Текст книги "Замок"

Джессика закрыла глаза и пошла навстречу звуку. Вот и маленький водяной краник! Море никогда не высыхает, и он здесь совершенно бесполезен. Поэтому он делает вовсе не то, что должен, а то, что умеет. Хрупкие пальцы повернули железный вентиль, и журналистка очутилась в одной из ванных комнат апартаментов.

– Да нет же! Не сюда! – девушка цокнула языком.

Она нагнулась к трубам, а затем влезла в непрерывно вертящийся цилиндр – своеобразную стиральную машину. Никто бы точно не стал перекрывать горячую воду, когда она есть, медленно поворачивая кран с красной пометкой. Именно поэтому только жителям Замка был доступен этот способ передвижения.

На этот раз Джессика оказалась в маленькой уютной ванной с мягким коричневым ковриком и прямоугольным зеркалом. Снова кран. Теперь это уже тесная душевая кабинка. Снова. Вот и Водный Зал.

– Да нет же! Мне нужна восточная часть! Восточная!

Таким образом, к тому моменту, как журналистка наконец добралась до своей пресс-рекреации, она не только полностью высохла – она успела сделать одним из встречных фенов укладку.

– Даже не верится, что здесь столько ванных! – девушка с чувством захлопнула стеклянную дверь, радостно звеня каблуками по направлению к журнальному столику.

– Нет ли чего-нибудь нового? – поинтересовался граф Дезире, восседающий на кресле.

– Вот, – она протянула ему газету за 10 марта.

– Сплошная чушь, – Лепаж исследовал текст всей рукой сразу, и, не уловив для себя ничего значимого, отправил источник новостей в запомни-кучу.

– В газетах всегда сплошная чушь, – вздохнула Джессика. – По крайней мере в этих точно, – она направилась к куче и принялась вырезать из текста номеров самые значимые фразы, бумажными ленточками отправляя их в копилку под надписью «memory».

– Как море?

– Надоело. Думаю, давно пора нарисовать что-то еще.

– Книга молчит.

– Жаль, что я не Генри… Не пришлось бы терять столько времени с утра.

И правда, мистер Беккер зря времени не терял. Он успешно руководил морской рыбой, которую Брай успешно поджаривала. «Фултур», сопровождаемый зеленым чаем, пошел на десерт трапезы. Му Нинг уже не обращала внимания на любопытство Люсиана и орудовала золотым кувшином совершенно открыто. Ива, клен и пальма по-прежнему соревновались между собой. Елизавета по-прежнему была недовольна.

– Мы сидим здесь уже почти две недели! – пожаловалась она.

– Не думаю, что спешка нам необходима, – Му Нинг покрыла стул яркой зеленью.

– Я даже не знаю уже, хорошо ли это будет, если я вернусь… – задумалась Феломена.

Хм! Послушайте-ка! – обратил на себя внимание Клотус. – Некоторые новости!

Он вытащил из кармана фрака Книгу, отчего-то хранившуюся теперь у него, и зачитал:

«Дюжины прекрасные куски

Друг за другом выстроились в ряд.

Накрывая камни и пески,

Три волны бушуют и шумят.»

– Что ты делаешь? – спросил Музир у Люсиана.

Юноша старательно создавал какие-то заметки.

– Это математический ребус, сразу же понятно!

– А ты уверен? – засомневалась Маша.

– Где есть числа, там есть математика! – он закончил выводить пальцем синие знаки. – Смотрите!

В воздухе появился числовой ряд.

– У нас есть два числа: 12 и 3. Три волны – один из «кусков» дюжины. Второй кусок – камни, а третий – пески. Все это три порядковых числа, составляющих в сумме 12. Значит, сначала идет тройка – три волны, затем четверка – четыре камня, а следом пятерка – пять песков. – объяснил Люсиан.

– Как умно! – воскликнул Генри.

– Мы подобное в ЭДО каждое утро решаем! – Люсиан мечтательно зажмурился, сияя изнутри.

– Да что это значит вообще? – Брай нахмурилась.

– Нам нужны числа 3, 4 и 5, – юноша принял более серьезное выражение лица.

– Но зачем? – недоумевала Мария.

– Там, кажется, что-то было сказано про море, – заметила Белинда.

– Я тоже слышала… – прошептала Анна.

– Ни слова, – возразил Клотус.

– Море у нас уже есть, – Ангелика улыбнулась.

– Точно! – Люсиан резко заставил свой стул принять обычный цвет и подбежал к девушке. – Вспомни – кто его рисовал?

– Ты, я, Музир, – пробормотала Ангелика.

– Ага! Так вы тройка, четверка и пятерка! – хихикнул Вито.

– Все это замечательно! – Королева поправила на голове диадему из Гримерки. – А что дальше-то?

21.Воздух

А дальше повалил снег. Генри Беккер помешивал свой чай маленькой ложечкой, закручивая тающий сахар в стремительном вихре. Сахара было много: ложки три, а то и четыре, точно. Поэтому молодые горы из беспорядочных чаинок, что случайно попали в напиток, быстро покрылись белоснежной глазурью. Чай вкуснее с молоком – вот и нежные облака обняли башни природы своими полотнами.

– Снег идет, снег идет! – Белинда радовалась как ребенок.

Они стояли на каменной скале, омываемой морем, и наблюдали за напитком, то и дело вносящим новые правила в структуру ущелья. Клотус подошел к самому обрыву и произнес всего одно слово:

– Асима!

Все затерявшиеся кусочки скал тотчас всплыли на поверхность, слетелись, поползи вверх по стенкам невидимого сосуда и, наконец, соединились в одно целое. Им вздумалось покорить самую высокую вершину, которую не отваживались навещать даже самые внезапные и стремительные снега. Теперь же там красовался каменный флаг – памятник, слепленный из чайных кусочков могущественным скульптором.

Как только чаинки склеились в знак бесконечности, море решило присоединиться к всеобщему веселью и пустило свою левую руку, горную речку, течь прямо под хрупким навесным мостиком, соединяющим скалу Замка с Чайными Горами.

– Тебе нравится? Нравится, да? – Клотус заглядывал ведьме в лицо. – Ну скажи же!

– Нравится.

– Как прекрасно! – сообщила полосочка знаков, выпорхнувшая из маленького окошка Зеркальной Башни.

– Неужели наша сияющая Королева? – Клотус посмотрел в сторону оконной клетки, откуда так быстро стремились вырваться на свободу слова.

– Это Феломена, – с уверенностью сказала Белинда.

Действительно, за две недели проживания в Замке определить, кому принадлежит та или иная реплика, не составляло никакого труда.

– Это хорошо, – заговорил Генри. – По-крайней мере, за время нашего отсутствия никто не сошел с ума.

На самом деле, кое-кто с катушек все-же слетел, не столько из-за завораживающей местности, с трех сторон окружающей Замок, сколько из-за людей, всюду окружавших нашего больного. А вообще, было достаточно и одного человека.

– Чем займемся сегодня? – Маша спрыгнула с висящего в воздухе кресла, характерного для покоев южного крыла, и посмотрела в глаза Ане.

Зеркало души Анны казалось действительно зеркалом. Только отражало оно душу человека, в него смотревшего. Странно, зеркала всегда одеваются в краски реального мира, но при этом всем известен их цвет – особый пусто-серебряный. Такими и были глаза девочки. Машины же глаза больше смахивали на яркий костер, постоянно выделяющий тепло и свет.

С одной стороны, в их лицах было какое-то едва неуловимое сходство, словно кричавшее: «Они давно знают друг друга!». Быть может, виной этому был вздернутый нос, украшающий лицо обеих. С другой же стороны, с той, с которой чаще всего смотрят люди, они были друг другу прямой противоположностью. Мария обладала круглым лицом, как бы представляющим всю остальную ее фигуру. Черты Анны можно было сравнить с угловатым наброском ее подруги – настолько острыми и резкими они казались.

– Я бы очень хотела взглянуть на новую картину поближе, – ответила девочка.

Они ухватились за уголок ковра, то ли висевшего на стене, то ли устилающего воздух, и медленно опустились на потолок Концертного Зала.

– А я бы сперва на пляж сходила! – Маша первая села на перевернутую горку и поднялась вниз.

– Можно и так, – подруга последовала за ней.

– Как все-таки хорошо, что о нас все забыли!

– Тут нечему радоваться.

– Ведь можно никуда не спешить, расслабиться и просто ждать.

– Но это не правильно! – возразила Анна.

– Ну не всем же быть унылыми правильными девочками! – выпалила Мария.

– Я вовсе не унылая! Это ты ненормальная!

– Я нормальная! Это ты скучная!

– Я скучная?

– Ты никогда не поддерживаешь мои идеи!

– Знаешь что?

– Что?

– Я с тобой никуда не пойду! – Аня приняла торжественно-безразличное выражение лица, тряхнула головкой и быстро зашагала, направляясь к ближайшему выходу.

К сожалению, он был не таким ближайшим, и девочкам пришлось еще с минуту идти мимо процветающих растений в презрительном молчании.

«Обижается как по расписанию! Вот психованная! Да кому она нужна?» – успокаивала себя Мария.

«Психованная» залезла на огромный рычаг, наконец повстречавшийся ей, и потянула за рукоятку. Рукоятка наклонилась вниз, достаточно для того, чтобы девочка могла взобраться на нее и встать на самый металлический конец. Стена тоже наклонилась, обнажая еще не до конца просохшее небо. Анна отправилась прямо туда, взлетая на красном воздушном шаре. Разве может один шарик выдержать человека? Этот может, ведь он сам не может определиться, шарик он или часть рычага.

Снаружи было прохладно. Железный шар помог девочке добраться до твердой земли, воспитывающей миллионы одуванчиков, и отправился домой.

Одуванчики брали пример с сладких вершин, и не один не смел оставаться желтым. Каждый собирал вокруг себя белоснежных слушателей. Маленькие парашютики крепко цеплялись тоненькими ножками за середину и за друг друга, собираясь в идеальные фигуры.

Их устройство было забавным: они доверяли друг другу и своей середине, но стоило ветерку немного намекнуть о своем присутствии, как середина эта тут же от них избавлялась. Теперь они, наученные, летели каждый своей дорогой, находили свое место в земле, а затем сами становились одуванчиками, так легко расстающимся с собственными семенами.

– Что? Нравится? – Елизавета обратилась к Джессике.

– Очень! – ответила та.

– Мне нравятся желтые. А не эти! – Королева изящным пинком направила несколько групп парашютиков на поиски собственного пути.

– Как жаль, что нельзя это запечатлеть! – девушка закрыла глаза и начала кружиться.

– Извини, – промолвила Лиззи

– Что?? – Джессика была ошарашена услышанным.

– Извини меня, – повторила Королева, вздергивая бровь. – Пожалуй, мне не стоило оставлять тебя без возможности фиксировать действительность.

– Ничего, – пробормотала журналистка. – Я уже не…

– Возьми, – госпожа Елизавета Оптис протянула маленькую желтую ленточку. – Скоро наш ход.

Мисс Форстер никогда не была так счастлива.

22.Огонь

Место под рамкой занял уже двадцать первый рисунок.

– С Днем Рождения! – Ангелика протянула Анне мягкий коричневый клубочек. – Слегка надави!

Именинница послушалась, и на смену клубочку явилось легенькое платье.

– Спасибо тебе! – Аня хотела было обнять девушку.

– Подожди, подожди. Сложи теперь по этой линии… Ага!

– Ого! – девочка любовалась замечательным купальником.

Музир преподнес свою новую картину. Она была необычной, и художник определил ее как портрет-пейзаж.

Портрет-пейзаж был выполнен в красно-желтых тонах. Лицо Анны, в особенности глаза ее, было совершенно точно передано. На линии горизонта выделялась галочка подбородка, окруженная идентичными ей силуэтами чаек. Небо было сверху, а море снизу, поэтому левая половина волос девочки казалась светлее. Заходящим солнцем, и настоящим, и отраженным в воде, были сверкающие серьги, на самом деле только что подаренные Елизаветой.

– Это же моя любимая мелодия! – воскликнула девочка, просматривая глазами восьмые и шестнадцатые, плескающиеся в ярких волнах.

Все по неведомому закону немного улыбались, проникаясь теплой атмосферой. Только одно лишь исключение стояло, насупившись, поодаль.

– Такой день сегодня! Такой день! День Рождения – самый главный праздник! – шептала Феломена. – Ну же! Подойди к ней! Давай!

Маша сжимала что-то в руках, изредка поглядывая на именинницу, стоя в стороне.

– Ну это уже глупо! – вмешался Дезире. – Не ты ли это в споре утверждала, будто ко всему следует относиться проще?

– Но я с ней поссорилась, – гордо ответила Мария. – Это не просто.

– Ну так помирись! – вдова немного подтолкнула девочку. – Это просто.

Она глубоко вздохнула, на мгновение замерла и, почувствовав что назад пути нет, подошла к имениннице.

– Поздравляю, – Маша протянула Ане свой подарок.

Злая и жестокая Анна обвела насупившуюся Марию взглядом.

– Спасибо! – просияла добрая и счастливая Аня, благодаря гордую подругу.

Они обнялись.

– Но у нас уже есть парные подвески, – заметила девочка, рассматривая очередную маленькую половинку, на этот раз, звезды.

– А такой еще не было! Между прочим, было довольно трудно ее приготовить.

И то верно. Для запекания чего-то подобного необходимо особое тесто на воде из железной реки, что протекала в Дали. Даль была местом новым, еще не остывшим. Особенно отличалась та самая река, приклеившая золотую сетку своих вод меж Чайными Горами и лесом Храйзилехт.

– Открой! – посоветовал Клотус.

Зонтик накрыл свою плотную ткань, господ Замка и весь Концертный Зал моросящим дождиком. Никто не понял, откуда он заявился. Напуганная Аня поспешила прекратить поток едва-заметных капелек, собрав спицы воедино. Разочарованные водяные горошины застыли в воздухе, резко обозначились и, ворча, поползли вверх, туда, откуда закапали.

– Что это? – Джессика была впечатлена подарком фокусника, который, как ей показалось, все равно не превзошел ее собственную книгу, посвященную Анне и ее новооткрытой способности исчезать в любой момент.

– Огонь, – ответил тот.

– Что-что? – не поверил Вито.

– Правильно-правильно! – мистер Беккер зачем-то зааплодировал. – Языки пламени – они какие? Яркие и горячие. А капли дождя? Блеклые и холодные.

Белинда кивнула.

– А эти? – продолжал Генри, указывая на «огонь», улетающий в никуда. – Вовсе не блеклые и, должно быть, совсем не холодные.

Мария сделала серьезный вид.

– Праздник это хорошо, хорошо… Надо бы записать простыни! Тебе нужна? Конечно! Вот, возьми… – он и вправду протянул хозяйке дня аккуратно сложенную квадратом белую ткань. – Только запиши, запиши! А то не попасть нам никуда.

Вскоре дождик перестал, так как горошинки, поднимаясь вверх, полностью себя исчерпали.

Анна положила черный зонтик и скучно-чистую простынь к остальным сюрпризам. По крышке рояля уже носилась ершистая еловая веточка, которая, виляя иголками, стремилась догнать ровный деревянную сферу. Игрушки понравились девочке. Первая была работой Му Нинг, в то время как вторая была изготовлена Белиндой. Или наоборот. Никто так и не понял, так как стояла суета.

Граф, впрочем, был спокоен. Отдавая дань им введенной традиции, он решил обрадовать даму французской монетой. Дезире редко ошибался, и Аня, оправдывая его уверенность, принялась восторженно протирать подарок рукавом.

– А мне? Я здесь главная милая дама! – возмутилась Брай. – Почему…

– Это не твой день рождения! – перебил девочку Люсиан.

– А где мой подарок? – продолжала та.

– Ты даже ничего не подарила!

– Сам ничего не подарил!

– Неправда! Подарил… Подарю.

Юноша немного смутился и протянул взволнованной Анне, уже готовой поделиться с Брай, маленькое красное пирожное.

– Это, конечно, не праздничный пирог Феломены, но должно тебе понравиться. Музыкальное ведь.

– Неужели для каждого занятия есть еда? – поинтересовалась именинница после тысячи выраженных благодарностей.

– Если бы ты училась в моем доме обучения, ты бы только этим и питалась.

– А если мне надоест и я захочу попробовать себя в чем-нибудь другом?

– Боюсь, что мозг лучше знает что хотеть и что пробовать, чем ты сама.

Главная милая дама захохотала.

– Чего смеешься? – разозлился Вито, только что присоединившийся к компании. – В твоем глухом веке этого и подавно нет!

– И что это ты не летаешь как обычно? – поинтересовалась Брай, писком выделяя слово «летаешь».

– Поздравляю! – мальчик торжественно оставил цветы на окружение веточке и шарику.

– Какие прекрасные! – изумилась Аня.

И ваза соответствовала. Лилии были заключены в лед, отображающий каждую черточку оранжевого лепестка. Лед этот был старым, поэтому совсем не таял и, кроме того, совершенно неправильно холодил.

Так или иначе, в Дали все цветы и деревья, любезно созданные Джессикой, Брай и Елизаветой, взяли моду расти хрупкими и неправильно-холодными неженками, каких невозможно ни растопить, ни обдуть легким ветерком без капризного перезвона. Но как красивы!

Простые просторы, резвые речки и нежное небо! Каждый забудет обо всем, гуляя здесь. Но, забывая все, следует помнить, что Даль, как и Замок, не забывает ничего. И так, лилии продолжают цвести во льду, а события продолжают происходить в полузабытьи.

23.Разум

Змея, как всякое порядочное животное, активно перемещалась подальше от шумных стен, помогающих эху распространяться. Как всякое порядочное растение, она, замерев на месте, замерла сначала именно под землей, а затем уж начала прорастать, являя миру изумрудный ствол с мелкими, словно чешуя, листиками и зеленой, словно листья, чешуей.

Ученые люди, несомненно, отнесли бы это существо к царству грибов. Но Белинда из всех царств знала лишь царство сна да царство жизни. Может быть, оттого Змея и получилась такой неинтересной для биологической классификации.

Она была весьма незаметна, не без помощи свежих кустов-подражателей, разбежавшихся в разные стороны затейливыми змеиными хвостами.

«Хлоп!» – и через один из них перепрыгнула Му Нинг.

«Хлоп!» – и ей пришлось соскочить на землю из-за Брай.

– Зачем ты это сделала, Брай? – Феломена погрозила пальцем и снова попыталась натянуть берет на рыжую макушку.

– Меня бесит это существо! – прошипела девочка, провожая взглядом белого коня, ставшего от ее капризов вороным.

Он обиженно заржал и направился к низинке, напрочь заросшей водой. Гладь говорила, что по контурам неба и солнца, теперь уже почти настоящего, то и дело пробегают едва заметные волны. Может быть, это Вито уже спускается на землю, а может быть – простой ветерок, прохаживающийся мимо поверхности пруда.

Мальчик, будучи молодцом, и правда вернулся к встречающим его дамам. Ветерок же встречали темные деревья, шелестевшие по всей площади садика. Они обнимали приунывшую беседку с воодушевленными обрывками объявлений, наспех обклеившими ее колонны. Пожелтевшие от времени листочки, трепетно помахивая своими строчками, приветствовали каждого.

– Это внутренний двор! – воскликнул Вито.

– Мне бы такой двор… – заметила Ангелика.

– Смотри! Рыбка! – воодушевился мальчик.

Водная гладь, до которой он дотронулся, казалось, воодушевилась еще больше и затрепетала ровными кругами не только на своей поверхности, но и на полотне неба, ей отраженного. Оно, кстати сказать, не преминуло сделаться совершенно стеклянным.

Зеркальная, если только разноцветную палитру можно было так назвать, его поверхность копировала маневры шустрой рыбки, покрываясь трещинками. Рыбка, впрочем, оказалась вовсе не рыбкой, а прекрасной Змеей. Она, высовывая гладкую голову из неба, казалось, застыла на долю секунды, прежде чем услышать: «Ты ли это?» из уст ведьмы.

– Да… А ты, как я понимаю, не хочешь сюда приходить…

– Что?

– Почему ты еще не здесь? – Змея недовольно обвила кувшинку.

Белинда снова хотела повторить «Что?», однако сочла лучшим промолчать, ибо ведьмы никогда дважды не говорят, когда они дважды не понимают.

– Но вот же она! Стоит! – вмешался Вито.

– Не вся она… – был ответ.

– Но…

Вскоре происходящее сделалось таковым, что в этом интересом споре, сделавшем происходящее чересчур громким, заинтересовались все дамы и господа, так что теперь рыба-цветок-змея была удовлетворена. Только она собралась шевельнуть языком, как ее опередила Джессика. Она отвлеклась от развернувшейся в Саду игры в гольф и приступила к этому самому опережению.

Речь ее успела потерять смысл, не успев начаться, благодаря чрезвычайному преображению беседки, привлекшему всеобщее внимание и тем самым избавившему собственное событие от необходимости быть оглашенным.

Хозяйская Книга в руках Анны затрепетала как никогда ранее, и, наполняя себя этой дрожью, побудила хрупкие свои листочки с треском оторваться от корешков, разделиться на тонкие полосочки знаков да со всем рвением облепить собой и без того живописную, просвещенную беседку.

Можно с уверенностью сказать, что ожившие страницы обладали интеллигентностью, чего не скажешь о листочках, населявших белые колонны прежде. Вы когда-нибудь видели, как эти бумажные звери занимают свое место в мертвой природе стен старых домов и рекламных досок? Одно поверх другого! Вперемешку, в непонятном порядке!

Нет, Книга не стала уподобляться дикарям и распространилась по всей площади колонн аккурат между первожителями. Те, кивая, затрепетали адресами и номерами, прежде чем все действо, столь важное для лордов, изволило себя начать.

Теперь Книга называла гостей именно так – лорды. Некоторые из них были настолько довольны этим названием, что уже тогда забыли о необходимости возвращения домой, а некоторые недовольны настолько, что в недовольстве всякие иные заботы, такие как возвращение домой, отбросили.

Так или иначе, изо дня в день внимательно вчитывались они в свежие страницы. Определенные даже заучивали их, с помощью чего приобретали неплохую важность.

Только представьте! Брай никак не хочет просыпаться, когда Мария обычно говорит:

– Вставай, соня!

– Отвали, – еще более обычно бубнит в ответ та.

– Вставай живо! – вмешивается Лиззи, освобождая Машу от должности будильника.

– Заче-е-ем?

– Вообще-то, сегодня у нас много дел, – заявляет Ангелика.

– Да, мы должны чего-то там сделать… Что же…

– Ага! Воде водицу принести! – закричит Генри, главный почитатель чтения.

– Воде водицу принести! – торжественно произнесет Лиззи, награждая профессора улыбкой.

Снова и снова разгадывали лорды значения странных строк, то ли открыв, то ли создав таким образом, вдобавок к концу леса Храйзилехт, лазурные воды моря и реки, Чайные горы да Даль вкруг Замка.

Теперь же они, ловя на себе взволнованные взгляды солнца, уже почти-почти полноценного, стояли в самом центре того причудливого места, в котором так причудливо застряли. Нулевая точка, старо-белая беседка, наконец принялась учить лордов счету.

24.Цайтабельконт

Как только книжная делегация присоединилась к древним листочкам, буквы и цифры, ни в коем случае не находя смысла в бумажных краях, отделяющих один обрывок от другого, принялись как муравьи – отчаянно, но осмысленно, – бегать по мраморной поверхности во всех направлениях.

Некоторые из них, вдоволь насладившиеся бойкими стычками с другими знаками, успокоенно сложились в четкие строки при самом основании колонн. Это укололо другие символы. Они решили, что не несут никакого смысла, покуда не находятся в строках, и потому стали метаться еще быстрей. Каждая новая строка становилась все ближе к куполообразной крыше беседки. Свободная буквенная чернота уменьшалась в своих размерах и увеличивалась в скорости своих элементов.

А что творилось при сочинении последней строки, состоящей из одного единственного слова! Буквы из оставшейся стаи сражались за право состоять в нем, то и дело сталкиваясь друг с другом, не понимая, видимо, что как бы они не расположились, результат будет одинаковым. Из черного словесного теста, несколько раз перезамешанного, вылепилось, наконец, по одному изящному словцу на вершину каждой из четырнадцати колонн.

Что до самых зазевавшихся буковок, то они были вынуждены слететься вместе к центру круглого холодного пола. Не без помощи междустрочных значков, вовремя высунувшихся из мраморных трещин, они образовали собственную почти-колонну. Туда не преминула отправиться и Книга, точнее то, что от нее осталось – мягкая кожаная обложка да Аня, никогда от нее ни на шаг не отстававшая (если бы дозволено было представить, что книги умеют шагать, разумеется).

Шагание это на одной девочке не закончилось, и вскоре все лорды оказались внутри. Новоисписанные колонны, конечно, оказались этим очень недовольны, но были вынуждены, ворча и хмурясь, обернуть свои строки лицом к читателям.

– Все это – читать? – не очень обрадовалась Мария.

– Это, наверное, новая загадка! Может даже самая главная! А может даже и последняя!

Теперь даже самые незаинтересованные заинтересовались.

– Клотус!

– А? – очнулся юноша.

Тот самый, что имел с чудными буквами наилучшие сношения.

– Где ты пропадал? Читай скорей!

– Но с какой из них начать, вот что интересно… – задумалась Джессика.

– С этой, конечно же! А дальше против часовой стрелки, – заверил граф Дезире.

Он указал на левую из колонн, составивших главный вход.

– Да-да! – закивала Феломена. – Я тоже так подумала.

– Точно! – засияла Джессика.

– Ну и почему же? – полюбопытствовала Лиззи.

– Право, не знаю. Вот кажется мне так, и все… – встревожилась вдова. – Сердце мое…

– Разве вы не… – начал было граф.

– Сердце подсказывает.

– Разве вы не видите, что заглавие здесь написано более густыми чернилами! – наконец сказал Лепаж. – На следующей чернил чуть меньше, а вот здесь, – он обратил всеобщее внимание на почти-колонну, – и вовсе кончаются.

Полезно приметив, что данная закономерность действовала не на все послание, а лишь на заглавные его слова, Клотус принялся было их зачитывать, но уже на самом первом его ждала неудача.

– Здесь на русском! – высказалась вдруг Анна. – Ливь…ер – пробормотала она.

– Что же это значит, ну же! – торопила Джессика, обращаясь взглядом то к Ане, то к ее подруге.

– Да набор букв какой-то, – бросила вторая. – Чушь.

– А следующее, кажется, по-французски… – заметила первая.

– Оставим же первую, оставим! – Дезире присоединился к юной даме.

– D-e-s-p-o-s-e, – продиктовала та.

Граф задумался.

– Пропустим же это! Музир! – воскликнул художник, зачитывая третье заглавие.

– Оптис! – Люсиан обратил внимание Королевы на удаленный столб.

– Клотус! – фокусник с улыбкой провел тростью по другим буковкам, точь-в-точь походящим на язык некогда-Книги.

Некоторые лорды выражали глубокое непонимание происходящего, а некоторые – неглубокое понимание. Джессика же, заворачивающая буквы в любимую желтую ленточку, выражала глубокую от происходящего независимость.

– Это как со стульями и картиночками! – вскричал Вито. – Их, как и нас, пятнадцать! Пересчитайте!

– Опять эти загадки, – недовольно протянула Лиззи. – Я устала. Можно прекратить?

– А где мое имя? – Брай немого запоздала с возмущением.

– Причем здесь ты? Что происходит вообще? – запуталась Ангелика.

– Ливьер, Деспоз, Музир, Рус, Син, Клотус, Сильфий, Тир, Амор, Триад, Альтер, Фокстон, Оптис, Агрис, – зачитала Му Нинг, – и Антез, – добавила она, повернувшись к почти-колонне.

– Ну это, определенно, какие-то названия, – заметил Генри.

– Это неопределенный бред какой-то, читаем дальше! – приказала Лиззи.

– Один, два, три, четыре… – послушалась Маша.

– Не считать, а читать!

– Как я буду читать, когда здесь одни цифры? Вот умная! Украла у Джессики стекла и думает, будто стала умнее!

Королева манерно закатила глаза, предварительно сняв для этого жеста очки.

Числительные, смутившись немного, нашли более изящным превратиться в точки. «Раз, два, три, четыре, пять! Раз, два, три, четыре, пять…» – каждое заглавие висело теперь над пятью черными кружками. Но почти-колонна и здесь отличалась, конечно. При Антезе точек не было. Зато был черного цвета цветок клевера, выросший прямо из обложки некогда-Книги. У клевера было четыре шарообразных листочка. Или три? Четвертый вдруг оторвался да пустился нарезать круги мимо Ливьера, Деспоза и компании. На каком-то из кругов он встал на свое старое место, немного отдохнул, и снова пустилась кататься.

– Меня эти шары бесят! – пожаловалась Брай! – Особенно этот!

– Это не шар, а «шаг», – Белинда прочитала одну из неподвижных точек тонкими пальцами.

– Ну хорошо, везде по пять шагов, – подытожила Ангелика, – только здесь четыре… Или три…

– Тогда все понятно, – заявила Мария, ничего не поняв.

Только она это сказала, как под каждым шагом появилось по пять коротеньких надписей.

– Фанг, Тваст, Сэнт, Мирт, Тог, – прочитала девочка.

– Что думаете вы о значении этого? – поинтересовался граф.

Маша лишь повторила непонятные слова. И не зря! Сперва, совершенно красиво, сжигая буквы беспристрастной стремительной свечой, явил себя Фанг. Тваст прошил колонну с двух сторон тончайшей иглой, несущей воздушные нити. Зеленый лист впечатался в белый камень при Сэнте. Капля воды заменила Мирт, и, наконец, Тог обратился в железный замок. Теперь все вокруг было усыпано разноцветными значками.

– Какая-то таблица! – Джессике этот день нравился все больше и больше.

– Так! Пять шаров… – начал Люсиан.

– Шагов, – поправила Му Нинг.

– Пять шагов и под каждым по пять значков – двадцать пять…

– О! Опять эта математика, – возмутилась Брай.

– Что же сделаешь, если здешние силы требуют счета! – вздохнул Клотус.

– Может быть, мы здесь из-за того, что не любим математику? – пыталась пошутить Маша.

Но никто ее не слушал. Все взоры были устремлены к Люсиану.

– Ну, если четырнадцать колонн, в каждой по пять… шагов, да каждый за пять значков…Сколько же? Триста пятьдесят, конечно!

– А эти? – Анна указала на почти-колонну.

– Вместе с последним шариком считать?

– Пусть сначала полностью прилетит, а уж потом будет посчитан! – грозно изрекла Елизавета.

Брай, в свою очередь, занялась поиском шага-лепестка, явно действующего ей на нервы.

– Ну хорошо… Пока эти три… Три на пять плюс триста пятьдесят…

Мальчик вдруг замолчал.

– Что? Что такое? – Джессика чувствовала, что разгадка уже близко.

– Да! Это дни! – вскричал наконец он. В каждом шаге – пять дней. Каждый шаг – неделя, пять шагов – месяц. Пятнадцать месяцев – год… Причем последний месяц с тремя неделями, а все остальные – с пятью…

– А что насчет последнего? – спросила Белинда.

– Вот тебе! – актриса-таки вбила бедный, измученный лепесток в Антез.

– Високосные года! Лишние дни!

Белинда, впрочем, не имела понятия о том, что означает «високосный», она даже не знала, что такое…

– Календарь! Это календарь! – продолжил математик.

– Цайтабельконт… – поправила довольная…

– Змея! – вскрикнул Генри.

– Где? – все, за исключением ведьмы, хором подключились к испугу.

– Смотрите! – заговорил Музир.

– Куда?

– Свет! – художник указал на тонкую, но крепкую, подобно паутинке, нить света, соединяющую почти-колонну с колонной полноценной, носившей звание «Ливьер».

– А змея? – мистер Беккер с грустью взглянул на пресмыкающееся, тоже, впрочем, занятое светом.

Четвертый листик Антеза, недавно прикрепленный к Цайтабельконту, в самом деле содержал в себе лишние дни. Только вот на полный шаг их все равно не хватало – дней было четыре, не пять, и месяц Антез заканчивался не железным замочком, а мокрой каплей, что световой линией соединялась теперь с огненным первым днем Ливьера. Два значка словно спорили друг с другом.