Текст книги "Чтиво"

118

Пятая книга имела красный библиотечный переплет и золотое тиснение. Нарушая ритуал, Пфефферкорн сразу открыл последнюю страницу.

Хотелось огорчиться, но огорчение предполагает долю неожиданности, а он вполне четко представлял, что его ждет. В исправленной версии «Василия Набочки», выпущенной Западнозлабским народным издательством, имелась финальная песнь неизвестного авторства. Не дождавшись противоядия, царь умирает, и убитый горем царевич Василий, отрекшись от престола, передает царские земли народу. Он ведет жизнь простого человека – возделывает поля и пасет коз, обретая спасение в ручном труде, – и в конце концов находит упокоение под чахлым деревом на лугах Западной Злабии. Тяжеловесное, поспешное и неумелое творение. Худшая разновидность агитпропа. Надуманный сюжет, смутные образы, ходульные персонажи.

Пфефферкорн смеялся до слез.

119

За три дня до Рождества он совершил паломничество. Автобус высадил его на пыльном перекрестке поселка в тридцати милях южнее его деревни. Он сходил на рынок и на площадь. Полюбовался фресками. С гордостью отметил, что его колокол лучше местного.

Проверил, нет ли слежки.

В глубине bodega[32]32
  Винная лавка (исп.).


[Закрыть] отыскал таксофон.

Вставил карту.

Набрал номер.

Гудок.

Второй.

Когда-то они условились отвечать после четвертого звонка.

Третий.

– Алло?

Сердце ухнуло. Казалось, он втягивает воздух через соломинку.

– Алло, – повторила дочь.

Голос усталый. Тяжелый день? Хотелось ее утешить. Сказать: «Все будет хорошо. Давай я тебе помогу». Но он не мог этого сказать. И помочь не мог. Но только безмолвно молил ее не разъединяться. Не вешай трубку. Еще раз скажи «алло». Или молчи. Только не вешай трубку. Скажи что-нибудь. Скажи «вас не слышно». Скажи «перезвоните». Хоть что-нибудь скажи. Рассердись. Заори. Но говори.

Заплакал ребенок.

Она повесила трубку.

С минуту он не шевелился. Трубка оттягивала руку. Он осторожно вернул ее на место. Таксофон отдал карту. Он сунул ее в карман. И пошел ждать автобус.

120

Утром, когда он вернулся с рынка, его встретил брат Мануэль:

– К вам гость. Я попросил его обождать в ризнице.

Пфефферкорн отдал ему пакеты и прошел в церковь. Стукнул в дверь.

Встреча лицом к лицу.

– Привет, Янкель.

– Привет, Билл.

– Похоже, ты не очень удивлен.

– Теперь меня трудно удивить.

– Тебе идет борода, – сказал Билл. – Придает внушительности.

Пфефферкорн улыбнулся:

– Как ты?

– Для покойника неплохо. – Билл огляделся: – Ты хорошо устроился.

– Хочешь взглянуть?

– Не откажусь.

Прошли в сарайчик.

– Вполне отвечает моим запросам, – сказал Пфефферкорн. – Правда, очень не хватает швейцара.

– Зато есть священник.

– Верно.

Взгляд Билла задержался на книге в красном переплете, брошенной на койку:

– Кажется, я знаю, что это.

– Ознакомься.

Билл открыл последние страницы поэмы. Прочел финал и захлопнул книгу:

– Да уж, дерьмо.

Пфефферкорн кивнул.

– Сам-то что-нибудь пишешь?

– Нет, с этим я завязал.

– Жаль.

– Не жалей, – сказал Пфефферкорн. – Я не жалею.

– Ни капельки?

– Сказал все, что хотел.

– Очень уверенное заявление.

– Когда знаешь, не сомневаешься.

– Значит, быть посему.

Пфефферкорн кивнул.

– Снимаю шляпу, – сказал Билл. – Писатель, который умеет вовремя замолчать, – большая редкость.

Пфефферкорн улыбнулся.

– Карлотта шлет привет, – сказал Билл.

– Мой ей поклон.

– Просила сказать, что благодарна за письмо.

Пфефферкорн промолчал.

– Она не сказала, что в нем, но я понял, что ей оно очень важно.

Повисло молчание.

– Прости, – сказал Пфефферкорн.

– Все нормально.

– Я думал, ты умер. Прости.

– Что было, то прошло. – Билл кинул книгу на койку. – Прогуляемся?

– Охотно.

Пошли к океану. День выдался прохладный и пасмурный. Серые чайки закладывали круги, лишь слегка выделяясь на фоне серых облаков. Ободранные рыбацкие лодки лежали на песке, точно павшие солдаты. Ветер сеял солеными брызгами, ерошил волосы и заставлял шмыгать носом. Прошли с полмили. Зазвонил колокол, отбив девять полнозвучных ударов.

– Значит, вы опять вместе, – сказал Пфефферкорн. – Ты и Карлотта.

– И да и нет. Скорее говоря, нет. Этакая неопределенность.

– Что с тобой случилось? – спросил Пфефферкорн.

Билл пожал плечами:

– Сказал не то и не тому. Кто-то решил, что я стал ненадежен. Вслед за тем я оказался посреди Тихого океана. Барахтался пять с половиной часов. Крупно повезло, что какое-то судно меня подобрало. Жуткие солнечные ожоги. Долго не заживали.

– Чем ты их разозлил?

– Захотел написать книгу, – сказал Билл. – Настоящую.

– Да, Карлотта обмолвилась.

– Вот как.

– Говорила, ты работал над серьезным романом.

– Работал – слишком громко сказано. – Билл постучал себя по лбу: – Все еще тут.

– О чем книга?

– Ох, сразу не скажешь. О доверии. Дружбе. Любви. Творчестве. О непростых отношениях, давних и дорогих. Знаешь, сюжет еще не сложился.

– Сложится.

– Возможно. – Билл улыбнулся. – А может, и нет. Составная часть авантюры.

Только сейчас Пфефферкорн заметил, что Билл без бороды. Со студенческих времен он не видел его бритым.

– Тоже хорошо выглядишь, – сказал Пфефферкорн.

– Спасибо, Янкель.

Волны кидались им под ноги.

– Как вышло, что тебе не надо прятаться?

– Я долго прятался. Нашли. Они всегда находят.

– И?

– Наверное, им было неловко, что со мной так обошлись, и меня позвали обратно в команду. Даже бросили кость – пиши, что хочешь. Мол, начнем с чистого листа.

– Выгодная сделка.

– Есть закавыка.

– Следовало ожидать.

– Я должен доказать свою преданность.

Пфефферкон фыркнул:

– Логично. Как?

Чайки горласто спикировали на невидимую добычу.

– Уезжай из поселка, – сказал Билл.

Пфефферкорн странно улыбнулся:

– Что?

– Слушай меня. Ты должен уехать. Сегодня.

– С какой стати?

– И больше ей не звони.

Пфефферкорн замедлил шаг и повернулся к Биллу. Тот ухватил его за рукав и торопливо зашептал:

– Вот так они тебя нашли. На карте триангулировали все места, откуда ты звонил.

Пфефферкорн смотрел на него как на безумного.

– Никаких звонков, никаких книг, – шептал Билл. – Садись в автобус и уезжай. Ни с кем не общайся. Затаись, насколько удастся, а потом опять в автобус и все заново. – Он еще крепче вцепился в рукав. – Слышишь меня? Не завтра. Сегодня. Понимаешь? Ответь, чтоб я знал, что ты понял.

– Значит, приказали тебе.

– Я посмотрел расписание автобусов. Есть вечерний рейс. Сколько у тебя денег?

– Вот оно что. Назначили тебя.

– Ответь. Сколько денег?

Пфефферкорн восхищенно покачал головой:

– Невероятно.

– Замолчи и слушай.

– Фантастическая наглость… Невероятно.

– Послушай меня. Сосредоточься.

– Наверняка сказали об «оставленном хвосте».

– Ты не слушаешь.

– Хвост, который надо подчистить. Верно?

– Господи, Арт, какая разница? Не в том дело.

– Ну? И что ты ответил?

– Что я мог ответить? Сказал, все сделаю, и кинулся тебя предупредить. Ну давай, хоть на минуту соберись.

Пфефферкорн высвободился из его хватки, подбоченился и посмотрел на океан.

– Я не хочу уезжать, – сказал он. – Здесь мне нравится.

– Выбора нет.

– И потом, терпеть не могу автобус.

– Господи боже мой. Будь благоразумен.

– Давай сменим тему, хорошо?

– Сейчас не время…

– Я знаю, но говорить об этом не хочу. Понятно?

Билл вытаращился.

– Давай о чем-нибудь другом, – сказал Пфефферкорн.

Билл молчал.

– Вспомним старые деньки. – Пфефферкорн улыбнулся. – Было весело, да?

Билл не ответил.

– Пожалуйста, отзовись, – сказал Пфефферкорн.

Билл не сводил с него взгляда.

– Помнишь, я вел твою машину и нас тормознули? – спросил Пфефферкорн.

Лицо Билла чуть размякло.

– Ты помнишь?

– Не время вспоминать.

– Ответь, ты помнишь или нет?

Ветер стих, нахлынула тишина. Даже чайки смолкли.

– Если отвечу, ты меня выслушаешь? – спросил Билл.

– Просто ответь на вопрос.

Долгое молчание.

– Помню, – сказал Билл.

– Отлично. Превосходно. Ну и? Что было потом, помнишь?

– Как такое забудешь? Полгода от бардачка несло писсуаром.

– А помнишь историю с веслами на деревьях? О чем мы только думали?

– Черт его знает.

– Скорее всего, не думали вообще.

– Ты всегда думал, – сказал Билл. – Наверное, увидел в том какой-то символ.

– Я был вдрызг пьяный.

Билл широко улыбнулся. Пфефферкорн очень любил и всегда ждал эту улыбку. Сейчас в ней таилось отчаяние, но все равно он вновь почувствовал себя пупом земли. Не желая, чтобы она угасла, он задал новый вопрос:

– Что еще ты помнишь?

– Арт…

– Говори.

– Все помню.

– Правда?

– Конечно.

– Тогда рассказывай. Рассказывай все.

Шли вдоль берега. Рычал и плескался прибой. Колокол отбил десять ударов. Шли дальше. Плотный холодный песок сиял, словно танцпол. Колокол прозвонил одиннадцать раз. Память вела археологические раскопки, воссоздавая разрушенный облик прошлого. Песчаная коса уперлась в утес, нависший над океаном. Волны шарахались о камни, оставляя витые пенистые следы, похожие на лассо. Пфефферкорн и Билл привалились к источенной водой скале.

– Берлин, – сказал Пфефферкорн. – В два часа ночи ты вышел из комнаты.

– Раз ты говоришь…

– Хорош придуриваться.

– Ну помню, помню.

– Куда ты ходил?

– Встречался с девушкой, куда еще.

– Что за девушка?

– Мы познакомились в парижском поезде.

– Не помню никакой девушки.

– Ты дрых. Мы столкнулись у туалета. Поболтали и условились завтрашней ночью встретиться в парке возле дома ее тетки.

– Ничего не сказал, просто взял и смылся.

– Кончай, Арт. Что я должен был сказать?

– Боялся, что я разболтаю Карлотте?

– Мысль мелькнула.

– Неужели ты думал, я тебя продам?

– Говорю, мелькнула.

– Пусть я завидовал, но я же не сволочь.

– Я знал про твои чувства к ней.

– И что?

– Подумал, ты кинешься ее защищать.

– А как насчет моих чувств к тебе? – спросил Пфефферкорн.

Помолчали.

– Ты меня любил, – сказал Билл.

– То-то и оно, пропади ты пропадом, – сказал Пфефферкорн.

Помолчали.

– Прости. Надо было сказать.

– Да уж.

– Извини. Пожалуйста.

– Ладно, проехали, – сказал Пфефферкорн. – Карлотте признался?

Билл кивнул.

– Рассердилась?

– Слегка. Знаешь, у нас были не те отношения.

Пфефферкорн не стал уточнять, что значит «не те».

– Интересно, а что ты подумал насчет моего ночного ухода? – спросил Билл.

– Не знаю. Секретное задание.

Билл засмеялся:

– Вынужден огорчить.

Помолчали. Прилив поднимался.

– По телефону я слышал, как плачет ребенок, – сказал Пфефферкорн.

Билл кивнул.

– Мальчик, девочка?

– Мальчик, – сказал Билл. – Чарльз.

– Чарльз, – повторил Пфефферкорн.

– Они зовут его Чарли.

– Мне нравится.

Помешкав, из нагрудного кармана Билл достал маленькое фото.

Пфефферкорн разглядывал внука. На деда не особо похож. Конечно, дочь-то больше пошла в мать. Волосы темные, выбились из-под лыжной шапочки. Глаза голубые, но это ничего не значит. Дочь тоже родилась синеглазой, а потом стала кареокой красавицей. Все меняется.

– Он прелесть, – сказал Пфефферкорн.

Билл кивнул.

– Есть второе имя?

Билл опять помешкал.

– Артур.

Помолчали.

– Можно оставлю? – спросил Пфефферкорн.

– Да, это тебе.

– Спасибо.

Билл кивнул.

– Значит, ты ее видел?

– Нет, но наслышан.

– И как она?

– По-моему, справляется. Конечно, тоскует по тебе. Однако живет своей жизнью.

– Другого и не надо. Правда, я совсем не в восторге, что оставил ее с ним.

– Думаешь, найдется такой, кто приведет тебя в восторг?

– Вряд ли.

– Ну вот.

Пфефферкорн кивнул. Махнул снимком:

– Еще раз спасибо.

– Пожалуйста.

Пфефферкорн спрятал фото в карман.

– Ты хороший писатель, – сказал он. – И всегда был.

– Врать-то зачем?

– Я не вру. У тебя талант.

– Приятно слышать.

– Прими как комплимент.

– Ладно.

Помолчали.

– Вот чего я не пойму насчет этой сделки, – сказал Пфефферкорн. – Ты же вроде как умер?

Билл кивнул.

– И вдруг выпускаешь новую книгу?

– Под своим настоящим именем.

– Ну наконец-то! – рассмеялся Пфефферкорн.

– Удивлюсь, если продажа превысит дюжину экземпляров.

– Но ведь ты пишешь не ради тиража.

– Нет.

– И все же, зачем им это? – спросил Пфефферкорн. – Какая выгода?

– Возможно, это моя награда за тридцатилетнюю службу.

– Брось! Даже я знаю, что их это не колышет.

– Другого объяснения нет.

Пфефферкорн задумался.

– Все-таки лучше, чем золотые часы.

– И гораздо лучше, чем стать утопленником.

– Как сказать. Кто твой издатель?

Билл усмехнулся.

– Предположим, ты выполнишь… – сказал Пфефферкорн.

– Что выполню?

– Свою часть сделки.

– Кончай ты!

– Предположим. Как они узнают, что ты все исполнил?

– Узнают.

Пфефферкорн ждал ответа.

– Они наблюдают, – сказал Билл.

– И сейчас?

Билл кивнул.

– Откуда?

Билл повел рукой. Отовсюду.

– Значит, они точно так же узнают, что ты не выполнил приказ и я сбежал.

– Ну хоть попробуй.

– Зачем? Ведь они узнают. Пойдут по следу и рано или поздно поймают, даже если в землю зароюсь. А с тобой что будет?

Билл промолчал.

– О чем и речь, – сказал Пфефферкорн.

Долго молчали.

– Соглашайся, – сказал Пфефферкорн.

– На что?

– На сделку. Соглашайся.

– Не валяй дурака.

– Я бы согласился.

– Неправда.

– Откажешься – обоим конец.

– Не обязательно.

– Меня найдут. Сам же сказал. Они всегда находят.

– Не найдут, если меня послушаешься.

– Никаких звонков.

– Да.

– Никаких книг.

– Да.

Пфефферкорн покачал головой:

– Невозможно.

– Все очень просто. Не покупай телефонную карту. Не покупай книги.

– А я говорю, совсем не просто. Пока она там, это невозможно.

Билл промолчал.

– Не глупи, – сказал Пфефферкорн. – Если не ты, кто-нибудь другой.

Билл промолчал.

– Пришлют кого-то чужого. Не хочу.

Билл промолчал.

– Считай это моим условием. Может, чего и выйдет.

– Заткнись, а?

– Что важнее: чтобы именно ты это сделал или чтобы я просто сгинул?

– Я не желаю об этом говорить.

– Вопрос существенный, – сказал Пфефферкорн.

Билл промолчал.

– Надеюсь, второе.

– Заткнись.

– Скоро заткнусь. Помнишь, что ты сказал в сарае?

Билл не ответил.

– Писатель, который умеет вовремя замолчать, – большая редкость. Это про меня.

– Господи боже мой! Это не метафора жизни!

Пфефферкорн достал письма, которые всегда носил с собой. Листки обрели округлость ляжки и вобрали ее тепло.

– Это тебе, – сказал он, разлепляя страницы. – Сейчас можешь не читать.

– Арт…

– Вообще-то, даже лучше, если после прочтешь. А это – дочери. Обещай, что она его получит.

Билл не шелохнулся.

– Обещай, – повторил Пфефферкорн.

– Не собираюсь я ничего обещать.

– Ты задолжал мне услугу.

– Ничего я тебе не должен, – сказал Билл.

– Черта с два.

Ударил церковный колокол. Раз.

Пфефферкорн помахал письмами:

– Обещай, что она его получит.

Два, три.

– Не век же тебе со мной сидеть.

Четыре, пять. Пфефферкорн засунул письма Биллу в нагрудный карман. Обмахнул одежду, оглянулся на поселок. Шесть, семь, восемь. Посмотрел на океан. Девять. Пошел к воде, чувствуя на себе взгляд Билла. Десять. Потянулся. Одиннадцать. Раз-другой присел. С двенадцатым ударом вошел в воду.

– Янкель.

Пфефферкорн брел против волн. Колокол смолк, но эхо его еще звенело.

– Вернись.

Вода дошла до колен.

– Арт.

Высокое небо – чистый колонтитул, горизонт – литерная строка. Оглянувшись, Пфефферкорн улыбнулся и крикнул, перекрывая шум волн:

– Смотри, чтоб книга вышла чертовски хорошей!

Пфефферкорн обнял океан.

121

Он плыл.

Крики и всплески остались далеко позади, а потом сгинули вовсе. Вода перестала сопротивляться, он плыл, один. Никому его не догнать. Он миновал береговую излучину. Обжигало легкие. Сводило ноги. Миновал рыбацкие лодки. Когда берег исчез, он перевернулся на спину, и течение понесло его в бескрайний океан.

Он думал, что утонет. Нет. Он дрейфовал. Вода перекатывалась через грудь, затекала в уши. Солеными слезами щипала глаза, будто этим плачем наоборот он вбирал в себя мировую скорбь. Хотелось пить. Текли часы. Солнце достигло зенита, а затем неспешно полетело вниз, словно бомба в замедленной съемке. Небо стало соборным куполом. Пала ночь. Он кружил под кружащими созвездиями. Настало утро, солнце палило, будто карая. Кожа на лице размякла. Вздулись волдыри, но он все плыл. К ночи жажда исчезла, желудок умолк, а сам он усох, точно экспонат в банке, одновременно грузный и невесомый. Боль отстала. Шло время. Солнце вставало и падало, вставало и падало. Одежда его истлела. Он плыл голый, как младенец.

Потом он стал меняться. Вначале изменились ощущения. Он больше не чувствовал своего тела. Было грустно, словно простился со старым добрым другом. Но пришло утешение. Он чувствовал нечто новое, его превосходившее. Земная атмосфера стала покровом. Он улавливал зыбь от далекого судна. Щекотку ламинарии. Скольжение сардин. Тычки акул. Шершавое чирканье бакланьего крыла. Теперь он иначе слышал. Понимал беседу китов. На неизмеримой глубине подслушивал секреты камбалы. Будто став камертоном самой жизни, он ей отдался, распахнувшись навстречу всему живому. Первыми поселились водоросли. Потом на спине и ногах пристроились морские желуди. К ним присоседились улитки-блюдечки. Мидии стали его усами, а топляк и всякий мусор – его короной. Пальцы его выпустили ниточки руппии. На спине и плечах кораллы возвели города, в которые потянулись морские черви и рачки, актинии и рыба-клоун, губаны, спинороги и зебрасомы. В пупке плодились крабы. Угри свернулись под мышками. Он стал категорией. Он стал основой. Минералы залегли меж пальцев рук и ног. Захватили голени. Срастили ноги. Он отвердел и стал монолитом. Он разрастался. Он привечал. В нем появились пещеры и фиорды. Пилоты низко летевших самолетов уже принимали его за песчаную отмель. Он начал влиять на приливы и отливы. Органические вещества, укрывшие его грудь, преобразовались в плодородную почву. К животу его прибило кокос, из которого выросла пальма. Альбатрос обронил семена. Из них пробились полевые цветы.

Переменившийся ветер подогнал его, средоточие трепетной и пышной жизни, ближе к берегу, откуда он виделся огромной, приветственно вскинутой рукой. Первыми его заметили рыбаки. Пошла молва о его природной красоте. Геологи спорили, как его обозначить. Казалось, ему хорошо там, где он есть. Предприимчивая компания организовала экскурсионные туры. Во избежание губительных последствий туристический десант ограничивали: за раз не более двадцати персон. От него остались одни глаза, что смотрели изо всех уголков этой суши, сотворенной из многих слоев, живых и мертвых. Туристы смотрели ему в глаза, вопрошая: это он? И получали ответ: да, он. Тогда они расстилали одеяла и устраивали пикник. Загорали на его берегу. Дети строили песочные замки и плескались на его мелководье. Проплывали стаи резвящихся дельфинов. Всем было хорошо.

Благодарность

Жпасибхо бху Граф Станислав Козадаев для трансбастардизатион.

Спасибо Стивену Кингу, Ли Чайлду, Роберту Крейсу, Крису Пепе и всем из «Патнэма», Эми Броси, Зэку Шрайеру, Норману Ласке, Лайзе Доусон, Чендлеру Крофорду, Нине Солтер и всем из «Ле Дё Терр», Джули Сибони, Дэйвиду Шелли и всем из «Литтла Брауна», Великобритания.

Отдельное спасибо за все моей жене, подкинувшей идею казино в казино.