Текст книги "Взлет Samsung. История самой выдающейся и скандальной технокомпании в мире"

«В 2007 году я занимался расследованием смерти одного из операторов тяжелой техники, – рассказывал он. Зимним утром на стройплощадке нашли его тело с обугленным телефоном-раскладушкой в кармане рубашки и ожогами на теле и одежде. – Средства массовой информации распространили историю о взорвавшейся батарее, первой задокументированной смерти от взрыва литий-ионной батареи в мобильном телефоне».

Правда, однако, выяснилась позже в тот же день. Другой механик признался, что случайно ударил напарника тяжелой деталью механизма в грудь. Он не знал, что удар пришелся именно туда, где в кармане рубашки находился телефон. В результате повреждения батарея взорвалась, и пострадавший умер, а виновник происшествия убежал.

Карьера Чхоль Вана была связана с загадочным миром разработки литий-ионных аккумуляторов. Он занимался не политическими сплетнями, а материаловедением.

Заваленный просьбами об интервью от местного аналога CNN, написав популярную колонку в технологическом журнале IT Chosun, он быстро стал самым известным бунтарем и критиком в своей стране, что не всегда соответствовало прочной позиции в «Республике Samsung».

«Многие корейские специалисты по батареям не станут рисковать… выступая против Samsung, – объяснил он мне и Максу. – Их карьеры зависят от Samsung».

Но он сказал мне: «Не стоит с легкостью сваливать все на батареи!» Это было экстраординарное заявление, которое вполне могло поставить под угрозу его авторитет и карьеру. Чхоль Ван раздобыл целую небольшую хозяйственную сумку аппаратов Note 7 и пытался воспроизвести возгорания дома. Он внимательно изучил видео с YouTube и показания пострадавших, чьи истории давали подсказки, когда они шаг за шагом восстанавливали происшествия. Публичные материалы были все еще слишком скудны, чтобы сделать точный вывод о том, кто был виновником: смартфоны – невероятно сложные устройства, и в идеале сотни тысяч телефонов должны были бы пройти лабораторные испытания, чтобы установить истинную причину, – но у него имелись основания оспорить вывод Samsung, который он считал поспешным.

По его мнению, ошибка генерального директора Ко заключалась в том, что он считал негодным только один компонент.

«Это большая ошибка», – утверждал Чхоль Ван. Он полагал, что взаимодействие сотен элементов схемы, деталей, архитектуры и даже программного кода могло где-то вызвать сбой и привести к возгоранию телефонов. Он опубликовал эту гипотезу в своей колонке и изложил ее в нашей беседе.

«Note 7 – самый сложный телефон Samsung из тех, что когда-либо выпускались. Вы не можете приписать эти взрывы только одному компоненту, – сказал он. – В погоне за тем, чтобы победить Apple, похоже, что Samsung напичкал Note 7 функциями в таком объеме, что аппарат стал неконтролируемым».

В заявлениях Samsung имелись несоответствия, которые подчеркивал Чхоль Ван, и одно из них было вопиющим.

«Обычно замыкание батареи сопровождается коротким взрывом, очень короткой интенсивной вспышкой, – объяснил Чхоль Ван. – Сейчас же речь шла о гораздо более длительном процессе». Телефон нагревался около тридцати секунд, прежде чем воспламениться и долго гореть, обесцвечивая экран.

«Журналисты, – добавил он, – позвонили мне и сообщили, что Samsung попросил их не ссылаться на меня». Но, не признаваясь в этом, люди в «Башне» начали прислушиваться к его словам.

«Мы также наблюдаем за профессором Пак Чхоль Ваном. Некоторые фрагменты его последних работ очень убедительны», – написал влиятельный сотрудник Ли Су Хен из Управления стратегий будущего другому руководителю Samsung в текстовом послании, пересланном Чхоль Вану.

Он показал нам еще одно сообщение от коллеги по отрасли. «По словам знакомого, которого я пригласил сегодня к себе домой, [Samsung SDI] занят поиском козла отпущения. Даже команда контроля качества предложила обратиться к вам за советом, но, по-видимому, [вышестоящее руководство] игнорирует их». Очевидно, здесь многое было поставлено на карту, и никто не хотел брать вину на себя.

В Соединенных Штатах председатель CPSC Эллиот Кей наконец смог занять твердую позицию и после двух недель разочаровывающего бездействия Samsung вмешаться, заявив на пресс-конференции 15 сентября, что «Теперь пришло время действовать».

Официальная программа замены опасных смартфонов, поддержанная федеральным правительством, была готова. Измученные руководители Samsung бросились обеспечивать пользователей безопасными телефонами на замену. Но поспешность снова принесла вред. Они отправили «безопасный» Note 7 пассажиру теперь уже печально известного рейса Southwest, эвакуированного в Кентукки, ученице, которая едва не подожгла свою школу, и домовладельцу, которого стошнило от вдыхания ядовитого дыма и его пришлось госпитализировать.

«Я знал, что Samsung не решил эту проблему», – позже сказал мне эксперт по батареям Пак Чхоль Ван. – Корпоративная культура Samsung слишком жесткая. Это результат десятилетий быстрого копирования чужих образцов с плохими базовыми показателями». Те самые факторы, которые способствовали безудержному успеху Samsung – его скорость и гибкость – теперь стали разрушительной помехой.

Для вице-президента Чжэ Й. Ли, кронпринца Samsung, наследника империи и одного из самых могущественных людей своей страны, данная проблема явилась экзистенциальной.

Находясь в Соединенных Штатах, Чжэ получал оперативные сводки от «Башни» Samsung и оперативной группы Д. Чж. Но большую часть времени Чжэ проводил вне компании, путешествуя и встречаясь с руководителями зарубежных подразделений. Когда он говорил с американскими операторами мобильной связи, то получил четкое сообщение: дилеры сыты по горло. Генеральный директор Verizon Лоуэлл Мак-Адам и другие убеждали Чжэ полностью снять модель с производства.

«Руководители проинформировали мистера Ли, что спрос на данный смартфон неуклонно падает», – сообщила The Wall Street Journal.

Решение о прекращении выпуска Galaxy Note 7 в конечном счете исходило не от Samsung, а от ее ориентированных на клиентов дилеров. Чжэ позвонил генеральному директору Ко и приказал прервать производство Note 7.

Позже в тот же день Д. Чж. разослал всем сотрудникам сообщение, назвав проблему «одной из самых сложных задач, с которой они когда-либо сталкивались».

Это не было повторным отзывом продукта или шансом на искупление. Samsung исчерпал свой кредит доверия из-за Galaxy Note 7. Если бы Samsung продолжил производство неудачной модели, мало кто стал бы доверять бренду. Урон, нанесенный репутации Samsung, мог стать невосполнимым.

«Когда член семьи говорил, его слова не оспаривались, – сообщили мне десятки руководителей. – [Чжэ Й. Ли] был подобен Богу».

Вмешательство Чжэ решило судьбу телефона. Когда-то бывший символом гордости корпорации, Galaxy Note 7 буквально сгорел в огне.

Но лишь немногие знали, что сама империя Samsung пошатнулась.

Четыре месяца спустя, 16 февраля 2017 года, зрители увидели на экранах телевизоров тревожные новости о том, что Чжэ Ли, кронпринц и вероятный наследник, арестован по обвинению в подкупе президента Кореи; размер взятки оценивали в десятки миллионов долларов. Ему предстояло ждать суда в тюремной камере.

Всякий раз, когда Samsung переживал кризис, сотрудники и руководители компании обращались за советом к отцу Чжэ, председателю Ли Гон-Хи. Они прислушивались к его речам и запоминали его высказывания. Председатель процветал в условиях кризиса. Он вдохновлял сотрудников Samsung представить себе будущие возможности, поднять боевой дух, преодолеть препятствия и покорить весь мир.

Но на этот раз председателя нигде не было видно. На самом деле, он уже более двух лет не выступал публично. В мае 2014 года у него случился сердечный приступ, с которым он попал в больничную палату. Некоторые опасались самого худшего. На этот раз, казалось, председатель не собирался спасать Samsung. Ходили слухи, что он мертв.

Глава 2
Тень империи

Впервые я посетил Тэгу, город на юго-востоке Южной Кореи, осенью 2013 года. Долгими холодными вечерами я бродил по городу, где рано садилось солнце. Место было шумным от машин и людей, но в то же время наполненным тоскливой пустотой. Я приехал, чтобы ознакомиться с документами по ранней истории Samsung, но мои поиски оказались непростыми.

«А где находится дом Ли Бён Чхоля?!» – спросил я таксиста, указывая на точку, отмеченную на туристической карте.

Несмотря на мою с трудом обретенную способность сносно говорить по-корейски, он пожал плечами и уехал.

Тэгу был торговым центром японской империи, где профессиональные корейские торговцы и бизнесмены, пользуясь тем, что город издавна входил в железнодорожную систему страны, сколачивали свои первые состояния под крылом колониальных властей. Я был удивлен безразличием по отношению к дому основателя Samsung.

По меньшей мере час я бродил под пронизывающим ветром по заброшенному промышленному району.

«Я ищу дом Ли Бён Чхоля», – обращался я к случайным прохожим, указывая на карту, где не было никакого адреса, а только приблизительное местоположение. На моем навигаторе дом не был отмечен, и никто, казалось, не знал, о чем я говорю.

«Ли Бён Чхоль? Samsung?» – я получал новую порцию пожиманий плечами.

А потом мне повезло.

– А, Ли Бён Чхоль, основатель компании Samsung! Но вы иностранец. Почему вы интересуетесь Samsung? – спросила меня по-английски старомодно выглядевшая женщина средних лет с завивкой, которая по-корейски называется ajumma. Она представилась профессором местного университета.

– Это глобальная компания, – объяснил я. – В наши дни многое становится интересным.

– В своем сердце это корейская компания, – настаивала она, – а не глобальная. Опустив глаза, она указала мне нужную улицу. – Вот тот самый дом, – сказала она, направляя меня к скромному традиционному строению с изогнутой деревянной крышей, расположенному среди скопления низких ветхих жилищ. – Моя мама была с ним знакома.

Ворота оказались заперты. Дома никого.

– Вы должны понимать, что, когда мы в Корее думаем о Samsung, мы думаем о будущем, а не об истории, – сказала она. – Прошлое позорно. Вот почему вы обнаружите, что история похоронена здесь, в Тэгу.

Она подозвала такси. «Я скажу водителю, чтобы он отвез вас на место основания первой компании Samsung. Мы называли ее Samsung Sanghoe [произносится как “Сангхо”]. Они торговали овощами, а теперь делают смартфоны».

После короткой поездки через сборище серых высоток я прибыл, уже на закате, в святое место: рядом с унылым углом улицы находилась уменьшенная деревянная копия первого магазина Samsung, тонко и искусно освещенная. Оригинальное здание Samsung, похожее на лачугу, было признано небезопасным и снесено в 1997 году.

Я читал музейные таблички в этом миниатюрном святилище корпорации.

«Думаю, что люди больше всего счастливы, когда они знают, что дает им цель в жизни», – гласила цитата председателя Ли Бён Чхоля (Б. Ч. Ли) на мемориальной доске. Ли умер в 1987 году. «Я непоколебим в своей убежденности, что укрепление нации через бизнес – это путь, по которому я должен идти».

В 1936 году на Б. Ч. Ли снизошло озарение.

«Я поздно вернулся домой после игры в домино. Через окно в комнату светила яркая луна. Мне было двадцать шесть лет, и я уже был отцом троих детей. Когда я увидел своих мирно спящих детей, залитых лунным светом, мне показалось, что я очнулся от кошмара, – писал он в своих мемуарах. – Я зря потратил время. Пора поставить себе цель в жизни».

Ли жил в неприветливой, пыльной японской колонии. Японские военные, стремясь вовлечь всю Азию в «сферу совместного процветания», распространили свое давление на весь континент. Мир стоял на пороге ада – Второй мировой войны, которая унесет жизни миллионов людей. У Б. Ч. были и финансовые, и патриотические причины для вступления в бизнес – даже если это означало сотрудничество с его японскими господами.

«У корейцев нет никакой солидарности. Поэтому нельзя ожидать, что им удастся управлять чем-то вроде совместного предприятия, – писал он. – Из-за этого японцы в то время смотрели на нас свысока. У моего решения создать совместное предприятие были финансовые причины, но помимо них – еще и непреклонное желание доказать, что презрение японцев ошибочно».

Родившись в неприметном захолустном городке Ыйрен, Б. Ч. получил высшее образование; он изучал экономику в элитном токийском Университете Васэда, «инкубаторе» будущих лидеров Кореи. Через год ему пришлось бросить колледж из-за болезни и вернуться домой, в страну, где царил хаос. Корейцев вскоре вынудили поклоняться японским святыням в знак уважения японскому императору. От них требовалось публично говорить по-японски. Корейских рабочих и проституток отправляли на обслуживание японских военных.

После того как в 1937 году Б. Ч. пришлось закрыть провалившееся предприятие по торговле рисом, он взял отпуск, чтобы на год отправиться в Китай и Корею изучать рынки. За это время он заметил дефицит поставок свежих продуктов и в марте 1938 года открыл магазин овощей и сушеной рыбы на том месте, где я стоял холодным осенним днем в октябре 2013 года. В магазине было девятнадцать сотрудников, которые привозили свежие продукты из сельских районов и отправляли их в Китай и Маньчжурию, промышленную базу японских военных побед, расположенную на территории современного северо-восточного Китая.

Он назвал свой магазин «Samsung Sanghoe», то есть «Магазин Трех Звезд».

Б. Ч. Ли в 1950 г.

«Возлагая надежды на новый бизнес, я сам выбрал название. Даже сейчас, оглядываясь назад, я вижу это название, наполненное энергией», – писал он в мемуарах. «Слово “Sam” [“три”] в названии “Samsung” символизирует множество чего-то огромного и сильного, и это число больше всего нравится корейцам. “Sung” [“звезда”] означает “ярко сиять высоко наверху первозданным светом вечности”. Быть большим, сильным и вечным».

Через год он расширил свое предприятие, купив японскую пивоварню Chosun, которую позже продал с небольшой выгодой.

Б. Ч., вероятно, следил за успехом японского автоконцерна Mitsubishi («Три Бриллианта»), учитывая удивительно похожее название компании и ранний логотип «трех бриллиантов». Долголетие, сила и размер были характерными чертами японских групп zaibatsu (дзайбацу, «денежные кланы»), которыми больше всего восхищался Б. Ч.

Дзайбацу были одними из самых крупных и могущественных корпораций в мире, промышленными и финансовыми конгломератами, которые управлялись семейными династиями и за пятьдесят лет превратили Японию из захолустной страны в мировую державу. Во время Второй мировой войны дзайбацу Mitsui был крупнейшим частным бизнесом в мире, в котором работал один миллион неяпонских азиатов. Восхищенные огромным богатством и национальным престижем дзайбацу, люди, однако, упрекали их за отношения с властью. Дзайбацу назначали политиков на должности, диктовали направления развития нации и наживались на бедах Второй мировой войны.

Мир Б. Ч. перевернулся в августе 1945 года, когда американские бомбардировщики сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, вынудив сдаться некогда могущественную Японскую империю. Ее промышленность и население уже были истощены месяцами беспощадных бомбардировок союзников. Генерал Макартур прибыл в Токио и стал виртуальным сёгуном, управлявшим поверженным королевством и пытавшимся свергнуть власть дзайбацу. Макартур намеревался установить новый порядок капитализма и демократии в американском стиле.

«Если эту концентрацию экономической власти не уничтожить и мирно не перераспределить, то нет ни малейшего сомнения в том, что ее преобразование в конечном счете превратится в кровавую баню революционного насилия», – написал он одному из конгрессменов.

Через шесть дней после капитуляции Японии американские оккупационные войска высадились в Корее, чтобы принудить японского императора признать ее независимость. Будучи провинциальным магнатом, Б. Ч. начал налаживать отношения с новым американским военным правительством. Используя отцовское наследство и свое небольшое состояние, полученное от бакалейной лавки и пивоварни, он купил местный университет и газету и пригласил корейских менеджеров из числа американских военных в свою новую бизнес-гильдию, патриотически названную «Uly-uhoi» в честь независимости Кореи от Японии. «Мы встречались каждую неделю, чтобы серьезно обсудить философию бизнеса и будущее нашей страны и общества, – написал он. – Это давало возможность глубоко задуматься о бизнесе и о том, что значит жить по-человечески».

В 1947 году он переехал в корейскую столицу – Сеул, намереваясь создать бизнес в масштабах страны. В феврале 1950 года Б. Ч. посетил попранный Токио, где в цирюльне на него снизошло озарение.

«Япония могла быть полностью подавлена поражением в войне, но [цирюльник] спокойно продолжал жить, следуя тому единственному пути, которым шли все поколения его семьи, – писал он. – Я был впечатлен его четкой трудовой этикой».

Б. Ч. восхищался стойкостью японского народа. Поколение японских предпринимателей, имевших военный опыт и трудившихся в разрушенных бомбами конторах, уже экспериментировало с новыми технологиями, которые принесут им глобальный успех в ближайшие десятилетия: Sony, Toyota и Honda. Эти новые компании назывались keiretsu (кэйрэцу), и ими не всегда управляли только семьи, но также и коллективы акционеров, имевших доли в разных компаниях, сосредоточенных вокруг частного банка, что знаменовало собой разрыв с японской деловой традицией. Они решили принять групповую корпоративную структуру кэйрэцу, потому что военное правительство США запретило холдинговые компании, пытаясь устранить семьи дзайбацу.

Южная Корея выступила со своим собственным запретом на холдинговые компании, но ее бизнес-лидеры были полны решимости сохранить практику дзайбацу, основанную на семейном правлении «сверху вниз». Поэтому они приняли опыт перекрестного владения акциями, аналогичный новым японским компаниям кэйрэцу, и нашли лазейки, чтобы передать эти перекрестные владения своим детям через благотворительные пожертвования и слияния в рамках их бизнес-империй.

Через два месяца после поездки по более чем пятидесяти фабрикам и бизнес-площадкам Японии Б. Ч. вернулся домой в Южную Корею с шокирующими новостями.

25 июня 1950 года вооруженные силы северокорейских коммунистов пересекли 38-ю параллель и вторглись в Южную Корею.

«С полудня и до самого вечера, – писал Б. Ч., – грузовики с солдатами непрерывно мчались через Сеул, направляясь на север. Горожане хлопали в ладоши, желая им победы и удачи. Что же станет с бизнесом, а вместе с ним и с моей жизнью?»

Бодрствуя всю ночь со своей семьей, Б. Ч. услышал раскат грома. Он выглянул наружу, увидел танк незнакомой модели с северокорейским флагом на башне и понял, что враг вошел в Сеул.

Через четыре дня в дверь постучали партийные чиновники, чтобы проинспектировать его имущество и проверить идеологию. Капиталистов обвиняли в сотрудничестве с американцами и японцами. Они представали перед «народными судами» на публичных площадях, где их расстреливали. Северокорейские солдаты и местные оппортунисты ворвались на склад компании Samsung и разграбили весь ее инвентарь.

Две недели спустя Б. Ч. увидел могущественного вождя коммунистов, разъезжавшего на Chevrolet последней модели американского производства. «Я узнал в ней свою машину, – написал он. – И почувствовал гнев, который невозможно выразить словами».

В сентябре 1950 года войска Организации Объединенных Наций прибыли в Сеул и отбили его. Три месяца спустя Б. Ч. решил продать оставшиеся активы Samsung – все, что не было разграблено, – и использовать вырученные средства для покупки пяти грузовиков, чтобы эвакуировать сотрудников Samsung и их семьи, поскольку силы коммунистов снова наступали на Сеул.

«Я погрузил сотрудников компании и их семьи, и мы уехали из Сеула».

Они присоединились к потоку беженцев, направлявшихся на юг. Б. Ч. спешил в свой семейный дом в Тэгу.

Северокорейская армия, усиленная китайскими вооруженными силами численностью в миллион человек, отбила Сеул. Б. Ч. бежал на крайний юг страны, в портовый город Пусан – последний южнокорейский оплот.

Восстанавливая свою компанию, Б. Ч. научился искусству «чтения людей», ставшему средством выживания. Он придерживался основанного на японской корпоративной практике подхода, ориентированного на человеческие ресурсы. Талантливых людей во время войны не хватало. Управленческие способности стали ценным корейским активом.

«[Японцы] выше всего ценили лояльность и отдавали приоритет вселенскому “я” над личным, а общественному – над частным, – писал он. – Способность японцев к единению и усердному труду проистекает из того патриотизма, который ценит великое общественное предназначение».

С тех пор как Б. Ч. поставил на первое место пожизненную преданность, он уверовал в осторожный и даже настороженный подход к каждому новому сотруднику и лично присутствовал почти на каждом собеседовании с претендентами – по рассказам, встретившись с около ста тысячами человек за время его пребывания в должности. Он нанял профессиональных физиономистов, умеющих «читать по лицам», чтобы те помогли ему интерпретировать форму глаз, носа, губ, ушей и лиц кандидатов и получить представление о том, кто они такие.

«Будьте осмотрительны, нанимая кого-нибудь, – писал он. – Но как только вы наймете сотрудника, смело доверяйте ему обязанности».

Его философия была схожа с философией японского дзайбацу, где правящая семья провозглашала свое ви́дение, а руководители следовали ему без микроуправления сотрудниками.

В то время как американские компании были заинтересованы в том, чтобы перехватить технических специалистов и дать им краткосрочные проекты с краткосрочными стимулами в награду, Samsung (как и многие восточноазиатские компании) стал одержим взращиванием пожизненных универсалов – создавая то, что стало известно как «люди Samsung», а не краткосрочных работников. Будущие менеджеры каждые несколько лет получали новые роли от мощного HR-департамента. Компания – это семья, а семья – это компания.

«Человек Samsung» пользовался уважением в Корее, считаясь благородным и трудолюбивым.

«Samsung относится к вам наилучшим образом. Таким образом, вы – лучшие», – гласил девиз компании, вселяя чувство корпоративной гордости.

С подачи японцев Б. Ч. сформировал в Samsung мощный отдел по работе с персоналом, дав ему привилегированное положение среди других подразделений в Samsung Group.

«Отдел кадров на самом деле является ведущим отделом, ведущей функцией, – сказал мне один из HR-руководителей Samsung. – Роль HR у нас очень сильно отличается от, скажем, западных компаний». Роль департамента, аналогичного отделу кадров в Восточной Азии, даже в доиндустриальные времена и до появления Samsung «действительно состояла в том, чтобы помогать императорам отбирать, оценивать и назначать правительственных чиновников, а также обучать и прививать корейские идеалы набранным новичкам».

«Считалось, что нунчи важно, чтобы преуспеть в Samsung», – рассказал бывший менеджер по продуктам Скотт Сенкю Юн, который прошел обучение в 2010 году. Нунчи – это корейское искусство, умение оценивать настроение людей, даже если другой человек ничего не говорит. В отличие от разговорчивой и более прямолинейной американской деловой культуры, Б. Ч. сделал Samsung местом кратких и редких коммуникаций. Вы должны были интуитивно чувствовать эмоции босса. Чтобы выжить, нужно было овладеть нунчи.

Корейская война завершилась с прекращением огня в 1953 году. Хотя боевые действия не велись, официально война так и не закончилась, поскольку ни одна из сторон не подписала мирного договора. Более тридцати шести тысяч американских военнослужащих и пять миллионов корейцев погибли. Эти цифры делают ее одной из самых беспощадных гражданских войн двадцатого века, наравне с войной во Вьетнаме.

В то время Запад не рассматривал Южную Корею как страну с большими перспективами. Ее ВВП был сравним с ВВП Судана. Когда южнокорейское правительство предприняло попытку экономического планирования, Международный валютный фонд высмеял их мышление, как абсурдное. В стране практически не было природных ресурсов. Даже ее коммунистическая кузина, Северная Корея, чувствовала себя лучше и жаждала шанса покорить свою уязвимую родственницу.

Пожилая кореянка на развалинах в поисках уцелевших вещей. Сеул, Южная Корея, 1950 год. На протяжении большей части своей истории Южная Корея была бедной страной с низким уровнем жизни и перспективами развития, разрушенными Корейской войной 1950–1953 годов

Снобистские стереотипы в отношении корейцев были особенно распространены в Японии, где отныне освобожденным корейским рабам было отказано в гражданстве.

«Корейцы… – самые жестокие, самые безжалостные люди в мире», – говорит заклятый враг Джеймса Бонда Голдфингер в романе Яна Флеминга (но не в его экранизации), объясняя, почему он нанял корейского прихвостня Одджоба, чей знаменитый цилиндр мог проткнуть мраморную статую.

Б. Ч. сколотил свое первое состояние, используя политическую смекалку и играя на внезапном послевоенном буме. Он установил политические связи с первым президентом Южной Кореи Ли Сын Маном и добился важной, но труднодоступной правительственной лицензии получателя иностранной валюты, что позволило ему принять модель экономического роста под названием импортозамещение, ввозя такое сырье, как шерсть, и превращая его в готовую продукцию – одежду.

В 1950-х годах люди начали использовать слово chaebol (чеболь, «клан богатых») для описания семейных империй, таких как Samsung и Hyundai. Китайские иероглифы для написания этого корейского слова совпадают с теми, что используются в японском слове zaibatsu (дзайбацу), обозначающем семейный конгломерат, который управлял японской промышленностью в гонке, приведшей ко Второй мировой войне.

По мере того как его богатство росло, Б. Ч. с помощью Японии и Западной Германии открыл в 1953 году сахарный комбинат и год спустя – шерстяную фабрику. Он использовал полученные доходы для приобретения акций банка (в 1957 году), страховой компании, универмага и конфуцианского университета Сонгюнгван, основанного в 1398 году. К концу десятилетия Б. Ч. считался самым богатым человеком в стране. Но он также был символом южнокорейской коррупции.

Его называли человеком с «золотым прикосновением» [Мидасом] и «Шерстяным Мистером» за его роскошные шерстяные пальто. Но при всей нелестной критике компании, бизнес-проекты Samsung были символами послевоенного восстановления. Они укрепляли национальный дух во времена крайней нужды.

Я познакомился с громкоголосым джерсейцем по имени Том Кейси, который жил в Корее с 1968 года и управлял шумным баром под названием «Спортивный мужской клуб», расположенным рядом с базой военнослужащих, жильем местной элиты и знаменитостей. Его скандальная известность однажды навлекла на него гнев сенаторов США, расстроенных азартными развлечениями американских солдат за границей. Он связал меня с Генри Чо, одним из отпрысков империи Samsung.

Генри был внуком Б. Ч. Ли, а также почетным председателем химической компании под названием Hansol. В молодые годы он управлял химическим бизнесом, одной из пяти дочерних компаний первоначальной империи Samsung, которая все еще существует сегодня. Потребовались месяцы, чтобы договориться о встрече с Генри. Сначала моя просьба была категорически отклонена. Его люди считали, что сейчас не самое подходящее время и разговаривать с журналистом было бы неразумно.

«В семье все защищают друг друга», – сказал мне Том. Но я все же настойчиво добивался, и Генри наконец согласился встретиться.

Впервые я увидел Генри за китайским дим-самом в пятизвездочном отеле. Во второй раз мы встретились в сеульском отеле Grand Hyatt с видом на городской пейзаж. Это были те места, где обедают наследные принцы чеболей. На нашу первую встречу Генри привел двух помощников, возможно, чтобы следить за моими вопросами.

На обеих встречах Генри ясно дал понять, что почетный герб его семьи, именуемый kahoon, имеет для него первостепенное значение.

«Вы знаете, что это такое?» – спросил он о девизе своей семьи.

Я признался, что не знаю.

«Во-первых, служение нации через бизнес. Во-вторых, приоритетность людей и талантов. В-третьих, стремление к здравомыслию».

Он повторил три ценности своей семьи во время обеих наших бесед. Затем объяснил, что делает культуру Samsung уникальной: внимание к деталям, унаследованное от его деда.

«Одна из хороших привычек, которую я перенял у деда, – делать заметки, – рассказал мне Генри. – Я фиксирую каждую деталь».

«Вы велите своим сотрудникам делать записи?» – уточнил я.

«Я не говорю. Они сами должны это заметить. Они не обязаны знать, что я делаю, что я думаю, как я думаю. Они улавливают это», – объяснил он стиль своей семьи: передавать собственное ви́дение компаниям, позволяя «людям из Samsung» управлять бизнесом повседневно.

Детализация, точность и скрупулезное ведение записей были также фирменными «фишками» Б. Ч.

«Во время еды он рвал свою салфетку пополам, и вторую половину оставлял на потом», – сказал мне Генри. Как и главы многих корейских компаний, он стремился не допускать расточительства, что было особенно важно, поскольку Корея была почти лишена природных ресурсов. Встречи и решения в компании Samsung документировались и записывались с присущим участникам чувством ответственности. Сотрудники должны были писать отчеты о каждой встрече, соблюдая множество невероятно специфических параметров, от размеров полей по краям страницы до количества слов и длины строки.

Генри рассказывал мне, что лицо Б. Ч. часто выглядело каменно-невыразительным; он редко улыбался или выказывал эмоции. И тщательно подбирал слова.

«Он был такой классный, понимаете? – сказал он мне. – Я участвовал во всем будучи еще ребенком, а он даже никогда глазом не моргнул».

Б. Ч. любил гольф и китайскую каллиграфию – занятия, которые способствовали его почти медитативной философии бизнеса.

«А его политические связи?» – уточнил я.

«Что касается политиков, – вспомнил он о могущественных союзниках Б. Ч. в правительстве, – держи их “не слишком далеко и не слишком близко”».

«Б. Ч. прибывает в свой офис в центре Сеула ровно в девять утра, готовый встретиться с руководителями подразделений на обстоятельных совещаниях по планированию, – сообщил Time. – Два раза в неделю он нарушает заведенный порядок и играет в гольф. К пяти часам вечера Ли возвращается в свой дворец, к керамике и павлинам. Обычно он обедает в одиночестве, а затем обдумывает новые способы увеличения богатства. Предпочитая блеск Сеула, его жена [Пак Ду-Юл], восемь детей и двадцать внуков живут отдельно от самого богатого человека Кореи».