Текст книги "Страж"

Глава 4

– Ой, горячо-то как! – закричала Элисон, выбегая из тесной кухоньки.

Она протискивалась по коридору с двумя круглыми фарфоровыми посудинами в руках. Осторожно поставила их на стол, сдвинула крышки, чтобы проверить в каком состоянии овощи, отступила на шаг – обозреть плоды своего труда и поправила сверкающие на белоснежной скатерти приборы. Она достала два бокала на длинных ножках и поставила их рядом с каплевидным графином и бутылкой самого дорогого французского вина, купленного утром, в соответствии со строгими инструкциями Майкла.

Бросив взгляд на напольные часы, Элисон всплеснула руками и понеслась обратно в кухню. Через несколько мгновений она вновь появилась с горячим блюдом в руках. Теперь она была спокойна. Оставались еще кое-какие дела, но по крайней мере в царившем здесь два часа назад хаосе начал вырисовываться хоть какой-то порядок.

И тут раздался звонок в дверь. От неожиданности Элисон подпрыгнула на месте и снова метнула взгляд на часы. Девять тридцать. Майкл явился на полчаса раньше. Что же он с ней делает? Да он в жизни никуда не приходил раньше назначенного срока!

– Иду! – крикнула она.

Подбежала к зеркалу и оправила свой костюм. Не то чтобы это было необходимо, но первое, что всегда делает застигнутая врасплох женщина, – проверяет, в порядке ли ее одежда и макияж. Элисон пригладила волосы, нахмурившись при виде нескольких выбившихся прядей и спрятала под блузку висящее на шее распятие. Звонок раздался снова.

– Иду, Майкл!

Она взялась за ручку двери, отодвинула цепочку и начала было поворачивать ключ, как вдруг остановилась. Майкл не звонил снизу по домофону. Как он сумел попасть внутрь? Разве что кто-нибудь из соседей вошел одновременно с ним. Элисон распахнула дверь.

– Чейзен меня зовут. Чарльз Чейзен, – произнес стоявший за дверью тщедушный человечек со сморщенным, похожим на чернослив личиком. Над ушами у него вились жидкие седые волосики. Пара огромных перекошенных очков чудом удерживалась на кончике острого носа. Впалые щечки были необычайно румяными, что, по всей видимости, объяснялось либо ирландским происхождением, либо состоянием крайнего смущения. В целом лицо его являло собой композицию из линий, впадин и расщелин, очень старых и асимметричных. Но улыбка старичка была весьма располагающей.

– Я ваш сосед из квартиры 5-В, – сообщил он.

Одет мистер Чейзен был в потертый на сгибах бесформенный серый пиджак. Верхние две пуговицы так же, как и пуговицы на рукавах, отсутствовали, хотя ниточки от них все еще торчали. Из петлицы у него свисал увядший цветок.

– А это – Мортимер, – произнес он, кивая на золотисто-зеленого попугая, который восседал на его правом плече.

Птичка что-то прочирикала.

– Да-да, ты прав, – сказал Чейзен. Элисон озадаченно смотрела на попугая.

– Очень умная птица. Необычайно. К сожалению, ни слова не говорит по-английски, так что, если вы не сильны в птичьем языке, боюсь, вам не представится возможности насладиться глубиной его интеллекта.

– Я.., э… – бормотала Элисон. – Боюсь, что нет.

– Тц, тц, дорогая. Как-нибудь я научу вас. На самом деле это довольно просто. – Он помолчал, бросил взгляд на попугая и продолжал: – Я надеюсь, вы любите птиц?

– Да, конечно.

– Он из Бразилии. Бывали там? « – Нет.

– Говорят, чудная страна.

– Да, я слышала, – Эдисон неуверенно затопталась на месте.

Чейзен стоял, выпрямившись, почти по стойке «смирно», вытянув левую руку по шву. А на его согнутой правой руке устроилась глуповатого вида черно-белая кошка с прозрачными зелеными глазами. Такой взъерошенной, клочковатой шерсти Элисон не видела еще ни у одной кошки.

– А это – Джезебель. Она говорит на чистейшем английском, – произнес Чейзен, заглядывая в кошачьи глаза. – Поздоровайся с милой леди, душа моя. – Кошка ничего не сказала. – Ну же. – И снова кошка ничего не сказала. – Да, что-то она неразговорчива нынче вечером. Возможно, у нее расстройство желудка.

Элисон находилась в полном замешательстве. Она ожидала увидеть Майкла, а вместо него появился этот чудаковатый сосед со своим мини-зверинцем. – Меня зовут Элисон, – представилась она. Мистер Чейзен широко улыбнулся и протянул руку, – Очень рад познакомиться. Оччпррятно… Очень, рчень рад. – Он прижал к подбородку кошку. – Ведь правда, нам очень приятно? Конечно, приятно, мои ангелочки!

Кошка чихнула.

Чейзен нахмурился.

– Неужели моя девочка подхватила мерзкую простуду? – Он пощупал кошкин нос, затем все ее четыре лапы по очереди, после чего убрал выражение отеческой заботы с лица и снова улыбнулся Элисон.

– Я тоже очень рада познакомиться с вами, – произнесла Элисон, пожимая руку Чейзен. – Я все ждала, когда же наконец встречу кого-нибудь из соседей.

– Да-да, конечно. – Старичок вместе с животными проскользнул в квартиру. – Идемте, дети мои, – сказал он.

У него была смешная походка, как у Чарли Чаплина: носки смотрели в разные стороны, ноги не сгибались, а тело при ходьбе раскачивалось из стороны в сторону. Не хватало лишь черного котелка, бабочки и трости.

Кошка подпрыгивала у него на руках, голова ее покачивалась в такт шагам ив стороны в сторону. Видно было, что она привыкла к такому способу передвижения.

– Прелестная квартирка, – заметил он, снуя кругом, словно на распродаже имущества с молотка. Через несколько минут он уже досконально изучил все, что находилось в гостиной. – Мортимер одобряет декор, – добавил он после короткого совещания с птицей.

– Спасибо, – отозвалась Элисон.

Чейзен просеменил к камину, окинул его беглым взглядом, затем его внимание привлекли напольные часы, которые он и осмотрел тщательнейшим образом.

– Ах, что за милые старинные безделушки! – воскликнул он, шаря глазами по каминной полке, уставленной камеями и фотографиями в рамках. Он потянулся и взял одну из них.

– Герберт Гувер, – объявил он. – Великий Президент.

Насколько Элисон знала, ни камеи, ни фотографии с изображением Гувера на камине не было. Ей стало любопытно, и она подошла поближе.

– По-моему, совсем на него не похоже.

– А я говорю: похоже. И сомнения быть не может. – Чейзен энергично покивал головой. – Ценю ваш патриотизм, – добавил он, подразумевая, что только что Элисон продемонстрировала полное его отсутствие. – Я прекрасно помню этого человека. – Он горделиво выпятил грудь. – «Я отправлюсь в Корею», – это его слова. Я голосовал за него.

– Вы говорите про Эйзенхауэра.

– Про Эйзенхайэра? Неужели? – Мгновение он размышлял. – Да, наверное. Вот забавно. Я думал, это был Гувер. Так что же тогда сказал Гувер?

Элисон пожала плечами.

– «Спроси, не что твоя страна может сделать для тебя, спроси…»

– Нет.

– Нет? – Он приподнял одну бровь и с вызовом спросил: – А кто же это сказал, по-вашему?

– Кеннеди.

– В самом деле?

– Да.

Чейзен посмотрел на попугая.

– Но Гувер должен был что-то сказать!

– Не сомневаюсь.

– Что бы это могло быть? – озадаченно пробормотал он себе под нос. Элисон улыбнулась.

– «Свобода или смерть».

– Точно! – вскричал он. – Великий был человек! Элисон с сомнением покачала головой. Чейзен поставил камею обратно на полку, прошелся по комнате, прислушиваясь к торопливому чириканью Мортимера, затем облокотился о диван и поскреб подбородок.

– У вас исключительный вкус, моя дорогая. Как-нибудь я непременно попрошу вас помочь мне в переоформлении моей квартиры.

– Спасибо, но я боюсь не оправдать ваших надежд. Все примерно так и было, когда я въехала сюда.

– Нескромность – не порок, когда таланты налицо. Это слова Аристотеля.

Элисон рассмеялась. Ну, раз Аристотель это сказал, наверное, так оно и есть. Хотя, помнится, он говорил также, что Земля – центр Вселенной…

Чейзен продолжал прогуливаться по комнате, проявляя необычайный интерес ко всем предметам, находящимся в пределах его досягаемости. Неожиданно он остановился.

– Ах, – укоризненно произнес он, – я же прервал ваш ужин.

Элисон посмотрела на празднично накрытый стол.

– Нет, я еще не начинала.

– Это успокаивает. Я бы чувствовал себя весьма неловко, если бы помешал невольно… Прием и переваривание пищи должны проходить без вторжения праздной болтовни. Вы не согласны?

– Почему бы и нет? – сказала Элисон. – Я, например, жду джентльмена к ужину. Его зовут Майкл, – добавила она, обдумывая, как бы повежливее выпроводить соседа.

– Вы замужем?

– Нет.

– Помолвлены?

Она покачала головой.

– Ах, просто друзья, – заключил он. – Но цветы дружбы порой приносят неожиданные плоды. – Он ухмыльнулся. – Определенно так!

Элисон нахмурилась. Давно не слышала подобной пошлости.

Чейзен, широко улыбаясь, прохаживался вокруг стола, оглядывая безделушки с видом знатока. Затем он уселся во главе стола.

– Спасибо за приглашение, – проворчал он.

– Приглашение? – переспросила Элисон, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– О да, да. Я чувствую, когда мне хотят предложить присесть. По опыту. Я уже не молод, знаете ли. Так что я просто сэкономил ваши усилия, заранее поблагодарив вас. – Чейзен помолчал, погладил кошку и продолжал: – Три дня я собирался заскочить к вам, но как-то все не получалось до сегодняшнего дня.

– Я очень признательна, что вы сумели выкроить время.

– Да, – согласился Чейзен, поправляя свои покореженные очки. – Я так люблю новых соседей. Старые, правда, мне тоже нравятся. Но новые соседи

– это так прекрасно! Они напоминают мне о моей первой квартире, которую я снимал в двадцатые годы… Или нет, о моей второй квартире, которую я снимал в тридцатые… Впрочем, неважно. Это было так давно, что я точно не помню когда, но с новыми соседями мы неплохо проводили время.

– Могу я вас чем-нибудь угостить? – прервала его воспоминания Элисон.

– Хотите вина или, может, что-нибудь из закусок?

– О нет, время ужина еще не подошло, а в моем возрасте необходимо соблюдать режим.

– А животным?

– Они питаются вместе со мной, – важно заявил старичок.

Элисон подавила смешок. Странный какой-то разговор. Но сосед был забавным, и она почувствовала расположение к нему. Элисон присела и погладила Джезебель, кошка замурлыкала.

Чейзен довольно улыбнулся.

– Мортимер любит, когда его гладят по животику, – поведал он.

Элисон протянула руку и дотронулась до птички.

– Сладострастное создание, – хихикнул Чейзен, и щечки его зарумянились. – Сладострастие и мудрость – редкое сочетание в любом животном, включая человека.

– Я согласна с вами.

– Я тоже, – отозвался Чейзен, – я тоже. Элисон улыбалась, не зная, что ответить.

– Вы с кем-нибудь еще из соседей знакомы?

– Разумеется, – отвечал он. – Я здесь всех знаю, очень милые люди, хотя, – он жестом пригласил Элисон наклониться, чтобы он мог шептать ей в самое ухо, – живет здесь один священник, на моем этаже, так, по-моему, его место – в психушке. У него не все дома! – Старичок поднял глаза на потолок, словно раскаиваясь, что позволил себе столь резкое суждение. – Бог меня простит, – проговорил он. – Но у него действительно с головой не все в порядке. Целыми днями сидит у окна.

– Агент по сдаче квартир упоминала о Нем. – В самом деле? Элисон кивнула.

– Он наблюдал за нами, когда мы выходили из дома.

– Понятно, – Чейзен помолчал. – Но не бойтесь, он никогда никуда не выходит, и он очень тихий. Да, есть здесь еще такая квартира 4-А.

– А там кто живет?

– Никто. В том-то все дело. Ее никогда не сдавали. А прочий народ здесь вполне приятный, и я… Хотя нет, постойте, чуть было не забыл о тех двух женщинах со второго этажа. В них – зло. Они достойны проклятия.

– Вы довольно строго судите, – заметила Элисон.

– О! – ответил он.

– Простите? – переспросила Элисон, не совсем поняв смысл его реплики.

– Не спорьте! Зло, я сказал. Элисон была немного ошарашена. Откинувшись на спинку стула, она ожидала его дальнейших откровений.

– Так о чем я говорил? – спросил старичок. – Дайте вспомнить.

– О соседях? – подсказала Элисон.

– Нет, что-то другое. До того. Нет. Ах, брак! Никогда не связывал себя узами брака. Скажу по секрету, я всегда относился к женщинам со страхом и подозрением. Без обид, моя дорогая.

– Я и не думаю, что вы хотели меня обидеть.

– Нет-нет, разумеется нет. Дайте вспомнить. Должен признать, у меня есть ужасные слабости. Когда я был ребенком, моя бедная мамочка пыталась…

Элисон украдкой бросила взгляд на часы в то время, как он Продолжал монотонно что-то бубнить, словно заезженная пластинка. Уже десять, пора бы Майклу и появиться. Но, конечно, он, как всегда, опоздает. Элисон начинала сердиться. Неужели он не может хоть раз в жизни прийти вовремя, чтобы избавить ее от экскурсов в историю жизни Чейзена?!

Рассказ старичка был исполнен драматизма. Голос его дрожал, он выпячивал грудь, стремясь набрать в легкие как можно больше воздуха, чтобы подольше говорить без передышки. Элисон мало что слышала. Мысли ее блуждали где-то далеко, а звук голоса Чейзена лишь убаюкивал ее.

Где-то посреди его речи она вдруг уловила несколько слов. Снова взглянула на напольные часы справа от камина. Неужели он вещает уже сорок пять минут? А она почти все пропустила мимо ушей! Была там какая-то чепуха о Бронксе, пара баек о Великой Депрессии, перечисление его жизненных достижений и бесчисленных мест работы, которые он сменил. Вот и все. Элисон забеспокоилась. А что если он захочет знать ее мнение насчет важнейших вех своей жизни? Ей придется промолчать. И скорей всего на этом их знакомство закончится. Впрочем, если произнесение речей относится к числу его любимых занятий, это, может быть, не так и плохо,

– усмехнулась Элисон про себя.

– Так что, как видите, дорогая моя Элисон, Джезебель и Мортимер – единственные мои верные друзья. Конечно, я поддерживаю приятельские отношения с миссис Кларк из квартиры 4-Б, но лишь животные способны на истинную преданность – или привязанность, как вам угодно. Я делюсь с ними самым сокровенным, а, как вы догадываетесь, в жизни старого человека много сокровенного.

Элисон откинулась на спинку стула и улыбнулась. Рассказ подошел к концу. Чейзен взглянул на часы.

– Боже мой, – засуетился он, – им давно пора в постель. Вы знаете, что от недостатка сна кошачья шерстка становится клочковатой, а перышки у птичек слипаются?

– Век живи – век учись, – промолвила Элисон с ноткой сарказма в голосе.

– Как это верно! Как верно! Что ж, я собирался лишь заглянуть к вам на пару минут, а проторчал целый час. Весьма эгоистично с моей стороны! Вам же необходимо подготовиться к приему друга, так что я откланяюсь. – Он снял кошку со стола. – Наша маленькая беседа доставила мне истинное наслаждение. Жаль, что Джезебель неразговорчива сегодня. Может, в следующий раз вам повезет больше.

– Не сомневаюсь, – сказала Элисон. Чейзен поднялся и направился к дверям.

– Не беспокойтесь, я сам открою. Если вам понадобится какая-либо помощь, не стесняйтесь, стучите в мою дверь в любое время.

– Спасибо за предложение.

– Тц, тц, не стоят благодарности. Мне это лишь доставит удовольствие.

– Мистер Чейзен, у меня есть одна просьба. Могу я воспользоваться вашим телефоном в случае необходимости? Телефонная компания никак не подключит мой.

– Будь у меня телефон, я бы с радостью… Но у меня его нет. Мне некому звонить.

Элисон сочувственно покивала головой.

– Спокойной ночи, моя дорогая, – сказал он и предостерег: – Ешьте и пейте в меру.

– Спокойной ночи.

– Я чуть не забыл. – Чейзен приподнял кошку. – Скажи «спокойной ночи», Джезебель. – Кошка ничего не сказала. – Не знаю, что на нее сегодня нашло. Может, простудилась. – Он покачал головой, пожал плечами, вышел и закрыл за собой дверь.

И Элисон снова осталась одна. Она повернула ключ в замке, накинула цепочку и вернулась к столу. Посмотрела на сгоревшие уже на четверть свечи и заключила, что, несмотря на то что в голове у Чейзена полный сумбур, его визит доставил ей удовольствие.

Элисон взяла в руки вилку и начала постукивать ею по краю тарелки в унисон с тиканьем часов, оглядывая празднично накрытый стол. Неожиданно она остановилась и склонилась над столом. Рядом с солонкой лежала маленькая, десять на четыре, фотография в скромной рамке. С черно-белого глянцевого снимка на нее смотрел Чейзен в черном костюме, черном галстуке, с букетом роз в руке. Он улыбался во весь рот. Элисон покрутила фотографию в руках. Странно, что она не заметила, как он оставил ее. И почему он ничего не сказал об этом? Может, это подарок к новоселью? Или у него такая визитная карточка? Как бы то ни было, это довольно мило. Элисон подошла к камину и поставила фотографию точно посредине. Старику будет приятно, когда он увидит ее, зайдя в следующий раз. Элисон отвернулась и нахмурилась. Она начинала терять терпение. Где же Майкл?

Глава 5

– Истерия может вызывать различные заболевания, – заключил Майкл, когда Элисон закончила описывать свое самочувствие во время похорон, – Но я не истеричка! – запротестовала она. Он поправил манжеты рубашки, звякнув блестящими золотыми запонками с инициалами М. С. Ф. – Майкл Спенсер Фармер. Они были очень красивы. Четырнадцать каратов золота. Подарок Элисон ко дню его рождения в том самом июле.

– Внешне нет, – согласился он. – Но мы-то с тобой знаем, а?

Он проследил за ее реакцией. Элисон сидела, выпрямившись на стуле, и наблюдала за игрой отблесков пламени свечи на его смуглом лице. Взгляд его живых темно-карих глаз был испытующим, каким-то даже гипнотическим. Майкл казался таким же, как всегда, а Элисон между уходом Чарльза Чейзена и его появлением замучила себя вопросами до умопомрачения Не переменился ли он? А она сама? Даже после того, как он вошел в дверь, вопросы продолжали терзать ее. Она лишь кивнула головой в знак приветствия, решив, что так будет лучше всего. В конце концов у нее есть причины сердиться: он опоздал на полтора часа, и это после того, как на полторы недели задержался в своей Албании. Он не заслужил нежной встречи, он заслужил равнодушие. К тому же равнодушие – отличный способ скрыть собственные сомнения. Но сейчас, после обмена подарками, экскурсии по квартире, чудесного ужина, Элисон решила, что тревожилась зря. И ей сразу стало хорошо и спокойно.

– Я всегда говорил, что стресс оказывает влияние на весь организм в целом, – продолжал Майкл. – Человек отгораживается от внешнего мира и сосредоточивается на своих переживаниях до тех пор, пока это не перерастает в настоящую болезнь или симптомы мнимой. – Он приподнял наполовину наполненный бокал вина, оглядывая заставленный посудой стол с остатками ужина. – Ты могла бы заполучить и что-нибудь похуже мигрени.

– Возможно.

– Что говорят врачи?

– Ничего.

– А после возвращения ты хорошо себя чувствовала? – задумчиво спросил он.

– Да, – ответила Элисон, опустив эпизод в студии Джека Туччи. Она посмотрела в сторону окна и подумала, что надо купить кое-что из мебели, чтобы закончить оформление той части гостиной. Завтра, после ночи с Майклом, у нее будет самое подходящее для этого – немного сумасшедшее – настроение.

Майкл откинулся на спинку стула и зевнул во весь рот, запрокинув голову и закрыв лицо руками.

– Устал? – спросила Элисон.

– Нет, но изрядно захмелел, – признался он, нежно поглаживая бутылку вина. – К тому же столько впечатлений за один день…

– Каких именно?

– Эта волшебная атмосфера – особенно свечи, твоя новая квартира. – Краешком глаза он уловил ее улыбку. – И ты. Я совсем не бесчувственный.

– Я знаю, – согласилась Элисон, беря его за руку. – Все так и было задумано. Чтобы ты растаял, нужно просто немножко потрудиться.

– Немножко?

– Да нет, пожалуй, как следует. Майкл улыбнулся.

– А ты неплохо меня знаешь.

– Я давно тебя знаю.

Он коснулся губами молочно-белой кожи ее руки.

– Слишком давно.

– Это как понимать?

– Достаточно, чтобы научиться управлять моими эмоциями.

– А у меня это получается?

– Вполне.

Они посидели молча. Тишину нарушало лишь тиканье часов да потрескивание поленьев в камине.

– Странно, – заговорила Элисон, – с того момента, как самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту, я не могла вынести даже мысли о доме. А сегодня вспомнила все четыре месяца. И осталась совершенно спокойной.

– Ничего удивительного в этом нет.

– Почему?

– Ты просто успокоилась. Я это чувствую. Она прикрыла глаза.

– Когда я прочитала твою записку, я очень расстроилась. И разозлилась. Я вся была погружена в мечты о нашем воссоединении после разлуки. Очень романтично, между прочим.

– И полезно. Встреча со мной немедленно сняла бы нервное напряжение.

– Да.. Но тебя не было.

– Прости. Я ничего не мог поделать.

– Дела, – пробормотала она. Майкл кивнул.

– Возможно, это даже хорошо, что я уезжал. У тебя было время как следует подумать.

– О чем?

– О своей жизни. Она ничего не ответила.

– О том, что значит для тебя смерть твоего отца, – жестко добавил он. Элисон похолодела.

– Я достаточно передумала. – Она резко отвернулась. Наступила длинная пауза.

– С этим кончено! – закричала она. Она схватилась руками за голову, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Затем улыбнулась, всеми силами изображая, что ничуть не взволнована.

– Все! Хватит!

Сидя неподвижно, Майкл наблюдал за ней и думал о чем-то своем. Затем вдруг помрачнел.

– Что-то не так? – спросила Элисон, заметив, как он переменился я лице, хотя ответ был очевиден. Но он тем не менее ответил:

– Все в порядке.

– Единственное, чему ты так и не научился, Майкл, это лгать мне. Что не так?

Он поднял на нее глаза и спросил:

– Перечислить все?

– Не понимаю.

Майкл поднялся со стула и не спеша, с бокалом в руке прошелся к камину. Пошевелил кочергой поленья. Огонь разгорелся ярче.

– Хороший огонь, – сказал он. Наклонился и бросил в камин еще одно полено Несколько минут он простоял, согнувшись, глядя на пламя. Элисон спросила, о чем он задумался.

– О разном, – отозвался он. – О людях и домах, о пути к твоему полному возрождению. – От него не ускользнуло ее замешательство. Часы, стоявшие позади него, отбили время, примерно через шесть секунд им вторили часы справа от него. Майкл отметил про себя расхождение. – Твой отец мертв, – с нажимом произнес он, словно совершая открытие, и снова замолчал на несколько минут. – Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос – Он снова сел за стол и пристально смотрел на нее.

– Пожалуйста, – сказала Элисон. Она знала, что этого не избежать, и лишь удивлялась, что Майкл не начал пытать ее раньше. Она готовилась к этому весь вечер.

– Почему ты ушла из дома?

Элисон вопросительно взглянула на него.

– Ты знаешь, что я имею в виду! Элисон блуждала взглядом по комнате, избегая встречаться с ним глазами.

– Я хотела стать фотомоделью, а Нью-Йорк – самое подходящее место для этого. – Заметно побледнев, она нервно накручивала локон на палец.

– Это мы уже проходили. – Майкл подался вперед. – Я хочу знать настоящую причину. Причину, по которой ты ВЫНУЖДЕНА была уйти из дома. Почему за семь лет ты ни разу не навестила свою семью? Почему не позволила мне поехать вместе с тобой в июле? Мне продолжать?

– Я хотела стать фотомоделью, – монотонно, словно под гипнозом, повторила Элисон. Он тяжело вздохнул.

– Отец сделал твою жизнь дома невыносимой.

– Да, ты знаешь это.

– И поэтому ты ушла из дома.

– Если тебе угодно. – Она отвела глаза. – Что ж, скажем так: благодаря этому мне легче было покинуть дом Я никогда это не скрывала.

– Есть что-то еще. Какая-то душевная травма. И на этот раз ты скажешь мне все – Майкл скомкал салфетку и швырнул ее в салатницу. – Твой отец умер, и таиться больше незачем – Он помолчал, ожидая ответа Элисон сидела с каменным лицом.

Он продолжил:

– Что-то сделало тебя фригидной! Мы сумели решить проблему в том, что касается физиологии, но мы так и не добрались до сути вопроса.

Она закосила губу.

– В тысячный раз говорю тебе: я хотела стать фотомоделью, – мягко произнесла она, но в голосе ее чувствовалось напряжение. Эдисон и сама не знала, зачем она отпирается и почему не расскажет ему правду. Но с другой стороны, она столько раз уже повторила ложь, что та как бы приобрела статус правды. Элисон поморщилась. Впервые вранье вызвало у нее отвращение. Она многим обязана Майклу; он с ней намучился, прежде чем сумел разрушить психологический барьер, мешающий ей получать удовольствие от нормальных отношений с мужчиной.

– Что ж, не хочешь, как хочешь, – сказал он.

– Не понимаю, почему тебе не дает это покоя.

– Ты все прекрасно понимаешь. До тех пор, пока ты не расскажешь мне правду, между нами что-то будет стоять, и ты не сможешь до конца избавиться от своего прошлого. Но раз ты еще не готова, я приму версию, будто ты хотела стать фотомоделью. Но с одной оговоркой: на самом деле я этому не верю.

– Ты всегда остаешься юристом, – сказала Элисон, в очередной раз убеждаясь в неспособности Майкла вести разговор, не впадая в риторику.

– Тем и интересна профессия адвоката: берешь факты, перемешиваешь их, добавляешь немного соли и перца и приходишь к выводу, что основной ингредиент как раз и отсутствует.

– Или изобретаешь что-нибудь, чего там и в помине не было. – Элисон взяла со стола веточку сельдерея и начала с ожесточением рвать ее на части.

– Никогда, – резко ответил Майкл. Он сидел, выпрямившись, и барабанил пальцами по скатерти. – Я не терплю домыслов. Логика, только логика.

– И все же тратишь девяносто процентов времени на пустые размышления.

– Я никогда не размышляю впустую. – Майкл достал из кармана тонкую сигару и закурил, откинувшись на спинку стула. Он пристально смотрел на Элисон, его правое веко дергалось, выдавая волнение – Противно смотреть на то, как ты лжешь самой себе.

– Майкл, я…

– Да? Говори.

– Мне нечего говорить, – отрезала она. – Не надо больше вопросов, пожалуйста. Не мучай меня.

Несколько минут он смотрел на нее. Затем взял ее за руку, лицо его потеплело.

– Забудь все, что я сегодня говорил, – попросил он. Но в голосе его еще звучали обвинительные нотки.

– Хорошо, Майкл, – сказала Элисон и отвернулась.

– Я говорю серьезно. – Майкл взял бутылку вина, встряхнул ее, чтобы проверить, осталось ли там что-нибудь, разочарованно поставил обратно и побрел на кухню.

Он возвратился с новой бутылкой бордо и со штопором.

– Знаешь, который сейчас час? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.

– Нет, – ответила Элисон, не желая смотреть на часы.

Майкл разлил вино по бокалам.

– Три часа, если верить правым часам. – Он виновато улыбнулся. – И примерно три пятьдесят девять и пятьдесят четыре секунды, если верить левым. – Он сделал глоток из своего бокала и замолчал.

– Не знаю уж почему, но я люблю тебя, – прошептала Элисон, поднимаясь со стула. Она подошла к Майклу, присела к нему на колени и ласково обняла его. – Черт тебя побери…

Он бросил выразительный взгляд в сторону спальни, она, улыбаясь, смотрела на него, затем встала и медленно пошла по направлению к двери. Майкл взял со стола бокалы и бутылку и подошел к камину разворошить дрова, чтобы они быстрее прогорели.

– Кто это? – спросил он, снимая с полки фотографию.

– Брат Герберта Гувера, – рассмеялась Элисон. Поднеся снимок ближе к глазам, он покачал головой и произнес:

– Не будь смешной. Это вовсе не брат Герберта Гувера.

– Это зависит от угла зрения, – ответила она, расстегивая пуговицы на блузке.

– Кто это?

– Чарльз Чейзен. Он поднял брови.

– Сосед сверху. Из квартиры 5-Б. Нанес мне визит вместе с кошкой и попугаем перед самым твоим приходом.

Майкл продолжал изучать снимок.

– Какую-то кошку я видел, – сообщил он, облокачиваясь о каминную полку.

Элисон вопросительно посмотрела на него.

– Черная с белым. Она бежала вверх по лестнице.

– Это Джезебель, – сказала Элисон. – Странно, что Чейзен разрешил ей разгуливать по зданию одной. Он так трясется над ней и над птицей.

– Сколько ему лет?

– Думаю, под восемьдесят, плюс-минус пять лет.

– Немного не в себе?

Она с сожалением кивнула.

Майкл разглядывал фото со всех сторон.

– Его физиономия здорово смахивает на чернослив. Рассердившись, Элисон подошла к камину.

– Очень смешно, – проворчала она, отнимая у него фотографию. Языки пламени тотчас же заплясали на стекле. – Все, что нужно, он соображает.

– Она поставила снимок обратно на полку. – Он просидев у меня целый час, рассказывая историю своей жизни. Рассказ, как ты догадываешься, был весьма содержательным. Жалкое зрелище: маленький старичок, у которого ничего не осталось, кроме кошки, птицы и воспоминаний.

– Бывает и хуже.

– Не хотела бы, чтобы моя жизнь пришла к такому финалу: просыпаться по утрам лишь затем, чтобы ждать, когда, наконец, наступит вечер. И коротать дни за беседой с кошкой. – Элисон протянула руку, коснувшись плеча Майкла, и сняла с полки камею. – Он думал, Это Герберт Гувер. И я не смогла разубедить его, – Она погладила рукой резную поверхность. – И знаешь, я даже рада, что мне это не удалось.

Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.

– Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, – предложил он и принялся расстегивать рубашку.

Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.

В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.

Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.

– Не надо, – тихо проговорила Элисон, – здесь некому подглядывать.

Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.

Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.

– Ты счастлива? – спросил он.

– Очень.

Майкл снял последнее, что на нем оставалось – коричневые носки, – и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.

– Что это? – спросил он, тяжело дыша.

– Распятие.

– Вижу. Откуда оно у тебя? Элисон перевела дыхание.

– Из комнаты моего отца.

– Не знал, что ты католичка.

– Разве?

Он покачал головой.

– И давно?

– Всю жизнь. – Элисон помолчала, щурясь на свет ночника, затем протянула руку и выключила его. – Тебе обязательно разговаривать со мной при свете?

– Элисон, ты никогда… Она не дала ему договорить:

– Последние несколько лет я почти отошла от всего этого. Совсем отошла.

– Это очевидно.

– Но в детстве я верила.

– А почему перестала?

– Майкл, прекрати. Поговорим на эту тему потом.

Он решительно замотал головой, снова включил свет и повторил свой вопрос.

– Давай так: я просто утратила веру, – сказала она, прекрасно Понимая, что такой ответ не устроит его. Она глубоко вздохнула.