Текст книги "Замок"

– Отлично! – сказал наконец Дезире. – Мы победили!

– Ну вот, теперь надо убрать воду, – заметил Музир.

– И эти огромные деревья, – добавила Маша.

– Пускай это сделает Аня, – сказала мисс Форстер, доставая трещины из маскирующего тумана Музира.

– Я? – девочка была ошарашена. – Почему я?

– Только осторожно, они немного кусаются, – Джессика вложила в маленькую дрожащую ладонь Ани оружие.

– И что… что мне с этим делать?

– Да кидай куда подальше! – посоветовал Вито.

– Успокой воду, – молвила Му Нинг.

– Но и на деревья оставь! – дополнил Клотус.

– Только не урони!

– И так долго не стой на одном месте!

В конце концов, Анна отделила две трещинки и кинула-таки в небо, в сторону моря. Если Вы когда-нибудь кидали трещины, то знаете, как легко и непринужденно они бросаются, а затем летят в совершенно нужном направлении. Итак, они упали в морские волны, искупались в них и зарылись в самое дно, увлекая за собой всю лишнюю воду из Замка. Она уничтожала себя, будто смываясь куда-то, издавая при этом звуки, похожие на лаяние собак Вито…

Деревья-великаны были шокированы таким поворотом и от безысходности кинулись через стены Замка смотреть на недавно питавшую их воду. Лордов они не забыли, и вся их зелень, словно взорвавшееся кукурузное зернышко, выхлопнула наружу.

– Почему ты не кинула все трещины сразу, Аня?

– И долго мы будем здесь висеть?

– Зачем было делать так?

– А мне кажется, так даже интереснее, – сказала Белинда.

Аня, совсем раздосадовавшись от такой неудачи, кинула две оставшиеся трещины без особого энтузиазма. Но ничего не изменилось…

– Что же делать? – спросила Феломена.

Но никто ей не ответил. Все продолжали висеть на огромных ветках да смотреть на огромное морем. Вот уже час прошел, второй… Брай наконец сказала:

– Белинда, зачем ты заморозила эти деревья? Так хотя-бы сидеть было бы тепло…

– С Днем Рождения, Брай!

33.Обновление

На полное выздоровление Замка, включая сам процесс ремонта и привыкание к его результатам, потребовалось не более шага.

В Тваст были высушены все пострадавшие вещи, мебель, потолки, стены. В Сэнт зажил старой жизнью Сад, зацветая, благодаря командам Му Нинг и Феломены, заново. И только лишь в полузабытых легендах, передаваемых тихой ночью маленьким шептанием листьев, можно было услышать о глупых огромных деревьях, поддавшихся злой воле…

После Сада дело стояло за малым, а в саду стоял Вито. Пруд за недавнее происшествие ужасно помудрел и теперь многозначительно молчал на мальчика темными, отчего-то глубокими водами. Скучная картина.

Однако! В водяной глуши запестрел вдруг резвый косяк ярко-красных рыб. Огромная волна эмоций окатила вдруг Вито: радость от внезапных ярких красок, удовлетворение новым сюрпризом Замка, какой-то удивленный трепет, да еще и щемящая тоска, связанная с огромной потребностью запомнить этот момент таким, какой он есть, зафиксировать его глазами, чтобы потом разделить этот восторг прямо сейчас, срочно с кем-нибудь поделившись…

– Брай! – окликнул мальчик. – Давай остановим игру! Посмотри какая красота!

Но подруга не могла посмотреть. По одной простой причине, что в этот же момент она сама, вызывая колыхания воды, материализовалась из огненных рыбок, открывая свои глаза навстречу слою воды, лицу Вито и солнечному свету.

– Сюрприз! – сказала она, резко всплывая на поверхность и обретая иные цвета, кроме красного.

– Да ты достигла совершенства! – восхитился Вито.

– Конечно! – отозвалась девочка, высушивая свое голубое платьице теплыми ладошками.

– Но летать все равно не можешь! – хихикнул мальчик, поднимаясь в воздух.

– Все! Мне надоело уже играть в прятки! – Брай бросилась догонять. – Давай во что-нибудь другое!

– Во что? – спросил мальчик, прежде чем взгляд его упал на белеющий круг, кажущийся с высоты его полета немного мелковатым. – А! Я знаю.

Беседка тоже была успешно воссоздана. Графом Дезире и Марией. А в Подсадовой Комнате и вовсе открылись новые возможности и коридоры.

– Закрой глаза, – сказал Вито своей спутнице, готовясь посетить один из них.

– Ты что, – возмутилась та, – был здесь без меня?

Вито ничего не ответил, а если бы даже и ответил, огни коридора все равно бы перебили его через мгновение.

– Ого! – удивилась Брай. – Это что?

– Люди, – просто ответил маленький жрец, помогая подруге наконец различить в вечно движущихся мигающих стенах коридора разные лица и тела.

– Они на самом деле есть? – поинтересовалась Брай, поворачивая рыжую головку к одной крупной даме, привлекающей, пожалуй, больше всего внимания своей экстравагантной одеждой.

– Конечно! Это все-все люди, которых мы еще ни разу не видели.

– И зачем они здесь?

– Чтобы мы потом смотрели на незнакомых людей и думали, что где-то их видели, наверное…

– Но ведь тогда их должно быть очень много! Разве поместятся все-все на одной стене?

– Поэтому мы и не пойдем до конца, а вот так вот свернем…

Дети протиснулись в щель в стене, задев при этом несколько сотен лиц. Они очутились в просторной, освещенной синим светом зале.

– Да, – подтвердил Вито, – это уже Замок сам построил.

Вокруг стоял глухой подводный шум.

– Медведь, – констатировала Брай, замечая огромную белую тушу, нависшую над ней.

Девочка ни капли не испугалась, хотя между ней и зверем не было никаких препятствий – вода сама стояла стеной.

– А у меня дельфины, – сказал Вито, поворачиваясь к другому аквариуму.

– Медведь больше, – заметила саламандра, радуя полярного друга, лениво перебирающего под водой черными когтями лап.

– А дельфины веселей, – возразил мальчик.

И дельфины поплыли, поплыли, поплыли… И строчки так плывут, плывут, плывут, когда читаешь. Плывут, плывут, плывут… Бах! Конец страницы – водопад. Перевернуть ее – водоворот. А! Конец главы… И волне конец – Дезире не стал, однако, закрывать книгу, просто положил ее коричневыми страницами вниз.

– Ну и как? Хорошо смотрится? – осведомился Музир, радуясь отложенной наконец книге.

Граф подскочил с места, увидев работу художника:

– Как в Версальском дворце! Прелестно! – господин Лепаж разглядывал теперь превосходную лепнину.

Ангелы и витиеватые узорами перебегали с потолка на стены и обрамляли новые картины в свое кудрявое золото.

– Все краски на это потратил! – пожаловался Музир. – Придется идти за новыми.

– Можно я тоже? – Джессика в королевском одеянии покинула свой трон, пестревший драгоценностью камней и мягкостью обивки. – Можно я тоже пойду за красками?

– Нет уж, – отказал мастер, – это я сам. Уж лучше иди к морю. Помоги накрыть стол.

– А ты успеешь вернуться к началу?

– Если Даль меня под конец отпустит.

И Даль действительно долго не отпускала художника, пряча самые сочные и нужные краски в своих льдах.

– Хорошо, – сказала мисс Форстер, – на берегу ласково шумели волны, – но где же мы возьмем напитки?

– Напитки? В один момент! – сказал манерным голосом Клотус, жонглируя бокалами.

– Да-да, – начала Ангелика раздражительно, – бокалы у нас есть, мы это знаем! А пить мы что… – и оборвалась, наблюдая за тем, как фокусник вставляет пятнадцать сосудов прямо в песок, совсем близко к подступающей воде.

– Кто что будет? – спросил он, демонстрируя хрустально-прозрачную линию.

Все сошлись на вине.

– Напиток на все времена! – воскликнул Генри.

– А я буду гранатовый сок! – заказала, однако, Брай. – Это тоже напиток на все времена!

– Хочешь показаться взрослой и тоже пить что-нибудь красное, похожее на вино? – поддразнил ее Вито.

– Нет, болван! – обиделась актриса. – Я просто люблю гранат!

Вито, впрочем, последовал ее примеру.

– Ну и что ты собираешься делать? – не унималась Ангелика.

– Откуда же мне знать, что ты провернешь? – засмеялся Клотус.

– Я??

– Ну ты же у нас сирена!

– Это говорит скорее об особенности характера, а не о способностях!

– Значит ты, как и все русалки, должна быть веселой и беззаботной?

Девушка так разозлилась, что махнула с размаху волной да наполнила-таки прозрачным морем красные бокалы.

– Хочешь кинуть? – обратился к фрау Клосс вернувшийся художник.

Он протянул девушке стеклянную банку с Дальними светлячками внутри.

– Хочу, – Ангелика тут же швырнула баночку в море.

Она разбилась о жесткие волны, и на небе расстелился дырявый ковер. В каждой дырке – по Дальнему огоньку… Последний штрих был совершен, и все теперь могли насладиться вечерним пикником.

– И как мне теперь найти свой стакан?

– Здесь во всех гранатовый сок, Брай!

34.Ноль

Довольно управлялись лорды с Замком, довольно переживали, грустили и радовались они, довольно узнали они о пережитых перьодах, чтобы наконец разразиться невероятным ожиданием самого волшебного времени. И вот маленькими быстрыми шагами двинулся тот самый Антез, и даже солнце, не усидев на месте, светило исключительно в форме цифр обратного отсчета до праздника.

У всех, надо думать, в душе теснилось самое радостное настроение. Только лишь Брай ходила непривычно-неактивная, чего никто будто бы и не замечал. Почему-то все замечают что-то необычное лишь в том, что уже давно пестреет странностями.

– Как дела? – ненавязчиво спросил Клотус, до смерти перепугав Аню, как всегда сидевшую за каким-то секретным занятием.

Девочка несколько раз исчезла и появилась.

– Зачем так делать? – взмолилась она, стараясь при этом как можно скорее укрыть от любопытных ореховых глаз предмет ее стараний.

– Просто интересно, что ты там так тщательно прячешь, – улыбнулся фокусник.

– Как Вам удалось пробраться в мою комнату, позвольте узнать, – отчеканила Анна, становясь какой-то особо-злобно-вежливой.

И довольно долго бы эта вереница вопросов продолжалась бы, если бы Клотус не упомянул, что пятнадцать комнат, слепленные в одну, было решено развернуть и разобрать.

И все-таки девочка злилась! «Только я закончила для Ангелики и приступила к его, как он тут же появился и едва не увидел! Как ему это удается? И увидел ли?»

– Слишком много вопросов! – в точку заметил Люсиан.

Пока разваливались комнаты, лорды оживленно беседовали.

– Ну хорошо, один вопрос. – смягчилась вдова. – Что будет… Что будет с этим местом, когда мы его покинем?

– Слишком мало ответов! – отчаялся юноша.

– Почему вы не спросите у меня? – возмущался граф.

Художник засмеялся.

– Когда слишком много вопросов, подойдет даже слишком глупый ответ. – сказал он.

– О, Анечка! – заметила наконец Феломена. – А ты как думаешь, в какой год вернешься?

Анна, однако, сохраняла молчание до самой белой беседки, являвшейся в ту пору настоящим эпицентром событий, значительных и не очень.

– Зачем нам вообще нести сюда еду! – в который раз возмущалась Маша.

– Чтобы кое-какое Величество было довольно, – усмехнулась Джессика.

Степенно подошедшая Елизавета, однако, заявила, что никакой еды она не требовала. В итоге выяснилось, что «Величеством» Джессика именовала себя.

– Наконец-то мы дождались нуля! – сказал, впрочем Вито, взлетая от особо важных господ в небо.

И правда, солнце уже обозначало близкий конец всем ожиданиям. Наверное, время задвигалось быстрее. Может быть оттого, что того пожелали лорды? Но ведь когда хочешь убить долгие минуты, они имеют обыкновение необыкновенно медлить… А может лорды и не хотели их убивать?

– Я сейчас вернусь, подождите, – сорвалась с места Аня.

– Всем все равно.

«Все равно, все равно, плевать, всем плевать, – проносилось в голове. – Общество только делает вид, что заботится о тебе; большую часть времени близкие, друзья – все они думают о себе. А потом еще и обвиняют тебя в том же. А в памяти остается хорошее, самое прекрасное, самое богатое добрыми воспоминаниями время… Иллюзия. Хорошо, что скоро все закончится, скоро я вернусь… И куда? В такую же иллюзию. Фальшивка за фальшивку. Мир заражен этой фальшью… Нет, не так: он и есть эта безудержная фальшь.»

– Эй, Аня, с тобой все нормально?

«Нормально? – снова заговорил внутренний голос девочки. – Все они только делают вид, что заботятся обо мне. Делать что? Что мне делать? Очевидно, то же самое – делать вид…»

– Все хорошо, – проговорила Анна.

Девочка бросилась бежать в неизвестном направлении.

– Точно? – прокричал вслед голос.

Кому принадлежал он, девочка так и не поняла и, поймав себя на этой мысли, в ужасе остановилась.

– Не может быть, – прошептала она, нарушая тишину шумного Сада. – Не может быть…

Повторяя эту фразу в сотый раз про себя и в третий – вслух, девочка медленно повернулась и, спотыкаясь о комья просохшей земли, зашагала, заторопилась, побежала обратно к Маше.

«К Маше ли? Это ведь она сказала «Всем все равно»? А потом спросила, нормально ли все. Не может такого быть! Ведь это точно сказала Феломена! А Феломена ли? Точно Феломена и точно Маша! Но как два человека могут быть одним? – голова Анны буквально трещала по швам.

– Такое ведь может быть только… – девочка не договорила, закрыв руками рот, опасаясь того, что кто-то неведомый, тот самый, кто так заботливо клеил в лесу Храйзилехт обои из деревьев, узнает ее тайну. Узнает, что она знает.

Но, так как слова в Замке имели еще меньшее значение, чем мысли, он, заботливый незнакомец, исправил свой просчет моментально. И только хозяйка Замка успела доказать свою теорию, заставив Машу превратиться в Феломену, а Феломену обратно в Машу, только она проговорила их голосами самые разнообразные фразы, начиная от «Всем все равно» до «Что случилось?», как все ее опасные мысли тут же исчезли. Он спешила обратно в Сад.

– Ну, скоро мы уже начнем или нет? – доносилось из беседки.

– Скоро, моя муза.

– Ско-ро-о-о-о-о-о-о, – прогудел голос Клотуса.

Фокусник выходил прямо из моря, с горящим бенгальским огнем в высоко поднятой вверх руке.

И сразу все заворчали на чрезмерный грохот, и сразу как-то все деревья зашатались, и небо потемнело, и огни салюта, искрясь, беснуясь и шипя, разрезали воздух. И вот уже Аня, окруженная такими родными лордами, решилась представить свой прощальный подарок.

– Это – вам. От меня, на память, – сказала она.

Она раздала всем по холодному медальону.

– Вы были так добры ко мне, что я, я…

– Как прекрасно, Анечка! – перебила девочку Джессика, разглядывая подарок.

– И зачем мне это? – запротивилась, впрочем, Брай.

– А ты открой и увидишь, – улыбнулась Аня.

Не одна Брай последовала совету, и в следующую же секунду воздух наполнился какофонией из разных мелодий.

– Нет-нет-нет! – остановила фальшь Анна. – В каждом медальоне своя мелодия, которую я записала специально для каждого, – объясняла она взволнованно.

– Правда? Такая кропотливая работа! – восхитился Люсиан, окончательно смутив девочку.

– Разве есть в этом толк, если мы ничего отсюда не можем забрать с собой, – возразила Елизавета.

– Кто знает, – протянула Му Нинг.

Аня расплакалась.

– Эй, Аня, с тобой все нормально? – спросила Маша.

– Все хорошо, хорошо… Я просто как будто бы что-то забыла и не могу вспомнить, что-то очень важное… А ведь уже осталось мало времени, вдруг я не успею…

– А я всегда все помню, – похвалилась подруга.

– Десять минут осталось, – заметил граф де Лепаж, бросив взгляд на сияющие в небе знаки обратного отсчета.

– Как? Уже? – ужаснулась Феломена, впервые в полной мере осознавая, что ей придется расстаться со всеми, к кому она так привыкла.

– Уже, – вздохнул Музир.

– Белинда, я буду скучать! – заволновался, изо всех сил стараясь не заплакать, Вито.

Волнение вскоре овладело всеми, кроме Клотуса, Брай и Елизаветы. Причем первый вел себя таким образом, как будто ему ничего не стоило вернуться в Замок позже, вторая просто впала в ступор, а третья вообще по природе своей мало что чувствовала. Остальные же принялись в каком-то общем движении торопливо жать руки, обниматься, рыдать. А минуты все шли и шли…

– Люсиан, – всхлипнул Вито, – может быть, я найду тебя?

– Это вряд ли, – возразила Ангелика. – Пока ты доживешь до конца 23 века, ты будешь уже глубоким стариком.

– Надо же! А сейчас я младше! Удивительно!

– Я, право, лежал бы уже совершенно точно в могиле, – отозвался граф де Лепаж.

– На самом деле, – вмешался мистер Беккер, – все зависит от того, с какого момента времени рассматривать. С точки зрения 26 века, мы все должны быть мертвы.

Му Нинг, заслышав это, произвела совершенно таинственную фразу: «Пока человек не знает, что он умрет, он бессмертен».

– То есть ты не знаешь точно, умрешь ли когда-нибудь? – уточнила журналистка.

– Я не знаю точно, человек ли я, – ответила Му.

– По-моему мы все уже не люди, – сказал отчего-то Клотус, и всем тут же стало как-то грустно…

– Секунды! Секунды остаются! – нарушила грустное спокойствие Брай, в последний раз впиваясь взглядом в величественные шпили Замка.

– Как? Только не это! – хором воскликнули лорды.

– В последний день Антеза, – заговорила, не растерявшись, Маша, – в мгновение между старым кинсетом и новым, в мгновение между днем воды и днем огня, – мерно декларировала она, – мы желаем одного – вернуться в настоящий мир!

Двадцать секунд – и беседка вся засверкала огнями, пятнадцать – и Феломена зарыдала еще громче , десять – и Вито, прошептав напоследок: «Прощай, замок», зажмурился, пять – и Ангелика задумалась.

– Может быть всем стереть память? – прокричала она наперекор разбушевавшемуся по причине разрушения мира ветру.

Часть II

35.Третий Клингер

– Н-Е-Е-Е-Е-Е-Т!!! – что было силы завопила Брай – и оборвался чудесный мир, сжигаемый вопящей в небе цифрой ноль.

Первым делом затараторила та самая мелодия, которая в минуту заводится всякий раз в минуту разгрома. Прямые, косые да жгучие трещины молниеносно растерзали пространство между лордами, заставив медальончики с испуганным щелчком распахнуться. Они пополнили нотные ряды вечной мелодии хаоса.

Сад, лес Храйзилехт, Замок – все развернулось теперь одним плоским листом бумаги. Эта бумага и прежде бывала сложена – в самые разные фигуры. Но вот линии сгиба заработали вновь, затрещали новыми разрывами и, изорвав бедный лист окончательно, превратились в зияющие дыры. Лордам, рассыпанным по холсту, оставалось одно – выбрать свой разрез, провалиться, а после бежать, бежать, бежать…

Стоило последнему лоскутку королевского информационного платья оказаться по ту сторону бумаги, как та тут же встрепенулась. Приняла свои разрезы за должное, начала изгибаться, обретая крепко-постепенную форму спирали. На каком из ее звеньев только что пропала Белинда? Клотус? Непонятно. Все сущее, страдая, сливалось воедино, сплетая пятнадцать миров.

Все они бегут, спотыкаясь и сбивчиво дыша, стараются добраться до дома, как можно скорее. Одна Ангелика идет тихо, степенно. Шагает, разглядывая архитектуру родного города.

Всем известно, что знатный город Клингер, как и всякий типичный европейский город 22 века, делится на три весьма самостоятельных городка, границы которых обозначены не законом, а самими жителями.

Первый из них, туристический Клингер, атакует всех и каждого таким обилием достопримечательностей, коих в Европе с каждым годом все больше и больше, что всякий турист с первых секунд экскурсии внутренне убежден, будто все места интереса осмотреть ни за что не успеет. И даже если времени еще предостаточно, он скорее спешит возвращаться на родину – планировать следующий визит.

Второй Клингер – технологии, индустрия, экономика, бизнес! «Официальный», как его прозвали жители окраин. Этот Клингер держится особняком, точнее многочисленными особняками – огромными монолитными зданиями, нависающими над ровными, параллельными друг другу белоснежно-прозрачными трубами – самым популярным и быстрым средством передвижения. Впрочем, жители Второго Клингера, всякие люди и нелюди, ими почти не пользовались. Свою жизнь они проводили в особняках. За идентичными сверкающими окошками они занимались не какой-то бесполезной ерундой, как может показаться. Они бегали марафоны: ногами, глазами, мозгами. Ангелика же была пловчихой, и потому прозрачные трубы-лифты были ей просто необходимы. А как иначе добираться до «официального» города из окраин?

Третий Клингер – самая чистая и спокойная частью города. Никогда нельзя обнаружить ни выброшенную невзначай бумажку, ни намек на ее шорох, ни мешающих, не хуже мусора, людей, ни присутствие чего-либо еще такого – раздражающего, городского. Шума нет.

Наверное потому, что в Третьем Клингере нет транспорта. Да он там и не нужен – кому в голову придет бродить по узеньким заброшенным улочкам между густо прилепленными друг к другу спальными домами. Единственные лифты из окраин берут свое начало в многоквартирных квадратах и ведут прямо во Второй Клингер, как бы не допуская возможности иного маршрута.

Лучшим предложением для скорейшего возвращения девушки домой было бы секундное путешествие по прозрачному такси. Но Ангелика никуда не спешила. Она все медленно шла, впервые ступая по игрушечным тротуарам, будто бы предназначенным для одного единственного человека. Для того самого, которому вообще в голову взбредет подобное.

Гулять по третьей области очень странно. Кажется, что одну эту фразу – «гулять по третьей части» – способны выговорить одни лишь шайки сорванцов, практически нигде не встречающиеся дворники (очень редкая профессия), получающие, впрочем, неплохие деньги за те самые прогулки по чистой территории.

Окраины так пустынны и по другим причинам. Например, многим не нравится, что там мало света, ведь все солнечные лучи поглощают то медные шпили дворцов, то одинаковые окна энергетических корпораций.

Окна Третьего города тоже одинаковые. Днем они смотрят друг на друга черными пустыми глазами, ночью – безумным миганием то гаснущих, то загорающихся зрачков квартир. Когда-то, может быть, шторы или, скажем, занавески придавали радужке оконных глаз какую-никакую окраску. Теперь же не найти ни одного окна, хоть чем-то от других отличного. Отличаться вышло из моды. И дом, словно многоглазый монстр, выступал из черного асфальта единым, грозным существом.

Ангелика все шла и шла. Проносившиеся мимо нее холодные дома то и дело обдавали ее ветерком, заставляя черные волосы колыхаться. Один из них, из холодных домов, стоял белым обелиском прямо посреди водоема с глухой серой гладью.

Она смотрела, представляла. И от этого становилось интересней. Балконы многоэтажек в ее глазах падали в воду, оклеивались от стен как старые обои, как новые канцелярские наклейки. Как кусочки детского конструктора, собирались и разбирались живые блоки. Чем наш мир не конструктор? Что мы – детали, что детали у нас. Все одно – конструктор.

На подземный переход заброшенного метро девушка наткнулась случайно, тут же погрузившись в умиротворенное созерцание из ряда вон выходящих вещей. Лестницу полностью забаррикадировали розовые воздушные шары. Ничего – Ангелика кое-как спустилась. В вестибюле – телефонные будки из черт знает какого века. Мало того, так в одной из них еще и плавало, словно в аквариуме, несколько золотых рыбок. Тут и там стояли и громоздились пустые мусорные баки, вовсю расписанные цветными мелками. Она пробралась мимо их непонятной груды, к выходу на поверхность.

На поверхности – жуткий троллейбус, давным давно бесхозный, без колес. Отчего-то с ржавой ванной внутри.

– Время оставить послание, – решила девушка. – Тому, кто не будет его читать.

Она достала из холщовой сумки сжатый комочек бумаги и отправила его прямо в салон – приземляться.

Казалось, троллейбус издал какой-то глухой звук, будто проглатывая просьбу. Такого Ангелика уже не выдержала и рванулась дальше, осознавая, что приближается к своему дому.

36.Пятая дробь

Дом Ангелики являлся многоквартирным квадратом. Дома такого типа – самые совершенные жилища Третьего Клингера. Складывались они постепенно. Сперва в городе преобладали прямые углы, составленные из двух домов. Затем прибавилась третья сторона. Потом четвертая – квадраты стали полными. Наконец, к ним подоспела и пятая сторона.

Дом дробь пять располагался параллельно земле, опираясь на крыши своих соседей. Окна его выходили с одной стороны в абсолютное небо. В тухлый двор – с другой.

Двор был темнее некуда. Но как преображался он вечером, когда во всех пяти домах начинали пощелкивать выключатели света! А что творилось в День Проверки – особый день в конце месяца, когда во комнатушках одновременно зажигались то те, то другие лампочки. Многоквартирная кастрюля превращалась тогда в решето, в ночной светильник, охраняющий сон окраин.

Но Ангелика возвращалась домой днем. Потому она добралась до своей квартиры скучно – быстро и беспрепятственно. Вот она! Такая знакомая металлическая дверь, украшенная обоями и подслушивающими приборами! Стоит только открыть, и жизнь вернется на круги своя.

Сердце у девушки забилось чаще при мысли о родных. И тут же упало… фрау Клосс с досадой оглядела свой античный прикид, вспомнив попутно о карточке от квартиры, безнадежно утопленной в вольере с медведем. Как глупо! А звонить не хочется – уж слишком долго объяснять. Тогда, руководствуясь одним только непонятным ведением, она просто-напросто толкнула дверь, радостно обнаружив ее открытой.

Странное чувство посетило ее при этом: будто не впервые проживает она все это. Будто все это уже было тогда, в какой-то прошлой попытке, будто когда-то она уже открывала дверь, долго и старательно, будто сейчас идет она по дороге, протоптанной некогда ей же самой.

В квартире девушку смутила мертвая тишина. В одной комнате пусто, в другой – пусто. Матери Ангелики нигде не было.

Девушка почувствовала, что все больше и больше скатывается в состояние отчаяния; заблестели и слезы. Опасаясь излишнего внимания со стороны стен, у которых были порой не только уши, но и глаза, она бросилась поскорей в ванную, к холодной воде.

Ее обдало уже на пороге, не холодным – ледяным ужасом.

С белого бортика ванны безжизненно свисали голые ноги.

– Что ты так орешь? – проворчали они, приобретая туловище и превращаясь в Марту Клосс.

– Что ты делаешь? – дочь бросилась к матери на шею.

– Это – модно, а не звонить в дверь – неприлично.

– Я не собираюсь звонить в дверь, – твердо заявила Ангелика.

– Эх, Лика-Лика… И почему ты у меня такая противная? – Марта поднялась и прошествовала на кухню.

– Потому что ты не можешь просто впустить меня! Ты бы ни за что так не сделала! Тебе обязательно нужно часами разговаривать! – Лика энергично последовала за собеседницей.

– И почему не могу поговорить с дочерью? Что здесь такого? Почему ты пришла сегодня так рано? – мама вдруг резко развернулась.

Она задержала свой взгляд на лице девушки, так что две пары, цвета одной волны, глаз разразились напряжением.

– Потому что ты говоришь, и говоришь, и говоришь!

– Затыкаешь меня?

– Не в этом дело! Хочешь, чтобы все наши разговоры были записаны?

– Опять твоя паранойя! Иди, съешь котлету, там, в треугольнике, – Марта снова отправилась в ванную.

Ангелика от безысходности позволила-таки котлете, такой непривычной после еды в Замке, оказаться в стеклянной тарелке.

«Хватит вспоминать о Замке. Раз уж удалось вернуться, нужно наслаждаться обычной жизнью» – подумала она. На слове «обычной» та самая тарелка, на которой лежала котлета, разорвалась ни с того ни с сего на осколки, разлетаясь и шипя во все стороны.

– Мама! Ты не поверишь, что произошло! – вскричала Лика, обнаруживая себя среди острых кусочков стекла.

– И что… же… – отозвался ленивый голос.

– Тарелка взорвалась! Сама!

– Ну, сейчас же лето. Бывает.

Такого ответа не ожидало особое чувство фрау Клосс, ищущее во всем частичку необъяснимого и невероятного.

Она с досадой собрала первую горсть бывшей тарелки и направилась к окну.

Вид из окна упирался в плоскую стену черного дворового асфальта. Поразмыслив немного, девушка решила, что, покрой она его осколками, ничего плохого не произойдет – во дворе практически никого не бывает.

Осколки, однако, помнили о гравитации. Вместо того, чтобы лететь вперед, во двор, они попадали вниз, прямо на перпендикулярные окна одного из соседних домов. Теперь они тоже были осколками.

– Черт, – только и успела прошептать девушка, захлопываясь от громкого звона занавесками.

Зря она это сделала: отчего-то вся-вся комната, начиная с противоположной кухонному столику стены, принялась падать – прямо на окно. Впрочем, теперь не нужно было думать о том, куда деть оставшиеся кусочки тарелки.

– Ты делаешь что? – прилетела разъяренная мама.

– Я не знаю! Я просто закрыла занавески! – прошептала Лика.

Марта Клосс принялась освобождать окно.

Наконец, гравитация в пятой дроби угомонилась.

– Ну ты даешь, конечно! – сказала тогда Марта. – Дому все равно на занавески. Он про них и не знает. Он подумал, что ты хочешь что-то расстелить и…

– Ну я же не думала…

– А дом – подумал!

– Я что, получается, совсем не могу закрыть свои окна?

– А чем они тебе мешают?

– Может, я не хочу, чтобы меня видели!

– Не хочешь, чтобы видели, не хочешь, чтобы слышали! Может, тебе переехать в спичечный коробок?

Спичечными коробками назывались особые серые домишки без окон и без дверей, разработанные специально для тех людей, которые не любят, когда за ними наблюдают. Внутри они были оснащены всеми удобствами, а в каждой из комнат было установлено по две камеры.

– Вот еще, – обиделась Ангелика.

– Ну вот и убирай теперь, – мама ушла.

– Не хочу, – бросила дочка и тут же принялась за работу.

Однако долгая уборка не задалась – вдруг захотел прозвенеть особый будильник.

– Ты на плавание идти не собираешься? – зазвенела Марта Клосс.

Через пару моментов Ангелика уже стояла в многолюдном лифте. Лифт и правда был многолюдный: везде были люди. При виде их девушка запустила было руку в карман за музыкой, но тут же одернула себя – музыки в ее древнегреческом одеянии не было. «И как это мама не заметила, что я в такой странной одежде?» – подумала она.

Проехав еще с минуту в тишине, она не выдержала и запустила руку в свою сумку. Нащупав-таки на самом ее дне один старый, но по скромной доброте своей все еще работающий телефон, Ангелика включила любимую песню на полную громкость – остальные пассажиры все равно ничего не слышали, уж больно скучно им путешествовать без собственной музыки в ушах.

37.Сказка

Клингерский вечер сменился ночью в лесу как только первые движения Ангелики в бассейне стали глухими, под стать окружающей природе, шагами легких ступней, оставляющих сыроватую, быть может от воды в бассейне, землю, покрытую свежими иголками, позади.

Пловчиха закрыла глаза, оставляя электрический свет в прошлой секунде; чернота между покрытыми сочным мхом стволами была такой, что по ней можно было рисовать белым сыпучим мелом.

Немного холодно и одиноко в лесу для легкого плаща с капюшоном, но это уже не важно: главное – идти, идти вперед. Идти в одиночестве, чтобы стать не одинокой. А там и сказке конец. А вот и начало!

Сказки играются здесь довольно часто. Хуже того, девушке волей-неволей приходится в них участвовать. Идет она себе, идет, а тут и начинают отправляться в плавание по воздуху всякие буквы: «Шастает по лесу злая-презлая ведьма, шастает, того и гляди кого-нибудь утащить ей прихочется!»