Текст книги "Затонувший мир"

7. КАРНАВАЛ АЛЛИГАТОРОВ

Разорванная страшным шумом, разлетелась тишина раннего утра, и тяжелый рев послышался за окнами отеля. С усилием Керанс извлек свое вялое тело из постели, спотыкаясь о груду книг, разбросанных по полу. Он успел отбросить проволочную дверь балкона, чтобы увидеть большой белый гидроплан, с большой скоростью скользивший посередине лагуны. Две его плоскости, рассекая воду, оставляли длинные полосы пены. Когда тяжелая волна ударила в стену отеля, сбрасывая колонии водяных пауков и обеспокоив летучих мышей, гнездящихся в гниющих обломках, Керанс успел заметить в кабине гидроплана высокого широкоплечего человека, одетого в белый шлем и короткую куртку. Человек наклонился над приборным щитом.

Он вел гидроплан с небрежным щегольством, включив две мощные турбины в тот момент, когда самолет, казалось, ударит в берег. Самолет отвернул в брызгах, пене и радуге. Человек продолжал вести его с небрежным видом, ноги его были гибкими и расслабленными, он напоминал возницу, управляющего движением горячей тройки.

Прячась за зарослями тростника, которые покрывали весь балкон – многочисленные попытки уничтожить эти заросли ни к чему не привели, – Керанс, незамеченный, наблюдал за пришельцем. Когда самолет делал очередной поворот, Керанс заметил щегольской профиль, яркие глаза и зубы этого человека и выражение веселого победителя на его лице.

Серебряные круги патронташа блестели на его поясе, и когда он достиг дальнего конца лагуны, послышалась серия взрывов. Сигнальные ракеты, как маленькие парашюты, выстроились в ряд в воздухе.

Взревев турбинами, гидроплан вновь свернул и скрылся в проходе, ведущем в следующую лагуну, срезая по пути зеленую листву. Керанс ухватился за балконные перила и смотрел, как постепенно успокаивается взволнованная вода. Деревья на берегу все еще продолжали гнуться и трепетать под ударами воздушной струи. Тонкая полоса красной дымки тянулась на север, постепенно исчезая по мере того, как затихал шум моторов гидроплана. Внезапное вторжение шума и движения, появление незнакомца в белом костюме привели Керанса в замешательство, грубо выведя его из обычного состояния усталости и апатии.

В течение шести недель, что прошли после ухода Риггса, он жил один в своих комнатах под крышей отеля, все более и более погружаясь в безмолвную жизнь джунглей. Продолжающееся повышение температуры – термометр на балконе в полдень показывал сто тридцать градусов – и уменьшение влажности делали невозможным покинуть отель после десяти утра: лагуны и джунгли были полны огня до четырех часов вечера, а к этому времени он обычно так уставал, что с трудом добирался до постели.

Весь день он сидел за закрытыми окнами отеля, слушая из своей полутьмы, как потрескивает расширяющаяся от жары проволочная сетка. Большинство окружающих зданий лагуны уже исчезли за разрастающейся растительностью; огромные клубки мха, заросли тростника закрыли белые прямоугольники фасадов, затенив гнезда игуан в окнах.

За лагунами бесконечные груды ила начали превращаться в огромную сверкающую отмель, тут и там возвышающуюся над береговой линией, как огромная груда породы у заброшенной шахты. Свет бил по мозгу Керанса, увлекая его в глубины подсознания, где реальность времени и пространства переставала существовать. Руководимый своими снами, он спускался в глубины прошлого; каждый раз лагуна представала во сне в ином обрамлении, и каждый ландшафт, как говорил доктор Бодкин, представлял другую геологическую эпоху. Иногда круг воды был ярким и дрожащим, иногда стоячим и темным, берег иногда становился глинистым и блестел, как спина гигантского ящера. Но потом мягкие берега вновь начинали маняще блестеть, небо становилось мягким и прозрачным, пустота длинных песчаных мелей абсолютной и полной, наполняя его утонченной и мягкой болью.

Он стремился к этим спускам в безбрежное прошлое, так как мир вокруг него все более становился чуждым и невыносимым.

Иногда он делал небрежные записи в своем ботаническом дневнике о новых растительных формах; на протяжении первых недель несколько раз навещал доктора Бодкина и Беатрис Дал. Но оба они были совершенно поглощены собственными погружениями в прошлое. Бодкин был погружен в постоянную мечтательность и задумчивость, блуждая без цели по узким протокам в поисках мира своего детства, Керанс видел, как он сидит на корме своей лодки и рассеянно смотрит на окружающие здания. Он смотрел сквозь Керанса и никак не откликался на его зов.

Что же касается Беатрис, то, несмотря на внешнюю отчужденность, между ними оставался не выраженный словами, подразумеваемый союз, основанный на предчувствиях об уготованной им символической роли в будущем.

Множество сигнальных разрывов появилось над лагуной, где находилась испытательная станция и дом Беатрис, и Керанс прикрыл глаза, защищаясь от яркого света усеявшего небо световых пятен. Через несколько секунд за илистыми отмелями к югу показались ответные сигнальные разрывы, и послышались глухие раскаты, вскоре смолкнувшие.

Итак, незнакомец, прилетевший на гидроплане, был не один. При мысли о неизбежном вторжении Керанс взял себя в руки. Расстояние между сериями ответных разрывов было слишком велико и свидетельствовало о наличии нескольких групп, а также о том, что гидроплан был всего лишь разведчиком.

Плотно прикрыв за собой проволочную дверь, Керанс прошел в комнату, сняв со спинки стула куртку. Вопреки своим привычкам, он прошел в ванную и остановился перед зеркалом, критически осматривая недельную щетину. Волосы его были белыми и отливали перламутром, и это вместе с бронзовым загаром и погруженными в себя глазами придавало ему внешность бродяги, живущего на тихоокеанских островах ловлей жемчуга и случайным заработком. Из разбитого дистиллятора, установленного на крыше, натекло полное ведро мутной воды, он зачерпнул немного этой воды и сполоснул лицо, что также нарушало его установившиеся привычки.

При помощи багра разогнав несколько игуан, устроившихся на причале, он спустил в воду катамаран и медленно поплыл. Под катамараном проплывали груды зарослей, по поверхности воды скользили жуки и водяные пауки. Было несколько минут восьмого, температура около восьмидесяти градусов, сравнительно прохладно и приятно, воздух чист от облаков москитов, которых позже выгонит из гнезд жара.

Когда он плыл по протоку длиной в сто ярдов, ведущему в южную лагуну, над его головой возникло еще множество сигнальных разрывов: слышалось гудение гидроплана, носившегося туда и сюда по лагунам, иногда на мгновение мелькала фигура человека в белом, склонившегося над контрольной доской. Керанс ввел катамаран в лагуну и поплыл спокойно среди свисающих листьев папоротника, следя за водяными змеями, сброшенными со своих мест набегающей волной.

В двадцати пяти ярдах от берега он поставил катамаран на якорь среди свешивавшихся с крыши полузатонувшего здания хвощей, взобрался по бетонному склону к пожарной лестнице и по ней поднялся на плоскую крышу, возвышавшуюся над волной на пять этажей. Там он лег за низким фронтоном и посмотрел в сторону стоявшего недалеко дома Беатрис.

Гидроплан шумно кружил у маленького залива на противоположной стороне лагуны, летчик направлял его туда и сюда, как всадник горячую лошадь. Взлетело еще несколько сигнальных ракет, некоторые – в четверти мили от Керанса. Следя за самолетом, Керанс услышал низкий, но мощный рев – крик животного, но не игуаны Рев приближался, смешиваясь с шумом моторов, сопровождаемый треском ломаемых растений. Вдоль всего пути самолета в воду падали папоротники и хвощи, их ветви свешивались вниз, как спущенные знамена. Казалось, все джунгли разрываются надвое. Полчища летучих мышей взмывали в воздух и в панике носились над лагуной. Их зловещие крики заглушались ревущими турбинами гидроплана и разрывами сигнальных ракет.

Внезапно вода в горле узкого залива поднялась на несколько футов в воздух; казалось, что-то прорвало затор из бревен и, разрывая береговую растительность, хлынуло в лагуну. Из залива рванулась миниатюрная Ниагара пенящейся воды, на гребне ее появилось несколько моторных лодок, подобных катеру Риггса. На их черных корпусах были нарисованы огромные глаза и зубы дракона. На каждой лодке находилось с дюжину смуглых людей в белых шортах и фуфайках. Лодки понеслись к центру лагуны, с их палубы в общей сумятице поднимались к небу последние сигнальные ракеты.

Полуоглушенный шумом, Керанс смотрел вниз на множество длинных коричневых тел, плывущих в кипящей воде. Массивные хвосты животных взбивали пену. Таких огромных аллигаторов он никогда не видел, некоторые из них достигали двадцати пяти футов в длину. Прокладывая себе путь в чистую воду, они яростно теснили друг друга, собираясь полчищами вокруг теперь неподвижного гидроплана. Человек в белом костюме стоял у открытого люка, сложив руки на поясе и возбужденно глядя на стаю рептилий. Он лениво махнул экипажам трех катеров, затем жестом указал на лагуну, как бы приказывая встать тут на якорь.

Когда по приказу лейтенанта-негра моторы катеров вновь были выключены, и катера поплыли к берегу, человек в самолете осмотрел критическим взглядом окружающие здания, на его строгом лице появилась самодовольная улыбка. Аллигаторы, как стая собак, собрались вокруг своего хозяина, в воздухе с криками реяла стая птиц – ржанок и кроншнепов, – сопровождающих крокодилов. Все больше и больше аллигаторов присоединялось к стае, плывя плечо к плечу в белой пенистой спирали, пока их не собралось не менее двух тысяч – огромная стая, настоящее воплощенное зло.

С криком, от которого из воды высунулось две тысячи крокодильих морд, пилот вновь склонился к приборам. Пропеллеры ожили и подняли гидроплан над водой. Рассекая огромными плоскостями оказавшихся на пути крокодилов, самолет направился в соседнюю лагуну, огромная масса аллигаторов вздымалась ему вслед. Несколько крокодилов отделились от стаи и парами плавали вдоль берегов, шаря в окнах затопленных зданий и прогоняя занявших свои посты игуан. Другие крокодилы вкарабкивались на едва выступающие из воды крыши. В центре лагуны вода продолжала кипеть, изредка там мелькало белое брюхо крокодила, убитого гидропланом.

Когда армада рептилий углубилась в узкий пролив, Керанс спустился по пожарной лестнице и направился по бетонному пандусу к своему катамарану. Прежде чем он достиг его, тяжелая волна, поднятая гидропланом, подхватила катамаран, сорвала его с якоря и бросила вперед, в массу теснящихся аллигаторов. Через несколько секунд он был сжат боками аллигаторов, старающихся пробраться в узкий залив, и разорван на куски их мощными челюстями.

Огромный кайман, прятавшийся в зарослях хвощей, заметил погруженного по пояс в воду Керанса, и не спуская с него немигающих глаз, направился к нему. Его чешуйчатая спина и гребень на хвосте извивались в воде. Керанс быстро отступил по пандусу, окунаясь по плечи, достиг пожарной лестницы прежде чем кайман достиг мелкого места и побежал на своих коротких лапах.

Отдуваясь, Керанс облокотился на перила, глядя вниз в холодные глаза, которые бесстрастно смотрели на него.

– Ты хорошая сторожевая собака, – сказал он, вытащил шатающийся кирпич и обеими руками швырнул его в морду крокодила. Он улыбнулся, когда крокодил взвыл и отступил, раздраженно кусая хвощи и обломки катамарана.

Через полчаса, выиграв несколько дуэлей с отступавшими игуанами, Керанс преодолел двести ярдов по берегу и достиг дома Беатрис. Когда он вышел из лифта, Беатрис встретила его в широко раскрытыми в тревоге глазами.

– Роберт, что случилось? – она положила руки ему на плечи и прижалась головой к его влажной куртке. – Вы видели аллигаторов? Их здесь тысячи!

– Видел их? Меня чуть не съел один у ваших дверей. – Керанс высвободился и торопливо подошел к окну. Гидроплан теперь вошел в центральную лагуну и на большой скорости кружил в ее центре, в его кильватере следовала стая аллигаторов. Множество их собралось вокруг испытательной станции, взбивая своими хвостами пену. Тридцать или сорок крокодилов остались в нижней лагуне и небольшими патрулями плавали по ней, огрызаясь на игуан.

– Эти чертовы звери, должно быть, их охрана, – решил Керанс. – Как стая сторожевых тарантулов. Ничего не может быть лучше.

Беатрис стояла рядом с ним, нервно трогая пальцами высокий воротник желто-зеленой шелковой блузки, которую она надела поверх черного купальника. Хотя помещение постепенно приобретало заброшенный и ветхий вид, Беатрис продолжала заботиться о своей внешности. Несколько раз Керанс заставал ее сидящей перед зеркалом во дворике или в спальне на кровати: она автоматически разглаживала мелкие морщины на лице, как слепой художник ощупывает свою картину, опасаясь, что он может забыть, что нарисовано на ней. Волосы Беатрис всегда были безукоризненно причесаны, краска на веках и губах постоянно возобновлялась, но отвлеченный, погруженный в себя взгляд делал ее похожей на прекрасный восковой манекен. Наконец, однако, она почувствовала возбуждение.

– Но кто они, Роберт? Этот человек в самолете пугает меня. Я хотела бы, чтобы полковник Риггс был здесь.

– Теперь он в тысячах миль отсюда, если вообще не в Берд. Не волнуйтесь, Беа. Они выглядят как пираты, но у нас тут нечем поживиться.

Большой трехпалубный колесный пароход входил в лагуну и медленно приближался к трем катерам, причаленным в нескольких стах ярдах от того места, где была стоянка базы Риггса. Он был набит грузом, палубы покрывали горы укутанных в парусину механизмов, так что на борту с трудом можно было найти свободное место.

Керанс решил, что это корабль-склад и что на нем сосредоточена добыча группы. Подобно большинству других пиратских групп, эта, должно быть, тоже охотилась главным образом за механизмами, типа электрических генераторов, оставленных правительственными отрядами. Номинально за такое похищение полагалось суровое наказание, но фактически власти были слишком слабы, чтобы пытаться навести порядок в оставленных поддерживающими отрядами местах.

– Смотрите!

Беатрис схватила Керанса за локоть. Она указывала вниз, на испытательную станцию, на крыше которой стоял беспорядочно одетый, заросший многодневной щетиной доктор Бодкин и махал руками, привлекая внимание людей на корабле. Один из них, негр с голой грудью, в белых брюках и белой форменной фуражке, что-то крикнул в ответ.

Керанс пожал плечами.

– Алан поступает правильно. Прячась, мы ничего не выиграем. Наоборот, если мы им поможем, они скорее оставят нас одних.

Беатрис колебалась, но Керанс взял ее за руку. Гидроплан, теперь освободившийся от свиты, возвращался в облаке пены.

– Идем, если мы успеем спуститься к причалу, он захватит нас на борт.

8. ЧЕЛОВЕК С НЕВИННОЙ УЛЫБКОЙ

Красивое мрачное лицо Стренгмена было окрашено смесью подозрительности и презрения. Он сидел откинувшись под навесом на палубе парохода. Теперь он был одет в жесткий белый костюм, гладкая шелковая поверхность которого отражала позолоту кресла с высокой спинкой эпохи Возрождения, заимствованного из какой-нибудь венецианской или флорентийской лагуны. Кресло подчеркивало магический ореол своего хозяина.

– Ваши мотивы кажутся мне слишком сложными, доктор, – заметил он, обращаясь к Керансу. – Впрочем, возможно, и вы сами не отдаете себе отчет в истинных мотивах. Назовем это тотальным синдромом безделья и покончим на этом.

Он щелкнул пальцами. Подошел стюард, стоявший невдалеке; Стренгмен выбрал с подноса маслину.

Беатрис, Керанс и Бодкин сидели полукругом в маленьких креслах, попеременно впадая то в жар, то в холод, так как портативный кондиционер все время менял радиус своего действия. Было уже полпервого. Лагуна за бортом превратилась в сплошной костер, яркий свет скрыл все здания, возвышавшиеся на ближайшем берегу. Джунгли неподвижно застыли в невыносимой жаре, аллигаторы попрятались в клочки тени, которые они сумели отыскать.

Несмотря на жару, несколько людей Стренгмена на борту одного из катеров работали с ленцой, разгружая какой-то тяжелый груз под руководством огромного горбатого негра в зеленых шерстяных шортах. Огромная гротескная пародия на человека, этот негр время от времени поправлял повязку на глазу и непрерывно выкрикивал команды, смешивая слова благодарности и проклятий, летевшие над горячим воздухом.

– Скажите, доктор, – продолжал настаивать Стренгмен, очевидно, неудовлетворенный ответом Керанса, – когда вы все же предполагаете покинуть лагуну?

Керанс колебался, не решаясь назвать определенную дату. После того, как они целый час прождали, пока Стренгмен переоденется, им разрешили поздороваться с ним и объяснить, почему они остались в лагуне после ухода поддерживающего отряда. Однако Стренгмен, по-видимому, не принял их объяснение всерьез, перейдя от удивления их наивностью к подозрительности.

Керанс внимательно следил за ним, не желая пропустить даже малейшей фальшивой ноты. Кем бы он ни был на самом деле, Стренгмен не был заурядным грабителем. Странное угрожающее впечатление производил этот корабль, его экипаж и его хозяин. Стренгмен с его белым улыбающимся лицом, черты которого становились еще более резкими и зловещими, когда он улыбался, казался Керансу особенно опасным.

– Мы в сущности и не обсуждали эту возможность, – сказал Керанс. – Я думаю, мы все надеялись остаться здесь неопределенно долго. Правда, у нас не очень велики запасы продовольствия и горючего.

– Но, мой дорогой, – возразил Стренгмен, – температура скоро достигнет двухсот градусов. Вся планета скоро вернется в мезозойской период.

– Совершенно верно, – прервал его доктор Бодкин, внезапно очнувшись от погруженности в свой внутренний мир. И поскольку мы часть планеты, мы тоже возвращаемся в прошлое. Здесь наша зона перехода, тут мы вновь осваиваем свое биологическое прошлое. Поэтому мы и решили остаться здесь. Никаких тайных причин этого поступка нет, Стренгмен.

– Конечно, нет, доктор, я вполне доверяю вашей искренности. – Выражение лица Стренгмена непрерывно менялось, он становился то раздраженным, то дружелюбным, то скучающим, то погруженным в себя. Он прислушался к шипению воздушного насоса на палубе, – потом спросил:

– Доктор Бодкин, ребенком вы жили в Лондоне? У вас должно быть много сентиментальных воспоминаний о дворцах и музеях. Или вас интересуют лишь воспоминания доутробного периода?

Керанс взглянул на него, пораженной легкостью, с которой Стренгмен перенял жаргон Бодкина. Он заметил, что Стренгмен не только ждет ответа Бодкина, но одновременно следит за Беатрис и ним самим.

Но Бодкин сделал неопределенный жест:

– Нет, боюсь, что я ничего не помню. Ближайшее прошлое не интересует меня.

– Жаль, – лукаво ответил Стренгмен. – Вся ваша беда, значит, заключается в том, что вы живете где-то за тридцать миллионов лет отсюда. Вы утратили всякий интерес к жизни Я же очарован недавним прошлым. Сокровища триасовой эры для меня ничто по сравнению с драгоценностями, оставленными вторым тысячелетием нашей эры.

Он оперся на локоть и улыбнулся Беатрис, сидевшей со сложенными на обнаженных коленях руками с выражением мыши, следящей за сытым котом. – А как насчет вас, мисс Дал? Вы выглядите несколько меланхолично. Может быть, легковременное недомогание? Или и вас тревожат изгибы хроноклазма? – он хихикнул, радуясь своему замечанию, а Беатрис спокойно ответила:

– Мы обычно очень устаем здесь, мистер Стренгмен. К тому же мне не понравились ваши аллигаторы.

– Они вас не тронут. – Стренгмен склонился вперед и осмотрел все трио. – Все это очень странно. – Через плечо он бросил короткую команду стюарду, затем вновь нахмурился. Керанс вдруг понял, что кожа на его лице и руках была ненормально бела, она была совершенно лишена пигментации. Густой загар Керанса, так же как у Беатрис и Бодкина, делал их почти неотличимыми от негритянского экипажа, вообще под жарким солнцем исчезало всякое различие между мулатами и квартеронами. Стренгмен один сохранял поразительную бледность, и этот эффект еще усиливался его белым костюмом.

Появился гологрудый негр в форменной фуражке. По его мощным мускулам струйкой стекал пот. Он был выше шести футов ростом, но необъятная ширина плеч делала его приземистым и коренастым. Обращение его с Стренгменом было почтительным, и Керанс удивился, каким образом удается поддерживать Стренгмену дисциплину экипажа, тем более, что он говорил со своими людьми резким и черствым тоном.

Стренгмен кратко представил негра.

– Это Адмирал, мой помощник. Если я понадоблюсь вам, и меня в это время не будет, обращайтесь к нему. – Он встал и спустился с помоста на котором стояло его кресло. – Прежде чем вы уйдете, позвольте показать вам мой корабль сокровищ. – Он галантно протянул руку Беатрис, та робко приняла ее, глаза Стренгмена жадно сверкнули.

Когда-то, как решил Керанс, этот пароход использовался как игорный притон, пришвартованный где-нибудь вблизи Мессины, или Бейрута, или в устье какой-нибудь тропической реки, под более мягкими и терпимыми небесами. Когда они покидали палубу, взвод людей Стренгмена укреплял старинную разукрашенную лестницу, ее перила были покрыты шелушащейся позолотой, а над ступеньками был установлен навес из белых досок, украшенный кистями и драпри, скрипевший на своих блоках, как древний фуникулер. Внутренние помещения корабля были убраны в той же стилизованной манере барокко. Бар, теперь темный и закрытый, расположенный в дальнем конце палубы, напоминал деревянные замки, которые устанавливались на корме галеонов, обнаженные позолоченные кариатиды поддерживали его портик. Колонны и арки из фальшивого мрамора вели вверх, к частным номерам и обеденным залам, а центр широкого зала напоминал пародию на Версаль – множество пыльных купидонов и канделябров, грязная медь была покрыта плесенью и ярью.

Однако колеса рулетки и столики для шмен-де-фер были убраны, а выщербленный паркет пола уставлен множеством ящиков и больших упаковочных корзин, нагроможденных почти до потолка, так что лишь узкая полоска света проникала через верхнюю часть затянутых проволокой окон. Все было хорошо упаковано и увязано, но на одном столике красного дерева, стоявшем в углу, Керанс заметил коллекцию бронзовых и мраморных фигур и торсов, фрагментов статуй, ждавших упаковки.

На нижней ступеньке лестницы Стренгмен задержался, стирая подтек темперы с фрески.

– К сожалению, все здесь постепенно разрушается. У вас в «Рице» много лучше, доктор. Я одобряю ваш вкус.

Керанс пожал плечами.

– Сейчас все разрушается.

Он подождал, пока Стренгмен откроет дверь, и они вошли в помещение главного склада, большую душную комнату, уставленную деревянными ящиками. Пол этой комнаты был усыпан опилками. Здесь кондиционер не работал, но сопровождавшие их Адмирал и другие матросы попеременно направляли на них струю ледяного воздуха из шланга, подключенного к вентилям в стене. Стренгмен щелкнул пальцами, и Адмирал быстро убрал покрывало в части груза.

В тусклом свете Керанс с трудом разглядел очертания большого богато украшенного церковного образа в дальнем конце комнаты, снабженного искусно сделанным орнаментом из завитков и покрытого неоклассическим просцениумом с канделябрами в виде дельфинов. По своим размерам просцениум вполне мог покрывать небольшой дом. Рядом с ним стоял с десяток статуй, большей частью эпохи Возрождения, покрытых обрывками толстой позолоты. За ними виднелось несколько меньших икон и триптихов, целая кафедра проповедника, выложенная золотом, три большие конные статуи (в гриве коней все еще были видны запутавшиеся водоросли), несколько больших соборных дверей, отделанных золотом и серебром, и большой расположенный ярусами фонтан. Металлические полки по стенам комнаты были уставлены многочисленными меньшими по размеру предметами и безделушками: урнами для голосования, кубками, щитами, подносами, письменными приборами и прочим хламом.

Все еще держа Беатрис за руку, Стренгмен жестикулировал, говоря ей что-то. Керанс слышал «Сикстинская капелла» и «гробница Медичи», но Бодкин пробормотал:

– С эстетической точки зрения, все это хлам, а держит его из-за золота. Но и золота здесь не так уж много. К чему ему все это?

Керанс кивнул, следя за Стренгменом и Беатрис. Внезапно он вспомнил картину Дельво, с одетыми в смокинги скелетами. Мелово-белое лицо Стренгмена напоминало череп, а в его самодовольстве было что-то от скелета. Без особой внешней причины Керанс почувствовал отвращение к Стренгмену.

– Что вы думаете об этом, Керанс? – Стренгмен дошел до конца комнаты и сделал знак Адмиралу вновь накрыть выставку покрывалом. – Впечатляет, доктор?

Керанс взглянул на его жадно горящие при виде добычи глаза.

– Они похожи на кости, – спокойно сказал он.

Возмущенный, Стренгмен покачал головой.

– Кости? О чем это вы говорите? Керанс, вы сошли с ума! Кости!

Но тут Адмирал подхватил последнее слово, вначале повторив его про себя, как бы пробуя на вкус, потом снова и снова все громче и быстрее, как бы в нервном припадке, его широкое лицо исказилось от хохота. Остальные моряки присоединились к нему и начали повторять, извиваясь от хохота, как в конвульсиях:

– Кости! Да, черт возьми, кости, черт возьми, кости, черт возьми кости, черт…

Стренгмен с гневом смотрел на них, мышцы у него на лице дергались. Испытывая отвращение к этому проявлению грубости и дурного характера, Керанс повернулся и направился к выходу. Раздраженный Стренгмен последовал за ним. Прижав ладонь к спине Керанса, он сильно толкнул его вперед.

Через пять минут, когда они отплыли на одном из катеров, Адмирал и с полдюжины остальных членов экипажа повисли на перилах, все еще извиваясь от смеха. Стренгмен взял себя в руки; в своем белом костюме он стоял в стороне, иронически посмеиваясь.