Текст книги "Последнее место, которое создал Бог"

Глава 12
Ад на земле

Мы провели трое суток в трюме старого парохода с задним гребным колесом, который ходил вверх по реке раз в неделю, останавливаясь у каждой деревни и подходя к самым маленьким причалам. Большинство вольных пассажиров из-за жары ехали на палубе и спали в подвесных койках. А нас охрана выпускала подышать воздухом только раз в день, обычно вечером, но, несмотря на это, два старика все-таки умерли.

Один из узников, маленький человек с лицом, похожим на пересушенную кожу, и преждевременно седыми волосами, уже отсидел семь месяцев в Мачадос в ожидании суда. Он нарисовал нам ужасающую картину сущего ада на земле, кладбища, где царил хлыст и люди умирали как мухи от плохого содержания и болезней.

Но для меня вполне хватало и настоящего. Это был ночной кошмар, нечто нереальное. Я нашел в трюме дальний темный угол, забился туда и просидел пару дней в каком-то оцепенении, не веря, что все происходит со мной на самом деле. Но, Бог тому свидетель, я никак не мог отгородиться от боли, мерзости и голода. Реальность проявлялась в каждой жестокой детали, и это Хэннах ввергнул меня сюда.

Мунро всячески старался поддержать меня, он терпеливо разговаривал со мной, даже когда я отказывался отвечать, снабжал меня сигаретами, пока не кончилась та пачка, которую я ему дал. В конце концов с чувством какого-то отвращения он оставил попытки разговорить меня и удалился, шаркая ногами, а я запомнил его последние слова:

– Извините, сеньор, но я вижу, что говорю с человеком, который уже мертв.

Его слова вернули меня к жизни. Вечером на третий день меня разбудил звук открываемого люка. Поднялась общая суматоха, каждый хотел первым оказаться на свежем воздухе. А заключенный, лежавший рядом со мной, все еще спал, тяжело привалившись головой к моему плечу. Я оттолкнул его, он медленно отвалился, но продолжал лежать.

Мунро пробился ко мне и опустился на колени. Осмотрев моего соседа, пожал плечами и поднялся на ноги:

– Он уже часа два или три как мертв.

Меня всего передернуло, будто смерть несчастного коснулась и меня тоже. Кто-то закричал, и охранник спустился вниз по трапу. Он небрежно осмотрел тело, а потом кивнул Мунро и мне:

– Вы, двое, поднимите его на палубу.

Мунро предложил:

– Я стану на колени, а вы положите мне его на плечи. Так будет проще всего.

Он опустился на колени, а я стоял охваченный ужасом, сама мысль о том, что мне надо прикоснуться к телу, внушала невыразимое отвращение.

Охранник с привычной для него жестокостью ударил меня дубинкой по лопаткам:

– Поворачивайся, мы что, целый день будем тут стоять?

Кое-как я взгромоздил тело на плечи Мунро и пошел за ним по трапу, звеня цепями о деревянные ступени. На палубе оставалось всего с полдюжины пассажиров, все они уютно устроились под тентом на носу, наслаждаясь легким дуновением бриза. Заключенные толпились на корме, а двое охранников, развалясь на крышке люка, курили и играли в карты.

Один из них посмотрел на нас, когда мы приблизились.

– Давайте его за борт, – приказал он. – Да бросьте подальше, чтобы он не попал под гребное колесо.

Я взял мертвеца за ноги, а Мунро за плечи. Мы раскачали его и перебросили через поручни. Послышался всплеск, ибисы поднялись вверх красной тучей, и воздух заколебался от взмахов их крыльев.

Мунро перекрестился, а я спросил:

– И ты еще веришь в Бога?

Он удивился:

– Но что Бог может здесь поделать, сеньор? Это все люди, и только люди.

– У меня есть друг, и я хотел бы, чтобы вы когда-нибудь встретились. Думаю, что вы сразу найдете общий язык.

У него оставалась еще одна сигарета. Он попросил огня у охранника, и мы отошли к поручням, чтобы вместе выкурить ее. Мунро хотел было присесть, а я сказал:

– Нет, давай постоим. Я уже достаточно навалялся.

Близко придвинувшись ко мне в полутьме, он вгляделся в мое лицо:

– Мне кажется, что вы снова стали самим собой, мой друг.

– Я тоже так думаю.

Мы стояли у поручней и глядели через реку на джунгли, темные на фоне вечернего неба и заходившего солнца, – картина необычно красивая. Кругом стояла тишина, даже птицы умолкли. Только мерные удары лопастей гребного колеса нарушали гармонию. Мунро отошел от меня и опустился на колени возле Рамиса, того самого человека, который провел некоторое время в Мачадос.

Вернувшись ко мне, он тихо заговорил:

– Как сказал Рамис, мы прибудем туда к утру. В двадцати милях отсюда свернем с Негро в приток. Эта река называется Секо и идет в самое сердце болот. Мачадос – что-то вроде острова в десяти милях от устья.

Я представил себе, что за мной уже закрываются ворота, и меня вдруг охватило опасное возбуждение.

– Ты умеешь плавать?

– В этом? – спросил он, поднимая руки.

Я растянул цепь, которая соединяла мои запястья, – два с половиной фута. И такая же на лодыжках.

– Достаточно, чтобы плыть по-собачьи. Мне кажется, я смог бы удержаться на плаву, пока не достигну берега.

– Вам этого никогда не сделать, мои друг, – ответил он. – Посмотрите-ка за корму.

Я перегнулся через поручни. В ночи краснели глаза аллигаторов. Там, внизу, они злобно мерцали, маленькие, как булавочные головки. Аллигаторы следовали за пароходом, как чайки в море, в ожидании отбросов.

– У меня такая же громадная жажда свободы, как и у вас, но самоубийство – совсем другое дело.

Мунро был прав. Такую попытку иначе, как самоубийством, не назовешь. К тому же мы упустили момент. Охранники убрали карты, построили нас в колонну и загнали обратно в трюм.

* * *

Спас меня Рамис, тем, что перерезал себе горло бритвой, которую предусмотрительно утаил и прятал от самого Манауса. Он умирал несколько минут, и было просто ужасно слышать, как он, хрипя, расстается с жизнью в этой полутьме.

Наш пароходик успел уже подняться на две или три мили по реке Секо. Смерть Рамиса произвела взрывной эффект на остальных узников. Один из них, совершенно потеряв самообладание и вопя, как женщина, прямо по телам других пытался пробиться к трапу.

Всех охватила паника, люди с проклятиями кидались из стороны в сторону, борясь друг с другом. Тут с треском открылся люк, и прогремел предупредительный выстрел вверх, и все замерли на месте. Охранник с пистолетом в руке спустился до середины трапа. Рамис валялся вниз лицом, и все сгрудились позади тела. Охранник спрыгнул вниз и перевернул его носком ноги. Зрелище было ужасно, горло зияло разрезом, а покойник все еще сжимал бритву в правой руке.

– Хорошо, – сказал охранник. – Давайте поднимем его наверх.

Я вышел вперед первым и взялся за тело, а Мунро, подчиняясь какой-то телепатической связи, оказался рядом. Он вынул бритву из сжатой руки, и я взвалил тело Рамиса ему на плечи.

Кровь хлестала страшно. Мои руки оказались в крови, кровь лилась мне на голову и на лицо, когда я за Мунро поднимался по трапу.

Река здесь достигала всего тридцати или сорока ярдов в ширину, и по обоим берегам тянулись болота, поросшие мангровыми деревьями. От воды в прохладном утреннем воздухе клубами поднимался туман. Даже теперь, в этот решительный момент, я не знал, что собираюсь делать. Оставалось только положиться на волю случая.

Мы как раз проплывали мимо несчастной деревушки в полдюжины хижин из плетня, стоявшей близко к берегу. Я увидел пару рыбачьих сетей, растянутых на шестах для просушки, и три каноэ, вытащенных на берег.

Это и послужило толчком. Я посмотрел на Мунро. Он кивнул. Как только деревушка скрылась в клубах тумана, мы прошли мимо охранников с нашей печальной кровавой ношей и приблизились к поручням.

– Давайте выкидывайте его, – приказал сержант, который был здесь старшим. – А потом вымойте палубу.

Он стоял у люка и курил. Второй охранник сидел рядом с карабином на коленях. Мы видели только их двоих, хотя знали, что где-то рядом есть и другие. Я взял Рамиса за лодыжки, а Мунро – за руки. Мы качнули его раз, потом другой. А на третий бросили прямо в сержанта и охранника, который сидел на люке. Я не стал ждать, что произойдет, а мгновенно бросился через поручни.

Как только вода сомкнулась над головой, я начал быстро работать руками и ногами, насколько позволяли мне цепи, стараясь не попасть под лопасти гребного колеса на корме. Работать ногами оказалось проще, и я вытянул руки вперед, чтобы избежать водоворота, и пароход миновал меня.

Должно пройти некоторое время, прежде чем охрана остановит пароход, что в нашу пользу, но солдаты уже начали стрелять. Пуля подняла фонтанчик воды в ярде передо мною. Я посмотрел назад через плечо и увидел Мунро немного позади, сержанта и трех охранников у поручней.

Все они стреляли одновременно, вдруг Мунро вскинул руки и скрылся под водой. Я сделал глубокий вдох, нырнул, стараясь уйти как можно дальше вперед. А когда вынырнул, то увидел, что нахожусь у первого ряда мангровых зарослей и что пароход уже скрылся в тумане.

Я схватился за корень, чтобы перевести дыхание, сплевывая гнилую, противную на вкус воду. Сильно воняло. Рядом скользнула змея, что напомнило мне о всех опасностях, которые подстерегают меня, если буду находиться в воде слишком долго. Но это было все-таки лучше, чем Мачадос.

Я снова погрузился в воду, выплыл на течение и позволил ему нести себя вперед. Теперь я уже мог рассмотреть крыши за деревьями, потому что туман здесь стелился достаточно низко над поверхностью воды.

Через некоторое время я добрался до берегового откоса, вылез из воды и упал ничком в грязь. С трудом выбравшись наверх, увидел старика, одетого только в изодранную рубаху. Он стоял на веранде одной из хижин и пристально наблюдал за мной.

Когда я достиг ближайшего каноэ и начал сталкивать его в воду, он издал некое подобие крика. Я понимал, что лишаю его или еще какого-то бедняка того, что обеспечивает их существование. Один Бог знает, на какую нищету я покусился, но такова жизнь. И, несмотря на свои цепи, я все же ухитрился забраться в утлое суденышко, взять в руки весло и выгрести на быстрое течение.

Я не думал, что они повернут пароход и пойдут вниз по течению, чтобы догнать меня, но что какой-то вид поиска будет предпринят, не сомневался. И когда они обнаружат, что похищено каноэ из деревни, то поймут, где меня искать.

Поэтому сейчас я старался уйти от них как можно дальше. Ну а что произойдет потом – дело случая. Но на берегах Негро есть множество прибрежных деревень, где люди изо дня в день ведут примитивную жизнь, не подозревая о таких признаках цивилизации, как полиция и правительство. И может быть, я найду там помощь и мне хоть немного повезет, чего уже давно не случалось.

* * *

Еще пара миль, и я достигну устья Секо. Меня беспокоило сильное бурное течение. Малейшая ошибка – и конец. Мне, скованному, продержаться на плаву в таких условиях достаточно долгое время – никакой надежды.

Я повернул каноэ к левому берегу, тянувшемуся всего в пятидесяти ярдах от меня. К тому же мне он почему-то показался более безопасным. Оставалось уже несколько ярдов до мангровых зарослей, когда меня занесло в водоворот.

Словно какая-то гигантская рука схватила каноэ, оно закачалось из стороны в сторону, и, чуть не вылетев за борт, я начал бешено грести, чтобы удержать равновесие, но тут же потерял весло. Каноэ дважды развернулось и потом опрокинулось вверх дном.

Я тут же почувствовал под ногами грунт, но слишком сильное течение не давало мне удержаться на месте. К счастью, тут ко мне подплыло перевернутое каноэ, и я смог схватиться руками за его дно.

Теперь стало немного полегче, меня наконец вынесло в тихую заводь среди мангровых деревьев, и каноэ ткнулось в берег.

Я поставил его на киль и оценил обстановку. До устья реки оставалось около четверти мили, и я не мог даже представить себе, как доберусь туда на каноэ при таком бурном течении без весла. И мне показалось наилучшим, а может быть, и единственным решением попытаться пробраться наискось, по воде, через мангровые заросли, так, чтобы выйти на Негро ниже устья реки Секо.

Я ухитрился снова забраться в каноэ и начал продвигаться вперед, хватаясь за нависающие над водой громадные корни деревьев, пока не попал в заросли бамбука. Здесь было совсем неплохо. Прямо как в Хенлее, на Темзе, в летний воскресный вечер. Не хватало только патефона и хорошеньких девушек. На какой-то момент мне даже показалось, что передо мной стоит Джоанна Мартин с зонтиком и смеется. Но это был недобрый смех. Будто бы оценивающий условия, в которых я оказался. Я глубоко вздохнул, собрал все силы и начал продвигаться вперед, отталкиваясь шестом.

Глава 13
Бальсеро

Это заняло четыре часа. Четыре часа настоящей агонии, мучений от москитов и всевозможных мух. Железные браслеты так натерли мне руки, что каждое движение с шестом требовало усилий воли.

Самая большая беда заключалась в том, что иногда я попадал в такие густые мангровые заросли, что ветки деревьев смыкались над головой и солнце исчезало. Боясь потерять правильное направление, я впадал в отчаяние. И еще бамбук – гигантские сплошные стены, пробиться через которые не представляло ни малейшей надежды. Каждый раз мне приходилось искать обходной путь или даже вообще пытаться менять общее направление.

Когда я снова увидел дневной свет, то, откровенно говоря, не поверил, что достиг цели. Все произошло скорее случайно, чем по моему расчету. Заросли мангровых деревьев как-то сразу стали реже, хотя мне казалось, они будут расступаться постепенно. И тут я услышал шум течения реки.

Я выплыл из зарослей и осторожно вышел на край Негро, где меня подхватило довольно спокойное течение и я мог видеть всю реку, ее ширина в этом месте достигала не менее нескольких сотен ярдов, хотя я в этом не уверен, потому что посередине русла тянулась цепочка островков разных размеров.

Больше всего теперь я нуждался в отдыхе. Если только возможно, я должен найти место, где мог бы хотя бы ненадолго прилечь и поспать в безопасности. В том состоянии, в котором находился сейчас, я не мог ничего делать.

Мне показалось, что один из островков на реке как раз такое подходящее место, и я направился на середину реки, используя шест как двустороннее весло. Я продвигался очень медленно и быстро разочаровался в своем решении. К этому времени у меня почти не осталось никаких сил, и каждое движение рук доставляло ужасные физические страдания.

И все-таки наконец мне помогло течение, и меня вынесло на полоску чистого белейшего песка. Ни на одном острове южных морей нельзя найти такого. Я вывалился из каноэ, упал в воду и полежал немного в его тени, но потом, чтобы не утонуть, поднялся на колени, вытащил лодку на песок... и снова упал ничком.

* * *

Сколько времени я здесь пролежал, не знаю. Может, час, а может, всего несколько минут. Вдруг поблизости послышались какие-то крики, то ли мне это приснилось, то ли показалось. Или я снова оказался в реке Секо после того, как прыгнул с парохода? Я открыл глаза и понял, что кричат дети.

В их криках, казалось, собрался воедино весь ужас мира. Такой ужас, что даже меня он вернул к жизни. Я неуверенно поднялся на ноги, а крики все не утихали.

Справа от меня находилась высокая песчаная дюна, я вскарабкался на нее и увидел двух детей, мальчика и девочку, которые сидели, съежившись, в тени, а на них надвигался аллигатор.

Они не могли отступать дальше, потому что позади была глубокая вода, и маленькая девочка беспомощно кричала. А мальчик лет восьми наступал на чудовище, тоже крича во весь голос. В жизни я не видал такой смелости.

Я кинулся вниз по откосу, совсем забыв про свои цепи, упал, растянувшись во весь рост, дважды перевернулся и плюхнулся в воду, что могло кончиться для меня плохо. Я не совсем понимал, что здесь происходит. Кто-то вопил во весь голос, кажется, я сам. Аллигатор оставил детей и бросился на меня, разинув пасть.

А я взял цепь, которая сковывала мои руки, и начал бить ею, словно цепом, по отвратительной морде, снова и снова, крича по-португальски детям, чтобы они немедленно уходили. Они побежали, а аллигатор быстро повернулся, ударил меня своим громадным хвостом и сбил с ног.

Я бешено пнул его ногой, но вдруг раздался выстрел, и на морде чудовища появилась рваная дыра. Рев, который он издал, не поддавался описанию. Тут же аллигатор кинулся в глубокую воду, оставляя за собой клубы крови.

Я немного полежал на спине в воде, потом перевернулся лицом вниз и встал на колени. На берегу стоял мускулистый темнокожий мужчина небольшого роста, в холщовой рубахе и набедренной повязке. Он мог бы сойти за индейца, если бы не волосы, явно европейского типа. Дети вцепились ему в ноги, горько рыдая.

На меня смотрело дуло винтовки типа "ли энфилд", которая когда-то давно была на вооружении английской армии. Я не представлял, что он собирается с ней делать, и меня мало интересовали его намерения. Я протянул вперед закованные в кандалы руки и засмеялся. Мне запомнилось это, как и то, что я все еще смеялся, теряя сознание.

* * *

Когда я пришел в себя, шел дождь и беззвездное небо отливало медью. Я лежал возле горевшего костра, на фоне неба силуэтом вырисовывалась крыша хижины, и откуда-то снизу слышался звук текущей воды.

Я попытался было сесть и обнаружил, что на мне ничего нет, кроме цепей, а все тело усыпано большими черными болотными пиявками.

Чья-то рука заставила меня снова лечь.

– Пожалуйста, лежите, сеньор.

Тот мужчина с острова сидел рядом со мной на корточках, раскуривая большую сигару. Когда ее конец зардел, он тронул им одну из пиявок, и она свернулась и отпала.

– Вы в порядке, сеньор?

– Убери их с меня, – промычал я, чувствуя, как у меня по телу бегут мурашки.

Он зажег другую сигару и вежливо дал ее мне, а сам продолжал свое занятие. За его спиной стояли дети и смотрели на нас, их лица освещались отблесками костра.

– Дети в порядке? – спросил я.

– Благодаря вам, сеньор. С детей просто нельзя спускать глаз, знаете ли. Я остановился на островке, чтобы починить рулевое весло, на какой-то момент отвернулся, и они тут же удрали.

Рулевое весло?Я нахмурился:

– А где я нахожусь?

– Вы на моем плоту, сеньор. Я Бартоломео да Коста, балъсеро.

* * *

Бальсеро – водные цыгане Бразилии, сплавляющие по Амазонке и Негро вместе со своими семьями бальзовые плоты, иногда до сотни футов длиной. Это самый дешевый способ перевозки грузов по реке. Две тысячи миль от джунглей Перу до самого Белема. Такое путешествие длилось до двух месяцев.

Неужели мне хоть чуть-чуть улыбнулась удача, которую я так долго ждал? Мы убрали последнюю пиявку, и это стало как бы сигналом для спокойной черноволосой женщины, вышедшей из хижины в накинутой на плечи старой пилотской куртке, защищавшей ее от вечерней прохлады. Она опустилась на корточки возле меня и подала эмалированную кружку обжигающе горячего черного кофе. Я никогда в жизни не пробовал ничего более вкусного. Она достала старое одеяло, укрыла меня и неожиданно схватила мою свободную руку и поцеловала ее, заливаясь слезами. Потом поднялась на ноги и убежала.

– Моя жена Нула, сеньор, – спокойно сказал Бартоломео. – Вы должны извинить ее, но дети, вы же понимаете? Она хотела поблагодарить вас, но не смогла найти слов.

Я не знал, что ответить. А она привела детей и подвинула их вперед:

– Мой сын Флавео и дочь Кристина, сеньор.

Дети закивали. Я протянул руку мальчику, снова забыв про цепи, поэтому так и не смог дотронуться до него.

– Сколько тебе лет?

– Семь, сеньор, – прошептал он в ответ.

Я обратился к Бартоломео:

– А вы знали, что, пока я не вмешался, он один пытался защитить свою сестру от аллигатора?

В первый раз за все время нашего знакомства на спокойном лице Бартоломео появились какие-то эмоции.

– Нет, сеньор. – Он положил руку на плечо сына. – Он мне ничего не говорил.

– Он отважный мальчик.

Бартоломео совсем растаял, притянул мальчика к себе, звучно расцеловал в обе щеки, потом поцеловал девочку и дал обоим по легкому шлепку.

– Ну, хватит. Идите помогите маме готовить еду. – Он встал на ноги. – А теперь, сеньор, давайте посмотрим ваши цепи.

Он пошел в хижину и вернулся снова со свертком под мышкой. Когда развернул его, то там оказался набор инструментов, на что я так сильно надеялся.

– На плоту приходится быть готовым ко всему.

– Вы уверены, что справитесь с этим?

– Вы убежали из Мачадос? – спросил он.

– Меня туда только везли. Прыгнул за борт, когда мы шли по Секо. Со мной был еще один человек, они его убили.

– Гиблое место. Хорошо, что вы убежали оттуда. Как они запирают эти штуки?

– Каким-то специальным ключом.

– Ну, тогда будет достаточно просто открыть их.

Однако на деле все оказалось хуже. Он провозился с замками на ногах почти час, но, видимо, чему-то научился, потому что ручные кандалы снял через двадцать минут. Запястья у меня кровоточили. Он облегчил мои страдания, чем-то смазав руки, и боль почти тут же прекратилась. Потом перевязал их полосками хлопчатобумажной материи.

– Жена постирала вашу одежду, – сказал он. – Сейчас почти все высохло, кроме кожаной куртки и сапог, что займет еще время. Но сначала мы поедим. Поговорить можно и потом.

Еда оказалась совсем простой. Рыба, приготовленная на нагретых плоских камнях, хлеб из корней кассавы и бананы. Но ничего более вкусного я не едал. И никогда еще у меня не было такого аппетита.

А потом я оделся. Нула принесла еще кофе и удалилась с детьми. Бартоломео предложил мне сигару, я откинулся на спину и погрузился в созерцание ночи.

Кругом царили мир и покой, жалобно кричали козодои, квакали древесные лягушки, вода тихо плескалась вокруг плота.

– А разве вам не нужно управлять им? – спросил я.

– На этом участке реки – нет. Здесь течение несет нас по глубокому месту, и нечего беспокоиться. А в других местах приходится все время стоять у рулевого весла.

– И вы всегда идете и ночью тоже?

Он покачал головой:

– Обычно мы возим зеленые бананы, но на сей раз нам повезло. У нас груз – сырой каучук. Если я доставлю его в Белем в назначенное время, то получу премию. Нула и я, мы сменяем друг друга и плывем ночью.

Я встал и посмотрел в полутьму.

– Вы счастливый человек. У вас такая хорошая жизнь.

Он ответил:

– Сеньор, я так многим вам обязан. А долги надо платить. Мы будем в Белеме через месяц. Оставайтесь с нами. Никто не будет вас здесь искать, даже если объявят розыск.

Это было соблазнительное предложение. Белем и, может быть, место на английском грузовом судне. Я мог бы даже уехать без билета, если ничего другого не найдется.

Но ведь оставался Хэннах, и если я уеду сейчас, буду чувствовать себя беглецом, в самом плохом смысле слова, всю свою жизнь.

– Когда вы прибудете в Форте-Франко?

– Если все пойдет по плану, то послезавтра на заре.

– Вот там я вас и оставлю. Мне надо попасть в Ландро, это пятьдесят миль вверх по Рио-дас-Мортес. Вы знаете это место?

– Слышал о нем. Для вас это так важно?

– Очень.

– Хорошо, – кивнул он. – Много лодок ходит вверх по реке, и я знаю там всех. Мы подождем в Форте-Франко, пока я не увижу, что вы отправляетесь в безопасности. Договорились?

Я пытался было протестовать, но он и слушать не захотел, пошел в хижину и вернулся с бутылкой, в которой оказался самый крепкий бренди, который я когда-либо пил в своей жизни. Мы выпили, и у меня чуть кожа не слезла с языка. Я хватал воздух, но последующий эффект от выпитого оказался как раз таким, как надо. Всю мою усталость как рукой сняло, и я будто стал на целых десять футов выше.

– Ваше дело в Ландро, сеньор, – спросил Бартоломео, наливая мне еще бренди в кружку. – Оно так важно?

– Мне надо увидеть одного человека.

– И убить его?

– В каком-то смысле, – ответил я. – Хочу заставить его сказать правду первый раз в жизни.

* * *

Я проспал, как дитя, целых четырнадцать часов и не оторвал головы от подушки до полудня следующего дня. Днем я помогал Бартоломео, несмотря на его протесты. На плоту всегда много работы. Веревки, которыми связаны громадные бальзовые бревна, ослабевают, что вполне естественно при таком долгом путешествии. Я даже попробовал отстоять смену у рулевого весла, хотя на таком спокойном участке реки этого вовсе не требовалось.

В ту ночь шел дождь, я сидел в хижине и играл с Бартоломео в карты при свете штормового фонаря. На удивление, он оказался блестящим игроком в вист – определенно гораздо лучше меня. Потом Бартоломео заступил на вахту, а я завернулся в одеяло и лежал в углу, куря одну из его сигар и думая о том, что мне предстоит.

Правда состояла в том, что я опять мог оказаться в дураках, так как я снова совал голову в петлю без всякой гарантии того, что добьюсь чего-нибудь, кроме быстрого возвращения в Мачадос, и уже теперь они позаботятся, чтобы я туда доехал.

Но я должен встретиться с Хэннахом лицом к лицу. Должен вынудить его признать свое предательство, независимо от того, что за сим последует. Я щелчком выбросил сигару в дождь, завернулся в одеяло и уснул.

* * *

Мы подошли к устью Мортес около четырех часов утра. Бартоломео причалил плот к левому берегу, и я помог привязать его к паре деревьев. А потом он спустил каноэ и отправился вниз по реке.

Я позавтракал с Нулой и детьми и начал с беспокойством ходить по плоту, ожидая дальнейших событий. Я почти достиг цели, вот в чем было дело. Мне не терпелось отправиться в путь и покончить со всем разом.

Бартоломео вернулся в семь, окликая нас с борта старой паровой самоходной баржи. Его каноэ шло позади на буксире. Баржа поравнялась с нами, и Бартоломео спрыгнул на плот. Из рубки баржи свесился худой, болезненного вида мужчина, с изможденным, раздраженным лицом человека, который постоянно испытывает боль. Такая желтизна выступает только после тяжелой желтухи.

– Ну что, Бартоломее, – крикнул он. – Если мы едем, так едем. Я спешу. Меня наверху реки ожидает груз.

– Это мой двоюродный брат, – представил его Бартоломео. – У него сердце из чистейшего золота.

– Давай поворачивайся, ублюдок! – крикнул его двоюродный брат.

– Если вы захотите говорить с ним, называйте его Сильвио. Он не будет задавать вам вопросов, если вы не захотите сами, и высадит вас в Ландро. Он мне кое-чем обязан.

Мы пожали друг другу руки.

– Примите мою благодарность.

– Да хранит вас Бог, мой друг.

Я перелез через поручни, и двое палубных матросов-индейцев оттолкнули баржу. Когда мы двинулись вперед, я вышел на корму и глянул назад, на плот. Бартоломео стоял и смотрел на меня, положив руку на плечо жены. Дети притулились рядом.

Он наклонился к ним и что-то сказал, и дети начали неистово махать мне руками. Я помахал в ответ, чувствуя необъяснимый подъем настроения. Потом мы вошли в устье реки Мортес, и они исчезли из виду.