Текст книги "Маги рынка. Секреты успешной торговли от топовых трейдеров"

Определение межбанковского валютного рынка

Межбанковский валютный рынок – это круглосуточный рынок, который буквально следует за солнцем по всему миру, перемещаясь из банковских центров в США в Австралию, на Дальний Восток, в Европу и, наконец, обратно в США. Рынок существует для удовлетворения потребности компаний в хеджировании рисков в мире быстро колеблющейся стоимости валют. Например, если японский производитель электроники ведет переговоры об экспортной продаже стереоаппаратуры в США с оплатой в долларах через шесть месяцев, он становится уязвимым в случае снижения курса доллара по отношению к иене в течение промежуточного периода.

Если производитель хочет обеспечить фиксированную цену в местной валюте (иенах), чтобы зафиксировать прибыль, он может застраховать себя, продав эквивалентную сумму долларов США на межбанковском рынке на предполагаемую дату платежа. Банки назначат производителю обменный курс на точную сумму на конкретную будущую дату.

Спекулянты торгуют на межбанковском валютном рынке, пытаясь извлечь прибыль из своих ожиданий относительно изменений обменных курсов. Например, спекулянт, ожидающий снижения курса британского фунта по отношению к доллару, просто продаст форвардные британские фунты. (Все сделки на межбанковском рынке деноминированы в долларах США.) Спекулянт, ожидающий снижения курса британского фунта по отношению к японской иене, купит определенную долларовую сумму японских иен и продаст эквивалентную долларовую сумму британских фунтов.

Майкл Маркус: Порча никогда не бьет дважды

Майкл Маркус начал свою карьеру в качестве аналитика товарных исследований в крупном брокерском доме. Почти компульсивное влечение к торговле заставило его отказаться от наемной работы и заняться трейдингом на полную ставку. После непродолжительной, почти комичной работы в качестве трейдера, он перешел в Commodities Corporation, которая нанимала профессиональных трейдеров для торговли собственными средствами компании. Маркус стал одним из самых успешных трейдеров корпорации. В течение нескольких лет его прибыль превышала совокупную прибыль всех остальных трейдеров. За десять лет он приумножил свой счет в невероятные 2500 раз!

Я впервые встретил Маркуса в тот день, когда пришел в Reynolds Securities в качестве аналитика по исследованиям фьючерсов. Маркус вышел на аналогичную должность в конкурирующей фирме, а я занял место, которое он только что освободил. В те первые годы наших карьер мы регулярно встречались. Хотя обычно я считал свой анализ более убедительным, когда мы расходились во мнениях, Маркус в конечном итоге оказывался прав относительно направления движения рынка. В конце концов он получил работу трейдера, стал очень успешным и переехал на Западное побережье.

Когда я задумывал эту книгу, Маркус был в списке моих кандидатов на интервью. Сначала он согласился, но его ответ не был твердым. Несколько недель спустя он отказался, поскольку стремление сохранить анонимность преобладало над его естественным желанием участвовать в деле, которое он считал привлекательным. (Маркус знал и уважал многих других трейдеров, с которыми я проводил интервью.) Я был очень разочарован, потому что Маркус – один из лучших трейдеров, которых я имел честь знать. К счастью, дополнительные уговоры нашего общего друга помогли ему передумать.

Прошло семь лет со дня нашей последней встречи до того, когда я встретился с Маркусом для этого интервью. Интервью проходило в доме Маркуса – комплексе из двух домов, расположенном на утесе с видом на частный пляж в Южной Калифорнии. Вы попадаете на территорию комплекса через массивные ворота («удивительные ворота», как сказал помощник, показавший мне дорогу), которые, вероятно, имели бы хорошие шансы выдержать атаку танковой дивизии.

При первом приветствии Маркус показался отстраненным, почти замкнутым. Эта тихая сторона его личности делает описание его недолгой попытки стать биржевым трейдером особенно поразительным. Однако он оживился, как только начал рассказывать о своем трейдерском опыте. Наша беседа была посвящена его ранним годам «американских горок», которые он считает самыми интересными в своей карьере.

Как вы впервые заинтересовались торговлей фьючерсами?

Я был в некотором роде ученым. В 1969 году я окончил Университет Джона Хопкинса, Phi Beta Kappa, став одним из лучших в своем классе. У меня была стипендия доктора философии по психологии в Университете Кларка, и я ожидал, что буду жить полноценной жизнью профессора. Через общего друга я познакомился с одним парнем по имени Джон, который утверждал, что может удваивать мои деньги каждые две недели, как по часам. Это звучало очень привлекательно (он смеется). Не думаю, что я тогда спросил Джона, как он может это сделать. Это была настолько привлекательная идея, что я не хотел портить ситуацию, выясняя слишком много деталей. Я боялся, что струшу.

Вы не были настроены скептически? Не слишком ли он был похож на продавца подержанных автомобилей?

Нет, я никогда ни во что не инвестировал и был очень наивным. Я нанял Джона, который был юниором в моей школе, чтобы он стал моим советником по торговле сырьевыми товарами за 30 долларов в неделю. Иногда я бесплатно добавлял картофельные чипсы и газировку. У него была теория, что на такой диете можно продержаться долго.

Это все, что вы ему платили? Разве не было никаких поощрений за прибыль вроде дополнительных картофельных чипсов, если он хорошо работал?

Нет.

Сколько денег вы выделили на торговлю?

Около 1000 долларов, которые я успел к тому моменту накопить.

Что случилось потом?

Моя первая поездка в брокерскую контору была крайне захватывающей. Я принарядился, надев свой единственный строгий костюм, и мы отправились в офис Reynolds Securities в Балтиморе. Это был просторный шикарный офис, наводивший на мысль о большом количестве денег. Повсюду было красное дерево и царил тихий благоговейный тон. Все это очень впечатляло.

В центре внимания была большая товарная доска в передней части офиса, такая, которая щелкала по старинке. Было очень интересно слышать «щелк, щелк, щелк». У них была галерея, с которой трейдеры могли наблюдать за доской, но она была так далеко, что нам пришлось использовать бинокль, чтобы увидеть цены. Это тоже было очень захватывающе – все равно, что смотреть скачки.

Впервые я понял, что ситуация может стать немного пугающей, когда по громкоговорителю прозвучал голос, рекомендовавший купить соевую муку. Я посмотрел на Джона, ожидая увидеть на его лице выражение уверенности. Вместо этого он уставился сам на меня и спросил: «Как вы думаете, нам действительно стоит это сделать?» (он смеется). Меня быстро осенило, что Джон вообще ничего не знает.

Помню, соевая мука торговалась довольно спокойно: 78.30, 78.40, 78.30, 78.40. Мы разместили заказ, а как только получили подтверждение, цены почти мистическим образом начали идти вниз. Как будто рынок понял, что я в деле, и воспринял это как сигнал к началу снижения. Наверное, у меня уже тогда были хорошие инстинкты, потому что я тут же сказал Джону: «Наши дела идут не очень хорошо, давай уйдем!» На этой сделке мы потеряли около 100 долларов.

Следующая сделка была по кукурузе, и произошло то же самое. Перед этим Джон спросил меня, стоит ли нам поучаствовать. Я ответил: «Да, давайте попробуем кукурузу». Результат оказался таким же, что и с соевой мукой.

Знали ли вы вообще что-нибудь о том, что делаете? Может, читали что-нибудь о товарах или трейдинге?

Ничего.

Вы хотя бы знали размеры контрактов?

Не знали.

Вы знали, сколько стоил один тик?

Да.

Очевидно, это было единственное, что вы знали.

Так и есть. Наша следующая сделка по пшенице тоже не сработала, после чего мы вернулись к кукурузе. На этот раз дело было лучше: нам понадобилось целых три дня, чтобы потерять деньги. Тогда мы оценивали успех по количеству дней, за которые их теряли.

Вы всегда выходили из игры после потери примерно 100 долларов?

Да, хотя в одной сделке я потерял почти 200 долларов. И еще я потерял около 500 долларов, когда Джону пришла в голову идея, которая должна была спасти положение. Мы покупали августовскую свиную грудинку и продавали февральскую, потому что спред был больше, чем транспортные расходы (общая стоимость доставки в августе, хранения и повторной доставки в феврале). Он сказал, что мы не можем проиграть на этой сделке.

Я довольно смутно понял идею, но согласился. Это был первый раз, когда мы решили пойти пообедать. Прежде мы были слишком заняты тщательным изучением доски, но на этот раз решили, что сделка «не может быть проиграна», поэтому можно спокойно уйти. К тому времени, когда мы вернулись, я был почти уничтожен. Я до сих пор помню то чувство шока, ужаса и недоверия.

Никогда не забуду образ Джона. Это был очень грузный парень в толстых непрозрачных очках, который подошел к доске котировок, стукнул по ней кулаком и закричал: «Неужели никто не хочет получить гарантированную прибыль?!» Позже я узнал, что августовская грудинка не поставлялась в счет февральского контракта. Логика сделки, которой мы руководствовались, была изначально ошибочной.

Занимался ли Джон трейдингом раньше?

Нет.

Так откуда же он взял эту историю об удвоении ваших денег каждые две недели?

Понятия не имею, но после этой сделки я был раздавлен. Я сказал Джону, что думаю, что знаю столько же, сколько и он – то есть ничего, – и поэтому должен его уволить. Больше никаких картофельных чипсов и диетической газировки. Его ответ я тоже никогда не забуду. Он сказал: «Вы совершаете самую большую ошибку в своей жизни!» Я спросил его, что он собирается делать. Он ответил: «Я поеду на Бермуды мыть посуду, чтобы сделать торговую ставку. Потом я стану миллионером и уйду на пенсию». Меня позабавило, что он не сказал: «Я поеду на Бермуды и устроюсь на работу, чтобы сделать торговую ставку». Он был очень конкретен: он собирался мыть посуду, чтобы получить свою трейдинговую ставку.

Что в итоге случилось с Джоном?

По сей день я понятия не имею. Возможно, он живет на Бермудах, как миллионер, потому что тщательно мыл посуду.

После этого мне удалось раздобыть еще 500 долларов и совершить несколько сделок с серебром. Я спустил и эту ставку. Мои первые восемь сделок – пять с Джоном и три самостоятельных – оказались проигрышными.

Приходила ли вам когда-нибудь в голову мысль, что трейдинг не для вас?

Нет. Я всегда хорошо учился в школе, так что решил: нужно просто как следует освоить это дело. Мой отец, умерший, когда мне было пятнадцать лет, оставил 3000 долларов по страховке жизни, и я решил их обналичить, несмотря на возражения матери.

Но я знал, что мне действительно нужно чему-то научиться, прежде чем снова начать торговать. Я прочитал книги Честера Келтнера о пшенице и соевых бобах, а также подписался на его рыночное письмо, в котором давались рекомендации по трейдингу. Я последовал первой рекомендации: покупать пшеницу, – и это сработало. Думаю, я заработал на этой сделке 4 цента за бушель (200 долларов). Это был мой первый и очень волнительный выигрыш.

Затем, между письмами, рынок снова упал до первоначальной цены моей покупки, поэтому я снова купил и снова получил прибыль, теперь самостоятельно. Я чувствовал, что у меня начинает развиваться чувство трейдинга. Даже в самом начале мне нравилось делать все самостоятельно. То, что произошло дальше, было большой удачей. Летом 1970 года я купил по рекомендации Келтнера три контракта по декабрьской кукурузе. Это было то самое лето, когда фитофтороз погубил урожай.

Это был ваш первый крупный выигрыш?

Да, эта сделка сочеталась с покупкой еще некоторого количества кукурузы, пшеницы и соевых бобов, частично по рекомендациям в письме, частично в опоре на собственную интуицию. К концу того славного лета я накопил 30 000 долларов, что для меня, выходца из семьи среднего класса, было огромной суммой. Я думал, это лучшее, что есть на свете.

Как вы решали, когда фиксировать прибыль?

Я получил часть прибыли на подъеме, а часть, – когда рынки начали падать, и в целом очень хорошо заработал.

Значит, инстинктивно вы уже тогда поступали правильно?

Да. Той осенью я поступил в аспирантуру в Вустере, штат Массачусетс, но обнаружил, что не хочу думать о своей диссертации. Вместо того чтобы ходить на занятия, я пробирался в вустерский офис Paine Webber, чтобы торговать.

Я отлично проводил время и зарабатывал какие-то деньги, но не очень много. Я сам был шокирован тем, что часто прогуливал занятия, поскольку в Университете Джонса Хопкинса был целеустремленным учеником. Я понял, что мне предначертано, и в декабре 1970 года бросил школу, переехав на некоторое время в Нью-Йорк. Отвечая на вопрос, чем я занимаюсь, я довольно самоуверенно отвечал, что я спекулянт. Это звучало хорошо.

Весной 1971 года торговля зерном снова стала привлекательным предприятием. Тогда была распространена теория, что фитофтороз пережил зиму и собирается снова атаковать урожай кукурузы. Я решил, что на этот раз действительно буду к этому готов.

Это была теория Келтнера или просто рыночный слух?

Думаю, Келтнер тоже в это верил. Я занял у матери 20 000 долларов, добавил их к своим 30 000 и поставил все на болезнь зерна. Я купил максимально возможное количество контрактов на кукурузу и пшеницу с маржой в 50 000 долларов. Поначалу рынки оставались стабильными, потому что страха перед эпидемией было достаточно, чтобы поддерживать цены на высоком уровне. Я не зарабатывал, но и не терял. Затем однажды – и я никогда этого не забуду – в Wall Street Journal вышла статья с заголовком «На торговой площадке Чикаго больше болезней, чем на кукурузных полях Среднего Запада» (смеется). Рынок кукурузы открылся резким снижением и довольно быстро упал до нижнего предела.

(На многих фьючерсных рынках максимальное дневное изменение цены ограничено определенным лимитом. Лимит вниз относится к снижению этой величины, а лимит вверх – к эквивалентному росту. Если равновесная цена, которая могла бы возникнуть в результате взаимодействия свободных рыночных сил, лежит ниже минимального лимита, рынок фиксирует предельное падение, и торговля практически прекращается. Причина в том, что в этом случае будет много продавцов, но практически не будет желающих купить по предельной цене.)

Вы наблюдали, как обваливается рынок?

Да, я был в брокерской конторе, наблюдал за табло, на котором падали цены.

Думали ли вы о том, чтобы выйти из игры до того, как рынок закроется на нижнем лимите?

Я чувствовал, что должен выйти, но просто наблюдал. Я был буквально парализован и надеялся, что рынок развернется. Я продолжал наблюдать, а когда рынок достиг нижнего предела, уже не мог выйти. У меня была вся ночь, чтобы подумать об этом. У меня действительно не было выбора и денег, так что мне пришлось выйти из игры. На следующее утро, когда рынок открылся, я ликвидировал свою позицию.

На открытии рынок снова резко упал?

Не резко, всего на два цента.

Сколько вы потеряли на сделке к моменту ликвидации?

Я потерял свои 30 000 долларов плюс 12 000 из 20 000 долларов, которые мне одолжила мать. Это был важный урок: что может произойти, если ты ставишь на кон все свои деньги.

Что вы сделали потом?

Я был очень расстроен и решил, что мне нужно пойти работать. Поскольку в экономике в то время была рецессия, я подумал, что, скорее всего, не смогу найти по-настоящему хорошую работу и должен попытаться устроиться на более низкую должность, чем мог бы в другой ситуации. Я проходил собеседования на должности, для которых у меня была необычайно высокая квалификация, но не мог получить работу. В конце концов я понял, что не могу получить ее, потому что просто не хочу.

Одним из лучших предложений, которые я нашел, была вакансия аналитика по товарным исследованиям в компании Reynolds Securities. Я понял, что легко получил эту должность, потому что действительно ее хотел. Если вы стремитесь к тому, чего по-настоящему хотите, у вас гораздо больше шансов, потому что вы больше стараетесь.

На этой работе вы просто проводили исследования?

Верно, потому что аналитикам было строго запрещено торговать. Но я решил, что это меня не остановит. Я снова занял деньги у мамы, брата и подруги и открыл счет в другой фирме. Я разработал со своим брокером сложную систему кодов, чтобы люди в моем офисе не знали, что я нарушаю правила. Например, если я прозносил «вышло солнце», это означало одно, а если «погода пасмурная» – совсем другое.

Пока я пытался писать рыночные отчеты, постоянно выглядывал через стеклянную перегородку, чтобы посмотреть на цены на большом торговом табло в главном офисе. Когда я выигрывал, старался скрыть свою эйфорию, а когда проигрывал, мне приходилось следить за тем, чтобы это не было написано на моем лице. Я не думаю, что кто-то что-то заметил, но все это время я находился в маниакально-депрессивном состоянии. Я чувствовал себя измученным, потому что хотел свободно торговать, не прибегая к этой сложной игре.

В то время вы зарабатывали деньги или теряли?

Я терял. Это был все тот же старый цикл – занимать деньги и терять их.

Вы понимали, что делали тогда не так?

Хороший вопрос. По сути, у меня не было реального понимания принципов трейдинга. Я все делал неправильно. Пока в октябре 1971 года не встретил в моей брокерской конторе одного из тех, кому сегодня приписываю свой успех.

Кто это был?

Эд Сейкота. Он гений и великий трейдер, добившийся феноменального успеха. Когда я впервые встретил Эда, он недавно окончил Массачусетский технологический институт и разработал одну из первых компьютерных программ для тестирования и трейдинга. Я до сих пор не знаю, как Эд накопил столько знаний в столь раннем возрасте.

Эд сказал мне: «Я думаю, вам стоит здесь работать. Мы создаем исследовательскую группу, вы сможете торговать со своего собственного счета». Это звучало замечательно. Единственная проблема заключалась в том, что директор фирмы по исследованиям отказался взять меня на работу.

Почему?

Я не мог понять почему, ведь я хорошо знал профессию, у меня был опыт. Когда я прямо спросил его, он ответил: «Я не могу вас нанять, потому что вы уже слишком много знаете, а я хочу кого-нибудь обучить с нуля». Я сказал: «Послушайте, я сделаю все, что вы захотите», – и в конце концов убедил его взять меня.

Это было действительно здорово, потому что рядом был Эд, у которого я мог учиться, он был уже очень успешным трейдером. По сути, он следовал за трендом, используя классические принципы трейдинга. Он научил меня, как сокращать потери, и тому, как важно выигрывать.

Эд был отличным примером для подражания. Например, однажды он держал короткую позицию по серебру, когда рынок все продолжал падать – иногда по полпенни, иногда по пенни в день. Все остальные были настроены на повышение, считая. что серебро должно расти, ведь оно такое дешевое, но Эд оставался в короткой позиции. Он сказал: «Тренд нисходящий, и я буду держать короткую позицию, пока он не сменится». Я научился у него терпению в следовании тренду.

Пример Эда изменил вас как трейдера?

Да, но не сразу. Я продолжал проигрывать, даже когда Эд был рядом.

Помните ли вы, что в то время все еще делали неправильно?

Думаю, мне не хватало терпения дождаться четко определенной ситуации.

Думали ли вы о том, чтобы просто использовать Эда для собственной выгоды, ведь он был таким успешным?

Я просто не мог заставить себя сделать это.

Вы когда-нибудь думали о том, чтобы просто отказаться от трейдинга?

Иногда я думал, что, возможно, мне стоит прекратить торговлю, потому что было очень больно постоянно проигрывать. В «Скрипаче на крыше» есть сцена, где главный герой смотрит вверх и разговаривает с Богом. Я смотрел вверх и спрашивал: «Неужели я настолько глуп?», – и услышал ясный ответ: «Нет, ты не глуп. Просто продолжай в том же духе». Так я и сделал.

В то время я подружился с очень добрым, знающим и успешным брокером компании Shearson, наполовину вышедшим на пенсию. Его звали Амос Хостеттер. Ему нравились мои статьи, и мы часто общались. Амос подкрепил многое из того, чему меня научил Эд. Можно сказать, я получал одни и те же знания от двух человек.

Давали ли вы рекомендации фирме в то время?

Да.

И как они срабатывали?

Они были лучше, потому что я был более терпелив. У меня совсем не было денег и людей, которые могли бы мне их одолжить. Но у меня все еще была упрямая уверенность в том, что я смогу каким-то образом вернуться на правильный путь. Я зарабатывал всего 12 500 долларов в год, но мне удалось отложить 700 долларов. Поскольку этого не хватало для открытия счета, я открыл совместный счет с другом, который тоже внес 700 долларов.

Вы полностью руководили торговлей на этом совместном счете?

Да, мой друг ничего не знал о рынках. Это было в июле 1972 года, и в то время рынок находился под контролем цен. Это же предположительно касалось фьючерсного рынка.

Речь о никсоновском замораживании цен?

Да. Насколько я помню, теоретически цена на фанеру была заморожена на уровне 110 долларов за 1000 квадратных футов. Фанера была одним из рынков, которые я проанализировал для фирмы. Цена приблизилась к 110 долларам, и я выпустил «медвежий» информационный бюллетень, в котором писал, что, даже несмотря на ограниченные поставки, поскольку цены не могут подняться выше 110 долларов, нечего терять, открывая короткую позицию по этой цене.

Как правительство удерживало цены в установленных пределах? Что мешало спросу и предложению диктовать более высокие цены?

Повышение цен было запрещено законом.

Вы имеете в виду, что производители не могли брать за это больше?

Верно. Однако цена искусственно поддерживалась на низком уровне, хотя существует экономический принцип, согласно которому искусственно заниженная цена создает дефицит. Так возник дефицит фанеры, и, судя по всему, фьючерсный рынок также подчинялся этому правилу. Никто не был в этом уверен, потому что фьючерсы были своего рода серой зоной. Однажды, когда я смотрел на доску котировок, цена достигла 110 долларов. Затем она поднялась до 110,10 доллара, а затем – до 110,20. Другими словами, цена фьючерса торговалась на 20 центов выше установленного законом потолка. Я начал звонить разным людям, пытаясь узнать, что будет дальше, но никто, похоже, не знал.

Была ли фанера единственным рынком, превысившим установленный уровень цен?

Да. Так или иначе, ничего не произошло. Кажется, в тот день рынок закрылся где-то выше 110 долларов. На следующий день он открылся примерно на уровне 110,80. Я рассуждал следующим образом: если сегодня они разрешили торговать выше 110 долларов, то, возможно, разрешат торговать по любой цене. Поэтому я купил один контракт. В итоге фанера выросла до 200 долларов. После этого мне оставалось только пирамидировать позицию.

Это была ваша первая по-настоящему крупная сделка после того как вы разорились на рынке кукурузы?

Да.

Остался ли наличный рынок фанеры на уровне 110 долларов?

Фьючерсный рынок функционировал в качестве последней надежды для пользователей, которые не могли получить поставки в других местах.

По сути, это создало двухуровневый рынок – своего рода легальный черный рынок?

Да. Те, кто были заморожены, потому что у них не было давних отношений с производителями, могли получить свою фанеру по более высокой цене на фьючерсном рынке. Производители были в ярости от мысли, что им придется продавать по установленному законом потолку цен.

Почему производители просто не продавали фьючерсы и не осуществляли поставки по контракту, а не продавали на наличном рынке на уровне контроля цен?

Те, кто поумнее, учились этому, но это было время становления фьючерсной торговли фанерой. Большинство производителей не были достаточно искушенными. Некоторые из них, вероятно, не были уверены даже в законности этого. А если они думали, что это законно, их юристы могли сказать: «Возможно, кто-то может покупать фанеру по любой цене на фьючерсном рынке, но нам лучше не продавать и не поставлять ее выше установленного законом потолка». Было много вопросов.

Пыталось ли правительство когда-либо вмешиваться в работу фьючерсных рынков?

Не совсем, но я еще вернусь к этому. Всего за несколько месяцев торговли фанерой 700 долларов превратились в 12 000 долларов.

Это была единственная ваша сделка?

Да. Затем мне пришла в голову блестящая идея, что такая же ситуация с дефицитом должна произойти и с пиломатериалами. Я поставил все на одну сделку, как когда-то на кукурузу и пшеницу, ожидая, что древесина также пробьет ценовой потолок.

И как обстояли дела с пиломатериалами в это время?

Никак. Все просто наблюдали, как фанера подорожала с 110 до 200 долларов. Поскольку и фанера, и пиломатериалы были продуктами из дерева, а пиломатериалы также были в дефиците, я рассудил, что пиломатериалы могут сильно подорожать. Они должны были подорожать. Однако после того, как я купил пиломатериалы по цене около 130 долларов, правительство наконец осознало, что произошло с фанерой, и решило не допустить того же с пиломатериалами.

На следующий день после того, как я перешел на длинные позиции, какой-то чиновник выступил с заявлением о том, что они собираются приструнить спекулянтов на рынке пиломатериалов, которые пытаются поднять рынок, как это было с фанерой. На этом заявлении рынок пиломатериалов рухнул. Я упал до такой степени, что снова был близок к разорению. В течение следующих двух недель правительство продолжало выпускать заявления на эту тему. Рынок стабилизировался на уровне чуть выше того, где меня ждало бы разорение. У меня оставалось ровно столько денег, чтобы я просто мог сохранить свою позицию.

Когда вы купили, рынок был на уровне 130 долларов. Сколько это тогда было?

Около 117 долларов.

Таким образом, несмотря на то что масштабы падения были гораздо меньше роста цен, вы потеряли почти столько же, потому что у вас была гораздо большая позиция в пиломатериалах, чем в фанере?

Верно. В течение этих двух недель я постоянно находился на грани разорения. Это были худшие две недели за всю мою жизнь. Каждый день я приходил в офис, почти готовый сдаться.

Сдаться, чтобы прекратить боль или чтобы хоть что-то осталось?

И то и другое. Я был так расстроен, что не мог сдерживать дрожь в руках.

Как близко вы подошли к тому, чтобы снова оказаться в проигрыше?

Мои 12 000 долларов уменьшились до менее чем 4000 долларов.

Говорили ли вы себе: «Не могу поверить, что я снова это сделал»?

Да, и больше я никогда этого не делал. Это был последний раз, когда я поставил все на одну сделку.

Что в итоге произошло?

Мне удалось удержаться, и рынок в конце концов развернулся. Возник дефицит, а у правительства, похоже, не было желания останавливать рынок фьючерсов.

Что дало вам силу воли держаться – проницательность или смелость?

В основном отчаяние, хотя на графиках была точка опоры, которую рынок никак не мог взять. Поэтому я держался. В конце того года 700 долларов, которые я увеличил до более чем 12 000 долларов, а затем уменьшил до 4000 долларов, теперь стоили 24 000 долларов. После этого опыта я больше никогда не занимался овертрейдингом.

В следующем, 1973 году правительство начало отменять контроль над ценами. Поскольку он создавал многочисленные искусственные дефициты, после его отмены произошел огромный рост цен на многие товары. Подорожало практически все. На многих рынках цены удвоились, и я смог воспользоваться рычагом, который давала низкая фьючерсная маржа. Уроки, которые я получил от Сейкоты, о том, как оставаться на рынках с основными тенденциями, действительно окупились. В 1973 году мой счет вырос с 24 000 до 64 000 долларов.

В то время мы наблюдали нечто совершенно новое. Я помню те рынки. Даже после того, как цены поднялись всего на 10 % от их возможного роста, исторически это казалось очень серьезным изменением. Как вы поняли, что этот процесс может пойти гораздо дальше?

В то время я придерживался правых взглядов в экономике, и это соответствовало тому, что я был инфляционным алармистом. Теория о том, что злое правительство постоянно обесценивает валюту, давала прекрасную перспективу для торговли на инфляционных рынках середины 1970-х годов.

Это была правильная теория для правильного времени.

Верно. Рынки тогда были настолько благоприятны для торговли, что я мог совершать множество ошибок и все равно добиваться успеха.

Торгуя строго вдолгую?

Да. Все двигалось вверх. И хотя у меня все было очень хорошо, я все же совершил одну ужасную ошибку. Во время великого подъема рынка сои, который поднялся с 3,25 до почти 12 долларов, я импульсивно забрал свою прибыль и вышел из всех позиций.

Я пытался быть модным, вместо того чтобы следовать тренду. Эд Сейкота никогда бы не вышел из чего-либо, если тренд не менялся. Так что Эд был в деле, а я был в стороне и мучительно наблюдал, как соевые бобы двенадцать дней подряд росли в цене. Я был его соперником и каждый день приходил в офис, зная, что он в деле, а я нет. Я боялся идти на работу, потому что знал, что на соевые бобы снова будет объявлен лимит, и я не смогу войти в позицию.

Был ли этот опыт отсутствия на стремительно растущем рынке столь же тяжелым, как и реальная потеря денег?

Даже больше. Это было так мучительно, что однажды я почувствовал, что больше не могу этого выносить.

Это был худший момент в моей карьере трейдера.

Вы никогда не сдавались и в какой-то момент просто вернулись к соевым бобам?

Нет, я просто боялся проиграть.

Несмотря на эту ошибку, как вы говорили ранее, к концу года вы увеличили свой счет до 64 000 долларов. Что произошло дальше?

Примерно в это время мне периодически приходилось заходить на хлопковую биржу. У меня был прилив адреналина, когда я слышал вопли трейдеров. Казалось, это самое захватывающее место в мире. Но я выяснил, что мне нужно предъявить собственный капитал в размере 100 000 долларов, чтобы туда попасть. Так как у меня практически не было активов за пределами моего товарного счета, я не мог пройти отбор.

Я продолжал зарабатывать на рынках и через несколько месяцев преодолел отметку в 100 000 долларов. Примерно в это же время Эд Сейкота порекомендовал мне заняться длинными кофейными контрактами. Так я и сделал, но поставил близкий стоп на случай, если рынок пойдет вниз. Рынок пошел вниз, и я быстро вышел из игры. В это время Эд, будучи основным последователем тренда, не выставил стоп и в итоге оказался заперт на рынке с лимитным падением в течение нескольких дней подряд.

Каждый день Сейкота находился в убыточной позиции, в то время как я был вне рынка. Это была прямо противоположная ситуация по сравнению с торговлей соей, когда он был в выигрышной сделке, а я в минусе. Я радовался этому и ничего не мог с собой поделать. Я спросил себя: «Что это за место, где можно найти величайшую радость, когда кто-то другой облажался?» Именно в тот момент я понял, что то, чем я занимался, было слишком конкурентным. В итоге я решил стать биржевым трейдером на Нью-Йоркской хлопковой бирже.