Текст книги "Гойда"

То не было большим трудом для Фёдора – запрыгнуть на полном ходу на любимую Данку свою быстроногую. Как внезапно нагрянули опричники на берег колдовской, столь же быстро и скрылися они по дороге, что вела в столицу.

* * *

Иоанн в нетерпении стучал пальцами по столу, блуждая взглядом по золотым блюдам, на которых подали владыке его трапезу. Если Иоанн и был голоден, он всяко не мог взять куска в рот, прислушиваясь к поднимающемуся ненастью за окном. Когда первый раскат грома послышался вдалеке, царь зло поглядел в окно. Капли дождя уж бились в мутное стекло, подгоняемые хлёсткими ветрами. Летняя ночь обещала разразиться грозой. Тревога подступала к горлу владыки. В ярости он ощутил, как его руки дрожат, и царь в бессилии своём не мог унять эту дрожь.

И сквозь завывания ветров, сквозь барабанящие капли дождя послышались далёкие шаги из коридора. Иоанн тотчас поднял свой взгляд на дверь. Уж заслышался тихий, мягкий голос Фёдора. Не дожидаясь доклада рынд, царь повелел:

– Пусть заходит.

Дверь отворилась, и юноша вошёл в покои. Фёдор уж переменил одежду, облачившись в белую рубаху, да всяко было видно, что дождь застал его врасплох. Некоторые мгновения они стояли безмолвно. Басманов и впрямь не ведал, отчего настроение владыки переменилось и отчего столь срочно опричник был вызван ко двору.

Не ведал того и царь. Он повиновался тихой воле знамений, затрагивающих его сердце. Раскат грома точно оживил Иоанна. Он глубоко вздохнул и указал на место подле себя. Фёдор повиновался, заглядывая в глаза владыки. Басманов уж выучил этот взгляд, эту отрешённость, точно очи государя наполнились безжизненным стеклом.

– Царе? – молвил Фёдор.

Иоанн перевёл взгляд на юношу. Царские очи оставались пустыми. Фёдор глубоко вздохнул и осторожно подался вперёд. Басманов положил свою руку поверх руки Иоанна. Царь едва качнул головой, но не боле.

За окном сверкнула молния, и ей вторил рокочущий раскат грома. Басманов вздрогнул, в то время как владыка едва ли внимал ненастью. Владыка поднял взгляд на Фёдора.

– Нашёл цветок счастья? – полушёпотом спросил царь.

Фёдор широко улыбнулся и кивнул, уж порешив, что славно дело, да Иоанн всё боле и боле мрачнел, подобно тому, как набирала силу буря.

– И думается тебе, будто бы то добрый знак? – спрашивал великий царь, и ужаснулся слуга жестокости голоса его.

Ничего не ответил молодой опричник, лишь выжидал дале речи повелителя своего. Будто бы владыке был ведом и тот трепет, и оцепенение, и потому медлил. Громыхнул такой раскат, от которого у Фёдора вовсе сердце замерло, а как обернулся опричник на владыку, так встретился с безумием в очах, коего раньше не видел, ни в приступе ярости, гнева, ни в распалённом упоении на казни. То был иной свет, свет самой грозы, застывший искрами в чёрных очах.

Следующая вспышка света озарила лик Иоанна, и Фёдор уже был готов признать, будто бы ненастье, зверствующее за окном, отравило его своим безумием. Лик государев, бесчеловечно грозный, сделался пустым и безумным. Владыка дрогнул, точно отойдя ото сна, и резко закрыл лицо рукой. Басманов хотел сорваться с места и бежать прочь, покуда новый приступ гнева не обрушился жестокой расправой, а вместе с тем был пригвождён к месту.

Впервой ему пришлось узреть великого царя в разбитости. Фёдор боялся прикоснуться к скорбной фигуре, к этим вздрагивающим плечам. Всё нутро твердило, что нынче подле Басманова не человек, а лишь бренное тело, и дух его разбит и изничтожен, разорван, истоптан и истлел. Всё прошло, всё износилось, оставив лишь одно – горе, ревущее горе, которое металось и стенало во сто раз громче, нежели буря за окном.

Басманов был подле владыки, покуда гроза не стихла, слушая тяжкие стенания. Время изменило свой ход, узрев агонию небес, и посему ни царь, ни опричник не ведали, сколь долго они сидели подле друг друга. В какой-то миг гнев бури иссяк и молнии перестали. Грузный ливень продолжал биться в окна. Тёмный взор Иоанна, остекленевший и влажный от горестного плача, медленно прояснялся.

– Добрый это знак, добрый, – сипло произнёс царь.

Басманов не поверил ушам своим, услышав отчаянную немощь голоса владыческого.

Глава 11

Давно не было такого ливня. Реки уж исходили из берегов, и вода стекалась вниз, притопляя улочки да переулки, что ютились у подножия холмов. Одинаковый стук капель в окно продолжал монотонно барабанить, когда сквозь густые мрачные тучи начало проглядывать бледное солнце.

Иоанн уже с раннего утра сидел над многими своими трудами. Он поднял взгляд, когда за его плечом появилась тень. Фёдор стоял подле Иоанна, держась за деревянную спинку резного кресла. Юноша протёр сонные глаза рукой. Всю ночь провёл опричник подле государя своего, не смея покинуть ни в час отчаянной скорби и горестных стенаний, ни в час светлой радости, подобно тому, как наступает радуга после дождя, как Божье знамение, как добрый знак.

Фёдор зевнул, обращая взгляд на окно. Стоял опричник, обхватив себя руками. В ушах ещё гремела гроза, и до сих пор сердце резко сжималось, помня страшный раскат. Серое небо обещало лить ещё долго. Опричник обернулся на Иоанна. Всё горе было сброшено и будто бы забыто. Басманов принялся тихо напевать одну из многих мелодий, что играли на застольях, покуда медленным плавным шагом прошёлся по комнате и сел поодаль от государя. Поначалу владыка и вовсе не приметил за опричником никакого занятия, и перо продолжало чертать судьбы на сухом пергаменте. И всё же решился царь предаться доброй отраде и внял голосу опричника, и остановилось перо. Даже когда песнь стихла, царь не спешил вернуться к сложению указа. Всё занял шум дождя.

– Чем ты маешься? – спросил Иоанн, обернувшись на знакомый щелчок замка от большой деревянной шкатулки для шахмат.

Фёдор поднял взгляд на государя.

– Али нельзя мне? – спросил Басманов, отдёрнув руки от шкатулки точно от огня.

Иоанн вздохнул да равнодушно пожал плечами. Перо вновь заскрипело по пергаменту, приглушаясь одинаковым ровным шумом дождя.

– Ты обучен этой игре? – спросил царь, не глядя в сторону опричника.

Басманов глубоко вздохнул. То откровение, которого он исполнился посреди грозовой бури, до сих пор горело в его пылком сердце. И нынче владыка вопрошает об игре. Всяко ежели за сим царская воля, так и быть. Басманов делался беззаботным, придушив все чаяния своего сердца, и принялся разглядывать резные безделицы.

– Нет, царе, – ответил Фёдор, разглядывая фигуры, – не довелось.

Басманов коротко усмехнулся, взяв в руку чёрную фигурку лошади. Резьба поражала аккуратностью работы. Он осторожно провёл рукой по гриве, которая спускалась на левую сторону фигуры.

– Не думал научиться? – спросил Иоанн, вновь обернувшись к юноше.

Фёдор пожал плечами, разглядывая фигурку.

– С моею службой когда ж там всё поспеть… – едва ли не с печалью в голосе вздохнул Басманов.

– Ты погляди, – усмехнулся Иоанн, – ничего не жалеешь для этой братии, а они всё страждут!

– Лукавишь, царе, лукавишь. Не молвил я того, – упрекнул Басманов.

– А ежели начистоту, чем вы обижены? – спросил Иоанн.

– Братия-то? – задумчиво произнёс Фёдор, почёсывая подбородок свой. – Да Бог их знает. Вы лучше об том у батюшки моего бы и испросили. Тот же Афоня чёрта с два мне что и скажет.

– Ну а сам батюшка твой ни в чём нужды не терпит? – произнёс царь.

Фёдор поглядел в пол да пожал плечами. Лицо его несколько омрачилось серьёзными думами. Соболиные брови свелись на белом лике, и юноша едва прикусил губу. Наконец Басманов вновь пожал плечами и мотнул головою, заодно откидывая волосы назад. Иоанн отложил письмо своё, выжидая, что молвит Фёдор.

– Одна у него нынче беда – женить меня надобно, – просто усмехнулся Басманов.

Царь тяжело вздохнул, поглядев на юношу. Фёдор буравил взором владыку, едва ли не упрямо.

– И на кой чёрт ему эта женитьба сдалась… – произнёс Иоанн, будто бы обращаясь сам к себе.

Фёдор всплеснул руками и откинулся назад.

– И в самом деле, – молвил Басманов, тяжело выдохнув.

– А ежели бы и женился, то на ком? – спросил Иоанн холодным тоном.

Басманов вскинул бровь да глядел на царя какое-то время. Затем закинул голову кверху, постукивая ногой по полу.

– Вы знаете Сицких? – спросил Фёдор.

Иоанн усмехнулся, поглядывая на Басманова.

– Жена моя была из Сицких, – ответил царь.

Слова эти были брошены столь легко и просто, что Фёдор усомнился в своём рассудке. Усталый разум опричника не мог связать того видения посреди дикой бури, того убиенного вдовца и несчастного родителя и того Иоанна, который сейчас, при свете дня, говорит о горе своём как о досадной неурядице. Брови Басманова нахмурились, и сердце его отказывалось ерить.

– И что же? – молвил Иоанн, видя, как Фёдор будто бы замер в оцепенении.

Цокнув, опричник опустил взгляд.

– Я бы к ихней Варваре посватался, – молвил Басманов.

– Говорил с отцом об этом? – спросил царь.

Басманов удивлённо вскинул бровь и чуть прищурился. Иоанн приметил ту перемену в лице юноши и глядел так, словно и не понимал изумления на лице его.

– Отчего-то мне думалось, вы не ратуете за женитьбу мою, – молвил Фёдор.

– Ты и сам не шибко за то ратовал, – ответил царь.

Басманов усмехнулся.

– Ежели Алёша не против будет, езжайте к Сицким, – молвил Иоанн, возвращаясь к своим трудам.

Фёдор глядел на царя, чуть постукивая пальцами по столу. В тот миг раздались удары рукой о дверь.

– Прими, – повелел царь, не поднимая головы.

Басманов вздохнул, тряхнул плечами, поднялся с места своего и потянулся. Оправив край одежды да рукава, юноша подошёл к двери, отворяя её. На пороге стоял гонец. С него вода текла ручьём, одежда промокла до нитки. Несколько опешил гонец, как увидел в покоях государевых иного, нежели самого государя, да всяко отдал низкий поклон.

– С посланием великому князю и царю всея Руси, Иоанну Васильевичу, – со сбитым дыханием произнёс посланник.

– Так молви, – велел Фёдор.

Гонец сглотнул и боязливо оглянулся через плечо, а опосля того заметил и самого царя, склонённого над рукописью.

– От князя Хворостинина, Петра Ивановича, – наконец молвил гонец.

Фёдор кивнул, слушая послание.

– Бьёт челом государю, – произнёс гонец, отдав поклон.

Басманов едва заметно вскинул брови. Ясно было молодому опричнику, что в том послании таится много больше, нежели было сказано. Отпустив гонца, Фёдор неспешно подошёл к царю.

– Что же? – спросил Иоанн, проглядывая написанные строки.

– Хворостинин бьёт челом, – молвил Фёдор, прохаживаясь по комнате.

На губах царя мелькнула улыбка, и государь поднял свой взгляд на окно.

– Пора, – молвил владыка.

* * *

Покуда дождь не унялся, никто не казал и носу. То играло на руку царскому замыслу. В то утро Иоанн поднял всех опричников на ноги и велел тотчас же ехать в Александровскую слободу. Что успела, то братия и взяла с собою в излюбленную их обитель, остальные вещи наказали привезти позднее следом.

Самая непогода уж смирилась, но размытые дороги стали тяжким бременем для лошадей. Ежели бы ещё боле грузу с собой везли – наверняка погрязли бы. По большей части братия не ведала, на что им ныне подрываться, да всяко никто не смел вопрошать государя. Ходила молва об дурном знамении, кое явилось Иоанну во сне али наяву, и что нынче бегут они от гнева Божьего.

Сам же владыка радовался хмурым дождливым тучам, что стали их спутниками. Ежели где-то и летела низкая птица, выбившись от своего клина, царь немедля приказал умертвить её, как и всякую тварь, которая встречалась им на пути.

Первые часы дороги выдались самыми тяжёлыми – мягкая земля затягивала тяжёлые копыта лошадей. К полудню уже вышло солнце, и дождь сделался мелкой изморосью, а то и вовсе перестал. К ночи опричники уж добрались до Слободы. Въезжая во двор, государевы слуги прямо на ходу принялись хлестать нерадивых крестьян, которые не успели укрыться от их гнева. Двух человек сбили лошадьми насмерть, а тела сбросили свиньям.

Заслышав крики да гомон, холопы в самой крепости уж всполошились, да принялись за приготовления к царскому пиру и едва поспевали приготовить рыбу и дичь, отловленную с утра.

Алексей Басманов умаялся дорогою едва ли не паче остальных, ибо брал на себя немало труда, помогая ту или иную лошадь вытягивать из затопленной колеи. И всяко по прибытии своему он не отправился ни в покои, ни пировать с братией, а лишь сменил лошадь и помчался в церковь за пределами Александровской крепости.

Фёдор то заметил да решил пока не пускаться в расспросы, ибо, чего уж греха таить, сам юноша едва стоял на ногах.

* * *

Прошедший ливень дошёл и до Слободы. Погреба местных теремов подтопило на семь пядей, что и говорить о глубоких подземельях Александровской крепости. Сейчас эти темницы особенно преисполнялись тяжёлой сырости, отчего даже крысы бежали прочь.

– Пеньтюхай, туес чужеядный! – рявкнул Басман, гоня за шиворот долговязого инока из Слободского монастыря.

Юноша осторожно ступал в холодную смрадную воду, что доходила ему выше щиколотки. Басман ступал за ним, поглядывая за толстые чугунные решётки. Наконец они остановились у нужной камеры.

– Обожди маленько, – усмехнулся Алексей и вовсе по-приятельски похлопал инока по плечу.

Юноше заметно делалось дурно в этих зловонных коридорах. Стоило ему поглядеть на узника, к которому они пришли, инока и вовсе охватил скверный дух, и он зажал себе рот, чтобы сдержать приступ, подступивший к горлу. Человек стоял на коленях в воде, шея и руки были схвачены в стальные тиски. Голова безвольно опущена, и на шее открывались синяки от оков. На левой руке мизинец и безымянный палец почернели. Мужчина едва шевельнулся, заслышав, как открывается тяжёлая дверь. Всё его тело охватила дрожь.

– Да тише, тише! – усмехнулся Алексей, наклонившись к узнику и подымая его разбитое опухшее лицо на себя.

Узник стиснул зубы, продолжая тяжело дышать. В его залитом кровью взгляде не оставалось ничего, кроме жуткого ужаса. Алексей разглядел то и довольно кивнул, указывая на инока.

– Сейчас я запущу парнишку, – молвил Алексей, наклонившись ближе. – И он тебя исповедует напоследок.

– Я всё изложил… – хрипло молвил тот.

– Ага, – усмехнулся Басман. – А нам всё мало!

– Алексей, нет, Алексей… – бормотал узник, стоило опричнику отойти от него.

– Исповедуй его, – приказал Басманов, кивая на мужчину в тисках.

Инок вздрогнул, поглядев на несчастного, и тяжело сглотнул. Юношу охватила дрожь, что лишь разозлило Алексея. Опричник схватил инока за шиворот и затащил в камеру, после чего швырнул к стальным колодкам прямо на затопленный пол.

– Давай, чтобы всё по-христиански было! – рявкнул Басман, пнув парня в живот.

У того сбилось дыхание, и он принялся жадно и хрипло хватать воздух ртом.

– Я во всём сознался! – надрывно выкрикнул узник.

– Ну, значит, на том свете зачтётся тебе, – с усмешкою ответил Алексей, снимая со своего пояса скрученную бечёвку. Затем поглядел на узника, точно силясь припомнить что-то.

– Погодь, погодь… – забормотал опричник, наклонившись вновь к нему. – Я ж предлагал тебе искупить свою вину?

Узник насилу поднял голову. Его обезумевший от пыток взгляд метался с лица Алексея на верёвку, которую Басман держал в руках.

– Помнится, – молвил Алексей, прогуливаясь по камере, – с Федькою – не забыл его? Славный малый, весь в меня… Так вот, малой ещё совсем был, и ездили мы как-то с ним в Новгород Великий. От, пока царь не слышит, от это град небесный! Бывал же там ранее, Димка?

Димитрий тяжело дышал, силясь понять, куда клонит Басман. Опричник же меж тем продолжил.

– Так вот же, к чему я, – точно прознав его помыслы, молвил Алексей. – Вот думаю, не махнуть ли вновь? На то уж и государь дозволение дал. Ты ж знаешь город и друзей своих повидаешь.

С этими словами Алексей достал из-за пазухи конверт со сломанной печатью.

– Ежели тебя глаза твои подводят, – молвил Басман, – письмо от князя Луговского. Всё зовёт тебя, Дима. Нынче Бог послал тебе, друг мой, спасение. Выманишь нам Луговского да приятелей его тамошних, и простит тебя государь милостивый за все преступные сношения твои.

Узник хранил молчание. Алексей усмехнулся, убирая письмо за пазуху да принявшись разматывать верёвку.

– Ежели так, быть по-твоему, – с печалью вздохнул Басман. – И право, Дим, не думал я, что тебя и впрямь не сломить.

Когда Басманов намотал верёвку на свои кулаки, Димитрия вновь охватила дрожь. Он зажмурил глаза, силясь сокрыть поток горячих слёз, что приступили к его лицу. Алексей чуть помедлил и резким захватом закинул петлю, да на шею инока. Юноша принялся отчаянно биться ногами и хрипло кричать, но голосу не было никакого. Басман сдавил его горло крепче – раздался отвратительный хруст, и всё тело в мгновение обмякло. Узник задыхался от страха, видя, как вытаращились глаза юноши. Лицо инока навеки застыло в ужасе. Тело наполовину утопало в зловонной воде, что поднялась после дождя. Димитрий стиснул губы, силясь унять лихорадочную дрожь.

– А ты помнишь, – Басманов наклонился к Димитрию и поднял лицо его на себя, грубо задрав за волосы, – как въехала братия в твой двор? Ты-то удрал, ерпыль ты проклятый… А знаешь, что с девками твоими сталось?

– Убий же меня, – отчаянно взмолился узник.

Алексей аж заулыбался, похлопав Димитрия по лицу.

– Не заслужил ты такого милосердия, – молвил Басманов. – Девок твоих стрельцы под стеною расстреляли. Кроме меньшой.

Узник поднял глаза на Алексея.

– Врёшь… – хрипло молвил Димитрий.

Басманов пожал плечами.

– Она сейчас в холопках ходит в усадьбе Вяземского, – молвил опричник.

– Убий же меня… – вновь молил Димитрий.

– Напишешь письмо князю Луговскому. Да смотри, ровно пиши. Условьтесь о встрече, – повелел Алексей.

Опричник поддел бездыханное тело инока и с отвращением сплюнул. Затем положил руку свою на плечо узника.

– Дим, Луговский не стоит жизни твоей Машеньки, – тихо молвил он.

При тех словах громовой бас его смягчился, и на глазах Димитрия вновь выступили слёзы.

– Всё сделаю… – хрипло вымолвил узник.

Басманов похлопал его по плечу.

– Алексей… – добавил Димитрий.

Опричник подался вперёд, внимая.

– Я всё сделаю, что наказал ты мне. Всё сделаю. Но не лукавь… Взаправду ли Маша жива? – прошептал узник.

– Взаправду, – кивнул Алексей да принялся снимать тяжкие оковы.

* * *

Раздался громкий удар в дверь. Холоп едва приотворил её, и Алексей Басманов силою распахнул её окончательно, входя внутрь.

– Василий Андреич! – провозгласил Алексей, заходя в светлицу. – Бьём челом тебе, княже!

Следом за ним зашёл Фёдор, скрестив руки на груди. Наверху послышался шум и суматоха, и в светлицу спустился князь Сицкий. Алексей широко развёл руками.

– Экая радость… – молвил князь, поглядывая на опричников, и в том сомнения не было, ибо за спиною Фёдора скалилась собачья морда, креплённая к колчану со стрелами.

Двор усадьбы Сицких стоял при Москве. Отъезд царской братии был точно гром среди ясного неба, да уж разнёсся об том слух. Вот уж неделя минула с тех пор, как Иоанн Васильевич покинул Москву. Оттого нежданно-негаданно нагрянули опричники в гости. Тем паче что князь Сицких никогда не был в особом свойстве с Басмановыми, а посему весь дом не ведал, как нынче поступить с неожиданными гостями.

Неча греха таить – с чем бы Басмановы ни были в столице, они явились к Сицким, не снимая оружия и символов своих, а значит – жди беды. С опаскою поглядывали на пришлых и холопы, и домашние. Притом Фёдор приметил пару ребятишек, которые накануне резвились с ним на гуляниях. Нынче же ребятня воротила свой взгляд и пряталась за юбки нянек, а сами няньки и не знали, куда податься.

Тем не менее Василий Андреевич вышел поприветствовать Алексея. Они обнялись, и Басманов обрушил ручищу свою на плечо князя.

– Знаком с сыном моим, Фёдором? – спросил опричник, махнув рукой на сына.

Молодой Басманов отдал почтительный поклон, глядя на князя Сицкого. Тот в ответ кивнул, всё ещё не зная, с чем пришли царские слуги.

– Мы с дороги, – молвил Басман-отец, принявшись искать взглядом трапезную.

Василий Андреич уж совладал с собою и провёл гостей ко столу да велел накрывать.

– С чем же нынче вы в столице? – спросил Сицкий.

– Государю нашему отчего-то решилось, мол, ехать надобно в Слободу. Прямо в дождь, воды по колено! – Басман проводил рассказ свой размашистыми жестами. – Это где видано? Я тащил свою кобылу едва ли не большую часть дороги!

Василий коротко усмехнулся, мотая головой.

– Сорваться мы-то сорвались с места, – продолжал Алексей. – Уж нынче нас послали, дабы проследить, чтобы переезд был сделан. Оставили ж все вещи, как было, всё и побросали. От, нынче мы с Федькой проследить должны, дабы ничего не потерялось.

– Лестно, – молвил Василий, – что вы наш двор за Кремль приняли.

Басмановы усмехнулись, а Сицкому и впрямь стало не по себе.

– И право! – ухмыльнулся Басман-отец, ударив рукой о стол, и то заставило князя вздрогнуть. – Ну отчего же, в самом-то деле, не зайти к вам в гости, Василий Андреевич?

– Да отчего же ране не сподобились вы радушием своим? – Сицкий старался не выдать злости, а боле всего страха перед опричниками.

Алексей поглядел на сына и пожал плечами.

– Понимаете, княже, – молвил Фёдор, блуждая взглядом по светлой зале, – не был ране я знаком с семьёю вашею. Не то что ныне.

– Не держите меня в дураках, – твёрдо произнёс Сицкий.

– Варьку кличь свою, погляжу хоть, – молвил Басман-отец, резко переменившись в лице.

Князь замер, невольно сглотнув. Фёдор вздохнул, поджав губы, но бросил короткий взгляд на отца. Басман же будто и вовсе потерял терпение, поднявшись со своего места, и за ним следом же поднялся Сицкий, преграждая собой путь.

– Зови Варьку, али силой потащим, – просто молвил Басманов, глядя в глаза князя.

– Она помолвлена, – ответил Сицкий.

Басманов схватил князя за шиворот и впечатал его в стену.

– Слух отняло?! – рявкнул Алексей.

– Отче! – раздался девичий крик.

В дверях показалась Варя. Заслышав незнакомых, притаилась девица на лестнице, и всё внимала разговору, и боле ждать не могла.

– Иди наверх! – приказал ей отец.

– Да нет уж, – усмехнулся Басманов, отпуская князя, поглядывая на девицу.

Варя хмуро поглядела на Алексея, затем на Фёдора, сидевшего всё время чуть поодаль. По взгляду девицы было заметно, что она признала юношу.

– И за кого же просватана ты такая? – усмехнувшись, спросил Алексей, разглядывая Варвару.

Прежде чем ответить, она поглядела на отца и, признав короткий знак его, замотала головой и потупилась в пол.

– Ни за кого, сударь, – коротко молвила она.

Алексей обернулся на Фёдора.

– Ну и чудно, – улыбнулся молодой Басманов, хлопнув в ладоши.

– Ну и чудно, – повторил Алексей, положив руку на плечо Василия Сицкого.

Князь стиснул зубы, глядя на опричника.

– Осенью уж и играть можно, – молвил Алексей, похлопав по плечу Василия.

Сицкий тотчас же сбросил его руку.

– Не ищи вражды с нами, Вась, – напоследок молвил Алексей да кивнул Фёдору.

Юноша отдал низкий поклон, притом кланялся не князю, но его дочери. Варя отшагнула назад и не скрывала презрения на своём лице. Когда за опричниками затворилась дверь, Василий Сицкий обрушился руками на стол, чувствуя, как сердце его сжимается от боли.

* * *

Басмановы воротились в Слободу ещё засветло, обогнав все гружёные телеги, запряжённые водовозными клячами. Нынче путь занял много меньше времени – дороги прибились, и двое всадников всяко быстрее преодолели путь. Спешившись в Слободе, Басмановы отдали поводья конюшим.

– Чёрт возьми, я сейчас прям здесь рухну, – потянулся Алексей.

– А на тебя поглядеть, так в плуг заместо быка запрячь можно, – усмехнулся Фёдор.

Басман-отец усмехнулся, толкнув локтем своего сына, да юноша успел увернуться. Алексей широко зевнул, проводя по своему лицу рукой.

– Я к себе. Ежели повстречаешь Глашку, пошли её ко мне. Али эту, рыжую, как её? – спросил Алексей, щёлкая пальцами.

Фёдор посмотрел на отца, силясь припомнить, о какой бабе на сей раз идёт речь. Басман-отец отмахнулся и, бормоча что-то себе под нос, пошёл восвояси.

* * *

Князь Вяземский пожаловал к царской палате, ожидая застать государя ещё до того, как весь двор проснётся, но рынды тотчас же омрачили его настрой.

– Великий князь ещё не принимает, – молвил один из рынд.

Стража не преграждала путь князю, и Вяземский сам воочию мог увидеть пустующий трон. Тяжело вздохнув, Афанасий тряхнул плечами.

– Я обожду, – молвил он, ссутулившись, скрестив руки на груди и прислонившись к стене.

В ожидании князь провёл не столь уж и много времени, но ведь ясное дело, как тягостно бывает ожидание. Вяземский постоянно поглядывал на коридор, стоило ему заслышать вдалеке шаги, и всякий раз то были холопы али кто из братии опять задремал в коридоре, не добравшись до своих покоев, и нынче с похмела брели кто куда. Наконец князь заслышал ровную величественную поступь. Он тотчас же отстранился от стены и склонился в поклоне. Всякое оживление на лице опричника исчезло.

– Уже не спишь, Афонь? – спросил Иоанн, протягивая царский перстень.

Вяземский покорно припал к нему.

– Али вовсе не ложился? – добавил царь.

Афанасий медлил с ответом, ибо подле Иоанна безмолвной тенью шёл юный Басманов. Фёдор поприветствовал Вяземского коротким кивком. Ответный жест Афанасия был ещё холоднее. Царь зашёл в залу и занял место на троне, подобрав подол своей шубы. Фёдор занял место позади трона.

– Так с чем же пожаловал ни свет ни заря? – спросил Иоанн.

– Всё наготове, – сухо доложил Афанасий. – Отплываем через три дня – то будет прилив.

Царь кивнул.

– Не подведите, черти, – вздохнул Иоанн, постукивая пальцами по подлокотнику.

Афанасий бросил короткий взор на юношу, точно вскользь. Затем отдал низкий поклон Иоанну и удалился.

– Великий государь? – спросил юноша, медленно обходя трон.

Иоанн подпёр лицо рукой боле с тем, чтобы сокрыть улыбку. Слышал владыка по голосу – нынче с просьбою обращается Фёдор и будет добиваться того лукавой кротостью своей.

– Неужто так провинился я на службе пред вами, раз в неведении всё держите меня? – произнёс юноша, заглядывая в глаза владыки.

Царь пожал плечами.

– Авось и провинился, – молвил Иоанн.

Фёдор остановился по правую руку царя.

– Ну, пущай плывут Вяземский с отцом твоим в Новгород Великий, – произнёс Иоанн вполголоса.

Глаза юноши расширились, и он тотчас же упал на колени подле государя.

– Великий добрый государь, ясный месяц мой, позволь отправиться с отцом! – взмолился Фёдор.

– Да на кой чёрт тебе сдался Новгород? – спросил Иоанн, не скрывая удивления на своём лице.

– Совсем малолеткою, – сокрушался юноша, – всё, что помню – так это запах там стоял, которого у нас нигде не сыщешь, и корабли могучие, и рыбину тогда батюшка мой купил боле меня ростом!

Иоанн беззлобно рассмеялся, помотав головою. Мягко он обхватил лицо юноши, чувствуя трепетную покорность ныне, боле всего во взгляде Фёдора.

– Нет уж, Федя, – молвил Иоанн, – ты мне нынче тут служить будешь, подле меня.

Фёдор тяжело вздохнул, сведя брови. Его плечи заметно опустились.

– Да и не за веселием едут, – продолжил царь. – А по службе, да притом не под личиною опричников. Должно им встретиться с изменниками.

– Тамошние купцы выучены латыни! – молвил Фёдор. – Меня ей Андрей выучил! Царе, позволь мне ехать с отцом!

– Забываешься, – холодно отрезал государь. – Тем паче что с Вяземским у вас вражда, и не пытайся лукавить.

– Да кто вам, светлый государь, эти наветы чёртовы нашёптывает? – Фёдор будто и впрямь подивился этим слухам. – Да хоть сами у Афони об том и спросите!

Иоанн рассмеялся, поведя головою да окидывая опричника взглядом с головы до ног.

– Давай, басманская ты шавка, побреши ещё, – царь взвёл рукой, как много раз приглашал Фёдора плясать на застольях, – я и погляжу, сколь вероломна жалкая твоя душонка. Али ты думал, что не внимаю я речам твоим подлым, покуда выпиваем мы? Покуда ты засиживаешься со мной, как с другом закадычным? Давай, пёс, отрекайся ото слов своих.

– Отчего же, мудрый государь, ты так жесток ко мне? – спросил Басманов, стойко снося речи такие. – Каюсь, государь. Премного каюсь. И ежели согрешил я пред тобой, так дай же искупить грех тяжкой службой.

– Не знаешь ты, о какой службе просишь, щенок безбородый, – молвил владыка. – Неча мне испытывать заносчивость твою дурную. Не по зубам тебе дельце, не по зубам.

– А ежели управлюсь? – упрямо вопрошал Фёдор.

Царь ухмыльнулся пылкому тому рвению.

«А ежели и впрямь управится?»

– Отрадно мне рвение твоё, – произнёс государь. – И много отрадней видеть его не в слове, но в деле.