Текст книги "Незнакомцы на мосту"

Вот как выглядела история, которую мы извлекли из показаний пяти правительственных агентов.

В один из дней недели с 13 по 20 июня офицер по координации совместных действий ФБР и Службы иммиграции и натурализации США (СИН) позвонил заместителю начальника службы по вопросам иммиграции Марио Т. Ното, сообщив, что в стране нелегально проживает иностранец, и добавив: «ФБР он заинтересовал в связи со шпионской деятельностью».

Ното показал, что тот же офицер позвонил ему несколькими днями позже и информировал: «Упомянутый ранее иностранец имеет высокое положение в аппарате советского шпионажа; выявлены данные о его подлинной личности; на самом деле он не Эмиль Голдфус (за кого себя выдавал), а стал известен как Рудольф Абель».

Согласно свидетельству Ното, 20 июня СИН приняла решение арестовать Абеля в Нью-Йорке, где, по сведениям ФБР, он проводил свои операции, и начать в отношении него общепринятые процедуры депортации. Приблизительно в 15.00 Ното приказал офицерам иммиграционной службы Роберту Шоненбергеру и Ленноксу Канцлеру отправляться в Нью-Йорк и взять Абеля под стражу.

Эти иммиграционные служащие, имея при себе неподписанный ордер на арест, или «ордер-пустышку», прибыли в аэропорт Ньюарка в 22.30, где их встретили двое коллег из отделения СИН в Нью-Йорке. Все вместе они направились в офис окружного директора СИН Джона Р. Мерффа, и он подписал ордер на задержание Абеля. Оттуда четверо офицеров СИН продолжили путь в нью-йоркскую штаб-квартиру ФБР, где вскоре после полуночи запланировали совершить рано утром рейд в отеле «Латам» с участием шести или восьми агентов ФБР по особо важным делам. После чего улеглись поспать прямо в кабинетах сотрудников ФБР.

Мы утверждали, что ФБР с самого начала манипулировало офицерами СИН, направляя их действия. Шоненбергер со свидетельской трибуны утверждал: «Мы попросили их (агентов ФБР) показать нам, где находится подозреваемый… Они же высказали пожелание, чтобы мы разрешили им осуществить первый контакт с ним… допросить еще до того, как мы его арестуем».

В 6.30 утра две группы федеральных агентов отправились в отель «Латам». Другие агенты, как выяснилось позже, уже «заняли позиции» в отеле, разместившись в холле, пока ничего не подозревавший советский полковник спал нагишом поверх простыней.

Эдвард Дж. Фарли так рассказывал нам о встрече с агентами ФБР.

Вопрос: Значит, вы встретили там примерно шестерых агентов из ФБР?

Ответ: Да, их было около шести человек, насколько я помню, сэр.

В.: Где именно состоялась встреча?

О.: Я встретился с ними в холле и в коридоре восьмого этажа, а также в номере, смежном с тем, который занимал Мартин Коллинз. Его дверь располагалась ближе к холлу.

В.: Мистер Коллинз, как мы поняли, находился в номере восемьсот тридцать девять, а вы встретились с агентами в холле этажа и в соседней с номером восемьсот тридцать девять комнате?

О.: Да. Насколько я помню, это был номер восемьсот сорок один.

Здесь Фарли решил позволить себе немного пошутить и, как я убежден, остался уверен, что тонко посмеялся надо мной.

В.: Это оказался свободный номер?

О.: Нет, номер был занят.

В.: Занят кем?

О.: Сотрудниками ФБР.

В.: Но реальных постояльцев в нем не находилось?

О.: Насколько мне известно, нет, сэр.

Судью Байерса выводили из себя слушания, продолжавшиеся два дня, он терял терпение, выслушивая наши детальные допросы, и наконец потребовал, чтобы мы изложили, в конце концов, «свою теорию».

– В ходе слушаний, – ответил я, – мы хотим показать, что человека подозревали в совершении двух преступлений: нелегальном проникновении на территорию Соединенных Штатов и шпионаже. При этом предписанная законом процедура действий, которую следовало предпринять против подозреваемого в любом из этих двух преступлений, не была соблюдена. Основным мотивом министерства юстиции в данном случае стало сохранение дела как строго секретного… Гражданский административный ордер, использованный при аресте этого человека, был подписан в недрах министерства юстиции, а между тем его следовало заверить у специального уполномоченного США или у федерального судьи.

(Так называемый административный ордер состоял всего из двух абзацев и был озаглавлен: «Ордер на арест незаконного иммигранта». Им мог воспользоваться «любой офицер службы иммиграции и натурализации США» без указания конкретной фамилии. В смутных юридических терминах ордер объявлял, что некий человек подозревается в нарушении иммиграционного закона.)

– Несмотря на подозрения в совершении двух различных преступлений, ФБР прибегло к совершенно неслыханным мерам ради достижения своих контрразведывательных целей. Таким образом, представшие перед нами офицеры иммиграционной службы были использованы как пешки в затеянной ФБР партии. Чтобы пояснить сразу, ваша честь: мы не считаем, что совершенные ФБР действия достойны порицания. Мы только хотим объяснить, что если уж они пошли этой дорогой – путем контрразведывательной операции, каждая деталь которой хранилась в строгом секрете, если затеяли рискованную игру в Техасе, продолжавшуюся на протяжении нескольких недель, и проиграли, то уже не существовало законного способа сделать вид, что ничего не случилось, свернуть на другую дорожку и выдвинуть задним числом обвинительное заключение.

Ваша честь, суть того, что мы хотим показать в ходе данных слушаний, состоит в твердом убеждении защиты: вышеупомянутый образ действий едва ли получил бы одобрение Верховного суда США, поскольку арест и изъятие имущества были произведены незаконно.

Скажу больше. В случае признания улик, захваченных в отеле «Латам», не подлежащими рассмотрению в суде как незаконно изъятые, мы будем настаивать на полной отмене обвинительного заключения, поскольку оно было составлено большим жюри на основании этих же доказательств, предъявленных властями.

Судья сказал:

– Спасибо, что объяснили мне свою точку зрения. Я тем не менее не считаю себя в праве диктовать ФБР, как оно должно осуществлять свои функции. По моему мнению, первоочередной задачей ФБР является именно выявление информации относительно нарушений законов, и долг суда мне не видится в том, чтобы диктовать агентам ФБР образ их действий.

– Даже если мы докажем, что их действия являлись грубым нарушением конституции Соединенных Штатов? – спросил я.

– Я не выношу решения по вашему иску, – ответил Байерс. – А всего лишь объясняю вам, что вы требуете от суда принятия мер чрезвычайного характера.

В ходе слушаний полностью подтвердился рассказ Абеля о том, как он был схвачен, доставлен в Техас, содержался длительное время в изоляции от внешнего мира, а потом подвергался допросам в течение еще трех недель. Был полностью установлен тот простой факт, что полковник вместе со всем своим имуществом исчез в неизвестном направлении в процессе осуществления агентами ФБР заранее запланированной контрразведывательной операции.

Разумеется, самая большая сложность, вставшая перед нами, заключалась в том, что речь шла не о простом американце, арестованном у себя дома. В деле фигурировал полковник Рудольф Иванович Абель, тайный агент советской разведки. Но с юридической точки зрения проблема оставалось той же: его конституционные права ничем не отличались от, скажем, моих собственных.

Под конец второго дня слушаний судья Байерс сказал:

– Джентльмены, я собираюсь окончательно разобраться с этим вопросом завтра. Если есть еще нечто, что вы хотите мне предъявить, вы должны доставить это в мой кабинет к одиннадцати завтра утром.

Решение откладывается.

Четверг, 10 октября

В этот день власти информировали нас о том, что, по их новым данным, один из агентов ФБР поддерживал дружеские отношения с семьей миссис Мактаг, членом жюри номер пять. Это была как раз та дама, чей муж работал врачом в армейском лагере. На основе новой информации я написал судье Байерсу записку с просьбой об отводе, объяснив, что если бы подобный факт был мне известен во время отбора, я бы отвел кандидатуру сразу же.

После этого мы отправили, по всей видимости, окончательный вариант нашего аффидевита с требованием не рассматривать в суде незаконно добытые в отеле «Латам» улики. Новым основанием для такого шага послужила статья в «Геральд трибюн», которая появилась ранее, но прошла для нас незамеченной. В ней утверждалось то же самое, о чем мы не уставали твердить с самого начала, и приводилась цитата генерал-лейтенанта Джозефа М. Суинга, заместителя начальника управления иммиграционного контроля. Он заявил: «Мы с самого начала знали, кто он (Абель) такой, когда брали его под стражу. И в то время наш план состоял в том, чтобы задержать его на как можно более длительное время… И мы, разумеется, задержали его в надежде собрать достаточно улик для предъявления обвинения».

Как указывалось в статье, заместитель начальника «намекнул», что Абель не был бы арестован, если бы не поступил запрос об этом от «органов контрразведки», и его арест состоялся только после того, как «несколько правительственных ведомств» высказали просьбу задержать его.

Далее в статье говорилось: «Можно предположить, что иммиграционная служба использовалась как орудие для ареста Абеля в обстановке максимальной секретности… Упомянутые ведомства (имеются в виду ФБР и ЦРУ) следили за Абелем в течение года и несомненно знали, собирается ли он покинуть страну. И воспользовались возможностью порыться в его вещах, так чтобы их уши в этом деле не слишком торчали наружу».

Пятница, 11 октября

Судья Байерс отклонил наш иск о незаконности ареста/изъятия. На двенадцати страницах своего вердикта он объяснял, что не видит причины, чтобы два органа власти США не могли сотрудничать между собой в случае подобной важности.

«Вверенный мне суд, – писал он, – не находит предмета для какой-либо критики осуществленных процедур. Министерство юстиции в первую очередь несет ответственность перед Соединенными Штатами Америки, и нет оснований считать, что конституционные права иностранца, незаконно находившегося на территории страны, были хоть в чем-то ущемлены».

Он заявлял, что захваченные улики – фальшивое свидетельство о рождении, чековые книжки банков и другие документы – подтверждали намерения Абеля продолжать свое незаконное проживание здесь.

По крайней мере решение выглядело простым и недвусмысленным. Хотя мы сочли его и совершенно неправильным с точки зрения законности. Но в любом случае, как я понял еще неделю назад и о чем информировал Абеля, наши надежды вновь поднять эти вопросы были теперь связаны с апелляционным судом. В ходе предстоявшего процесса они уже больше затрагиваться не будут.

Суббота, 12 октября

Я поддался на все более громкие требования семьи и посвятил день прогулке. Как кратко выразилась моя восьмилетняя дочь Мэри Эллен, мастер классических формулировок: «Допущена непростительно долгая задержка. Помни, тебя с легкостью можно заменить». Мы паромом добрались до Статен-Айленда, где провели целый день в гостях у Эда Гросса и его семейства в их новом доме – белом особняке на вершине холма Эмерсон, откуда открывался прекрасный вид на пролив и гавань Нью-Йорка. Мы приготовили себе натуральные бифштексы на гриле, расслабляясь в легких спортивных рубашках.

– Поскольку суд вот-вот начнется, – сказал я Эду, – самое время отдохнуть в вашем обществе. И это справедливо, что тебе приходится принимать нас. В конце концов, именно твой звонок в Лейк-Плэсид заставил нас прервать отпуск и с головой окунул меня в это дело.

Около четырех часов я позвонил Абелю в тюрьму предварительного заключения и сообщил последние новости. Я рассказал ему о нашем аффидевите, о цитате Суинга из «Трибюн», которую судья Байерс не посчитал важной, и о женщине из жюри присяжных, исключенной из него по нашей просьбе.

Мы взяли себе за правило информировать Рудольфа о каждом своем шаге. Он ценил это и по понятным причинам проявлял живейший интерес ко всему. Когда же я спросил, испытывает ли он нужду в чем-либо, он ответил, что смирился «со своим нынешним положением», но иногда ему чертовски хотелось получить хороший бифштекс. Пришлось напомнить ему сирийскую притчу о человеке, у которого не было ботинок, и это очень печалило его, пока он не встретил человека без ног. На что Абель с горечью сказал:

– Не самое лучшее время выслушивать даже самые мудрые притчи.

Я поделился с ним и доброй новостью: Том Дебевойс сдал экзамен на адвоката в Вермонте. Как мне показалось, Абель искренне порадовался за него и просил передать поздравления.

Вернувшись домой вечером, я обнаружил письмо от высокопоставленного лондонского юриста сэра Эдвина Херберта по поводу моего назначения защитником Абеля. Я сам прежде отправил сэру Эдвину сугубо конфиденциальное письмо, чтобы узнать, как подобное дело о шпионаже рассматривалось бы в Великобритании, откуда была почерпнута база почти для всего американского законодательства.

Прежде всего сэр Эдвин напомнил, что в Англии не предусматривалось смертной казни за шпионаж в мирное время. Шпионаж вообще не считался в Великобритании преступлением до 1868 года. Но он присовокупил к этому, что, как правило, британские суды относились гораздо более снисходительно к иностранцам, работавшим на свои разведки, чем к предателям короны из числа местных граждан.

Воскресенье, 13 октября

День начался не слишком удачно. Поздним утром позвонил какой-то наглый клиент нашей фирмы (или скорее один из бывших клиентов) и с сомнительным чувством юмора «от души пожелал мне сокрушительной неудачи» во время начинавшегося завтра суда. Мне не составило труда заключить, что прикладываться к виски мерзавец начал с восходом солнца, если не раньше.

Большинство наших особо уважаемых и высоко ценимых клиентов с самого начала дали понять, что воспринимают мое назначение судом как особый комплимент в наш адрес со стороны коллег-юристов. Лорд Миддлтон, председатель совета директоров «Йоркширской страховой группы компаний» в Англии, прислал ободряющую записку, поздравив «с оказанной мне честью стать адвокатом Абеля». Лорд Миддлтон, истинный джентльмен, знакомый с лучшими традициями адвокатуры в истории, воспринимал мое назначение защитником в столь важном деле, несмотря на непопулярность обвиняемого, как большую честь.

Из моей переписки с другими английскими друзьями стало очевидно, что на Британских островах адвокат практически не рисковал впасть в немилость у общественного мнения, если брался за защиту самых одиозных фигур – добровольно или по судебному назначению. Это, вероятно, вытекало из принятого там четкого разграничения между так называемыми «барристерами», которые участвуют только в судебных процессах, и обычными адвокатами – офисными юристами-советниками. По принятой в Великобритании традиции некоторые барристеры не встречались со своими подзащитными до самого начала слушаний в суде. А потому публика никак не могла считать взгляды защитника совпадающими с точкой зрения обвиняемого, которого они по необходимости защищали. Мне подобная система представлялась разумной.

Понедельник, 14 октября

Утро в нашей квартире наступило рано и принесло с собой чувство неудовлетворения. У нас все-таки было слишком мало времени на подготовку.

Хорошие приготовления – это единственный способ привести себя в наилучшую форму перед тяжелым испытанием, будь то суд, гонка, боксерский поединок, появление на подмостках Бродвея или даже смерть. Можно попытаться имитировать готовность, полагаясь только на прошлый опыт и браваду. Но без реальной тщательной тренировки и чувства уверенности, которое она придает, вы в глубине души будете все равно знать, что на самом деле не готовы.

У министерства юстиции было четыре месяца, чтобы детально и глубоко подготовиться к обвинению Абеля. В данный момент для них не существовало более важного дела. Каждый потенциальный свидетель был скрупулезно изучен, подвергнут допросам, репетициям перекрестных допросов – вновь и вновь, чтобы выявить все сильные и слабые места в показаниях. Каждый документ был проанализирован экспертами. Разработана тактика поведения каждого в зале суда, планы продуманы, а потом заменены на другие – более удачные. Юридические меморандумы составлены по существу дела и по каждой отдельной процедуре.

При создавшихся условиях существовало только обвинение. Защита становилась невозможной как таковая. Абель не мог выступать свидетелем и подвергнуться перекрестному допросу, и сам характер выдвинутых против него обвинений не давал пустить в ход показания других свидетелей или же какие-либо оправдательные документы. А те аргументы и требования, которые выдвигались с нашей стороны, были либо начисто отметены, либо сведены до уровня ничтожной важности судьей Байерсом. Проведенное нами независимое расследование фактов вынужденно оказалось фрагментарным, и у нас не оставалось времени на детальный разбор юридических аспектов, который провела бы любая хорошая адвокатская контора.

В то утро мне помогла только вторая чашка крепкого кофе. В конце концов, подумал я, во время суда может произойти что угодно. Вдруг Хейханен все же откажется давать показания, или Родес неожиданно признает собственную вину, или будет объявлено, что суд проводится с нарушениями одного из многочисленных процедурных уложений. Все возможно. А у нас еще останется в распоряжении иск о неконституционности ареста и изъятия имущества, чтобы подать апелляцию. Технически здесь не существовало никаких сложностей. С этим вопросом мог не справиться только самый неопытный студент, едва начавший изучать конституционное право.

Нам оставалось только делать все от нас зависящее. К тому же среди общественности царила восхитительная атмосфера ожидания ожесточенной судебной свары.

Стоял обычный для бабьего лета день. Воздух застыл почти неподвижно над старым зданием Восточного окружного суда, возведенного в 1889 году. Его готические башенки смотрели прямо на дом 252 по Фултон-стрит, где Абель написал лучший из своих портретов, а именно – автопортрет никому не известного живописца, незаметно жившего на скромные сбережения.

Когда я добрался до расположенного на третьем этаже зала, где проводил заседание судья Байерс, перед дверью меня встретила густая толпа. Во времена, когда еще существовали великие судебные ораторы вроде Кларенса Дэрроу, громкий судебный процесс мог длиться неделями в зале, забитом публикой до отказа. Но в наши дни застать на заседании суда в Нью-Йорке больше чем жалкую кучку зевак было практически невозможно, если речь не шла о громком убийстве или о попытке посадить за решетку известного гангстера.

Судебные краснобаи перестали иметь многочисленных личных почитателей, а уважение публики к роли адвоката по уголовным делам упало в нашей стране прискорбно низко. В некоторых судах Нью-Йорка еще встречаются группы регулярных посетителей заседаний, как правило, из числа отставных государственных служащих или пенсионеров, понимание которыми законов несколько выше среднего. Все это люди с большим количеством свободного времени. Их сверстницы из числа женщин предпочитают пять дней в неделю начинать утро у экранов телевизоров.

Поэтому, как и большинство судебных защитников, я давно привык вести дебаты перед горсткой таких же, как я сам, юристов, но сегодняшний зал, заполненный до отказа, меня, разумеется, не удивил. Репортажи об аресте Абеля опубликовали во всех газетах от Токио до Йоханнесбурга, а сегодня столь же пристальное внимание оказалось прикованным к суду в Америке. Только советская пресса предпочла игнорировать полковника с возникшими у него проблемами. «Бог – свидетель, – (якобы) сказал Хрущев, – у нас нет шпионов».

Перед дверью в зал заседаний и сразу внутри, чтобы иметь возможность видеть аудиторию, расположились сотрудники службы маршалов США. К их нагрудным карманам были прикреплены металлические жетоны, указывающие, что они являются вооруженными офицерами государственной охраны. Где-то среди зрителей разместилась группа агентов ФБР.

В зале царила безошибочно улавливаемая напряженная атмосфера. Напряжение присутствует при любом судебном процессе. Адвокат учится уживаться с ним, контролировать его, ставить себе на пользу. Но напряжение не есть нечто одинаковое для двух разных людей, как и для различных родов деятельности. Есть напряжение военного времени, напряжение между раундами боя боксеров, напряжение в комнате совета директоров, когда они собираются вокруг стола и планируют корпоративную стратегию удушения конкурентов. Мне сразу стало ясно, что делу Абеля будет сопутствовать напряжение особого рода.

Чисто выбритый и с виду бодрый, в сером «банкирском» костюме, Абель был введен в зал и препровожден к своему месту за столом защиты. Затем настала очередь присяжных, а потом, когда сцена оказалась полностью готова, появился судья Байерс – седовласый закаленный в схватках борец. По зычному призыву клерка все встали, и судья тихо скользнул на свой обтянутый кожей трон с высокой спинкой. Двадцать восемь лет назад президент Гувер назначил Мортимера Байерса федеральным судьей, и это стало его подлинным призванием.

Судья посмотрел поверх стекол своих очков.

– Обе стороны готовы?

– Обвинение готово, – ответил заместитель генерального прокурора Томпкинс.

– Защита готова, ваша честь.

Постепенно действие драмы началось.

– Есть небольшой технический вопрос, с которым нам нужно разобраться до начала заседания и дачи первых показаний, – сказал судья. Он объяснил членам жюри, что, согласно данным, полученным представителями властей, некий агент ФБР и дочь присяжной номер пять состояли в дружеских отношениях. – Пожалуйста, поймите меня правильно. Речь не идет о вашей квалификации, но вас придется удалить из состава жюри. Ваше место займет запасной присяжный номер один.

– Благодарю вас, ваша честь, – сказала присяжная номер пять.

Затем со своего места поднялся Томпкинс, чтобы произнести положенную вступительную речь. Это был стройный темноволосый мужчина всего сорока четырех лет от роду, но уже сделавший блестящую карьеру на службе обществу. Он выступал в роли прокурора на процессе о военных преступлениях в Сингапуре под конец Второй мировой войны, затем год служил прокурором штата Нью-Джерси, то есть своего родного штата. Под его руководством отдел внутренней безопасности министерства юстиции вскрыл более ста случаев нарушений, по которым были вынесены обвинительные заключения.

– Уважаемый суд, достопочтенные леди и джентльмены из жюри присяжных… Наш долг повелевает нам предъявить доказательства, собранные следственными органами правительства в подтверждение справедливости обвинений, выдвинутых большим жюри…

Мои коллеги, как и я сам, осознают свои обязательства представлять правительство Соединенных Штатов и народ нашей страны. Эти обязательства состоят в том, чтобы не только защищать права личности отдельно взятого подсудимого, но главным образом – права всех граждан Америки, с максимальным усердием выступая против тех, кто осмеливается нарушать наши законы и кто, вероятно, приложил немалые усилия к разрушению самих устоев нашей страны.

Прежде всего позвольте мне отметить. Интересы правительства состоят не в том, чтобы непременно выиграть это дело, но в справедливом его решении. Другими словами, не должен пострадать невиновный, но и преступнику не дозволено избежать наказания. В соответствии с этим заявлением мне бы хотелось заверить вас, что я и мои коллеги проведем этот процесс так, чтобы обеспечить обвиняемому справедливый суд.

Жюри располагалось справа от судьи, сидя в удобных вращавшихся креслах с подлокотниками и округлыми спинками. Висевшие высоко над головами присяжных часы бесшумно отсчитывали время и напоминали судье, когда ему следует сделать перерыв.

Слева от судьи, прямо напротив присяжных и спиной к окнам, расположилась пресса. Внешне репортеры выглядели как гораздо более суровое жюри, представляя газеты Нью-Йорка, студии радио и телевидения, включая полдюжины представителей зарубежных изданий. Присутствовал журналист из Франции, публицист из немецкого журнала, специалист по судебным репортажам из лондонской газеты и даже барристер из известного на весь мир английского суда «Олд-Бейли».

Вопрос, которым мысленно продолжали задаваться все: «Будет ли Абелю обеспечен справедливый суд?»

Эра сенатора Маккарти подходила к концу. Советская Россия вооружала арабские государства для войны против Израиля. Всего десять дней назад Советы успешно запустили первый в мире созданный человеком спутник Земли. Это блестящее научно-техническое достижение стало истинным шоком для американской публики, придавая новый импульс «холодной войне» и сопровождавшей ее гонке вооружений, гонке, в которой американцы теперь, по всей видимости, уступили первое место. Когда мы открывали свой процесс, «Спутник-1» – сфера весом 184 фунта – накручивал витки вокруг планеты, делая полный оборот за полтора часа.

– Характер выдвинутых обвинений сам по себе необычен, – сказал Томпкинс, – но они приобретают дополнительное значение, если принять во внимание, что все происходит в критические годы нашей истории. Однако серьезность обвинения не обязательно делает его трудным для понимания. Заключение большого жюри предельно ясно, и я хотел бы посвятить несколько минут обсуждению его с вами. Само по себе обвинительное заключение ничего еще не доказывает. Большое жюри в ходе своих заседаний обвинило подсудимого в заговоре в целях шпионажа, а также в преступном сговоре с другими сообщниками… для передачи информации относительно системы нашей национальной обороны…

Затем прокурор кратко изложил суть обвинительного заключения, всякий раз именуя Абеля «подсудимым». Ни разу он не назвал его по имени и фамилии. В свое изложение он включил перечисление всех шпионских атрибутов, что, конечно же, не могло не произвести впечатления на присяжных – коротковолновые радиоприемники, пустотелые контейнеры, тайники в городских парках, крупные суммы денег, фальшивые свидетельства о рождении и паспорта.

Затем он заявил:

– Большое жюри пришло также к заключению, что в случае войны между Соединенными Штатами и Россией заговорщики планировали установить секретные радиопередатчики и приемники, чтобы продолжать снабжать Россию информацией.

Ссылаясь на деяния, перечисленные в поддержку обвинительного заключения, Томпкинс сказал:

– Я обрисую эту тему лишь в самых общих чертах, поскольку чувствую, что для вас будет гораздо предпочтительнее услышать показания из уст свидетелей, нежели профессионального юриста. Как вы понимаете, только вам дано оценивать истину и факты, только суд вправе выносить суждения в рамках закона…

Доказательства и подтверждения будут приведены для вас в показаниях различных свидетелей. Это будут прямые доказательства. Со своей стороны правительство предоставит косвенные улики, а одним из свидетелей станет непосредственный участник этого заговора, сообщник, избранный для соучастия в преступлении другими заговорщиками.

Исходя из своего опыта, могу заранее предупредить вас, что защита подвергнет его нападкам. Мне же представляется важным, чтобы вы помнили одно: этот участник заговора вышел из состава преступной группы. Он больше не усугубляет своей вины и говорит только правду. Причем его показания получат подтверждение в виде показаний других свидетелей, материальных улик и признаний, сделанных самим подсудимым. Эти доказательства, по мнению правительства, не могут быть опровергнуты, потому что в них заключена истина и с их помощью вина подсудимого будет доказана неопровержимо, без тени сомнения.

Мы докажем, что обвиняемый, полковник советской государственной службы безопасности, совместно с другими высокопоставленными русскими официальными лицами наладил тщательно разработанную систему советской разведки и шпионажа в попытке добыть крайне важные тайны – секреты, имеющие огромное значение для этой страны, как и для всего свободного мира.

Далее прокурор поведал о том, что Абель находился в Соединенных Штатах с 1948 года («намеренно и тщательно скрывая свое присутствие здесь»), а позже к нему присоединился помощник, и их «тайная деятельность, осуществляемая при поддержке российских дипломатов и сотрудников аппарата ООН, была направлена на похищение наших самых важных секретов».

Но в мае 1957 года заговор потерпел провал, пояснил Томпкинс.

– Один из заговорщиков перешел на нашу сторону и рассказал обо всем американским представителям за рубежом. ФБР, как обычно, бдительное и эффективное в своей деятельности, провело расследование, причем очень тщательное расследование, в результате которого были получены важные и неопровержимые подтверждения вины подсудимого…

В заключение хочу сказать вам следующее: доказательства, которые мы предъявим жюри присяжных, не оставят у вас не только обоснованных, но и вообще никаких сомнений относительно виновности подсудимого. Другими словами, улики ясно укажут, что по этому делу может быть вынесен только один возможный приговор – виновен по всем статьям заключения, составленного большим жюри.

Мое вступительное слово от имени защиты состояло примерно из девятисот слов, и я планировал произнести его за двадцать минут. Речь прокурора заняла вдвое больше времени. Но над своим кратким обращением я работал более десяти часов.

– Уважаемый суд, леди и джентльмены из жюри присяжных. Мы рассматриваем дело, в котором вам, присяжным, после рассмотрения доказательств и по распоряжению председательствующего судьи предстоит принять решение, можно ли считать установленной полностью и несомненно вину моего подзащитного в преступлении, за которое ему может грозить смертный приговор. Прокурор обрисовал вам характер обвинений и описал улики, с помощью которых рассчитывает доказать их справедливость. Важно помнить в этой связи, что из трех основных пунктов обвинительного заключения, а именно по пункту номер один о заговоре в целях передачи информации в Россию, подсудимый может быть приговорен к казни.

Я являюсь адвокатом подсудимого. Эта роль была возложена на меня судом, и в соответствии с американской системой правосудия мой долг на протяжении всего судебного процесса состоит в том, чтобы всесторонне защищать интересы клиента. Это делается во исполнение закона, чтобы вам стала известна вся правда и вынесен справедливый приговор.

Случай не только необычный. Я бы назвал его уникальным. Впервые в американской истории человеку грозит смертный приговор в качестве карательной меры на основании обвинения в шпионаже в пользу иностранной державы, с которой мы официально поддерживаем мирные отношения.