Текст книги "Армия возмездия"

Глава пятая

Сколько времени длилась отчаянная совместная борьба с огнем, Фрост не мог сказать в точности. Возможно, полчаса, возможно – час. Или десять минут. На часы не смотрел никто.

Выхватив пожарный шланг у вконец изнемогавшего Тиммонса, Фрост понял, насколько могуч англичанин. Брандспойт, из которого била тугая, неудержимая струя, рвался вон из рук, и мгновение спустя наемник уже почувствовал, что не удержит его. К счастью, подлетевший молодой француз ухватил второй держак и разом облегчил командиру труд, пособил прицелиться прямиком в ревущее пламя.

Рушившиеся с подошедших вплотную транспортов потоки воды метили туда же. Все, кто находился на палубе “Ангела-Один” промокли до нитки, но внимания на подобные мелочи сейчас не обращали.

Дым начал оседать, редеть, растекаться над морскими просторами жидкой пеленой.

– Сэр!

Фрост узнал голос Тиммонса.

– Капитан уведомляет: пожар полностью потушен. Просит переключить помпы на откачивание воды. Иначе потонем, трюмы наполовину затоплены.

Кивнув англичанину, Фрост крикнул:

– Радист!

– Сэр?

Молодой человек, уже не столь бледный, сколь был еще недавно, поспешил на зов.

– Капитанам “Ангела-Два” и “Ангела-Три”: прекратить подачу воды, оставаться рядом еще с полчаса. На всякий случай. Вдруг откроется течь, или огонь опять полыхнет…

– Верно, сэр! – одобрил британец.

Шатаясь от пережитого напряжения, Фрост отступил к поручням фальшборта и повел взглядом вокруг. Увидел десятки таких же измученных, мокрых, перепачканных сажей людей. Увидел Марину. И Тиммонса увидел.

И белобрысого диверсанта узрел.

Парень уже вполне оправился от полученной трепки, и что-то в его глазах заставило Фроста выпрямиться, поджать губы, решительно – как ни в чем не бывало, спокойно – точно и не произошло ничего, двинуться вперед.

– Как тебя зовут? – спросил он молодого блондина преувеличенно ровным и хладнокровным голосом.

– Грюнвальд.

– Ты работаешь на Кастро? Или на Рамона? Или на Советы? А?

– Пошел ты на… – осклабился белобрысый. И рассмеялся Фросту прямо в физиономию.

– Отпустите-ка этого героя, – сказал Фрост солдатам, крепко державшим Грюнвальда за локти. Наемники – один из них был могучим африканцем, второй – то ли шведом, то ли датчанином, – повиновались и отступили. Правда, не слишком далеко.

Грюнвальд стоял с прежней нагловатой невозмутимостью. Ни единый мускул не дрогнул на его правильном – пожалуй, даже привлекательном, лице. Только глаза сверкали насмешливой, непреклонной ненавистью.

– Повторяю вопрос: на кого ты работаешь?

– Повторяю ответ: пошел ты на…

Фрост замахнулся правой рукой, потом сделал вид, словно хочет ухватить белобрысого за отворот куртки, но в итоге двинул его коленом в пах. Простой, хулиганский, отменно действенный удар.

Насмешливая ненависть разом потухла в распахнувшихся от невыносимой боли глазах. Левый кулак Фроста безо всякой пощады ударил сгибавшегося пополам Грюнвальда в удобно подставленный нос.

Кровь так и брызнула, смешиваясь с водой, покрывавшей палубу. Даже на фростовскую щеку отлетела изрядная капля. Правым кулаком наемник еще успел хватить падавшего солдата по скуле.

С минуту Грюнвальд лежал неподвижно, затем перекатился, выгнулся и начал понемногу подниматься. Носком ботинка Фрост ударил парня в подбородок, сдержав себя лишь настолько, чтобы разом не переломить мерзавцу шейные позвонки.

– Кто? Отвечай, гадина, покуда можешь! Кто… нанял… тебя?!

Немец упрямо подымался вновь, обезображенный почти до неузнаваемости. И упорно молчал.

– Я не приверженец пыток, – спокойно сказал Фрост и, развернувшись, грохнул каблуком в коленную чашечку Грюнвальда. – Но и миндальничать с подлюгами, которые швыряют пластиковую взрывчатку в ничего не подозревающих товарищей, тоже не собираюсь…

Бац!

Грюнвальд внезапно лишился обоих передних резцов.

– Не собираюсь также потакать предателям, убийцам, и большевистским холуям.

Фрост изобразил замах левой рукой, но ударил правой – в нижнее, самое уязвимое ребро.

– Я выдержу эту процедуру дольше, чем ты, – любезно сообщил он Грюнвальду, не без грусти рассматривая поврежденные кулаки. – На кого ты работаешь?

Прямой тычок в уже расквашенный нос диверсанта. Непроизвольный вскрик немца, у которого давно миновал первый приступ отваги, да и первый шок от полученных ударов прошел. Увечья начинали болеть не на шутку.

– Что, сволочь, драться можешь только ножом против безоружного? – ядовито осведомился Фрост. – Ох, и паскудна же ваша порода! Брр-р-р!

Сокрушительный пинок в голень – одно из наиболее чувствительных мест. И немедленный апперкот. И удар по уху открытой ладонью – наотмашь.

Грюнвальд шатнулся, засеменил в сторону, стукнулся о планшир, упал.

Фрост склонился над ним, ухватил обеими руками.

– Или ты заговоришь немедля, или я начну ломать тебе руки – сустав за суставом. От мизинца – до локтя. Понимаешь, тварь?!!

Наемник и не подозревал, что способен орать столь диким голосом. Но Грюнвальда надлежало испугать во что бы то ни стало, довести до панического, неконтролируемого состояния.

Ибо последнюю угрозу Фрост не смог бы исполнить ни за что на свете. Лупить мерзавца – лупил. Правда, без малейшего удовлетворения, скорее с чувством неподдельного стыда. Но пытать по-настоящему, всерьез, он предоставлял грюнвальдовским собратьям по коммунистическому культу. Или патологическим садистам, которых тоже на свете немало.

Только сам Фрост не относился ни к тем, ни к другим.

Следовало перепугать подонка всерьез.

И это получилось.

Еле шевеля измочаленными губами, немец выдавал нечто невразумительное.

– Кто?! – заревел Фрост, начиная отгибать Грюнвальду большой палец.

– Рамон… Шпионить… Пустить ко дну… Я буду… Буду говорить…

И Грюнвальд окончательно лишился чувств.

Разогнувшись, наемник отошел в сторону и, ни на кого не глядя, трясущимися руками зажег сигарету. Фрост ненавидел себя за то, что вытворял в продолжение последних десяти минут.

Но людей, подобных Грюнвальду, Фрост ненавидел еще сильнее.

Глава шестая

Все-таки, размышлял Фрост, восседая подле рулевой рубки и угрюмо разглядывая безбрежное море, воображение у профессиональных служак отсутствует почти полностью. Надо же было измыслить кодовые имена: Ангел-Один, Ангел-Два, Ангел-Три. Сам он окрестил бы корабли в честь колумбовских каравелл: “Нинья”, “Пинта”, “Санта-Мария”…

По правому борту закатывалось багровое солнце, и неторопливые пологие волны казались в его свете почти кровавыми. Задувал прохладный бриз, и наемник твердо решил улечься прямо на квартердеке, под открытым небом. Во-первых, можно будет дышать – в корабельных каютах, невзирая на распахнутые иллюминаторы, жара стояла нестерпимая. Во-вторых, там невыносимо разило гарью. В-третьих, допуская возможность повторной диверсии, капитан предпочитал оказаться там, откуда легче всего покинуть идущий ко дну корабль.

Грюнвальда, по единодушному требованию всех солдат, расстреляли и выкинули за борт. Это обстоятельство отнюдь не прибавляло Фросту хорошего настроения.

Наемник велел экипажу и бойцам учинить самый тщательный поиск скрытых взрывных устройств. Не обнаружилось ничего. Теперь Фрост мучительно размышлял: а пригодно ли к бою погруженное на корабли оружие? Учинять надлежащую проверку всем стволам – а их насчитывалось чуть менее двух с половиной тысяч, – было, разумеется, невозможно. Оставалось полагаться на удачу.

И на то, что кубинская разведка не всемогуща.

Наемник настолько измотался, что ему даже курить не хотелось. Хотелось бы лишь одного – очутиться в Лондоне, рядом с Элизабет. А потом – спокойно жить да поживать где-нибудь в тихом, провинциальном, уютном Йоркшире, среди зеленых лугов, просторных пастбищ, весело шепчущих листвою рощ…

Но для этого сначала требовалось получить сто тысяч долларов. Заработать их.

Во Вьетнаме он повидал всякое, и вытворял всякое, и с ним самим всякое вытворяли… Командовал отрядом снайперов; и группой диверсантов, проникших далеко в глубь северных территорий, руководил; и…

“Вызовите Фроста – он справится!”

И справлялся Фрост.

Но потом Фрост лишился глаза, и регулярная армия послала ему прощальный поцелуй: будь здоров, не поминай лихом.

И теперь вот он – профессиональный наемник, с огромным, по наемничьим понятиям, опытом работы. И плывет на чужом корабле, в чужую страну, свергать чужого – правда, мерзопакостного, – президента, ради чужой, по сути, женщины…

Сто тысяч долларов нужны им с Элизабет, и надобно отслужить за обещанную плату. Потом будет видно…

– Люди судачат внизу, – раздался над ухом Фроста задорный голос, – никак не могут командиром своим нахвалиться. Все твердят, какой ты храбрый да умный!

Опять Марина.

– Значит, у меня хорошие люди, – буркнул наемник.

– А любовница? – осведомилась Марина, присаживаясь рядом и обнимая Фроста. – Ведь тоже, пожалуй, не из худших?

– Разумеется, нет, – слабо улыбнулся капитан. – Только…

– Только – что?

– Сама видела, какой денек выдался. Прости, я сейчас больше всего на свете спать хочу…

– Вот я и поработаю дополнительным снотворным! Фрост обреченно вздохнул.

– Кстати, – продолжила молодая женщина, – ты успел обдумать следующий ход?

– Понятия не имею, каким он будет. Я шахматист, однако сеансов одновременной игры отродясь не давал. И не играл вслепую. Не способен…

Последние солнечные лучи заиграли на светло-оливковой коже Марины, озарили ее прелестное, словно точеное лицо, отразились в огромных зрачках. Приотворив нежные, пышущие жаром уста, женщина приблизила их к губам наемника.

– Хэнк… Милый…

Грохот раскатился над меркнущим океаном, и дикий вой разнесся ему вослед, заглушая все – и стук дизелей в корабельной утробе, и крики долетавших даже сюда, за десятки миль от побережья, чаек, и, разумеется, частое дыхание Марины.

– Господи помилуй!

В одно мгновение Фрост очутился на ногах.

– Идиот! Идиот! – повторял он себе, мчась во весь опор к ходовому мостику, где стоял капитан корабля, Педро Торрес, по прозвищу “Черныш”.

Тот уже спешил навстречу.

– Радио! – завопил наемник. – Связывайтесь по радио! Пускай доложат обстановку! Pronto, mucho pronto![1]1
  Живо, как можно живей! (искаж. исп.)


[Закрыть]

Из радиорубки понеслись лихорадочное завывание перебираемых частот и резкие статические разряды. На палубу горохом высыпали уже начинавшие было дремать солдаты.

Грянул новый далекий взрыв. Но, по-прежнему, над “Ангелом-Два” не виднелось ни единого огненного языка.

Фрост буквально вырвал микрофон из рук Черныша.

– Что у вас творится, черт возьми?

– Взрывы в машинном отделении! Все горит, но внутри! Кормовой отсек спасти невозможно!

– Скотство! – только и сказал Фрост. – Эй, – обратился он к Педро Торресу, – отсюда включаются корабельные громкоговорители?

– Si, como no![2]2
  Да, разумеется! (исп.)


[Закрыть]

– Нажми нужную кнопку, – велел Фрост. Педро повиновался незамедлительно.

– Внимание! Внимание всем! Говорит Фрост. “Фи, – подумал наемник, – прямо кинодешевка времен второй мировой… Сейчас начну проникновенное обращение к своему героическому экипажу…?”

– Тиммонс, где бы ты сейчас ни был, бегом на квартердек и собирай пожарную команду сызнова. Идем на выручку “Ангелу-Два”. С ними, похоже, сыграли такую же поганую шутку… Спустить спасательные шлюпки, на весла сажать лишь добровольцев. Шевелись, Тиммонс!

Фрост выключил микрофон и швырнул его на место.

– Разобьете, – предупредил Педро Торрес.

Наемник лишь рукой махнул.

– А ну, связывайся с “Ангелом-Три”! – крикнул он радисту, хотя парень сидел совсем рядом и отлично слышал бы даже шепот.

– Сию минуту, сэр… Говорите.

– Ангел-Три! Это Фрост. Ангел-Три!

– Ангел-Три слышит ясно и четко, сэр.

– Во всю прыть неситесь к Ангелу-Два! Заходите с правого борта!

– Уже спешим, капитан Фрост.

– Действовать в точности как утром. Понятно? – Да, сэр. Мы спускаем шлюпки – там положение похлеще, чем утреннее…

– Правильно делаете, спускайте! И живо!

– Слушаю, сэр.

– Конец связи, – устало произнес наемник.

Битва с огнем продлилась почти до самого утра. Тиммонс, Фрост и ведомая ими пожарная команда с ног падали, но продолжали бороться, спасая всех, кого еще возможно было спасти в аду, царившем под палубой “Ангела-Два”. Погибло сорок два человека.

Некоторые тела сумели опознать, некоторые опознанию не поддавались, некоторые навсегда пропали без вести, поглощенные пучиной, либо испепеленные дотла.

Перед рассветом все – и спасатели, и спасаемые, – поспешно разместились в шлюпках и принялись отваливать от кренившегося корабля, уже на две трети погрузившегося под воду и тонувшего прямо на глазах. Следовало отойти подальше, ибо водоворот, неизбежно возникающий на месте катастрофы, засасывает все, находящееся в страшных пределах его досягаемости.

Марина распорядилась немедленно обогреть всех, снятых с “Ангела-Два”, напоить горячим кофе, разместить поудобнее. Последний приказ было затруднительно исполнить. Уцелевшие суда оказались набиты битком. На обоих учинили новую, куда более тщательную, чем первая, проверку.

Перевернули все, вскрыли каждый ящик с оружием, даже патронные коробки, запаянные герметически, взрезали.

Никаких подозрительных признаков.

Ни грамма взрывчатки.

Царил полный штиль. Суда, разделяемые всего лишь сорока ярдами расстояния – по морским понятиям, стоящие вплотную, – словно застыли. В без четверти семь утра Фрост, продолжавший держаться на ногах только благодаря тонизирующим таблеткам – так называемым “пеп-пиллз”, – велел выстроить всех – и солдат, и моряков, – на палубах.

Потом обратился к обеим затаившим дыхание командам по громкоговорителю:

– На борту по-прежнему остается предатель. И, вероятнее всего, не один. Если сию секунду не развернуться и не лечь на обратный курс – будьте покойны: оба корабля добром не кончат. Мы не можем смотреть с подозрением на каждого, не можем подозревать диверсанта в товарище, с которым спим, обедаем и курим бок о бок. Это противоестественно. И мы ничего не выиграем этим – напротив, погубим дело в зародыше.

– Я только что держал военный совет с теми, кого просил собраться вчера. С теми из них, разумеется, кто выжил и остался хотя бы мало-мальски невредим. Принято совместное и единогласное решение. Прошу слушать очень и очень внимательно…

– Всех солдат разбивают на регулярные отделения по десять человек. Эти люди спят вместе, едят вместе, курят вместе, и вместе ходят в гальюн! В одиночку на кораблях не смеет передвигаться никто, за вычетом сеньориты Агилар-Гарсиа и меня самого. Любого, кого застанут уединившимся – преднамеренно, либо чисто случайно, – роли не играет, – я расстреляю немедленно. Собственными руками.

Фрост подождал, покуда утих недовольный ропот, и продолжил:

– Если мы откажемся от этого единственно разумного решения, ставьте крест на всей затее. И на обещанном вознаграждении тоже. А если кто-то намерен предложить лучшее, более удобное средство, способное обеспечить нам безопасность, пускай передаст предложение через любого корабельного капитана, или господина Тиммонса. Коль скоро идея и впрямь превзойдет мою собственную простотой и надежностью, приму безоговорочно.

– И еще…

Голос Фроста звучал низко и сипловато, будто наемник пьянствовал сутки напролет.

– Предлагаю предателю – ежели он уцелел и не сделался нечаянной жертвой собственных козней, – предлагаю предателю сдаться под честное мое слово. Ни малейшего ущерба ему не причинят. Гарантирую полную неприкосновенность. Человек этот будет взят под арест и высажен вон в ближайшем порту. Повторяю: неприкосновенность гарантируется…

Фрост помолчал.

– На размышление даю десять минут. Если за это время изменник не сдастся и впоследствии будет обнаружен, – или, того хуже, учинит новую диверсию, – гарантирую иное: человек этот примет смерть, которую и в кошмарном сне увидеть нельзя. Клянусь.

Отпустив кнопку мегафона, Фрост передал его Чернышу.

– Тиммонс, отпусти личный состав…

– Разойдись, – почти ленивым от усталости голосом проронил Тиммонс.

Фрост подошел к поручням, уставился на темнеющую линию горизонта, помедлил. Напрягся.

– Педро! Черныш!

– Да?

– Бинокль! И поскорее!

Торрес протянул капитану свой собственный “Цейсс”. Покрутив рубчатое колесико, Фрост навел фокус, пригляделся, негромко и злобно выругался.

– Что случилось? – тревожно спросила стоявшая бок о бок с наемником Марина.

– Прошу любить и жаловать, – сказал Фрост, передавая бинокль.

– Madre de Dios! – выдохнула молодая женщина. – Сколько их!

– Ровно десять, – угрюмо осклабился наемник. Флажки различаешь?

– Да…

– Канонерские лодки. Верней, тяжеловооруженные бронекатера, высланные Рамоном из Монте-Асуль. Комитет по встрече, так сказать.

Отобрав у Марины бинокль, Фрост опять вперил взгляд в морскую даль. На корме ближайшего катера полоскался красно-черный флаг, с вышитыми на нем звездой, серпом и молотом. Пресловутая эмблема большевистских диктатур.

Наемник обернулся к Чернышу Торресу:

– Гонки устраивать, разумеется, бесполезно?

Педро лишь рукой махнул:

– Эти бестии годятся даже для торпедной атаки. Они со спортивным автомобилем в быстроте поспорить могли бы!

Глубоко, тяжело, обреченно вздохнув, Генри Фрост уперся в поручни обоими локтями и начал следить, как далекие темные точки миг за мигом обретают очертания, вырастают в размерах, неумолимо близятся…

– Ну, что же, – выдавил он. – Расчехлить палубные орудия. Гранатометы к бою.

Наемник едва не прибавил: “И полный вперед!”

Но вовремя осекся.

Пожалуй, Фроста удержало шестое чувство.

Глава седьмая

Орудийный расчет собрали за считанные минуты. В помощь артиллеристам отрядили гранатометчиков, а кроме того, Фрост велел отборным стрелкам занять позиции на палубах “Ангела-Два” и “Ангела-Три”, чтобы донимать неприятеля снайперским огнем.

– Сколько остается Бремени? – осведомился наемник у Педро-Черныша?

– Три минуты, капитан Фрост. Четыре, в лучшем случае. Видите, как несутся?

– Вижу, – сказал Фрост. – Эй, Тиммонс!

– Да, сэр, – отозвался британец, едва не заставив командира подскочить. Фрост и не подозревал, что англичанин стоит прямо за спиной.

– Пробеги по судну, поскреби по всем сусекам, собери все, способное послужить боевому пловцу. Аквалангами, надеюсь, обзавелись?

– Разумеется!

– Сколько?

– С десяток…

– Десять аквалангов, десять армейских кинжалов, десять штурмовых винтовок и десять пластиковых пакетов, чтобы не промочить оружие под водой! Бегом, дружище!

– Кажется, понимаю, сэр! – осклабился Тиммонс, отдал честь и ринулся вниз по трапу.

– Новые корабли, сэр, – негромко сказал Черныш.

– Где?!

– Вон, глядите…

Ухватив бинокль. Генри Фрост обозрел нескончаемо длинный горизонт.

Верно.

По правому борту “Ангела-Три” можно было различить несущиеся катера.

– О, проклятье! – зарычал Фрост. И едва не швырнул неповинный цейссовский бинокль на доски ходового мостика.

– Отчего же “проклятье”? – осведомился Педро Торрес. – Как раз наоборот. Я сказал бы: хвала Всевышнему!

Фрост вопросительно уставился на Черныша.

– Тысяча против одного, сэр, – пояснил Торрес, – это мексиканская береговая охрана. Дайте-ка я сам посмотрю…

– Мы по-прежнему находимся в нейтральных водах? – спросил Фрост.

– Конечно, – отозвался Педро, прильнув к черным окулярам. – Я угадал, сэр. Мексиканцы. А причем тут нейтральные воды?

– Погоди…

Скатившись по металлическим ступенькам, наемник опрометью бросился к радиорубке. Влетел внутрь, ухватил молодого радиста за плечо.

– Эй!.. А как тебя, кстати, зовут, парень?

– Бессингтон.

– Прекрасно. Вызывай мексиканские военные катера, скажи, что здесь “Ангел-Два” и “Ангел-Три”, а второй транспорт пошел ко дну сегодня перед рассветом. О диверсии, само собой, умолчи. Скажи, откуда мы идем, только, разумеется, ни слова про солдат и оружие. Напомни ребятам, что вокруг – нейтральные воды.

Фрост вырвался из радиорубки и принялся отдавать распоряжения, странно противоречившие недавним приказам, произнесенным на ходовом мостике транспорта:

– Зачехлить пушку! Немедленно убрать с глаз долой все пулеметы! Стрелки, брысь отсюда!

Примерно то же самое он заорал в мегафон капитану “Ангела-Три”.

На предплечье Фроста мягко легла узкая ладонь Марины Агилар-Гарсиа.

– Хэнк, я не понимаю… Отчего не открывают огонь? Я имею в виду, люди Рамона?

– Боятся завязать стычку с мексиканцами. Неминуемо закончилось бы войной: Мексика хорошо относилась к твоему отцу, а Рамона любит, как собака палку.

– С мексиканцами?!

Вместо ответа Фрост вручил женщине цейссовский бинокль.

– Теперь понимаешь?

– Да…

– Стало быть, отойди, наблюдай и ни во что не вмешивайся. Это дело – исключительно по моей части.

– Сэр!

Фрост обернулся.

– Все подготовлено, – доложил Тиммонс, лихо и не без гордости отдавая наемнику честь.

– Как – уже?!

– Да, сэр.

– Ну и ну, – только и сказал Фрост. – Мозолей на пятках не натер? Носился же, наверное, как угорелый?

– Чуток побегал, – ухмыльнулся Тиммонс.

– Девять человек, имеющих опыт подводного плавания! Но только добровольцев. Быстро, дружище!

– У нас десять аквалангов, сэр!

– Естественно, – отозвался Фрост. – Но десятый доброволец обретается прямо перед тобою.

– Комми не решатся стрелять, пока рядом сшиваются мексиканцы. Мексиканцы не станут стрелять и подавно. Пока береговая охрана успокоится и отвалит, мы располагаем кой-каким временем. А потом – поглядим, кто кого.

– Понятно, сэр, – сказал Тиммонс.

– Боевые пловцы, строиться! – рявкнул он десять минут спустя.

– Прыгаем – и сразу ныряем, – коротко сообщил Фрост безмолвной шеренге наемников. – Движемся вместе, потом разбиваемся на две группы. Каждая берет на абордаж по одному катеру – крайний справа и слева.

– А почему не два центральных, сэр? – подал голос рыжеволосый симпатичный юноша, стоявший на правом фланге.

– Тогда они сумеют сосредоточить на нас весь огонь. А захватив боковые суда, мы сможем управляться с остальными по отдельности. Иначе монтеасулийцы, пытаясь потопить нас, поневоле примутся расстреливать собственные суда. Понял?

– Так точно!

– Вот и прекрасно. Возглавишь вторую группу. Это поощрение за инициативу, – осклабился Фрост. – И взыскание за разговоры в строю.

Добровольцы дружно рассмеялись.

Море было теплым – почти неприятно теплым, точно перегретая ванна. Хотелось расслабиться, закрыть глаза и задремать. Не спав уже почти двое суток, Фрост чувствовал себя отвратительно. Работая ластами, он почти не помогал себе движениями рук, тщательно следя, чтобы соленая вода, упаси Бог, не просочилась в пластиковый пакет. Штурмовые винтовки весьма чувствительны к обильному увлажнению.

Поравнявшись с кормою “Ангела-Один”, Фрост знаком велел остальным задержаться, и на мгновение высунул голову на поверхность. Быстро оглядел неровный строй монтеасулийских катеров, преграждавших транспортам дальнейший путь. Избрал для грядущей атаки ближайший к мексиканским канонеркам бронекатер, и другой, находившийся по правому борту “Ангела-Три”.

Опять нырнул.

Огибая форштевень второго транспорта, Фрост махнул рукой рыжеволосому парню, ткнул указательным пальцем в нужную сторону, поднял большой. Получил ответный знак.

Десятка разделилась на две группы и устремилась к намеченным жертвам.

Впереди замаячила туша коммунистического катера. Фрост расстегнул предохранительный ремешок ножа, ощупал сквозь пузырящийся пластик винтовку, собрался с духом, сосредоточился.

Умница Тиммонс, подумал наемник, обеспечил корабли аквалангами замкнутого цикла, похожими на устаревшие военные респираторы. Предательских пузырьков, способных издали выдать приближающегося диверсанта, на морской глади не появлялось.

Фрост сбросил наплечные лямки, сильно ударил обоими ластами. Акваланг покорно ушел в немеряную глубину, дабы навеки улечься на песчаном дне, а освободившийся от лишнего груза капитан буквально взвился над водой, ухватился рукой за перила низкобортного бронированного суденышка, еще раз помог себе ластами, подтянулся, выкатился на палубу, где никто ничего подобного не ждал и не подозревал.

Четверо остальных уже переваливались через поручни, полностью следуя тактике и приемам командира. “Хороший принцип: делай, как я!” – подумал Фрост и, скинув сделавшиеся помехой ласты, заорал:

– Usted esta rodeado рог mios soldados![3]3
  Вы окружены моими солдатами! (искаж. исп.)


[Закрыть]

И открыл огонь.

Коммунист, обладавший достаточным хладнокровием и проворством, успел развернуть в сторону атакующих кормовой пулемет, нажал на спуск, и повалился, почти перерезанный пополам длинной очередью Фроста. Но и один из наемников отлетел, убитый наповал двумя крупнокалиберными пулями.

– Шевелись! – взревел капитан, хватая ближайшего солдата за шиворот и толкая к освободившемуся грозному оружию.

Сам он опрометью помчался по сравнительно маленькой палубе бронированного катера, кося из М16А1 все, что двигалось в поле зрения. Двое членов экипажа выскочили из кубрика, опрокинулись, покатились. Кое-откуда зазвучала ответная пальба.

Заряды в магазине у Фроста иссякли, наемник остановился, лихорадочно пытаясь поставить на место новый рожок, но из-за ходового мостика вырвался автоматчик. Смуглое лицо торжествующе скалилось, глаза сверкали неукротимой яростью.

Склонность наслаждаться мгновением полного торжества, присущая латинской расе, погубила рамоновского бойца. Фрост попросту выпустил винтовку, выдернул висевший на поясе длинный узкий штык и, даже не перехватывая его за лезвие, метнул. Бросок хваткой за рукоять уступает обычному в надежности попадания, зато дальность увеличивает раза в полтора.

Фросту посчастливилось, он попал. И почти туда, куда метил.

Крутящийся в воздухе клинок обретает огромную кинетическую энергию и пробивную силу. Целясь в горло, наемник угодил неприятелю в грудную кость. Штык пронзил ее, глубоко погрузился в человеческое тело, убил автоматчика прежде, нежели тот успел отреагировать нажатием на гашетку.

Пять минут спустя на борту бронекатера не оставалось ни единого живого коммуниста. Молодой пулеметчик оказался настоящим кладом по части меткой стрельбы. Он занял исключительно удобную позицию на корме, где мог не опасаться нападения сзади, и кратчайшими очередями сбивал всякого, в ком признавал неприятеля.

Одного судна рамоновская армада, таким образом, уже лишилась. Фрост потерял в бою троих людей.

– Где же ты, рыжий? – проскрежетал наемник, начиная отстреливаться от соседнего катера, которому естественное замешательство экипажа и боязнь угодить в собственных товарищей до сих пор не дозволяли обрушить на коммандос огненный шквал.

И рыжий объявился. Он чуть ли не ракетой взвился из воды – в точности, как и сам Фрост, – очутился на палубе обреченного катера и немедля открыл ураганную стрельбу.

Но не в монтеасулийский экипаж.

А в своих же подчиненных, пытавшихся вскарабкаться на борт, и рушившихся назад, в зеленые, покрывавшиеся красной пеной воды.

– Сучий выбл!.. – начал было Фрост, но замолчал, яростно затолкал свежий рожок в штурмовую винтовку и начал безостановочно стрелять, метя в огненно-рыжую, мокрую башку.

– Весь огонь по этому скоту! – прокричал капитан ошеломленному пулеметчику, продолжая выпускать очереди по три заряда. – Чтобы я еще хоть раз, хоть кому-то поверил, не проверив четырежды?! Бей его!

Над морским простором раскатился глухой удар.

Стоявший поодаль и не могший немедленно вступить в битву монтеасулийский катер превратился в груду плавучего металлолома. И плавучесть начал терять на глазах.

Тиммонс!

Палубное орудие!

– Бей! – не своим голосом заорал наемник, бросаясь к носовому крупнокалиберному пулемету – как выяснилось, еще и спаренному: – Бей мерзавцев, я сейчас помогу!

Канониры Тиммонса хорошо знали свое дело.

А несколько мгновений спустя в дело вступило орудие “Ангела-Три”. Против двухсотпятимиллиметровых пушек оснащенные лишь крупнокалиберными пулеметами катера оказались почти беспомощны. То ли Черныш Торрес ошибался, и торпед на рамоновских судах не водилось, то ли не рисковали они производить торпедный залп в упор, ибо взрывная волна, распространяющаяся по воде, обладает убийственной силой и вполне способна погубить самого стреляющего.

Рыжеволосый предатель угадал намерение Фроста и добрался до крупнокалиберного пулемета первым. Оскалился. Наемник бросился на палубу плашмя – и внезапно увидел, как ненавистное, совсем еще мальчишеское лицо внезапно исчезло.

Вместе с прочими частями анатомии.

Гранатометчики, предусмотрительно отряженные в помощь канонирам, тоже не дремали. Противотанковая ракета LAWS угодила рыжему изменнику прямо в грудь…

Двухсотпятимиллиметровые орудия продолжали греметь.

А сноровки наемным бойцам, каждого из которых сеньорита Агилар-Гарсиа отбирала едва ли не лично, было не занимать стать.

Мексиканцы следили за побоищем совершенно спокойно, без малейших попыток вмешаться. Добравшись, наконец, до спаренного пулемета, Фрост поставил на место и закрепил свежую ленту, содержавшую не менее двухсот патронов.

И надавил обе гашетки, вплетая резкий, оглушительный рокот своего оружия в общую ураганную перестрелку.