу присутствовать на похоронах отца и сына.

Когда Зеримский поднимался по трапу «Ил-62», валил сильный снег. Он скрылся за дверью, даже не обернувшись и не помахав рукой перед камерами.

Том Лоренс первым повернулся спиной к самолету, медленно приближавшемуся к взлетно-посадочной полосе. Он подошел к ожидавшему его вертолету и обнаружил там Энди Ллойда с прижатой к уху телефонной трубкой. Когда вертолет взлетел, Ллойд закончил разговор и доложил президенту об исходе срочной операции, проведенной утром в Госпитале Уолтера Рида. Лоренс кивнул, когда Ллойд в общих чертах обрисовал план действий, рекомендованный Брейтуэйтом.

– Я лично позвоню миссис Фицджеральд, – сказал он. Президентский вертолет сел на Южной лужайке. К Белому дому они шли молча. Секретарь Лоренса нетерпеливо ждала их возле дверей.

– Доброе утро, Рут, – в третий раз за сегодня приветствовал ее президент.

– Назначенные на десять посетители уже сорок минут дожидаются вас, – сообщила она.

– Да ну? Тогда скорее проводите их сюда.

Президент вошел в Овальный кабинет, открыл ящик стола и вынул оттуда два листа бумаги и аудиокассету, которую вставил в стоявший на столе магнитофон. Энди Ллойд принес из своего кабинета две папки и сел на свое обычное место рядом с президентом.

В дверь постучали. Рут открыла ее и объявила:

– Директор и заместитель директора ЦРУ.

– Доброе утро, господин президент, – жизнерадостно произнесла Хелен Декстер. Заместитель шел чуть позади нее.

– Вы будете рады узнать, – сев, продолжила Декстер, – что мне удалось решить проблему, которая, как мы опасались, могла возникнуть во время визита российского президента. В общем, у нас есть все основания полагать, что некий человек больше не представляет угрозы для нашей страны.

– Не тот ли это человек, с которым я переговорил по телефону несколько недель назад? – спросил Лоренс, откидываясь на спинку кресла.

– Я не вполне вас понимаю, господин президент, – сказала Декстер.

– Тогда позвольте мне вас просветить. – Лоренс подался вперед и включил магнитофон.

«Я посчитал нужным лично позвонить вам, чтобы вы осознали всю важность предстоящей вам работы. У меня нет ни малейших сомнений в том, что вы – именно тот человек, которому по плечу это задание».

«Спасибо за доверие, господин президент».

Лоренс остановил пленку.

– У вас, вне всякого сомнения, должно быть объяснение тому, откуда взялась эта запись, – сказал он. – Дело в том, что я никому не давал подобного задания.

– Вы обвиняете Управление в…

– Я ни в чем не обвиняю Управление. Обвинение предъявлено вам лично.

– Господин президент, если вы так шутите…

– Я похож на шутника? – поинтересовался Лоренс и снова включил магнитофон.

«В сложившихся обстоятельствах я не мог поступить иначе».

«Спасибо, господин президент. Я считал невозможным приступить к заданию, не убедившись, что приказ исходит непосредственно от вас».

Президент выключил воспроизведение.

– Если хотите, можем послушать дальше.

– Могу вас уверить, – сказала Декстер, – что операция, о которой упоминает Фицджеральд, – самая рутинная.

– Вы хотите, чтобы я поверил, что убийство российского президента в ЦРУ теперь считают рутинной операцией? – переспросил Лоренс, не веря своим ушам.

– В наши намерения убийство Зеримского не входило.

– В ваши намерения входила смерть на виселице невиновного человека, – язвительно заметил президент. В воздухе повисло молчание. Затем Лоренс добавил: – Таким образом вы пытались избавиться от свидетеля, который мог указать на вас как на организатора убийства Рикардо Гусмана.

– Уверяю вас, ЦРУ не имеет ничего общего с…

– Сегодня утром Коннор Фицджеральд рассказывал нам совсем другие вещи, – сказал Лоренс.

Хелен Декстер молчала.

– Может быть, вы прочтете показания Фицджеральда, подписанные им в присутствии министра юстиции.

Энди Ллойд открыл первую из двух папок и передал Декстер и Гутенбергу показания, подписанные Коннором Фицджеральдом и заверенные министром юстиции.

– По совету министра юстиции я отдал распоряжение уполномоченному на то специальному агенту арестовать вас обоих по обвинению в измене. Если вас признают виновными, приговор, как мне сказали, может быть только один.

Декстер сидела поджав губы. Ее заместитель уже заметно дрожал.

Лоренс повернулся к нему:

– Конечно, Ник, вы могли и не знать, что директор действовала, не имея на то необходимых полномочий.

– Абсолютно верно, сэр, – выпалил Гутенберг.

– Я так и предполагал, что вы это скажете, Ник, – сказал президент. – И, если вы найдете в себе силы поставить подпись под этим документом, – он подвинул ему лист бумаги, – ваш смертный приговор будет заменен пожизненным заключением.

– Что бы это ни было, не подписывайте, – приказала Декстер.

Гутенберг не обратил на нее внимания. Он достал из кармана ручку и подписал заявление об отставке с поста заместителя директора ЦРУ.

Декстер взглянула на него с нескрываемым презрением, затем снова повернулась к президенту.

– Я ничего не буду подписывать, господин президент, – заявила она с вызовом. – Меня не так легко запугать.

– Хорошо, Хелен, – сказал Лоренс, – если вы не хотите, чтобы с вами все прошло так же чинно и благородно, как с Ником, за дверью дожидаются два агента Секретной службы, у них приказ о вашем аресте.

– Не надо брать меня на пушку, – сказала Декстер и поднялась со стула.

– Мистер Гутенберг, – сказал Ллойд, когда Хелен Декстер пошла к двери, оставив на столе неподписанный лист бумаги, – я полагаю, что пожизненное заключение без права на помилование в сложившихся обстоятельствах – слишком суровое наказание. Особенно если вас подставили. Приговор к шести, может, к семи годам будет в вашем случае более справедливым. Но это, конечно, в том случае, если вы согласны…

– Я согласен на все, – пролепетал Гутенберг.

– И на дачу показаний в пользу обвинения.

Гутенберг снова кивнул, и Ллойд вытащил из второй папки двухстраничный документ. Бывший замдиректора лишь наскоро просмотрел его, а затем нацарапал внизу на второй странице свою подпись.

Директор взялась за дверную ручку, немного подумала и медленно вернулась к столу. Прежде чем подписаться под заявлением об отставке, она бросила неприязненный взгляд на своего бывшего заместителя.

– Вы – дурак, Гутенберг, – сказала она. – Они бы никогда не рискнули выставить Фицджеральда в качестве свидетеля. А без Фицджеральда нет и обвинения. – Она повернулась и снова пошла к двери.

– Хелен совершенно права, – сказал Лоренс, убирая все три документа со стола. – Если бы это дело когда-нибудь дошло до суда, мы бы не смогли выставить Фицджеральда в качестве свидетеля.

Декстер остановилась.

– С сожалением, – продолжал президент, – должен вам сообщить, что Коннор Фицджеральд скончался сегодня утром в семь сорок три утра.

На Арлингтонском национальном кладбище собралось огромное множество людей. Они пришли сюда почтить память человека, который никогда не стремился к признанию. С одной стороны могилы стояли президент, глава президентской администрации и министр юстиции. По другую сторону лицом к ним стояли Мэгги Фицджеральд, ее дочь и будущий зять. Все трое прилетели из Сиднея через два дня после личного звонка президента.

Похоронная процессия остановилась в нескольких метрах от могилы. Солдаты почетного караула сняли с орудийного лафета гроб, подняли его на плечи и медленным маршем направились к могиле. Гроб был накрыт американским флагом. На крышке лежали боевые награды Коннора.

Несшие гроб солдаты осторожно опустили гроб в землю. Отец Грэхем, духовник семьи Фицджеральд, сотворил крестное знамение, поклонился, поднял горсть земли и бросил ее в могилу.

– Земля к земле, прах к праху, – нараспев произнес он. Почетный караул принялся сворачивать флаг, которым был накрыт гроб, пока он не превратился в аккуратный треугольник. В обычных обстоятельствах молодой кадет отдал бы его вдове со словами: «Мэм, от имени президента Соединенных Штатов». Но не сегодня. Сегодня он, чеканя шаг, подошел к президенту США и передал флаг ему. Морские пехотинцы дали залп салюта.

Том Лоренс с флагом в руках обошел могилу и остановился перед вдовой:

– От имени благодарной страны передаю вам флаг Республики. Вас окружают друзья, которые хорошо знали вашего покойного мужа. Мне очень жаль, что я был лишен подобной привилегии.

Президент склонил голову и вернулся на другую сторону могилы. Когда оркестр морской пехоты заиграл национальный гимн, он приложил правую руку к сердцу.

Два человека, наблюдавших за церемонией с вершины холма, накануне прилетели из России. Они прибыли сюда не для того, чтоб скорбеть. Они вернутся в Санкт-Петербург и доложат, что их услуги здесь больше не нужны.

Самолет президента Соединенных Штатов в московском аэропорту был встречен танками.

Когда мрачный Лоренс спустился по трапу, на летном поле его, высунувшись из люка танковой башни, встретил маршал Бородин.

Первым пунктом переговоров в Кремле было требование президента Зеримского о незамедлительном отводе войск НАТО от западных границ России. Потерпев поражение в Сенате, провалившем законопроект о разоружении, президент Лоренс понимает, что ему ни в коем случае нельзя соглашаться на ослабление позиций НАТО в Европе. Особенно теперь, когда новоизбранный сенатор Хелен Декстер неустанно клеймит его «красной марионеткой».

С тех пор как в прошлом году Декстер ушла с поста директора ЦРУ, «чтобы бороться с ошибочной внешней политикой президента», ее упорно прочат в президенты.

Мэгги в свитере и джинсах появилась на кухне, и Стюарт оторвался от «Сидней морнинг геральд».

– Доброе утро, – сказала она. – Что пишут?

– Зеримский при первой возможности начинает играть мускулами, – ответил Стюарт. – А вашему президенту остается только делать вид, что все в порядке.

– Зеримский сбросил бы на Белый дом атомную бомбу, если бы был уверен, что ему это сойдет с рук, – сказала Мэгги, насыпая в миску кукурузные хлопья.

– Доброе утро, – сонно сказала Тара, входя на кухню. Мэгги соскользнула с табуретки и нежно поцеловала дочь в щеку.

– Съешь пока хлопьев, а я приготовлю тебе омлет. Ты и в самом деле не должна…

– Мама, я – беременна, а не умираю от чахотки, – сказала Тара. – Я вполне обойдусь миской хлопьев.

– Я понимаю, но только…

– Успокойся, – перебила ее Тара. – Что интересного сегодня утром? – спросила она.

– Дело, которое я веду в уголовном суде, попало в заголовки. На шестнадцатой странице.

На коврик у двери что-то упало с глухим стуком.

– Я принесу, – сказал Стюарт.

Он забрал почту и принялся сортировать письма, большая часть которых была адресована ему. Пару писем он отдал Таре и пару Мэгги. Свою стопку он отодвинул в сторону, не желая жертвовать ради дел субботним спортивным разделом «Геральд».

Прежде чем заняться почтой, Мэгги налила себе вторую чашку кофе. На обоих конвертах были американские марки. Сначала она вскрыла тот, что выглядел официальным.

Ни Стюарт, ни Тара не сказали ни слова, когда она вынула из него чек на 227 000 долларов, подписанный министром финансов США. Как объяснялось в сопроводительном письме, это было пособие ей за потерю мужа, погибшего при исполнении служебных обязанностей.

Мэгги вскрыла второй конверт – она сразу узнала шрифт древней пишущей машинки.

Тара толкнула Стюарта локтем.

– Ежегодное любовное послание от доктора Деклана О'Кейси, если я не ошибаюсь, – сказала она громким шепотом. – Интересно, как это он тебя здесь вычислил.

– Мне тоже, – с улыбкой сказала Мэгги, разрывая конверт. Закончив читать, она воскликнула: – Господи Боже! Ему предложили пост декана математического факультета в Университете Нового Южного Уэльса, и он прилетает в Австралию, чтобы встретиться с проректором.

– Отлично, – сказала Тара. – Ведь в конце концов, он – ирландец, симпатичный, и к тому же всегда обожал тебя. И как ты неоднократно рассказывала, папе вообще едва удалось отбить тебя у него.

– Боюсь, что это не совсем так. Понимаешь ли, хоть он и был красив и прекрасно танцевал, с ним было скучновато.

– Но ты всегда говорила мне…

– Я знаю, что я тебе говорила, – перебила ее Мэгги. – И не надо на меня так смотреть, юная леди.

– Ну, так скажите мне, когда доктор О'Кейси прилетает в Сидней? – сменил тему Стюарт.

Мэгги еще раз перечитала письмо:

– Пятнадцатого.

– Но это же сегодня, – воскликнул Стюарт. – В котором часу?

– В одиннадцать двадцать утра, – ответила Мэгги.

– Если выедем через десять минут, еще успеем встретить его в аэропорту. Вы могли бы пригласить его пообедать с нами в пляжном кафе.

Тара взглянула на мать, которую, судя по всему, эта идея вовсе не привела в восторг.

– Даже если мы его пригласим, он откажется, – сказала она. – Ему надо готовиться к завтрашней встрече.

– Но хоть попытайся, – сказала Тара. Мэгги сложила письмо, сняла фартук и изрекла:

– Ты права, Тара.

Она улыбнулась дочери и ушла наверх переодеться. Когда через десять минут она спустилась, Стюарт и Тара уже ждали ее в машине.

– Мне так хочется познакомиться с Декланом. Даже его имя окружено романтическим ореолом, – сказала Тара.

– Похожие чувства в свое время он вызывал и у меня, но не стал от этого более интересным человеком.

– Разве не может быть так, – спросила Тара, – что по прошествии всех этих лет доктор О'Кейси стал веселым, грубоватым человеком, возлюбившим земные блага?

– Сомневаюсь, – ответила Мэгги. – Скорее всего, он окажется надутым старикашкой.

Подъезжая к аэропорту, Мэгги уже почти со страхом думала о предстоящей встрече с бывшим партнером по танцам.

– Мам, хочешь я пойду с тобой? – спросила Тара.

– Нет, спасибо, – ответила Мэгги.

Она вылезла из автомобиля и быстрым шагом, чтобы не успеть передумать, направилась к раздвижным дверям.

На табло значилось, что самолет авиакомпании «Юнайтед» из Чикаго приземлился в 11.20. Сейчас было 11.40.

Мэгги принялась рассматривать выходивших пассажиров. Узнает ли она Деклана? Ведь они не виделись больше тридцати лет.

Она подумала о том, что хорошо бы сейчас оказаться в пляжном кафе в Кронулле, выпить стакан «шардонне», а потом дремать на солнце, пока Тара и Стюарт катаются на серфе. В этот момент ее внимание привлек однорукий мужчина, быстрым шагом вышедший из зоны прилета.

Ноги у Мэгги подкосились. Перед ней стоял человек, которого она никогда не переставала любить. Она чуть не упала в обморок. В глазах у нее стояли слезы. Мэгги не стала требовать объяснений. С ними можно и подождать. Она побежала ему навстречу, не замечая никого вокруг.

Увидев ее, он улыбнулся такой знакомой улыбкой.

– Боже мой, Коннор! – воскликнула она, протягивая к нему руки. – Скажи мне, что я не сплю. О Боже! Скажи мне, что это правда.

Коннор крепко обнял ее правой рукой. Левый рукав был пуст.

– Это и в самом деле я, моя дорогая Мэгги, – сказал он с сильным ирландским акцентом. – К сожалению, хоть президенты и могут почти все, если тебя убили, приходится исчезнуть на время и стать другим человеком. – Он отстранился и посмотрел на женщину, о которой вспоминал каждую минуту на протяжении последних шести месяцев. – Я решил стать доктором Декланом О'Кейси. Помню, ты как-то раз мне сказала, что ничего в жизни не хотела больше, чем называться миссис Деклан О'Кейси.

У Мэгги по щекам текли слезы.

– Но письмо, – сказала она. – Как тебе…

– Да, я подумал, что тебе понравится эта деталь, – ответил Коннор. – Увидев в «Вашингтон пост» твою фотографию, где ты стоишь над могилой напротив президента, я подумал: «Деклан, мальчик мой, возможно, это твой последний шанс жениться на этой молодке Маргарет Берк из Ист-Сайда». – Он улыбнулся. – Так что, Мэгги? Выйдешь за меня замуж?

– Коннор Фицджеральд, ты должен очень многое мне объяснить.