Текст книги "Холодная гавань"

На мгновение ей показалось, что она заметила ненависть в темных глазах Маризы, и ей захотелось узнать, чем Анн-Мари могла заслужить такое чувство.

– Может быть, мне приготовить горячую ванну для мадемуазель? – предложила Мариза.

– Потом, девочка. – Она закрыла за горничной дверь и прислонилась к косяку, руки ее дрожали. Еще один барьер взят. Она взглянула на часы: полдень. Пришло время испытать судьбу с львицей в ее логове. Она разгладила юбку, открыла дверь и вышла.

Глава 11

Когда Женевьева вошла в комнату своей тетки, ей показалось, что она попала в другой мир. Одна стена комнаты была покрыта фресками, которые для Гортензии выполнил один известный китайский художник. Она была необычайна, прекрасна, с чудесной прорисовкой замысловатых деталей, зеленых деревьев и странных, незнакомых фигур и башен. Тяжелые занавеси из голубого шелка спадали вниз тяжелыми складками. Женевьева встала на колени в шезлонге у окна и выглянула в сад. Когда она была здесь в последний раз, сад пышно и красиво цвел в тепле раннего лета, плетистые розы вились вокруг статуи Венеры. Теперь цветов не было, но все остальное было на месте, в том числе ее любимый большой каменный фонтан с мальчиком верхом на дельфине в центре лужайки.

Генерал Земке сидел на скамейке у стены справа. У него были серебряные волосы, более седые, чем на фотографиях, его лицо было привлекательным лицом мужчины в расцвете сил. Тяжелый плащ с огромным меховым воротником был накинут на его плечи, он курил сигарету, вставленную в длинный мундштук. Казалось, он глубоко задумался, хотя каждую минуту потирал больную ногу, как будто пытаясь вернуть ей чувствительность.

– Что вам нужно?

Женевьева обернулась – и оказалась лицом к лицу с ней, совершенно не изменившейся со времени их последней встречи.

– Шанталь, вы напугали меня!

Улыбка на ее некрасивом лице осталась такой же ледяной.

– Что вам нужно? – повторила она.

– Видеть мою тетушку, конечно. По-моему, это совершенно естественно…

– Она отдыхает. Я не позволю вам беспокоить ее. Они называли ее «кувшинным рылом», она всегда была такой жесткой и несгибаемой, и никто ничего не мог с ней поделать.

Женевьева продолжила терпеливым тоном:

– Делайте, что должны, Шанталь. Осторожно спросите Гортензию, примет ли она меня. Если вы не сделаете этого, я войду сама.

– Только через мой труп.

– Уверена, что все будет в порядке. – Внезапно Женевьева потеряла терпение, нрав Анн-Мари вдруг одержал верх: – Не будьте такой упрямой, черт возьми.

От ее богохульства глаза Шанталь потемнели – она была очень религиозной.

– Вы знаете, что Бог накажет вас?

– Да, но и вас уже не будет!

Шанталь вышла, оставив дверь слегка приоткрытой. Когда Женевьева повернулась, она услышала голос, такой знакомый несмотря на прошедшие годы, что у нее вдруг пересохло во рту и сердце забилось быстрее.

– Если она так хочет видеть меня, значит, ей что-то действительно нужно. Пусти ее.

Когда Шанталь открыла перед ней дверь, Женевьева увидела Гортензию, сидящую в подушках и читающую газету. Проходя мимо Шанталь, она мило улыбнулась:

– Спасибо, дорогая Шанталь. – Но, оставшись одна в спальне, вдруг растерялась. «Что мне сказать? – думала она. – Что бы сказала Анн-Мари?» Она глубоко вздохнула и двинулась к кровати. – Почему ты не прогонишь ее? – спросила она, садясь на стул у камина и глядя на Гортензию. Она была так возбуждена, что с трудом подавляла в себе желание подойти ближе к тетушке. Сказать ей, что это она, Женевьева, что она вернулась после всех этих лет разлуки.

– С каких пор тебя это интересует? – послышался слабый голос из-за газеты. Когда газета опустилась, Женевьева испытала одно из самых сильных потрясений в жизни. Это была Гортензия, но бесконечно постаревшая со времени их последней встречи. – Дай мне сигарету, – бросила она.

Женевьева открыла сумочку, достала зажигалку и серебряный портсигар и бросила их на постель. – Это новый, – сказала Гортензия, открыв портсигар. – Очень красивый. – Она закурила «Житан».

Женевьева забрала портсигар и положила его в сумочку. Когда она протянула руку за зажигалкой, широкий шелковый рукав ее блузки, задравшись, обнажил руку выше локтя. Гортензия застыла на мгновение, но потом спокойно протянула ей зажигалку.

– В Париже было скучно, – сказала ей Женевьева.

– Я думаю. – Она глубоко затянулась. – Шанталь считает, что мне не следует курить. Если я прошу у нее пачку сигарет, она просто делает вид, что забыла.

– Избавься от нее.

Гортензия не ответила. Когда Женевьева в последний раз видела тетку, она выглядела не старше сорока, и так было всегда. А теперь, хотя прошло всего четыре года, она казалась старухой.

– Тебе что-то нужно от меня? – спросила Гортензия.

– Почему ты так решила?

– Мне так показалось. – Она выпустила еще одно облачко дыма и отдала сигарету Женевьеве. – Докури, чтобы не волновать Шанталь.

– Она все равно не поверит. Самая настоящая ищейка!

– Игра, в которую мы обе играем, – Гортензия пожала плечами. – Больше нам нечего делать.

– А что генерал Земке?

– Карл по-своему неплох. По крайней мере, он джентльмен, чего нельзя сказать об остальных там, внизу. Мразь, такие, как Райсшлингер. Они считают, что выведение породы – это что-то, имеющее отношение только к лошадям.

– А Прим? Что ты скажешь о нем?

– Насколько я знаю, он нес твои чемоданы. Он в тебя влюблен?

– Это я тебя хочу спросить. Ты эксперт в этих делах. Гортензия откинулась на подушки, вглядываясь в Женевьеву, ее глаза сузились.

– Я знаю одно: он настоящий мужчина. Он тот, за кого себя выдает.

– Это верно.

– Он не из тех, с кем можно играть. Я бы на твоем месте его избегала.

– Это совет или приказ?

– Ты никогда не прислушивалась к чужим советам, – бросила Гортензия. – Но и дурой я никогда тебя не считала. Ты знаешь, я обычно оказывалась права в такого рода делах.

Женевьева оказалась в сложной ситуации: Гортензия была тем человеком, который точно знал все, что происходит в этом доме, но она твердо решила не вмешивать ее в опасную игру, по крайней мере, не говорить ничего о себе. Ради ее же блага пусть Гортензия останется вне игры.

– Что, если я скажу, зачем приехала?

– Ты, возможно, солжешь.

– Швейцарский банкир влюблен в меня по уши!

– Любовь-то хоть настоящая, Анн-Мари?

– Ты не веришь ни одному моему слову, верно?

– Так лучше для нас обеих. Теперь скажи, что тебе на самом деле нужно, и дай мне еще сигарету. – Она дотянулась до сумочки Женевьевы, открыла ее, прежде чем та успела сказать хотя бы слово, и начала рыться в ней. Она вдруг затихла и вынула оттуда вальтер.

– Осторожно! – Женевьева потянулась за пистолетом, ее рукав снова задрался.

Гортензия бросила пистолет и с силой вцепилась в ее правое запястье, потянула на себя, так что Женевьева оказалась на коленях у ее кровати.

– Однажды, когда ты была маленькой девочкой восьми лет, ты как-то перешла вброд фонтан в нижнем саду, тот, где мальчик с трубой. Потом ты сказала мне, что хотела залезть на него и попить воды, которая выливалась у него изо рта. – Женевьева молча покачала головой. Гортензия еще крепче сжала ее руку. – Один из его бронзовых пальцев был сломан. Когда ты сползала вниз, сильно поранила об него руку. Потом здесь, именно в этой комнате, ты сидела у меня на коленях, крепко вцепившись в мою руку, пока доктор Моруа занимался тобой. Сколько швов он наложил? Пять?

– Нет! – Женевьева вырывалась изо всех сил. – Ты забыла! Это была Женевьева!

Гортензия провела пальцем по тонкому белому шраму на внутренней стороне правого предплечья.

– Я видела, как ты приехала, cherie, – сказала она. – Из окна. – Ее хватка ослабла, она погладила Женевьеву по волосам. – С того самого момента, как ты вышла из машины, с того момента. Неужели ты думала, что я не пойму? – В глазах Женевьевы стояли слезы. Она обняла Гортензию, обвив ее руками. Гортензия нежно поцеловала ее в лоб, на секунду прижала к себе, потом мягко сказала: – А теперь, cherie, правду.

Когда она окончила свое повествование, то поняла, что все еще стоит на коленях у кровати. Последовала долгая пауза, потом Гортензия похлопала ее по руке:

– Я думаю, теперь нам обеим не помешает рюмка коньяку. Там, в китайском шкафчике, в углу.

– А стоит ли? – спросила Женевьева. – Твое состояние…

– О чем ты? – удивленно хмыкнула Гортензия.

– Они сказали мне, что у тебя плохо с сердцем. Бригадир Мунро сказал, что у тебя проблемы со здоровьем.

– Что за чушь! По-твоему, я выгляжу больной? – Она почти рассердилась.

– Нет, – сказала Женевьева, – ты выглядишь прекрасно. Я принесу тебе выпить. – Она подошла к шкафчику и открыла его. Вот и еще одна ложь Мунро, чтобы заставить ее действовать в соответствии с его желаниями, а Крэйг Осборн помогал ему. Ее рука слегка дрожала, когда она наливала «Курвуазье» в хрустальную рюмку.

Гортензия выпила коньяк одним быстрым глотком и задумчиво посмотрела в нее.

– Бедный Карл…

– Почему ты так говоришь?

– Ты думаешь, что я теперь допущу, чтобы он прикасался ко мне, зная, что эти звери сделали с Анн-Мари? – Она поставила рюмку на столик у кровати. – Мы жили в состоянии войны, Анн-Мари и я. Она была эгоистична и совершенно безжалостна, когда дело касалось ее желаний, но она была моей племянницей, моей плотью и кровью. Де Вуанкур.

– И хорошо поработала в последние несколько месяцев.

– Да, ты права, и мы должны сделать все, чтобы ее усилия не пропали даром.

– Для этого я сюда и приехала. Гортензия щелкнула пальцами:

– Дай мне еще сигарету и скажи Шанталь, чтобы приготовила мне ванну. Я часок поваляюсь в ней и обо всем поразмышляю. Посмотрим, что можно сделать, чтобы отплатить этим джентльменам внизу. Ты погуляй, cherie. Приходи через час.

В Холодной гавани шел дождь. Крэйг зашел на кухню в поисках Джулии. Она сразу обратила внимание на его теплую полушинель.

– Вы уезжаете?

– На некоторое время. Погода в Кройдоне прояснилась. Я лечу туда с Мунро на «лизандре». – Он обнял ее рукой. – У вас все в порядке? Вы как будто не в себе.

Она с трудом улыбнулась:

– Я знаю, что забавляю вас моими картами таро, Крэйг, но у меня, правда, есть дар. Я чувствую. Я просто знаю, когда что-то не так, как должно быть.

– Объясните, – сказал он.

– Женевьева – ее сестра. Все гораздо сложнее, чем кажется. Я не думаю, что Мунро сказал нам всю правду, если это вообще правда.

И он внезапно поверил Джулии, потому что сердце его сжалось.

– Женевьева… – задумчиво произнес он, и его руки крепче сжали плечи Джулии.

– Да, Крэйг. Я боюсь.

– Не бойтесь. Я разберусь в этом. – Он улыбнулся. – У вас есть Мартин, он не оставит вас. Обговорите все с ним. Скажите ему, что я покопаюсь в этом деле, когда окажусь в Лондоне. – Он поцеловал ее в щеку. – Верьте мне. Вы знаете, каким дикарем я становлюсь, когда меня разозлят.

Крэйг сидел в самолете напротив Мунро. Бригадир достал бумаги из своего дипломата и углубился в них. Крэйг знал, что спрашивать в лоб бесполезно.

Он заметил:

– Теперь она уже на месте.

– Кто? – Мунро взглянул на него. – О чем вы?

– Женевьева. Сейчас она в замке Вуанкур.

– А, вот вы о чем, – кивнул Мунро. – Надо следить за тем, как там идут дела. Она не профессионал, нельзя это забывать.

– До сих пор вас это не очень-то волновало.

– Видите ли, дорогой мой, я не хотел испортить ей настроение, разве я не прав? Я не жду от нее слишком многого. Две трети всех агентов-женщин, которых мы задействовали, плохо кончили.

Он с невозмутимым видом вернулся к своим документам, и Крэйг задумался. Джулия была права. Что-то тут не так. Он попытался проанализировать шаг за шагом все факты и события. В центре всего, конечно, Анн-Мари. Если бы с ней ничего не случилось, если бы Мунро не было так важно лично увидеть ее… Крэйг вспомнил ту Анн-Мари, которую видел в последний раз, и вздрогнул. Несчастная девочка, в этой клетке в Хэмпстеде, и Баум, заботам которого ее поручили, не желающий даже подойти к ней поближе. Он напрягся на сиденье. Странно. Очень странно. Доктор, который боится подойти к своей собственной пациентке. Тут какая-то тайна.

Остаток полета прошел спокойно. Когда они шли через летное поле к лимузину, ожидавшему их в Кройдоне, он сказал, обращаясь к Мунро:

– Я нужен вам сегодня вечером, сэр?

– Нет, дорогой мой. Развлекайтесь, вы свободны.

– Попытаюсь, сэр. Может, попробую попасть в «Савой», – ответил Крэйг, открывая Мунро дверцу машины.

– Совещания всегда проходили в библиотеке, – рассказывала Гортензия. – Сейчас Прим использует ее как свой основной кабинет. Он даже спит там на походной кровати. У него есть еще маленький кабинет рядом с кабинетом Райсшлингера, но тот для каждодневной работы.

– Как это самоотверженно с его стороны, – усмехнулась Женевьева. – Я имею в виду походную кровать.

– Все важные документы всегда хранятся в сейфе в библиотеке.

– За портретом Елизаветы, одиннадцатой графини де Вуанкур?

– Ты помнишь?!

– Почему ты так уверена в том, что говоришь?

– Раньше или позже, cherie, каждый мужчина рассказывает мне все, эту привычку я всегда поощряла. Карл не исключение, уверяю тебя. Видишь ли, он не нацист, спаси его Господь. Он часто бывает не согласен с ними, поэтому, когда сердится, начинает болтать. Это помогает ему выпустить пар.

– Ты знаешь, что Роммель будет здесь послезавтра?

– Да. Чтобы обсудить систему прибрежной обороны – Атлантический вал.

– Ты ради этого здесь?

– Чтобы получить любую информацию.

– Значит, необходимо залезть в сейф, потому что все, на что стоит посмотреть, будет именно там.

– У кого ключ? У генерала?

– Нет. У Прима. Карлу никак не удается открыть его самому. Он всегда жалуется. Когда они появились здесь, то отобрали у меня ключ.

– Разве у тебя не было второго? – спросила Женевьева.

Гортензия кивнула головой.

– Они потребовали и его. Очень осторожные люди, эти немцы. Но… – Она выдвинула ящик тумбочки, стоявшей у кровати, взяла шкатулку и открыла крышку. Покопавшись среди валявшихся там в беспорядке украшений, вытащила ключ. – Этот я им не отдала. Можно сказать, запасной запасного.

– Великолепно, – сказала Женевьева.

– Это только начало. Если такие бумаги исчезнут, немедленно поднимется тревога.

– У меня есть фотоаппарат. – Женевьева достала портсигар, нажала на потайную кнопку, и крышка открылась. – Видишь?

– Искусная работа, – кивнула Гортензия. – Так, совещание будет во второй половине дня. Вечером они устраивают прием и бал, после которого Роммель вернется ночью в Париж. Это значит, что, если ты хочешь исследовать содержимое сейфа, ты должна это сделать во время бала.

– Но как?

– Я подумаю над этим, cherie. Положись на меня. – Гортензия похлопала ее по щеке. – Теперь оставь меня ненадолго. Мне нужно отдохнуть.

– Конечно. – Женевьева поцеловала ее и направилась к двери.

Когда она уже взялась за ручку, Гортензия вдруг сказала:

– И еще одно.

Женевьева повернулась:

– Да?

– С возвращением домой, моя дорогая! С возвращением!

Когда Женевьева вернулась в свою комнату, она почувствовала, как устала. В голове пульсировала боль, ее мутило. Она задернула шторы и легла на постель не раздеваясь. Значит, Мунро был с ней не слишком откровенен. В какой-то степени она могла принять его позицию, но Крэйг Осборн… Но зато она опять обрела Гортензию. За это, по крайней мере, она им благодарна.

Она проснулась, почувствовав, что Мариза осторожно трясет ее за плечо.

– Я подумала, может быть, ма-амзель захочет принять ванну перед обедом…

– Да, спасибо, – ответила Женевьева. – Мариза была явно смущена мягкостью ее тона, и Женевьева мгновенно поняла, что вышла из роли. – Давай поворачивайся, девочка! – резко бросила она.

– Да. – Мариза исчезла в ванной, и Женевьева услышала звук пущенной воды.

– Можешь распаковать вещи и прибери здесь, пока я принимаю ванну.

Она вошла, сбросила одежду на пол неопрятной кучей, как с пяти лет делала ее сестра, и погрузилась в воду. Она совсем не была уверена в Маризе, и ее волновало, готовила ли та для кого-нибудь отчеты об Анн-Мари Треванс. Девушка была красива тяжелой, спокойной красотой и явно не глупа. Она была очень вежлива и предупредительна, однако Женевьева не могла забыть тот ненавидящий взгляд ее глаз, которым она ее встретила.

Она наслаждалась горячей водой, но вдруг услышала робкий стук в дверь.

– Сейчас половина седьмого, ма-амзель. Обед сегодня в семь.

«Я опоздала. Я опоздала. Они подождут». – В какой-то момент ей захотелось отдохнуть от всех, остаться в своей комнате, изобразив усталость, но следовало принимать во внимание генерала. Чем скорее они встретятся, тем лучше.

Женевьева медленно выбралась из ванны, взяла шелковый халат, висевший за дверью, и возвратилась в спальню. Она села за туалетный столик, и Мариза сразу же начала расчесывать ей волосы. Женевьеву это всегда сильно возбуждало, но она заставила себя сидеть спокойно, как Анн-Мари.

– А что ма-амзель наденет сегодня вечером?

– Бог его знает. Я должна подумать. – Это было самое правильное решение, ведь комоды были до отказа набиты платьями на любой вкус. У сестры был собственный стиль, да и денег хватало, чтобы выдерживать его. В конце концов она скользнула в нечто шифоновое в приглушенных серых и голубых тонах, воздушное и элегантное. Туфли слегка жали, но ей придется привыкать к этому. Она взглянула на часы. Было пять минут восьмого. – Думаю, пора идти, – сказала она себе.

Мариза открыла дверь. Когда Женевьева вышла, то могла поклясться, что девчонка улыбалась сама себе.

На лестничной площадке она встретила Шанталь с подносом в руках.

– Что это? – требовательно спросила Женевьева.

– Графиня решила сегодня вечером ужинать в своей комнате. – Она, как всегда, была сердита. – Он там.

Женевьева открыла ей дверь. Гортензия сидела на одном из стульев со спинкой и подголовником у камина, одетая в великолепный китайский халат в черных и золотых тонах. Генерал Земке в роскошном мундире сидел рядом. Он выглядел весьма внушительно. Когда он повернулся и увидел Женевьеву, его лицо расплылось в приветливой улыбке, казалось, вполне искренней.

– Наконец-то, – сказала Гортензия. – Теперь, возможно, я получу немного покоя. Временами мне кажется, что я окружена одними дураками.

Земке поцеловал Женевьеве руку.

– Мы соскучились по вас.

– Ну же, убирайтесь отсюда, – нетерпеливо сказала Гортензия. Она кивком головы подозвала Шанталь с подносом. – Что у тебя здесь?

Земке улыбнулся:

– Главное достоинство всякого хорошего генерала состоит в умении вовремя ретироваться. Подозреваю, что сейчас как раз один из таких моментов. – Он открыл Женевьеве дверь, наклонил голову, и они вышли.

За обеденным столом сидели двадцать человек, в основном мужчины. Несколько женщин в вечерних платьях, которые выглядели как секретарши, да пара весьма хорошеньких девочек в мундирах с перекрещенными молниями на левом рукаве. Женский персонал службы связи из комнаты, где располагалась радиостанция. Рене предупредил о них Женевьеву. Он сказал, что они пользуются большой популярностью среди офицеров. Теперь, глядя на них, Женевьева легко поверила в это.

Макс Прим сидел напротив нее, она заметила Райсшлингера в дальнем конце стола с какими-то офицерами СС. Когда он посмотрел на нее, она прочла в них такую ненависть, что сразу вспомнила Джо Еджа. Она уже успела нажить себе врага здесь.

Двое официантов в белых перчатках обнесли гостей вином, и она вспомнила, что Анн-Мари терпеть не могла красное вино, зато способна была выпить много белого, гораздо больше, чем Женевьева. Она про себя отметила, что это «Санкер», гордость винных подвалов тетушки, которые теперь, должно быть, подверглись заметному опустошению.

Райсшлингер громко смеялся, перекрывая общий разговор. Выражение лиц его собеседников указывало на то, что его не слишком любят.

Земке наклонился к ней:

– Надеюсь, у графини завтра настроение будет получше.

– Вы знаете ее нрав не хуже меня.

– Послезавтра маршал Роммель собственной персоной посетит нас. Мы, естественно, устраиваем для него прием и бал, и, если у графини вдруг случится одна из ее мигреней… – Он пожал плечами. – Это было бы большой неудачей.

– Я понимаю, генерал. – Женевьева похлопала его по руке. – Я сделаю все, что смогу.

– Я бы не смог приказать ей быть там. Правда, – добавил он смущенно, – я бы не решился на это. Вас не было здесь в тот день, когда мы с Примом прибыли сюда… Бог мой, какие баррикады она воздвигала! Помните, Прим?

– Я мгновенно влюбился в нее, – сказал полковник.

– Со многими мужчинами это случалось, – заметила Женевьева.

Она почувствовала, что его улыбка так возбуждает ее, что она не в состоянии смотреть в его проницательные голубые глаза. Сердце билось слишком быстро, у нее было странное чувство, что он видит ее насквозь. Генерал снова заговорил:

– В тот день, когда мы приехали, вы были в деревне, насколько я помню. Ваша тетка забаррикадировала двери и долго не пускала нас. Когда мы наконец получили разрешение войти, то заметили на стенах несколько выгоревших квадратов.

– А вы пытались проникнуть в подвалы?

Он с видимым удовольствием расхохотался и до конца ужина был в отличном расположении духа. А на Женевьеве начало сказываться напряжение, связанное с необходимостью играть свою роль, и она почувствовала, что напряжение это усиливается.

– Кофе подадут в гостиную, – объявил Земке.

Возникло минутное замешательство, потом все поднялись, и она вдруг почувствовала руку Прима на своем плече.

– Можно вас на пару слов?

Ей следовало избегать его, по крайней мере пока, и она ответила:

– Может, немного позже, – и пошла к генералу.

– Дорогая, – сказал он. – Я должен представить вам вашего соотечественника, служащего в бригаде СС Шарлеманя. Он прибыл к нам лишь на сегодняшний вечер с патрулями.

Офицер поклонился ей. Она отметила его звание по нашивкам на рукаве и трехцветному шеврону в тот момент, когда он подносил ее руку к губам для поцелуя, как это умеют только французы. Это был блондин с голубыми глазами, внушительный, больше похожий на немца, чем любой из присутствующих. Он представлял невероятный контраст с Максом Примом, стоявшим в нескольких футах от нее.

– Я восхищен, мадам, – произнес он, и Женевьева отметила про себя, насколько идет ему мундир, и подумала, что сделали бы маки с этим французом в форме СС, если бы поймали его.

Земке провел ее через комнату, и они вышли через сводчатую дверь на террасу.

– Здесь лучше, – сказал он. – Свежий воздух. Сигарету?

Закуривая, Женевьева спросила:

– Вы беспокоились о совещании. Оно настолько важно?

– Сам Роммель, дорогая моя. Вы понимаете, как это серьезно?

– Есть еще кое-что, – заметила Женевьева. – Вы не согласны с ними, теперь не согласны. Дело ведь в этом?

– Вы слишком все усложняете, – сказал он. – Мы будем говорить об обороне, и я уже знаю, что думают остальные.

Это был именно тот разговор, который ей хотелось завести.

– И вы не согласны?

– Да.

– Но это лишь предварительное решение, не так ли?

– Да, но основные выводы не изменятся… Если фюрер не примет внезапно другого решения.

– Боже, как у него все просто, – небрежно произнесла она.

– Мы проиграем войну. Она дотронулась до его руки:

– На вашем месте я не говорила бы этого слишком громко.

Он держал ее за руку, опустив глаза, явно думая о чем-то своем. Она не дразнила его больше, и это удивляло ее саму. Но он был добр и несчастен, и он ей нравился, что плохо укладывалось в схему. Послышались чьи-то шаги, и она отпрянула в сторону.

– Прошу простить меня за беспокойство, господин генерал, – сказал Макс Прим, – но звонят из Парижа.

Генерал тяжело кивнул.

– Я подойду. – Он поцеловал ей руку: – Спокойной ночи, моя дорогая. – И ушел в гостиную.

Макс Прим стоял рядом.

– Фрейлейн, – произнес он сухо.

Она увидела влажный блеск его глаз и прочла в них кое-что еще. Странно, но это был гнев.