Текст книги "Замок"

– Этот месяц не защищен, – молвила Му Нинг.

– Верно… – прошипела Змея.

– Змейка! Нашлась! – Вито бросился к животному. – Что ты здесь делаешь?

– Умираю.

– Что? – Белинда уставилась на подругу.

– Тринадцать лет – срок одной жизни, – ответила та.

«А мне уже тринадцать» – подумала Анна.

– А мне скоро тринадцать, – сказала Мария.

– Погодите-ка… – засомневался Люсиан… – Почему именно тринадцать?

– Ах! Плохое! Плохое число! – заволновалась Феломена.

– Потому что ей, – змея подползла к Маше, – будет тринадцать.

В воздухе повисло такое молчание, которое, наверняка, было намного старше.

– Почему она!? – убила тишину Брай.

– В каком году ты родилась? – спросила Ангелика.

– Четырнадцатого июля 2007 года по-нашему, – Маша захлопала глазами.

– Когда настанет ее тринадцатый День Рождения, и жизнь закончится, – продолжала змея, – в пятнадцатом месяце…

– Так она умрет? – с надеждой перебила Брай.

– Что? – Анна была шокирована.

– Что каждый из вас считает жизнью? – Змея переползла на самый Антез.

– Путь от рождения до смерти, – Лиззи надела очки.

– Это жизненный цикл таков, но не жизнь! – возразила Змея. – А жизненный цикл – это девять жизней…

– Мы будем жить сто семнадцать лет? – Люсиан заслужил испепеляющий взгляд карих глаз.

– В твоей первой жизни, – Змея обратилась к Маше, – последний, девятнадцатый день Антеза, четвертый день четвертого шага, день воды, граничит с днем огня, первым днем первого шага первого перьода новой жизни, твоим тринадцатым Днем Рождения.

– И что это значит? – любопытство Джессики было на пределе.

– В этом кинсете в ночь с последнего дня Антеза на первый день Ливьера происходит чудо. Две враждующие стихии – вода и огонь, не ограничиваются друг от друга Тогом, пятым в шаге днем, днем разума, и силы природы обретают полную власть. Тогда возможно исполнение любого желание.

Сад наполнился радостными возгласами.

– Но ведь, – возразил Люсиан, – лишний день появляется каждые четыре года!

– Каждые четыре кинсета! – перебила Змея.

– Хорошо… Лишний день появляется каждые четыре кинсета. И если в пятнадцатом месяце…

– Перьоде! – перебила Змея.

–…если в пятнадцатом перьоде обычно пятнадцать дней, то их должно становиться девятнадцать каждые двенадцать лет – четырежды четыре. Двенадцать! Почему же желание можно загадать на тринадцатый год? Почему тринадцать?

– Желание загадывается не каждый тринадцатый год, а лишь в тот день… – вновь заговорила Змея, – лишь в тот день…

– Ах! Ну как ты не понимаешь! – перебила просветительницу Джессика, кружась по беседке. – Маше сколько лет? Двенадцать. Какого числа родилась? Четырнадцатого! Сколько лет исполнится? Тринадцать! Красивые числа, волшебные числа!

– Она родилась в 2007, – вспомнила Ангелика.

– И за свою жизнь прожила четыре високосных года, – продолжил Люсиан, – включая этот.

– Совершенно верно, – подтвердила Змея, – четыре года с лишними днями.

– Ничего себе! – Мария потихоньку начинала осознавать всю свою важность. – Мой День Рождения – волшебный день!

– И скоро этот день настанет? – осведомилась Феломена.

– Для кого-то – скоро, для кого-то – мало, – был шипящий ответ.

– Ну а какой сейчас хотя-бы месяц?

25.Альтер

«5 Альтера 13 кинсета, Тог» – гласила надпись в Книге Времени.

– Мой День Рождения – начало месяца? – Анна была немного удивлена.

– Не только твой, – заметил граф. – Разве вы еще не поняли? Начало каждого месяца, – продолжал Дезире, – совпадает с днем…

– Да они все тупые! – махнула рукой Брай.

– Так вот, – граф определенно хотел договорить, не обращая внимание ни на исчезнувшую Анну, ни на появившуюся на ее месте Марию, – совпадает с Днем Рождения…

– Маша! – появилась Аня. – Зачем ты ешь страницу?!

Лепаж развернулся и направился к Му Нинг.

– Зачем ты сделала это? – повторялась девочка.

– Сделала что? – подключилась Брай, заставляя Анну снова испариться от яркого пламени. – Ты ненормальная? – теперь уже кричала актриса, наблюдая за тем, как рисунки дней, один за другим, уничтожаются.

Маша содрала картину со стены и пустилась бежать.

– Кто ненормальный? – внезапно послышался голос.

– Подайте вилку, пожалуйста, – попросила Маша, столкнувшись с мистером Беккером, появившимся в Зале так же внезапно, как и его голос.

– Дубовую или ивовую? – спросил голос, возникший теперь возле стола.

– Не бывает ивовых вилок! – вскричала девочка.

– Дубовых тоже! – ответил Генри.

– Дай ей уже любую! – взмолилась Брай.

Через мгновение ровные листы книги-картины уже струились тонкими бумажными волнами, обхватывая любую вилку в руках Марии, словно спагетти.

Генри развернулся и направился к Му Нинг.

– И зачем ты это сделала? – снова повторилась Анна.

– Вот зачем! – завопила мисс О'Доэрти, чуть не спалив девочке волосы.

– Как тебе не стыдно, милая! – вовремя покачала головой Феломена, покрыв непослушную красными пятнами стыда.

– А ты чего же? – обратилась она к Маше, – Скучно тебе? Потерпи же, не так уж много дней осталось!

– Я помню… – улыбнулась та, выговаривая эти два словечка с огромным старанием.

Однако слов ее никто особо не расслышал, так как тотчас стена, противоположная воротам, со старательным грохотом рухнула в Сад.

– Вот так, – Му Нинг развернулась к остальным.

– Ну вот и удалось! – обрадовался Дезире.

– О, ужас, пойдемте погуляем, – вздохнула вдова.

Она вместе с Брай отправилась перешагивать через груду камней – навстречу густым лучам солнца, приземлившимся на поднявшейся пыли.

Все это было убрано старанием лесной девы. Кроме солнца, конечно. Будучи совершенно настоящим, оно освещало теперь неизведанную часть Сада. Лорды размеренно шагали, наслаждаясь красотой голых деревьев, собиравших на своих ветвях хрустальные капельки.

– Красиво, – прошептала Белинда, вскинув голову и не отрывая теперь взгляда от тонких линий дерева, нависающего над маленькой скамейкой.

– Да, – Клотус, сидящий рядом, повторил за девушкой.

Он точно так же предоставил свое лицо свежему воздуху.

Какое-то время они сидели так, в полной тишине, пока фокуснику не вздумалось заглянуть Белинде в глаза.

«Хлоп!» – и они до краев заполнились розовыми лепестками цветов вишни, что в один миг распахнулись на прежде голых ветвях. Ведьма, пробыв несколько взмахов черными ресницами в восторженном состоянии, посмотрела теперь на Клотуса.

– Весна ведь… – только и ответил тот.

– Поздняя Нува?

– Ага.

Так бы и просидели они здесь до самого Антеза, если бы тишину цветочного благоухания не нарушил испуганный крик.

– Смотрите! – Феломена, тоже заметив впечатляющий фокус, мигом облачивший черно-белую вишню в цвет, указывала теперь на деревце дрожащим пальцем, невольно заставив всех остальных тоже испугаться. Никогда не находитесь близко к чувствительным людям!

Впрочем, единственное цветущее дерево было и так нетрудно приметить, так что компания ведьмы и фокусника тотчас пополнилась.

Клотус, заметив было это, поспешил обеспечить цветением и все остальные ветви в саду, но было уже поздно. Теперь здесь собралось порядочное количество лордов. Не хватало только шестерых.

Вито снова учился плавать в резвых волнах моря, не без советов опытной в этом Ангелики, мастер Музир, должно быть, работал над новой картиной, посвящая в свои планы любопытного Люсиана, Елизавета наверняка занималась тем, что в очередной раз портила себе настроение, наблюдая за происходящим сквозь запотевшее окошко в Башне Реальности. Только о том, где была Джессика, никто не знал. Каждый день она незаметно исчезала и появлялась лишь к ночи в своей собственной, всегда ярко освещенной мерцанием свечей, спальне.

Посетители Сада затратили на перекидывание взглядами, вопросами и ответами около двух часов совместного пребывания на природе, а затем разбежались кто куда, словно у каждого были в Замке свои неотложные дела.

Дела могли быть самыми разнообразными: от устранения течей в Водном Зале вплоть до сбора необычайно редкого листа в лесу Бесконечности. И, что самое главное, после выполнения одной задачи тотчас появлялась другая – придумать себе новое занятие. И так по кругу.

Действительно, чем только не займешься в Замке! Разве можно просто так пройти мимо неизведанных коридоров, комнат, залов! Разве можно ни разу не упасть на скользком паркете тропинок Дали, не обуздать красивую лошадь в Саду, появлявшуюся каждый раз одновременно с включением солнца, не пробежаться босиком по мокрому песку, не облететь, будучи Вито, сотню раз серые стены Замка, его острые шпили… Разве можно помнить о скучной, прошлой жизни, и… Разве можно забыть все это?

– Вот и заканчивается мой месяц, – подытожила Аня, обвив ноги тонкими ручками.

Они с Машей взобрались на крышу западного крыла, теперь красную, и наслаждались закатом. Но ведь совершенно настоящее солнце не может никуда закатываться! Просто потому, что всякое порядочное солнце отважится закатываться только за горизонт на круглой поверхности. Вам ведь приятней было бы закатиться, чтобы потом вернуться! А Замок, похоже, стоял сам по себе, на поверхности плоской. Так что солнышку пришлось бы катиться целую бесконечность. Тогда не может же оно…

Ну вот! Как всегда! Только я подумаю об этом, как оно принимается делать вид, что все очень даже может быть. Хорошо же!

– Вот и заканчивается месяц, – подытожила все же девочка.

– Я помню, – привычно ответила подруга.

– Что нового, кстати?

– Секунду, – Маша потерла виски, – 25 Альтера 13 кинсета, Тог, – зазвучал ее монотонный голос. – В лесу Храйзилехт наклеено еще одно дерево, граф Дезире дочитывает двадцать пятую главу своей книги, Елизавета – ничего нового, Люсиан – ничего нового, Музир – ничего нового, Феломена…

– Ясно.

– Да. Ничего нового, в общем-то. И помнить нечего.

– Я думала, все будет по-другому.

– Как же? – Маша встрепенулась, заинтересовавшись.

– Ну… – Ане сразу расхотелось говорить дальше. – Ладно.

– Ага, исчезни теперь…

– Очень смешно, – Анна резко встала.

– Ага, еще обидься ни за что.

Девочка вздохнула, присела, но все же молчала.

– Ты думала, что все мы будем лучше общаться, – поняла Маша.

– Нуу… Просто я немного привязалась к ним… к некоторым… ко всем… А теперь мы так редко видимся! Завтра вот у Джессики День Рождения, а мы это даже не обсудили!

– Ясно.

– Что?

– Влюбилась ты.

– Что? В кого? – Аня встала.

– Что Джессике дарить будешь? – перевела тему Маша.

– Увидишь.

26.Ложь

Но она не увидела ни на следующий день, ни на тот, что за ним следовал. И вот уже три дня прошло, а праздника все нет… Вот уже первая замковская неделя Фокстона закатывается в Тог, а ни одного подарка так и не было вручено имениннице. И не безразличие лордов к журналистке было тому причиной, нет. Напротив, в эти дни даже Елизавета вернулась с ежедневного маршрута по Зеркальной и Реальной башням. Впервые за последнее время лорды собрались все вместе не ради трапезы. Не было лишь Джессики. Долго не было.

– А ведь и правда… Век ее не видела… – повторяла Феломена. – Должно быть, с ней случилось что-то плохое! Ужасное!

– Ну что там? – встревоженно поинтересовался Лепаж.

– Совсем ничего… – был ответ.

– Да ты просто все забыла! – упрекнула Брай.

– Нет-нет… – Маша быстро пролистывала день за днем, час за часом и не находила ни единого воспоминания, связанного с зеленоглазой девушкой, – Нет-нет… Нужно дождаться летописного часа.

– Разве это имеет большое значение? – сказал Люсиан, зевая.

– Здесь, в этом непрочном месте, все имеет значение, особенно время, появившееся так недавно, – молвила Му Нинг.

Маша, услышав голос юноши, выпрямилась, приняла наиболее серьезный, что бывало редко, вид и сказала:

– Конечно! Имеет. Воспоминания об этом дне появятся только через…

– Лиз, ты куда? – Люсиан, как оказалось, не слушал.

Королева застыла, едва успев повернуть деревянную ручку единственной в комнате мисс Форстер двери.

– А ведь нас здесь не так уж и много, – хрипло заговорил Музир, – И то умудрились растеряться.

Аня глубоко согласилась с ним и смотрела теперь прямо в его добрые, синие глаза.

– Ладно, я не вижу смысла здесь находиться, – скороговоркой проговорила Елизавета, готовая покинуть королевство свечей мисс Форстер и шагнуть в темноту коридора.

– Нет! – что было силы закричала Аня.

На глаза девочке навернулись слезы. Королева медленно развернулась, глубоко изумленная. То ли внезапное слово молчаливой Анны ее поразило, то ли смутная догадка проскользнула на миг в ее мыслях…

– Мы только и делаем, что занимаемся сами собой, видимся лишь за едой…

– Стойте-ка… Джессика, кажется, очень хорошо питалась все этот время… – эти слова Клотус произнес с трудом , будто бы медленно вытягивая из души.

Вытягивал он их звук за звуком, так что ему пришлось повторить всю фразу дважды. Первый раз – для того, чтобы озвучить ее на своем языке и понять самому, а второй – чтобы, говоря уже осознанно, передать эту мысль остальным.

– Что ты только что сказал? – сокрушенно прошептала Ангелика.

Ответ было найти непросто, хотя все и проговорили эти слова беззвучно, вслед за Клотусом, хотя все и знали их, помнили, казалось бы, всю жизнь, никто не мог сказать, откуда они взялись.

– Хорошо кушаю! – воскликнул вдруг Вито. – А я и думаю: к чему она это тогда сказала!

На мальчика попадали вопросы.

– Я упал тогда, сильно… Да… А там мисс Форстер. – продолжал он. – Я поздоровался с ней, конечно, а она и говорит: «Еда вкусная, не правда ли…»

– Я ем ее каждый день, – продолжила вспомнившая Мария.

– Да! Я ничего не понял, да и напрочь забыл потом.

– Точнее, напрочь запомнил, – поправила Му.

– Что?

– Внушение, – четко произнесла Елизавета, изумление на лице которой сменилось странной улыбкой, выражающей некую восторженность и даже гордость. – Подмена! Естественно! Она ведь тоже саламандра!

И это было правдой. Мисс Форстер, Елизавета Оптис, и Брай О'Доэрти были существами огня. Опасная стихия! И Костра, время года, ей посвященное, началось ей под стать – опасно, но хотя-бы интересно.

Маленькая трещинка, родившаяся в Замке одновременно с Чайными горами, зажглась продолжением.

– Куда отправляемся? – осведомился Клотус.

– Не знаю… – в который раз был ответ.

– Что-то ты вообще мало что знаешь! – заметила Лиззи.

– Шестое Альтера? Пятнадцать часов после полудня ровно… – начала тараторить жрица.

Именно так в Замке стали зваться существа стихии разума.

– Куда же? – снова повторился вопрос.

Мария лишь стиснула зубы, прошагала через всю комнату, наблюдаемая всеми, и резко протянула Люсиану руку. Немного сбитый с толку юноша не сразу ответил на этот жест, но стоило ему легонько дотронуться кончиками пальцев до протянутой ладони, как едва уловимая вспышка явилась перед всеми.

Девочка сжала его холодные пальцы и вот уже в воздухе начинала светиться, словно синий экран телевизора, картина. Вот обветшалая деревянная кровать, узоры серой паутины. Разбитые окна представали перед зрителями. Наконец, в тот самый миг, когда последний знак всецветной мысли Марии перескочил, миновав пальцы, руку и плечо Люсиана, в самый центр его помышлений, в неведомой комнате нарисовался Вито, окруженный пылью. Вот малыш медленно поднимается на ноги, затем в воздух.

– Ого! – воскликнула Аня.

– Да, я там был! Там! – Вито был еще больше восторжен.

– Ты помнишь, как попасть туда? – Ангелика немного наклонилась, чтобы заглянуть голубыми глазами в светлое лицо мальчика, от удивления спустившегося наконец на землю.

– Для того, чтобы попасть, не обязательно знать, как, – заметила Му Нинг.

На волшебницу устремилось несколько вопрашающих пар глаз.

– Генри? – обратилась она?

– Да? Что? – как бы проснулся властелин воздушной стихии.

Затем он лишь улыбнулся, слегка натянуто, как это случалось всегда, а когда этот жест сошел с его лица, он уже вдохнул вместе со всеми тяжелый и тайный пыльный воздух.

Впрочем, дышать им смогли не все, и, зажав нос, Лиззи поспешила покинуть заброшенную комнатку через единственную дверь.

Маленькое ответвление трещины достигло одной из картин. Королева настежь открыла путь к свету; деревянная рама картины, разлетаясь на щепки, казалось, застыла, чтобы определиться, куда в этих трех этажах упасть. Или же по другой причине?

– Что происходит? – недоумевала Ангелика.

Ответить ей, к сожалению, не мог никто – все до единого словно застыли: и подвижный Вито, и чудной Клотус, и Елизавета, и даже Джессика, так неприятно в тот миг удивившая Королеву.

Никто, никто, кроме Му Нинг, положившей девушке на плечо свою маленькую ручку, не был способен даже думать в этот момент. А это, как вы знаете, очень важно.

– Ты поможешь мне? – спросила волшебница.

Ангелика, ничего толком не осознавшая, только и могла что смотреть по сторонам: то на ужасную Джессику, то на остальных лордов, что вот-вот узнают правду.

– Но это ужасно! – наконец прошептала она.

– То, что может случиться – еще ужасней.

Девушка колебалась.

– Лучше оставить это, – продолжала Му, – как незаконченную забытую сказку. Иначе всем нам придется несладко.

Слова эти, звуча в тишине, что захватила все вокруг, даже голоса суровых тварей в лесу Храйзилехт, звучали убедительно. Фрау Клосс, медленно, как бы с трудом, кивнула.

Вместе они, не спеша, ибо спешить в остановленном времени было некуда, приблизились к застывшей саламандре.

– Она так изменилась, – заметила Ангелика.

Но Му Нинг не могла с этим согласиться – она смотрела лишь в зеленые острые глаза застывшей именинницы, а они остались такими же, как и при первой встрече. Долго думала об этом лесная дева, ибо в последний раз могла она насладится их коварной красотой без опаски. Наконец, волшебница велела своей помощнице зажмуриться да легонько дотронулась до хрупкого плеча обманщицы.

– Я – Хозяйка За… – заговорила та не своим голосом.

– Мы хотим помочь, – сказала Му.

Для того, чтобы донести до Джессики эту простую фразу, волшебнице пришлось несколько раз попеременно включить и выключить время, опережая любые действия журналистки.

– Да, – подтвердила Ангелика.

– Можете открыть глаза, – тихо промолвила девушка.

Они так и сделали. И, слава Замку, не ошиблись – зеленые изумруды потухли.

– Я сотру всем память, – предложила Ангелика.

– Только не мне! – виновница умоляюще глянула, сперва на русалку, затем на дриаду.

– Хорошо.

Все-таки зря они так доверились ей.

27.Как нужно думать

Слишком волнительно. Люсиан ощущает давление ночи и первое время не понимает, где он. На каком-то курорте? Почему? Везде пальмы… А еще мистер Беккер и Му Нинг, начинающие засыпать.

– Пальма на человека похожа, – замечает Генри прежде чем уснуть.

На человека? Юноша взглянул на темно-зеленый силуэт в дверном проеме и замер, когда тот ожил.

– Она начинает входить к нам в комнату! – крикнул Люсиан без слов.

Пальма так и сделала.

– Генри! Генри, ты видишь ее?

– Да…она тут ходит…

Растение улыбнулось (!) прямой улыбкой.

– Волшебница!

Му лишь махнула рукой.

Спустя какое-то время в комнате обнаружились мертвые родители Люсиана, его товарищи из дома обучения и куча других, незнакомых ему, детей. Все они ходили туда-сюда. Парень попытался заговорить с мамой, пожаловаться на незваных гостей. За что? Они никого не обижали и в то же время вели себя самым странным и наглым образом.

Люсиан хотел было найти общий язык с одним малышом, отрывающим плитку, украшенную трефовым узором, от пола. Малыш взглянул на юношу дружелюбно и кинул тому кусок плитки прямо в лицо.

Затем отворилась дверь. Еще одна? Почему бы и нет. Внутрь ввалился страшного вида старик, весь грязный и с каким-то ужасным предметом за спиной.

– Хочешь нож?! – обратился он к Люсиану, вытягивая перед собой огромное лезвие.

Не дождавшись ответа, он начал, хромая, приближаться.

Парень отчего-то кинулся к ногам Елизаветы, вдруг оказавшейся рядом.

– Она не настоящая! – проскрипел ужасный старик.

Люсиан взглянул на Лиззи снизу вверх и обнаружил, что та разлагается, подобно тлеющей бумаге.

– И ты – не настоящий!

– Неправда!

– Думаешь?

Юноша промолчал.

– Сомневаешься?

– А ты не сомневайся, – проснулся вдруг Генри.

И Люсиан проснулся. Странный сон. И все-таки вот он – мистер Беккер, выходит из своей спальни.

– Здесь ведь нет снов, – продолжал ученый.

– Разве так бывает?

– Во сне все бывает.

– Здесь все бывает, – Джессика, сама того не зная, повторила фразу Генри.

Долго ли, коротко ли, фальшиво ли, искренне ли – она улыбалась. Была она одна, и потому, вдобавок к этому занятию, требующему меньшего тщания в одиночестве, старательно шла, раз за разом открывая единственную дверь, отделяющую пятнадцать спален друг от друга.

Спальни эти, исчисляясь подобным числом, помещались строго над люстрой Большой Залы. Пространство там постоянно путалось, связывалось в узел, и потому, открыв те самые единственные двери, девушка увидела сперва спальню Феломены, переступила через порог, закрыла дверь, открыла ее и шагнула теперь в какую-то другую опочивальню. Мисс Форстер снова развернулась и хотела было толкнуть дверь, но та не поддавалась. «Ее-Вечно-Недовольное-Величество не обошлось без пароля» – была первая мысль журналистки. «Надо тоже поставить пароль» – была вторая мысль.

Итак, дверь не открывалась. Но Джессика не растерялась. Она стала к ней спиной, правой рукой нащупала холодную ручку и резко дернула. Дверь от такого поворота очень сильно удивилась. Настолько сильно, что перепутала стороны да забыла, где у нее должны быть петли. Она открылась внутрь какой-то другой комнаты, прямо сквозь журналистку. Ну а что! Имеет право! Комнату Елизаветы она ведь не открывала! Благо, девушка очутилась, наконец, в своих покоях.

Вообще опрометчиво было бы считать, что конструкция Замка была удобна. В сущности его могли принимать участие, к примеру, такие великие и опасные силы, как глупость и противоречие. Столь свойственные всем людям. Однако, справедливо заявить, что общий дом счастливцев обрел-таки некоторое постоянство и даже ясность.

Как известно, с севера, от неведомого места до самых ворот Замка, уже, кстати говоря, приведенных в лучшее состояние, произрастал лес Храйзилехт; на востоке шумело волнами море; на юге, как это ни странно, стояли холодные горные цепи; на западе же разворачивалась восхитительная долина – жаркая Даль.

Центральный Сад был со всех сторон окружен серыми стенами. Независимо от фруктовых деревьев, тихого прудика и иных умиротворенных образов, на изложение которых можно было бы затратить вечность, в самом центре дворика возвышалось пятнадцать Столбов.

На самом деле, они не принадлежали беседке и рождены были далеко под землей, в той глубине, что ниже самых потаенных подземелий и погребов. Впрочем, в самый Низ подземельями было попасть нельзя, зато обычными лесенками, переходящими в узковатые коридоры – можно.

Лесенки эти имели место всюду, начиная от привычного их начала в Большой Зале и кончая самыми причудливыми их извилинами под богатыми комнатами и цветными небесами. Каждый имеет честь пройтись по одному из них, однако даже самый бывалый бродяга не сможет сказать совершенно точно, где он в итоге находится: снаружи ли, внутри ли Замка, под землей ли или под самой крышей. Этаж же было определить и вовсе невозможно, ибо даже самый незначительный маршрут непременно включал в себя с дюжину спусков и подъемов.

Итак, коридорчики, существуя тут и там самым беспорядочным образом и оканчиваясь в Низу, брали начало свое, все-таки с высоты главных башен. То были Башня Белинды с северо-запада, Воображальница Люсиана с северо-востока, Реальная Башня с юго-востока и, особенно главная (прим. Елизаветы), Зеркальная с юго-запада. С юго-севера же светило солнце, означая середину дня.

Именно таким Замок был на карте, лежащей теперь на письменном столе Джессики. Маленькое окошко, размещавшееся прямо в потолке, окрашивало старую бумагу, а вместе с ней и старую пыль, в рыжий цвет. Да, она снова сидит в маленькой комнатке на втором этаже ее резиденции. Да, с трещиной ничего не получилось.

А ведь могло! Еще чуть-чуть и стены распечатались бы, Замок развалился бы как карточный домик, разложил бы свои пятнадцать карт по земле, и никто, никто бы тогда не был бы в состоянии мыслить. Никто, кроме мисс Форстер. А она-то, стоя в центре распадения, произвела бы свою самую чистую, самую сокровенную, всепоглощающую мысль…

– Мысли? – протянула Ангелика разочарованно.

– Да, – ответил Клотус, – от них все и зависит.

– Но ты ведь не просто думаешь, – возразила Анна. – Ты говоришь волшебные слова.

– Слова нужны лишь для звука, а здесь его нет, – действительно беззвучно молвила Му Нинг.

– Ань, а ты вообще говорила когда-нибудь? – подшучивала Маша. – Может ты ни разу рта не раскрывала, и мы просто слышали твои мысли!

Анна вспыхнула. Маша тоже:

– Неужели, все слышат то, что я думаю?!

– Нет, – возразила Ангелика, – наверное, слышны только те мысли, которые ты кому-то адресуешь…

– То-есть я могу сказать… подумать что-то так, чтобы это услышал только кто-то один?

– Ну…это трудно, наверное. Но вообще…

– Слова, – продолжал признаваться Клотус, – это всего лишь мой… знакомый мне язык. Я просто думаю на нем, тщательно проговаривая.

– Но ведь я тоже могу подумать любую ерунду, – возмутилась Мария, – но от этого не становлюсь фокусницей!

– Это оттого, что у тебя нет зрителей!

– Какая разница?

– Разница? – Клотус засмеялся. – Для самой себя ты никогда не станешь фокусницей. Ей тебя сделает публика. Вы ведь сами все вместе подумали, что раз я с умным и торжественным видом произношу какие-то слова, они непременно должны быть волшебными. Вы обращали внимание не на смысл слов, а на их звучание. Так это и работает: я говорю о хорошей погоде, а вы все вместе думаете, что сейчас произойдет чудо. Оно и происходит!

– Ну и дурак ты! – бросила Ангелика.

– Почему же? – осведомился фокусник.

– Забудь.

Так и забылся Фокстон.

28.Некрепкий желтый

– Оптис беспреткновенна и вечна! – провозгласил Оратор.

– Оп-тис-бес-претк-но-вен-на-и-веч-на, – проскандировали бесчисленные зрители.

Они усыпали Оптическую башню с ног до головы, окрашивая воздух синим сиянием своих, со встроенным приближением, глаз. Башня эта представляла собой десятки стадионов, поставленных друг на друга словно кубики. Таким образом, некоторые зрители находились на немыслимой высоте. А если учесть, что передние ряды, ради сохранения ровной структуры стен башни, располагались под углом в 90 градусов…

«Страшно» – подумала Королева, наблюдая, почему-то, как раз с такого местечка. Сиденье к тому же поскрипывало, грозясь неминуемо сорваться да свалиться на далекое темное дно арены.

Поэтому представители элиты общества 24 века заполняли самый первый, стоящий на земле, стадион. Некоторые из них по очереди выходили на середину арены и на пепельно-бурых линиях вещания поднимались до второго уровня. Линии здесь были очень удобны – с их помощью звук передавался только вверх, минуя элитный стадион и действуя лишь на всех остальных – на обычных людей.

На пепельных линиях поднималась и Елизавета когда-то. На пепельных линиях стоял и сейчас Оратор.

– Я вижу вас всех! – ревел он. – И тех, что сидят на галерке тоже! Я вижу, кто не уверен и пытается скрыть свою неуверенность, а может и что-то более ценное… – Оратор двинул ногой, и пепельные линии, подхватив его, принялись с сумасшедшей скоростью двигаться, повинуясь указаниям ораторского мизинца. – Ты, ты, ты, вы оба, ты и ты! – выговаривал он, подлетая к подозрительным личностям, находящимся в совершенно разных стадионах.

Лиззи вздрогнула, когда он пронесся прямо мимо ее ненадежного гнездышка, расшатавшегося теперь окончательно.

– Ладно! – вскричал наконец выступающий. – Можете иметь любые выражения на своих глупых лицах. Однако! Сию минуту пред вами предстанет Беспреткновенная и Вечная Королева Оптической Вечности.

– Оп-тис-бес-претк-но-вен-на-и-веч-на!

– Если она удостоит вас подобным вниманием, конечно.

– Оп-тис-бес-претк-но-вен-на-и-веч-на!

– Помните же это! – Оратор со свистом спустился вниз.

Взамен, вверх медленно поплыла сама Елизавета Оптис. Дойдя до середины башни, она исчезла с целью появится в самом ее верху, чтобы вновь дойти до середины, уделяя таким образом всем зрителям одинаковое внимание. Но вот она замерла, и миллионы взоров смогли сосредоточиться на ее абсолютном информационном платье.

Так или иначе, все должны были посмотреть на золотую материю, чтобы запустить традиционную световую церемонию. Но сегодня что-то пошло не так, и вот уже с минуту запуск не происходил.

– Один человек, – резко произнесла Королева, оглушая всех то ли своим голосом, коего многие никогда и не слышали, то ли грубым фактом того, что кто-то посмел заявиться в Оптическую башню с целью протеста.

«Да, это был протест. Но протест этот был частью плана» – подумала замковская Елизавета.

– Сними свою маску, – потребовала совсем другая Елизавета из Оптической башни, смотря яркими глазами на Него.

– Я не стану этого делать, – сказал Он.

– Тогда зачем ты здесь?

– Чтобы сказать всем… – речь его оборвалась.

На слове «всем» Королева тотчас метнула к нему горсть пепельных линий.

Протестант, изумив ее, не стал дожидаться, пока линии схватят его да разобьют об арену. Он совершил отважных прыжок, достигнув их. Он мигом взбежал на вершину горсти и мгновенно приблизился к Королеве, опережая испуганную охрану.

– Как, он приручил линии? Но он же оборванец! Может, разжаловали? За что? Наверное, за дерзость… – общим голосом шептались люди.

– Чтобы сказать всем, – продолжил человек в маске, стоя теперь прямо перед Королевой, – что ты не беспреткновенна и не вечна, Елизавета.

Последнее слово, бывшее первым именем Оптис, хранившимся в строгом секрете, протестант произнес шепотом, так чтобы только одна Королева могла слышать его.

Впрочем, в ту же секунду маска была сорвана, и протестант полетел на самое дно, на полное поглощение кровожадными пепельно-коричневыми линиями вещания.

Собрав последний взгляд и сохранив таким образом информацию о каждом зрителе, платье вспоминало теперь каждую пару сияющих зрачков, воспроизводя их дружный синий цвет на всеобъятной ткани. Вот оно уже разрывается, светится, будто солнце. Вот звезда уже не выдерживает своей красоты и взрывается, выстреливая четкими лучами аккурат над головой каждого, оснащая стадионы фонариками, позволяя каждому еще раз взглянуть на безупречное лицо Королевы.

– Здесь можно смотреть прошлое? – спросил внезапно Клотус, испугав Лиззи до чертиков.

– Как долго ты здесь? – подскочила та.

– Не вечно, – пробормотал фокусник.

– Что ты сказал? – вспыхнула Королева.

– Я здесь не вечно, – повторил Клотус. – Так здесь можно смотреть прошлое?

Юноша принялся расхаживать по Реальнице, заглядывая в каждый из экранов.

– Да, – сухо ответила девушка.

– Ладно! – он наконец остановился. – С Днем Рождения! И спускайся вниз, – собеседник вышел в окно.