Текст книги "Положите ее среди лилий"

– Это мистер Стрэнг, – сказал мне Зальцер. – Он пишет книгу о нервных болезнях. – Он улыбнулся Керману. – Мистер Сибрайт воображает себя знаменитым детективом. Все верно, мистер Сибрайт?

– Конечно, – подтвердил я. – Я детектив. Я выяснил, что Энону Фридлэндер держат прямо здесь, на этом этаже, а медсестра Герни мертва, ее тело ваша жена спрятала где-то в пустыне. Как вам такое?

Зальцер одарил Кермана доброй, печальной улыбкой.

– Как видите, полностью соответствует диагнозу, – пробормотал он. – Обе женщины, о которых он говорит, исчезли. Одна около двух лет назад, другая недавно. Об этих случаях писали газеты. По каким-то непонятным причинам это терзает его разум.

– Безусловно, – серьезно проговорил Керман.

Он изучал меня, щуря глаза за толстыми стеклами очков.

– И есть кое-что еще, о чем вам следует знать. – Я слегка приподнялся и прошептал: – Я прикован за ногу к кровати.

Лессуэйз и Линкхаймер успели подойти к Зальцеру и тоже уставились на меня.

Керман лениво приподнял бровь.

– Это правда? – спросил он Зальцера.

Зальцер кивнул и улыбнулся, как бы сочувствуя всему страдающему человечеству.

– Иногда он может слегка набедокурить, – с сожалением признался доктор. – Вы же понимаете?

– Безусловно, – сказал Керман и поглядел страдальчески.

Он играл так хорошо, что мне захотелось его пнуть.

Блэнд отошел от окна и встал в изголовье моей кровати.

– Не кипятись, золотце, – проговорил он мягко.

– Мне не нравится здесь, – заявил я, обращаясь к Лессуэйзу. – Меня каждую ночь накачивают наркотиками. Мне не нравится запертая дверь в конце коридора и решетка на окне в другом конце коридора. Это не клиника. Это тюрьма.

– Дорогой мой, – вкрадчиво заговорил Зальцер, прежде чем Лессуэйз успел что-то ответить, – вы идете на поправку и скоро вернетесь домой. Мы ведь не станем держать вас здесь, если в том не будет нужды.

Краем глаза я заметил, как Блэнд медленно сжал кулак, предупреждая меня. Я еще многое мог бы сказать, но Керман уже знал, что я здесь, и я решил зря не рисковать.

– Ну, пойдем дальше, – предложил Лессуэйз. – Здесь все выглядит отлично. – Он лучезарно улыбнулся Керману. – Вы увидели все, что хотели, мистер Стрэнг? Мы вас не торопим.

– О да, – лениво протянул Керман. – Если доктор Зальцер не возражает, я бы зашел еще раз.

– Боюсь, это противоречит правилам, – сказал Зальцер. – Визиты могут разволновать наших друзей. Надеюсь, вы это понимаете?

Керман задумчиво посмотрел на меня.

– Вы совершенно правы. Я как-то не подумал об этом, – сказал он, направляясь к двери.

Гости торжественно вышли, замыкал шествие Зальцер. Я услышал, как Керман спросил:

– А на этом этаже больше никого нет?

– В данный момент никого, – ответил Зальцер. – У нас недавно произошло несколько любопытных исцелений. Может быть, вам интересно посмотреть наши записи?

Голоса затихли, и Блэнд закрыл дверь. Он широко усмехнулся мне:

– Не вышло, да, золотце? Я же тебе говорил: просто очередной псих среди множества других психов.

Было трудно изобразить разочарование, однако я каким-то образом справился.

5

Зальцер был прав, когда говорил, что визитеры волнуют его пациентов. В случае Хоппера это подтвердилось, хотя признаки того, что он готов взорваться, проявились только тогда, когда Блэнд принес подносы с ланчем.

После того как Зальцер и гости ушли, Хоппер лежал неподвижно, уставившись в потолок и хмурясь. Так он пролежал до ланча, не обращая внимания на мои реплики, и я оставил его в покое. Мне и без него было о чем подумать, и я не скучал по его компании. Но когда Блэнд опустил поднос на ночной столик, Хоппер в приступе ярости швырнул поднос через всю комнату, и тот с грохотом приземлился, перепачкав пол.

Хоппер уселся на кровати, и мне стало страшно, когда я посмотрел на него. Я едва узнавал своего соседа: его лицо осунулось, сделалось старше, морщинистее. Взгляд бешеный и затравленный – такой бывает у самых свирепых животных в зоопарке.

Блэнд мгновенно отскочил от Хоппера.

– Не кипятись, золотце, – сказал Блэнд скорее в силу привычки, чем стараясь всерьез его успокоить.

Хоппер устроился на кровати на корточках и следил за Блэндом, словно желая, чтобы тот подошел поближе. Однако Блэнд не поддался искушению.

– Везет же мне, – произнес Блэнд. – Вот обязательно у него должен случиться припадок, когда я сменяюсь с дежурства.

Он старательно собрал осколки посуды и сложил их на поднос. Блэнд, казалось, решил игнорировать Хоппера, который продолжал следить за ним безумными, сверкающими глазами.

– Я все равно уйду, ясно? – сказал мне Блэнд. – У меня свидание, и я не собираюсь его пропускать. С тобой все будет в порядке. Ему до тебя не дотянуться, и может, он утихомирится. Иногда такое случается. Если начнет лезть на стену, жми на кнопку звонка. Дежурит сегодня Квелл, только не звони без крайней нужды. Договорились?

– Ну, даже не знаю, – проговорил я с сомнением: мне не нравился вид Хоппера. – И сколько мне оставаться с ним один на один?

– Квелл будет заходить время от времени. А меня ты не увидишь до завтрашнего утра, – нетерпеливо сказал Блэнд. – Если я не смоюсь сейчас, Зальцер велит мне остаться и присматривать за этим козлом. Я единственный кое-как с ним справляюсь.

Меня вдруг посетила одна мысль. Перспектива остаться с Хоппером наедине не радовала: от одного его вида бросало в дрожь. Однако, если Блэнд уйдет, а ключ от наручников теперь в пределах досягаемости, есть шанс кое-что предпринять.

– Хорошо, конечно, если я смогу до кого-нибудь докричаться, – сказал я, откинувшись на подушку. – Но я бы предпочел пойти с тобой. Как тебе такая идея?

Блэнд ухмыльнулся:

– Моя красотка и сама с приветом, так что только тебя мне там не хватало.

Он унес остатки погибшего обеда Хоппера, а я попытался поесть, однако сопенье Хоппера и его взгляд, которым он испепелял противоположную стену, кривя при этом лицо, лишили меня аппетита. В итоге я отодвинул свой поднос. Чего мне хотелось, так это сигарету. Больше всего на свете.

Спустя некоторое время Блэнд вернулся. Он снял свою белую униформу и теперь выглядел таким франтом, что я с трудом его узнал. А от его расписного галстука я едва не ослеп.

– Что не так? – спросил он, поглядев на мой поднос. – Думаешь, еда отравлена?

– Что-то не хочется.

Блэнд покосился на Хоппера, который снова принял выжидательную позу и кровожадно смотрел на него.

– Ну нет, он не помешает мне повеселиться, – заявил Блэнд с ухмылкой. – Просто не парься, золотце. Не поддавайся ему.

– Я хочу курить, – сказал я, – и если я не получу сигарету, я подниму тревогу раньше, чем ты успеешь уйти.

– Тебе нельзя сигарету, – возразил Блэнд. – Вам, психопатам, опасно давать спички.

– Мне не нужны спички, я хочу сигарету. Зажги мне и оставь еще пару. Буду прикуривать одну от другой. Если я не покурю, у меня сорвет крышу. Ты же не хочешь, чтобы тебе пришлось возиться с нами обоими, а?

Блэнд неохотно расстался с сигаретами, прикурил для меня одну и направился к двери.

– Передай Квеллу, чтобы держался от Хоппера подальше, – сказал он уже в дверях. – Может, бедолага успокоится, когда я уйду. Но что бы он ни делал, не нажимай на звонок хотя бы пять минут. Дай мне время смыться.

Хоппер внезапно попытался схватить Блэнда, но с большого расстояния даже не всколыхнул воздух рядом с ним. И все же Блэнд поспешно выскочил за дверь. Я понял, что он ужасно боится Хоппера.

Я тоже боялся.

Тот день показался мне самым долгим за всю мою жизнь. Я не отважился сразу достать ключ от наручников из ящика комода. При этом я понятия не имел, когда может появиться Квелл, и, кроме того, проблему представлял Хоппер: кто знает, как он отреагирует, если я выберусь из постели? Я понимал, что у меня есть лишь одна попытка достать ключ, и если она провалится, другой уже не будет. Я решил, что попробовать надо ночью, когда Хоппер уснет, да и Квелл тоже ляжет в постель. Значит, я ни в коем случае не должен получить лекарство, но я понятия не имел, как этого избежать.

Как только Блэнд ушел, Хоппер утихомирился. На меня он не обращал внимания: лежал, таращась в противоположную стену, бормотал что-то про себя и то и дело приглаживал светлые густые волосы. Я пытался разобрать, что он бормочет, однако до меня долетали лишь невнятные звуки.

Я старался не делать резких движений и не привлекать его внимания, лежал и курил, гадая, чем сейчас занят Керман.

Интересно, как Керман сумел так ловко выдать себя за писателя и специалиста по душевным болезням? Я подозревал, что к этому как-то причастна Паула. По крайней мере, теперь они многое выяснили. Они знают, что Энона Фридлэндер находится в клинике. Они знают о двери в конце коридора, о зарешеченном окне. Либо то, либо другое придется открыть, чтобы спасти меня, а я не сомневался, что они меня спасут. Проблема только в том, как именно.

Примерно в половине пятого дверь палаты распахнулась, и вошел молодой парень в такой же белой униформе, как у Блэнда, и принес подносы с чаем. Парень был тощий, долговязый и хилый с виду.

Вытянутая худая физиономия была серьезна и напомнила мне сосредоточенную морду коня, участвующего в скачках. Он и был похож на коня: у него была длинная верхняя губа и крупные зубы, придававшие ему что-то лошадиное. Я бы не удивился, если бы он заржал. Но ржать он не стал, а вместо того улыбнулся.

– Я Квелл, – представился он, ставя поднос на ночной столик. – А вы мистер Сибрайт, верно?

– Нет, – сказал я. – Я Шерлок Холмс. И я дам тебе совет: лучше не приближайся к Ватсону. Он сегодня не в духе.

Квелл окинул меня долгим, печальным, обеспокоенным взглядом. По его виду я заключил, что он не имеет большого опыта общения с психами.

– Но это же мистер Хоппер, – пояснил он терпеливо, словно беседовал с ребенком.

Хоппер уже сидел, сжимая и разжимая кулаки, и скалился на Квелла.

Может, Квелл работал здесь и недавно, но ему хватило ума понять, что Хоппер не в настроении играть в ладушки. Он смотрел на Хоппера так, как можно смотреть на тигра, внезапно зашедшего к вам в гостиную.

– Не думаю, что мистера Хоппера стоит беспокоить из-за чая, – заметил я. – И я бы посоветовал тебе держаться отсюда подальше, пока не вернется Блэнд.

– Этого я не могу, – с сомнением произнес он. – Доктор Зальцер уехал, Блэнд вернется не раньше чем завтра к полудню. Не следовало ему уходить.

– Теперь уже поздно об этом сожалеть, – сказал я. – Исчезни отсюда, брат. Отряхни прах с ног своих. И если сможешь достать мне к ужину немного скотча, я буду рад.

– Боюсь, пациентам нельзя принимать алкоголь, – ответил он серьезно, не сводя глаз с Хоппера.

– Тогда сам выпей, приди и дыхни на меня, – предложил я. – Даже это будет лучше, чем ничего.

Он ответил, что не прикасается к алкоголю, и ушел с озадаченным и испуганным выражением на лице.

Хоппер посмотрел через комнату на меня, и от пристального взгляда его сверкающих глаз я немного струхнул. Я очень надеялся, что он надежно пристегнут за ногу к кровати, если ему вдруг вздумается вырваться на свободу.

– Я вот все думаю, Хоппи, – начал я, выговаривая слова медленно и отчетливо. – Нам с тобой стоит порвать глотку этому уроду Блэнду и выпить его кровь. Надо нам было сделать это раньше.

– Да, – сказал Хоппер, и огонек в его глазах начал меркнуть. – Мы так и сделаем.

Я уже подумал было достать ключ, но отказался от этой идеи. Что, если Квелл вернется и застукает меня? Это добавит печалей в его юную жизнь, и без того уже печальную.

– Я составлю план, – пообещал я Хопперу. – Блэнд очень хитрый. Будет нелегко заманить его в ловушку.

Хоппер, кажется, успокоился, и лицо его перестало дергаться.

– Я тоже составлю план, – сказал он.

Остаток вечера мы провели в полном согласии: Хоппер размышлял, как лучше напасть на Блэнда, а я обдумывал, что сделаю в первую очередь, когда освобожусь от наручников. Маловероятно, что получится бежать из этого дома, но и тратить время понапрасну нельзя: надо отыскать Энону Фридлэндер, поговорить с ней и объяснить, что ее скоро спасут. А потом, когда появится Керман (я был твердо уверен, что рано или поздно он появится), мы ее сразу отыщем.

Квелл время от времени заглядывал в палату: он лишь просовывал голову в дверь. Но Хоппер был слишком поглощен своими планами, чтобы заметить его. Каждый раз, когда появлялся Квелл, я шикал на него, указывая на Хоппера и покачивая головой. Квелл кивал в ответ, еще сильнее смахивая на лошадь, и беззвучно удалялся.

Где-то около восьми он принес мне поднос с ужином, затем подошел к кровати Хоппера и улыбнулся ему.

– Не хотите чего-нибудь поесть, мистер Хоппер? – вкрадчиво спросил он.

Реакция Хоппера заставила меня вздрогнуть. А у Квелла, наверное, едва не случился инфаркт. Хоппер метнулся, его руки вытянулись, словно резиновые, и скрюченные пальцы коснулись белого халата Квелла. Тот отскочил назад, оступился и едва не упал. От страха его лицо позеленело.

– Сомневаюсь, что мистер Хоппер хочет есть, – заметил я, и кусок цыпленка, который я жевал, вдруг показался мне совершенно невкусным. – Да и я, кажется, тоже не в настроении.

Однако Квелла не интересовало мое настроение. Он вихрем выскочил из палаты, только его и видели, и захлопнул дверь.

Хоппер отбросил покрывало и рванулся за ним. Он с грохотом свалился на пол, пристегнутый за ногу, и завизжал. Хоппер бешено бился на цепи, нанося себе рану на щиколотке. Затем, понимая, что освободиться не сможет, он запрыгнул обратно на кровать и набросился на цепь наручников. Он принялся дергать ее, а я с ужасом наблюдал за ним. С моего места цепь казалась непрочной. При мысли о том, что этот безумец того и гляди сорвется с цепи, пока сам я еще прикован, я запаниковал. Рука невольно потянулась к кнопке звонка и замерла над ней.

Теперь Хоппер, упираясь ногами в кровать, держал цепь обеими руками и с побагровевшим от напряжения лицом тянул ее что есть силы. Перекладина выгнулась, но выдержала, и цепь тоже выдержала. Наконец Хоппер упал на спину, тяжело дыша, и я понял, что опасность миновала. У меня на лице выступили капли пота. Я не до конца это сознавал, однако последние минуты были худшими из всех, что мне доводилось испытать в жизни.

Хоппер побледнел. Он лежал неподвижно, закрыв глаза, а я ждал, наблюдая за ним. Спустя какое-то время он, к моему несказанному удивлению, захрапел.

Затем в палату вошел Квелл, он принес смирительную рубашку. Лицо его было бледным, но решительным.

– Успокойся, – сказал я и сам удивился от того, как дребезжал мой голос. – Он спит. Ты бы лучше взглянул на его наручники. Мне показалось, он вот-вот разорвет их.

– Он не сможет, – сказал Квелл, отбросив смирительную рубашку. – Эту цепь делали по спецзаказу. – Он подошел ближе и посмотрел на Хоппера. – Лучше сделать ему укол.

– Не дури, – бросил я резко. – Блэнд сказал, что тебе не стоит к нему подходить.

– Но ему же надо сделать инъекцию, – возразил Квелл. – Если у него случится еще один приступ, ему станет совсем плохо. Мне не хочется, но это же мой долг.

– Да к черту такой долг, – сказал я раздраженно. – Иметь дело с этим парнем все равно что иметь дело с бомбой. Оставь его в покое.

Квелл опасливо приблизился к кровати Хоппера и постоял, глядя на него. Тот по-прежнему храпел, тяжело дыша, и Квелл, приободрившись, принялся подтыкать простыню. Я наблюдал за ним, затаив дыхание: что, если Хоппер притворяется? Квелл или просто дурак, или же храбрец. Либо он совсем тупой, либо у него нервы как стальные тросы, чтобы так близко подходить к этому чокнутому.

Квелл поправил простыню и отошел. Я заметил бисеринки пота у него на лбу. Не тупой, заключил я. Значит, храбрец. Я выдал бы ему медаль, если бы мог.

– Кажется, все в порядке, – произнес Квелл, приободрившись. – Я сделаю ему укол. Если он хорошо выспится, завтра утром будет как огурчик.

Это меня убедило, однако, несмотря ни на что, я переживал. Никакие медали, никакие деньги не сподвигли бы меня на то, чтобы приблизиться к спящему Хопперу.

– Ты рискуешь, – предостерег я. – Укол может его разбудить. Если он до тебя доберется, тебе крышка.

Квелл обернулся и озадаченно посмотрел на меня.

– Я вас совершенно не понимаю, – сказал он. – Вы ведете себя не как пациент.

– А я не пациент, – сообщил я торжественно. – Я Шерлок Холмс, не забыл?

Квелл снова опечалился и вышел. Прошло несколько минут. Хоппер не шевелился и продолжал храпеть, лицо его было бледным и усталым.

Квелл вернулся, как мне показалось, спустя несколько часов, хотя его не было не больше десяти минут. Он принес поднос, накрытый полотенцем.

– Послушай меня, – сказал я, садясь на кровати. – Может, отстегнешь мои наручники? Тогда, если что-нибудь случится, я смогу тебе помочь. Ты вроде парень разумный. Если он проснется и схватит тебя, я его стукну по башке.

Квелл посмотрел на меня серьезно, словно лошадь, изучающая подозрительную торбу с овсом.

– Я никак не могу, – сказал он. – Это против правил.

Что ж, я сделал все возможное. Мяч был теперь на его стороне поля, решать ему.

– Ладно, – сказал я, борясь с собой. – По крайней мере, помолюсь за тебя.

Квелл наполнил шприц и приблизился к Хопперу. Я наблюдал, ощущая, как сердце у меня начинает стучать о ребра.

Квелла несколько потряхивало, но его серьезное лицо, похожее на лошадиную морду, было спокойно. Он осторожно оттянул рукав пижамы Хоппера и нацелил иглу. Я как будто наблюдал за человеком, который возится с фитилем бомбы замедленного действия. Но я мог только наблюдать, обливаясь потом, и мечтать, чтобы он поторопился, ради всего святого, а не торчал там как болван.

Квелл к тому же плохо видел, несмотря на очки, и никак не мог разглядеть вену. Он все ближе и ближе склонялся к Хопперу, похоже забыв, насколько тот опасен. Казалось, Квелл думал лишь о том, чтобы достойно исполнить свою работу. Его лицо было в каком-то футе от лица Хоппера, но вот наконец Квелл кивнул, как будто отыскав вену, и очень осторожно приставил иглу.

Я уже не дышал, вцепившись руками в простыню. Затем, когда Квелл уже был готов ввести иглу, он отпрянул назад, раздраженно воскликнув что-то, и вернулся к подносу, оставшемуся на комоде.

Я шумно выдохнул и нервно спросил:

– И какого черта случилось?

– Я забыл продезинфицировать, – ответил он. – Как глупо. Всегда следует протирать кожу, прежде чем вводить иглу.

Квелл, как и я, обливался потом, но ведь его учили протирать кожу спиртом, прежде чем вводить шприц, и именно это он и собирался сделать любой ценой.

Хоппер слегка шевельнулся, когда Квелл коснулся ваткой его руки. Я почти сполз с кровати в нервном ожидании, и рука Квелла подрагивала, когда он снова начал кошмарные поиски вены.

Квелл снова низко склонился, сосредоточившись на руке Хоппера.

Внезапно Хоппер открыл глаза. Но Квелл был слишком занят, чтобы это заметить.

– Берегись! – прохрипел я.

Когда Квелл вскинул голову, испустив сдавленный крик, Хоппер с проворством змеи вцепился ему в горло.

6

Одним яростным, бешеным рывком я сбросил с ног тяжелую простыню и рванулся из кровати. В этом безумном порыве мне казалось, что я сумею выдернуть из пола ножки кровати и таким образом дотянуться до Хоппера. Однако кровать выстояла, а я едва не лишился сознания.

Дикий вопль Квелла ударился в потолок, отразился от него и обрушился на меня шрапнелью. Он снова заорал. А его следующий крик перешел в леденящее кровь бульканье – руки Хоппера пережали ему горло.

Я не смотрел на них – боялся. Звуки борьбы были ужасны. Вместо этого я встал на кровать, перекинул свободную ногу через спинку и уперся в пол. Я был в такой панике, что с трудом дышал, меня трясло, словно старика-паралитика. Я тянулся к комоду. Кончики пальцев лишь скользнули по ручкам верхнего ящика. За моей спиной раздавалось дикое ворчанье: ничего подобного мне не приходилось слышать и не хочется услышать снова. Я судорожно тянулся к ручке ящика.

Наконец получилось зацепиться ногтями. Я бешено рванулся из своих оков, и кожу на щиколотке словно опалило огнем.

Ногтями я вцепился в ручку, и ящик приоткрылся на дюйм. Этого оказалось достаточно. Я смог зацепиться, чтобы полностью выдернуть ящик, и он с грохотом упал на пол. Ящик оказался набит полотенцами и бинтами. Перевешиваясь через спинку кровати, я лихорадочно шарил в этом хламе в поисках ключа.

От раздавшегося за моей спиной стона у меня подскочило давление, однако я не прекратил своих поисков. Ключ я нашел между двумя полотенцами и, всхлипывая при каждом вдохе, вернулся на кровать, чтобы вставить ключ в крошечный замок и снять браслет. Нога кровоточила, но на это мне было плевать. Я повернул ключ в замке, и браслет расстегнулся.

Я соскочил с кровати и одним прыжком пересек комнату. Затем я резко остановился, отступил на два шага назад и сглотнул слюну, внезапно наполнившую рот.

Хоппер пялился на меня, находясь рядом с телом Квелла. Безумец скалил зубы, я видел его окровавленный рот. Кровь была всюду. На стене позади него, на простыне, на нем самом и на Квелле.

Квелл неподвижно, как манекен, лежал поперек кровати в замаранной кровью одежде. Его полуоткрытые, остекленевшие глаза взирали на меня с ужасом. Хоппер прокусил ему яремную вену. Квелл был совершенно мертв.

– Дай мне ключ, – потребовал Хоппер шепотом. – Сегодня ночью умрут и другие.

Я попятился. Всегда считал себя крутым парнем, но только не сейчас: потрясенный Маллой с холодной испариной на лице и с подкатывавшим ощущением тошноты. В своей жизни я повидал немало кошмарных сцен, но эта картинка тянула на «Оскар».

– Дай мне ключ, или я убью и тебя тоже, – сказал Хоппер, сбросив Квелла с кровати на пол.

Хоппер пополз по кровати в мою сторону, его лицо снова задергалось, кровь на губах поблескивала в мягком свете лампы.

Оживший кошмар из театра «Гран-Гиньоль»[14]14
  «Гран-Гиньоль» – парижский театр ужасов.


[Закрыть]. Сон, который можно пересказать друзьям, сон, в который они не поверят.

Я начал медленно, по полукругу отступать в сторону двери.

– Не уходи, Сибрайт, – сказал Хоппер, скорчившись на кровати и сверкая глазами. – Дай мне ключ!

Я достиг двери, и, когда коснулся ручки, он испустил дикий вопль разочарованной ярости, бросившись на меня с кровати. Кровать качнулась, но устояла, и его скрюченные пальцы царапнули по ковру примерно в шести футах от меня.

Меня трясло. Я открыл дверь и буквально вывалился в коридор. Когда я схватился за ручку, чтобы закрыть дверь, Хоппер снова издал этот кошмарный звериный крик.

Несколько мгновений я просто стоял в длинном, безмолвном коридоре – сердце бешено колотилось, колени дрожали, – затем медленно собрался с силами. Придерживаясь рукой за стену, чтобы не упасть, я неспешно двинулся к массивной двери в конце коридора. Я миновал еще четыре двери, пока добрался до этой, последней. Проведя ладонями по ее поверхности, я ощутил под своей разгоряченной кожей мягкую прохладную резину. Я повернул ручку, но из этого ничего не получилось. Дверь была заперта наглухо, словно гробница фараона.

Что ж, этого я и ожидал. Однако я все равно собирался выйти отсюда. При мысли о том, чтобы вернуться в комнату ужасов, меня бросало в дрожь. Я взялся за дверную ручку и навалился на нее всем своим весом. Ничего не получилось. С тем же успехом я мог бы навалиться на Великую Китайскую стену.

Выход не здесь.

Я вернулся в другой конец коридора и изучил окно. Снять с него решетку можно разве что ломом, но даже и с ломом придется провозиться целый день.

Значит, нужно найти какое-то оружие. Если бы отыскать нечто вроде дубинки, то мне оставалось бы лишь спрятаться поблизости от главного входа и дождаться, пока кто-нибудь войдет. Q. E. D.[15]15
  Quod erat demonstrandum (лат.) – что и требовалось доказать.


[Закрыть] Даже Маллоя иногда посещают хорошие идеи.

Я двинулся по коридору. Первая же дверь, которую я попытался открыть, оказалась не заперта. Я настороженно вгляделся в темноту, прислушался, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания, нащупал выключатель и зажег свет. Вероятно, комната Квелла. Аккуратная, прибранная, чистенькая. Здесь не было ни оружия, ни чего-либо, что можно использовать в качестве оружия. Но белая униформа, висевшая на вешалке, натолкнула меня на мысль. Я примерил униформу: она оказалась мала мне, примерно как кротовая шкурка белому медведю, поэтому пришлось отказаться от этой идеи.

В следующей комнате тоже было пусто. Над несвежей постелью висел большой цветной плакат с девушкой в стрингах и жемчужном ожерелье. Она зазывно мне улыбалась, но я не стал улыбаться в ответ. Значит, это комната Блэнда.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Быстро осмотрев ящики комода, я нашел среди прочих вещей оплетенную кожей дубинку с ремешком на запястье: удобное смертоносное небольшое оружие – как раз то, что требовалось.

Я прошел через комнату к шкафу, нашел сменную униформу и примерил халат. Он подошел – оказался немного велик, но сел нормально. Я оставил свою пижаму на полу и почувствовал себя гораздо лучше, как только снова влез в брюки и ботинки. В пижаме и босиком драться неловко. Я сунул дубинку в карман брюк, жалея, что у меня нет пистолета.

В шкафу на дне я обнаружил пинту ирландского виски. Я сломал сургуч, открутил крышку и сделал глоток. Напиток разлился во мне гладко, словно шелк, и взорвался у меня в желудке, как граната Миллса[16]16
  Граната Миллса – ручная осколочная граната, разработанная в Великобритании во время Первой мировой войны.


[Закрыть].

Недурная выпивка, подумал я, но, чтобы удостовериться, глотнул из бутылки еще разок. По-прежнему весьма недурно. Тогда я сунул бутылку в боковой карман и двинулся обратно к двери, намереваясь выйти.

Открыв дверь, я услышал шаги. Я вел себя тише, чем мышь, завидевшая кота, и ждал. Та самая медсестра, лицо которой как будто было вырублено топором, шествовала по коридору, что-то напевая себе под нос. Она прошла совсем рядом и могла бы заметить меня, если бы взглянула в мою сторону, но она не взглянула, а проследовала дальше, открыла дверь с противоположной стороны коридора и вошла в тускло освещенную комнату. Дверь закрылась.

Я ждал, неслышно дыша. После виски мне стало гораздо лучше. Минуты уходили. Маленькая пушинка, подхваченная сквозняком, вылетела из-под двери и сконфуженно заметалась по коридору. Внезапно в зарешеченное окно ударил порывистый ветер с дождем. На улице бушевала стихия. Я терпеливо ждал. Мне не хотелось почем зря бить дубинкой медсестру.

Мне не нравится бить женщин – это они бьют меня.

Медсестра снова появилась, прошла в конец коридора, достала ключ и отперла главную дверь раньше, чем я сообразил, что она делает. В открытую дверь я увидел лестничный пролет, ведущий в залитое светом пространство. Я ринулся вперед, однако медсестра уже успела оказаться за дверью и закрыть ее за собой.

Что ж, пока я еще не готов уходить. Дверь может подождать.

Я решил исследовать сначала комнату, из которой только что вышла медсестра. Может быть, там держат Энону?

Я вынул дубинку, поборол искушение сделать еще глоток виски и двинулся по коридору. Остановившись перед дверью, я прижался ухом и прислушался. Ничего, кроме звуков ветра и дождя, бьющего в зарешеченное окно. Я огляделся.

Никто не подглядывал за мной из-за других дверей. Коридор был таким же пустынным, как церковь днем в понедельник. Я сжал дверную ручку и медленно повернул. Дверь приоткрылась, и я заглянул в помещение, устроенное и меблированное точно так же, как та палата, где меня держали.

Здесь стояло две кровати, одна была пуста. На другой, напротив меня, лежала девушка. Голубой ночник лил жутковатый свет на ее белое лицо и белую простыню. По подушке разметалось облако светлых волос, глаза смотрели в потолок с недоумением потерявшегося ребенка.

Я открыл дверь чуть шире и беззвучно шагнул внутрь, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Интересно, закричит она или нет? Дверь обита резиной: даже если девушка закричит, никто не услышит.

Однако она не закричала. Ее взгляд по-прежнему был устремлен в потолок, только щека задергалась. Я ждал. Спешить было особенно некуда, а мне не хотелось ее напугать.

Взгляд девушки медленно переместился с потолка на стену, опустился по стене, пока наконец не уперся в меня.

Мы смотрели друг на друга. Я сознавал, что дышу еле слышно, а дубинка, зажатая в руке, так же необходима, как автомат на репетиции хора, и сунул ее в карман.

Девушка рассматривала меня, нерв подергивался, глаза широко раскрылись.

– Э-э… привет, – сказал я спокойным и ободряющим тоном и даже сумел улыбнуться.

Об умении Маллоя вести себя у постели больного будут с восторгом рассказывать его внуки, если у него когда-нибудь появятся внуки, что сомнительно.

– Кто ты такой? – Она не закричала, не попыталась броситься на стену, но щека продолжала подергиваться.

– Я в некотором роде детектив, – сообщил я, надеясь ее подбодрить. – Я здесь, чтобы отвезти тебя домой.

Теперь я подошел ближе и заметил, что зрачки ее голубых глаз крохотные, словно булавочные головки.

– А у меня нет одежды, – сказала она. – Ее забрали.

– Я найду тебе что-нибудь. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – Светловолосая головка повернулась вправо, затем влево. – Но я не могу вспомнить, кто я такая. Человек с белыми волосами сказал, что я потеряла память. Он милый, правда?

– Так мне говорили, – осторожно согласился я. – Но ты ведь хочешь вернуться домой?

– У меня нет дома.

Она высвободила из-под простыни длинную ногу и провела изящной рукой по копне светлых волос. Затем коснулась подергивавшейся щеки и прижала ее пальцем, как будто стараясь скрыть это.

– Дом куда-то подевался, но сестра говорит, они его ищут. Ты его нашел?

– Да. Потому-то я здесь.

Она несколько секунд обдумывала мои слова, хмуря лоб.

– Значит, ты знаешь, кто я? – спросила она в итоге.

– Тебя зовут Энона Фридлэндер, – сказал я. – И ты живешь в Сан-Франциско.

– Правда? А я этого не помню. Ты уверен?

Я рассматривал ее руку: она была испещрена крошечными шрамами. Девушку уже долго держат на наркотиках. Она и сейчас в какой-то степени была под их воздействием.

– Да. Я уверен. Ты сможешь встать с постели?

– Сомневаюсь, что мне этого хочется, – сказала она. – Наверное, я лучше посплю.

– Ничего страшного, – ответил я. – Ты поспи. Мы пока еще не готовы к отъезду. Чуть погодя, когда ты поспишь, мы уедем.

– У меня нет одежды, или об этом я уже говорила? И сейчас на мне ничего нет. Ночную рубашку я уронила в ванну. Сестра очень рассердилась.

– Ни о чем не беспокойся. Я сам все устрою. Найду тебе что-нибудь, когда мы будем готовы ехать.

Тяжелые веки внезапно закрылись и открылись снова с усилием. Рука соскользнула вниз, нерв больше не дергался.

– Ты мне нравишься, – проговорила девушка сонно. – Как тебя зовут, ты сказал?

– Маллой. Вик Маллой, детектив.

Она кивнула:

– Маллой. Постараюсь запомнить. У меня очень плохая память. Кажется, ничего не могу запомнить.

Ее веки снова смежились. Я стоял над ней, наблюдая.

– Кажется, я засыпаю.