Текст книги "Возвращение к людям"

В то время Альф взял манеру включать меня в команду для тренировок, а затем не выпускать на матч. Он говорил мне, что очень полезно держать такого опытного игрока, как я, в запасных. А мне это приносило одно только горькое разочарование. Кроме того, я довольно активно начал заниматься своими деловыми предприятиями, и время, потраченное мной впустую на скамейке запасных, мог бы посвятить гораздо более полезным для меня вещам.

Надо честно признаться, я никогда не относился к тренировкам с большим энтузиазмом. Во время кроссов за городом я тайком пользовался услугами молоковозов или тракторов, и тут уж ничего не поделаешь – я таков, какой есть. Именно я нашел тогда единственное питейное заведение недалеко от Лилшелла, в этой райской для трезвенников местности.

Лилшелл – поместье, расположенное в глухом месте и переделанное в великолепный тренировочный центр. Наверное, трудно найти более подходящее место для тренировки мускулов, но, на мой взгляд, там слишком страдали от жажды и мозги, и горло. В Лилшелле было сухо, как в пустыне. Это, конечно, радовало Альфа Рамсея и его верного помощника Гарольда Шепердсона, и они чувствовали себя спокойно, думая, что собрали своих игроков в месте, удаленном от всех соблазнов. Но в своих расчетах они не учитывали, что столкнуться с изобретательным умом пьяницы.

Однажды вечером кто-то сказал, что на следующий день можно поехать сыграть в гольф. Гольф! Для меня это слово означало только одно: клуб! Я уговорил Мура и других ребят совершить со мной вечернюю прогулку. Идя в быстром темпе по пересеченной местности, я вывел их к клубу, где конечно же работал бар.

При нашей команде состоял один поразительный человек – Гарольд Шепердсон. Он выполнял обязанности физиотерапевта, отвечал за багаж и оказал множество разнообразных услуг английской сборной более чем в 150 международных матчах. Он обычно должен был проверять, все ли игроки вовремя улеглись спать. Помню, как нелегко ему пришлось в нью-йоркском отеле «Уолдорф Астория», где было 1900 номеров. Конечно, в таком тихом месте, как Лилшелл, он не ожидал никаких трудностей.

И вот, когда мы уже просидели в клубном баре пару часов, появился Шеп. «Все-таки поймал вас! – воскликнул он с торжеством и взглянул на меня, не в силах скрыть своей довольной улыбки: – А ты смог бы найти бар даже в Сахаре».

С Гарольдом Шепом у меня связано еще одно воспоминание, но уже относящееся к 1959 году, когда я участвовал в своем первом международном матче за сборную Англии против Перу. Правда, это воспоминание не столько о самом матче, сколько о кошмарном полете из Рио-деЖанейро в Лиму, где должна была проходить встреча.

Шеп знал, как я боюсь – панически боюсь – полетов, и, сев рядом со мной в самолете, старался как мог отвлечь меня от мысли, что мы не на земле, а в воздухе. Все, кто когда-либо видел меня с мячом на поле, знают, что для меня нет ничего лучше, чем ощущать под ногами твердую землю. В то время как Шеп пытался занять меня разговором, я случайно взглянул в иллюминатор и чуть не умер от потрясения. Мы летели ниже вершин Анд, и видны были даже навьюченные лошади, тащившие по высокогорным тропам медную руду.

Как раз в это время из кабины пилотов небрежной походкой вышел Джон Кэмкин, корреспондент «Ньюс кроникл». Во время войны он служил на бомбардировщике, и для него что летать, что проехаться на автобусе было одно и то же. Он остановился возле Шепа и совершенно спокойно сказал: «Я только что беседовал с командиром этой старой посудины. Он говорит, что обычно летит над вершинами Анд, но из-за тяжелого съемочного оборудования Би-би-си решил лететь через южное ущелье, хотя это и удлинит путь».

Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы до меня дошло, чем это пахнет, и, перегнувшись через Шепа, я произнес: «Командир эскадрильи Кэмкин, разрешите обратиться! Не могли бы вы пройти к пилотам и сказать командиру корабля Биглсу, что весьма важные персоны на борту самолета, проголосовав, решили, что лучше вышвырнуть эти чертовы камеры за борт и лететь чуть выше».

Старина Шеп чуть не свалился с кресла от хохота. Но я был слишком напуган, чтобы даже просто улыбнуться.

На следующий день я выступил в своем первом матче за сборную Англии и забил единственный гол в позорно проигранной со счетом 1:4 игре. Спустя девять лет Альф Рамсей решил, что я больше не подхожу для его сборной.

Я не жаловался. Каждая минута игры за Англию доставляла мне наслаждение, как голы, как кружки пива….

Подсчет ошибок

Не так уж я, как думаете вы, безумно пьян.

Сэр Джон Сквайер (1884 – 19 58)

Оглядываясь сейчас назад и видя все ясно и четко, а не сквозь призму стакана, я могу вполне определенно сказать, когда и где я совершил самые свои большие ошибки….

Я согласился уйти из «Тоттенхема».

Я остался глух к предложениям Брайана Клоффа.

Я согласился перейти в «Вест Хэм».

А потом я совершил самую страшную ошибку в своей жизни: ушел из футбольной лиги. С этого момента я стремительно покатился вниз и кончил тем, что стал алкоголиком.

После поражения в матче за Кубок футбольной ассоциации в «Кристэл пэлис» Билл Никольсон впервые за все время моего пребывания в клубе «Тоттенхем» решил, что со мной лучше расстаться. В течение нескольких недель я почти не играл, уделяя больше времени и внимания автомобильным гонкам, футболу. Я принял предложение компании «Форд» присоединиться к их команде для участия в организуемом «Дейли миррор» международном ралли на Кубок мира в Мексике, и мы с моим напарником Тони Фоллом тренировались перед этими соревнованиями до полусмерти (конечно, не буквально).

Я занялся гонками настолько серьезно, что Билл Никольсон посчитал, что я потерял вкус к футболу. Может быть, в то время так оно и было, но энтузиазм возродился бы во мне снова, дай Никольсон для этого повод, вернув меня в основной состав команды. Но поскольку он уже решил со мной расстаться, я начал представлять для него определенное неудобство. Каждый раз, когда Билл выставлял команду без меня, газетчики донимали его вопросами, почему да отчего. Но я к этой кампании никакого отношения не имел. В конце концов мне надоело все время оставаться не у дел, и я спросил Билла, что он думает о моем будущем.

Мы оба взвесили, не будет ли лучше для нас обоих, если я уйду из команды. Но ни он, ни я не горели особым желанием расстаться. Для меня «Тоттенхем» был вторым домом, а Билл Никольсон прекрасно сознавал, что в предыдущем сезоне я сотни раз оказывался самым результативным игроком клуба. Билл, конечно, знал, что я никогда не смирюсь с тем, что он держит меня в резерве. Он согласился подумать об условиях моего выхода из команды, однако ничего определенного так и не было решено.

В футбольном мире тотчас стало известно, что я собираюсь переходить в другую команду, и Брайан Клофф, тогдашний менеджер «Дерби каунти», дал мне знать через третье лицо, что он хотел бы подписать со мной контракт. Теперь я очень сожалею, что не вступил с ним в переговоры.

Вместе с Клоффом я сыграл два международных матча за сборную Англии в 1959 году, но вскоре из-за серьезной травмы колена его спортивная карьера, к сожалению, пошла под уклон. Но и после этой травмы он оставался смелым и уверенным в своих силах футболистом. Он не ошибся в оценке своих возможностей и, безусловно, мог еще играть даже в нападении сборной. В то время за право носить футболку под номером 9 боролись Джо Бейкер и Бобби Смит и «селекционеры», как мне кажется, преждевременно вычеркнули Клоффа из списка игроков сборной. Это случилось после того, как мы сыграли вничью 1:1 с Уэльсом и потерпели поражение от Швеции со счетом 2:3.

И вот десять лет спустя Брайан Клофф снова возник в моей жизни, теперь уже как один из самых энергичных и преуспевающих молодых менеджеров. Он вернул в большой спорт Дейва Маккея, взяв его в свою команду, и мой старый приятель страстно убеждал меня пойти, как и он, в бейсбол. Но тогда у меня голова была занята ралли, к тому же начинало расширяться мое дело, и «Дерби» казался очень далеким от моей жизни. Теперь я прекрасно понимаю, что Клофф был именно тем человеком, который мог повлиять на меня и заставить вновь стать таким, каким я был прежде.

Он, несомненно, обладал какой-то магической силой воздействия, способной вызывать к жизни лучшие стороны натуры окружавших его людей. Я абсолютно убежден, что Клоффа следовало бы предпочесть Рону Гринвуду в качестве менеджера английской сборной.

Я уверен, что Рон, человек, обладающий незаурядным умом и глубоким знанием футбольного мира, делает для команды очень много, но ему не хватает той убедительности и силы воздействия, какими отличается Клофф. Рон прекрасно разбирается в футболе, однако ему недостает той магии внушения, которая рождает в игроках готовность пробить стену ради поставленной им цели. Одна из главных ошибок в моей спортивной карьере заключалась в том, что я не дал Клоффу возможности спасти меня.

В тот решающий день – 16 марта 1970 года – я был занят устройством семьи в новом доме. Неожиданно мне позвонил Билл Никольсон. Он сказал, что сейчас с ним на «Уайт Харт лейне» находится Мартин Питерс, который согласен подписать контракт с «Тоттенхемом». А Рон Гринвуд ждет меня в «Эптон Парке».[19]19
  Стадион футбольного клуба «Вест Хэм Юнайтед» в Лондоне.


[Закрыть]

Вспоминая тот день, я кляну себя, что не ответил Биллу, что разговор этот меня не интересует. Он все равно бы подписал контракт с Мартином из «Вест Хэма», так как 54 тысячи фунтов за его переход были пустяшной суммой для «Тоттенхема». Но я настолько отключился от футбола, что, ничего хорошенько не сообразив, согласился повидать Гринвуда. В тот момент мне казалось, что это самый подходящий вариант.

Я знал, что с финансовой точки зрения мог бы совершить гораздо более выгодный переход: у меня было уже несколько очень заманчивых предложений, сделанных под шумок, пока я не участвовал в играх за клуб.

Тому, кто полагает, что я сколотил состояние на футболе, будет, наверное, небезынтересно узнать, что на протяжении своей спортивной карьеры я зарабатывал в основном не больше 100 фунтов в неделю. Я не получил ничего тайно от «Вест Хэма», никаких махинаций тут не было, просто мысль о том, что я буду вместе с Муром и Джеффри Херстом и что тренировочная площадка «Хэма» находится в пятнадцати минутах езды от моего дома и офиса, подтолкнула меня подписать контракт, о чем я до сих пор жалею.

Я не считаю своим достижением два забитых гола в первом моем матче за «Вест Хэм» против «Манчестер Сити», одним из тех клубов, которые тоже хотели заключить со мной контракт. Достигнуть того уровня игры, которого я привык от себя ожидать, мне не удавалось. Мой новый клуб в конце сезона с трудом избежал перевода в низшую группу лиги, и после этого я полностью переключился на подготовку к ралли на Кубок мира. От последнего и самого худшего сезона за все время моей игры в лиге меня отделяли только три месяца.

Но до этого мне еще предстояло пережить кошмар ралли 1970 года.

Если кто меня спросит, что было для меня самым тяжким испытанием в жизни, кроме попыток бросить пить, я без колебания отвечу: «Ралли на Кубок мира в 1970 году».

Как я остался тогда цел и невредим, не знаю. Только двадцать три гонщика из девяноста шести, стартовавших на стадионе «Уэмбли», дошли до финиша, преодолев 16 245 миль, и я горжусь тем, что был одним из них. Благодаря, главным образом, блестящему водительскому мастерству моего напарника Тони Фолла мы финишировали шестыми на нашем черно-белом «Форд экскорте», который во время этого марафона чуть было не стал для нас гробом на колесах.

В суровейших условиях, без отдыха мы совершали пятидесятипятичасовые пробеги со скоростью сто километров в час по горным дорогам, которые предназначались, скорее, для вьючного «транспорта», чем для машин. Я с полным сознанием ответственности следовал правилу:

«Ни грамма за рулем», и позволил себе выпить один-единственный раз во время перелета в Рио, после того как мы, пробившись через горы Сербии, завершили европейскую часть пробега.

Но могу заверить, что в пути было немало жутких моментов, когда мне очень хотелось откупорить бутылку, чтобы снять напряжение.

Семьдесят одна машина выехала из Рио, продолжая автогонки в условиях тропических ливней, из-за которых вождение становилось крайне трудным и опасным. Мы неслись то сквозь клубы красной пыли, то через потоки воды на дороге, то по страшным ухабам и рытвинам. Этот этап гонок был настолько сложен, что успешно завершили его только пятьдесят две машины. Затем мы оказались в пампасах Аргентины, стране гаучо. Мы должны были сутки выдерживать скорость пятьдесят километров в час, несмотря на разреженный воздух, который почти вполовину уменьшал мощность мотора.

Однажды в Андах на высоте 5000 м, на узкой, вьющейся горной дороге с нами приключилась неприятная история: отвалилось заднее колесо. Мы уже использовали запасное, и нам пришлось закончить этот этап следующим образом: я сидел за рулем, а Тони подталкивал машину сзади.

На следующем этапе мы снова потеряли колесо, но на этот раз к тому же чуть не лишились жизни. Машина спускалась по крутой горной дороге. Тони был за рулем, я следил за маршрутом. Вдруг какая-то старая крестьянка выскочила прямо под колеса автомобиля. Чудом Тони избежал столкновения, и машина вылетела на край обрыва, при этом была сломана ось.

Мы оказались буквально в нескольких шагах от смерти, и я едва осмеливался дышать, пока мой великолепный напарник осторожно выруливал назад на дорогу. Там мы смогли, подняв машину домкратом, заняться срочным ремонтом. Результатом этого приключения явились одиннадцать проколов шины, сломанная ось и задержка в пути. Но мы все-таки поставили нашу побитую машину на колеса и добрались до Мексики своим ходом. А по дороге мы еще успели стать свидетелями последствий страшного землетрясения в Лиме и оползней в Эквадоре.

Если бы я заранее знал, насколько тяжелой будет эта автогонка, то сомневаюсь, хватило бы у меня смелости в ней участвовать. Гонщики принадлежат к самым выносливым и бесстрашным спортсменам, каких мне приходилось встречать. Временами я уже физически не выдерживал того напряжения, которого требовали от нас эти гонки, несколько раз даже хотел сойти с дистанции и не сделал этого только из-за Тони Фолла – его я не мог подвести.

Один кошмарный случай особенно врезался мне в память. Мы мчались по извилистой дороге в центральной части Панамы. Была жуткая темень. За рулем сидел Тони. Я пытался заснуть, когда вдруг почувствовал, что машину заносит. Скорость примерно равнялась ста километрам в час. Прямо на нас неслась лошадь. Тони просто никак не мог увернуться от нее. Он применил все свое водительское мастерство, однако столкновение оказалось неизбежным. Голова бедной лошади отлетела в сторону, а ее копыта вдребезги разбили ветровое стекло. Мы с Тони были все в крови и осколках стекла, нас трясло, как осенние листья на ветру. Мы долго еще не могли прийти в себя и чувствовали страшную подавленность. Но нам необходимо было взять себя в руки и сосредоточиться на дороге. Ралли продолжалось.

Но в пути были и смешные происшествия, благодаря которым мы, наверное, и смогли сохранить здравый рассудок. Однажды в Чили у нас случилась поломка на дороге. Место было пустынное, и я отправился на поиски подмоги. Вдруг я увидел автобус, который катил, как мне показалось, в том же направлении, откуда ехали мы, а нам по дороге, помнится, попадался гараж. Спустя час я вернулся пешком, засунув руки в карманы и пряча виноватую улыбку. Автобус завез меня совершенно в другую сторону. Вот каким хорошим штурманом я был во время этих гонок. С картой в руках мне еще удавалось ориентироваться, но когда дело дошло до движения автобусов в Чили, я оказался далеко не на высоте.

Мы попали в Мехико день спустя после того, как туда из Боготы прилетел Бобби Мур, освобожденный из-под ареста по сфабрикованному против него обвинению в краже драгоценностей. Бобби скрывался от представителей международной прессы в здании посольства на окраине города. Я знал, что Мур после всех своих переживаний будет рад встрече со старым приятелем. Поэтому я взял такси (на месяц или даже больше я покончил с вождением) и в сопровождении Лу Уайда отправился навестить капитана английской сборной. Когда мы подъехали к дому, то увидели, что он в осаде журналистской братии и телевизионщиков. Я высмотрел среди них одного знакомого из Би-би-си, Дэвида Колмена, и спросил его, что происходит. Дэвид сказал, что внутрь никого не впускают, потому все и столпились здесь. Но я все-таки решил проникнуть в дом через задний вход и попросил Лу отвлечь внимание собравшихся. Для Лу это было легким делом: стоит ему только пройтись перед камерами, как внимание сразу переключается на него. Лу, ярый футбольный болельщик и деловой партнер Мура, отличался высоким ростом и, мягко говоря, довольно броской манерой одеваться. В тот вечер, насколько я помню, на нем были ярко-красные брюки, пиджак в желто-зеленую клетку, желтая с рюшами рубашка и широкий, умопомрачительной расцветки галстук. И пока все пялили глаза на это красочное зрелище, я проскользнул за спиной охраны и перелез через садовую ограду. Мне удалось проникнуть в дом через черный ход, и Бобби Мур, увидев, что я иду к нему со стороны кухни, от удивления чуть не уронил стакан с пивом. Жена сотрудника посольства рассердилась за такое мое появление и настояла, чтобы я вышел и проделал всю положенную процедуру со звонком в парадную дверь и приглашением войти. Застрекотали телевизионные камеры, и растерянные журналисты открыли рты от удивления, когда я покорно вышел через парадную дверь, чтобы через минуту меня впустили обратно, на этот раз вместе с неподражаемым Лу Уайдом. По-моему, жена дипломата чуть не упала в обморок, когда увидела рядом со мной Лу.

Первым делом я спросил у Мура, что он сделал с браслетом, кражу которого ему так ловко приписали. Этот вопрос задал тон нашей встрече, которая сопровождалась опустошением бара в посольстве. Тот вечер стал как бы разминкой перед многочисленными и долгими пирушками, которые мы потом устраивали вместе с Муром в «Вест Хэме». Из-за одного такого вечера, проведенного в «Блэкпуле», мы оказались на первых страницах всех английских газет, после чего я потерял почти все уважение к Рону Гринвуду.

Медленно, но верно я втягивался в пьянство, и поэтому худшего для себя выбора, чем клуб «Вест Хэм», я не мог сделать. У них составилась спаянная компания любителей выпить, которая могла бы потягаться с завсегдатаями «Белл энд Хэра» из «Тоттенхема» и даже их обставить. Во всяком случае, борьба долго бы шла на равных, и исхо д ее решило бы дополнительное время.

Постоянными участниками наших сборищ были Бобби Мур, Джон Кешли, Брайан Дир, Френк Лемпард, Джон Чарльз, Гарри Реднеп, Джимми Линдсей и время от времени Джефф Херст. Они быстро приняли меня в свою компанию. Разница между тогдашним «Вест Хэмом» и командой «Тоттенхем», которую я оставил, заключалась в том, что игроки «Тоттенхема» никогда не допускали, чтобы пирушки мешали игре. Я убедился, что в «Вест Хэме» основную массу составляли серенькие игроки, а такие футболисты, как Мур, Херст, Робсон и Билли Бонде, были редким и разительным исключением. Может быть, это суждение покажется слишком резким, но факт остается фактом. Однако следует честно признать, что и меня в «Вест Хэме» следовало бы отнести к сереньким. Этому клубу почти не за что меня благодарить, разве только за горстку очков, которые помогли ему избежать перевода в низшую группу лиги, что в какой-то момент казалось неизбежным.

Я дал себе зарок, что как только перестану получать удовольствие от игры, то тут же повешу бутсы на гвоздь. С начала сезона 1970/71 года для меня игра «Вест Хэма» и моя собственная представлялись чем-то жалким и убогим. Еще в сентябре я серьезно задумался, не уйти ли мне из большого футбола. Это случилось после страшного поражения со счетом 1: 4 в матче с «Ньюкаслом». Рон Гринвуд признался тогда Муру и мне, что помышляет теперь подать в отставку, на что я ответил, если уйдет он, уйду и я.

Обстоятельства, при которых произошел этот разговор, были не совсем обычными, если не сказать больше. Мы сидели тогда в баре на втором этаже самолета, летевшего в Нью-Йорк, где «Вест Хэм» должен был играть в показательном матче против «Сантоса» – с Пеле! Это была, конечно, смехотворная затея после того, как всего два дня назад мы показали себя в игре против «Ньюкасла» самым жалким образом.

Мур, его приятель Фредди Гаррисон и я потягивали золотистое пиво в баре, и тут к нам поднялся Рон Гринвуд. Он заказал кока-колу. Сам я в этом не участвовал, но, признаюсь, по-мальчишески подхихикивал, когда заметил, что Фредди сдабривает кока-колу Рона бакарди. В течение часа Рон, должно быть, выпил пять или шесть стаканов кока-колы, над которыми поколдовал злоумышленник Фредди. Это была, конечно, жестокая шутка, и я думаю, что Рон никогда не простил ее ни Муру, ни мне, хотя мы были только наблюдателями.

Наконец Рон понял, что происходит, и надо отдать ему должное, только посмеялся. Выпитое развязало ему язык больше, чем он того хотел бы; тут-то мы и выслушали признание, что он подумывает уйти в отставку. Я даже слегка опешил, услышав такое от человека, который всегда верой и правдой служил «Вест Хэму»: благодаря ему этот клуб стал известен в Европе своим высоким классом игры. Но в последнее время у Рона что-то разладилось, и я не сделал абсолютно ничего, чтобы помочь ему вернуть команде прежний уровень игры.

Рон прошел на свое место и забылся тяжелым хмельным сном. Питер Юстес, забавный йоркширец, который не слишком симпатизировал Рону, подойдя к его креслу, начал выкладывать ему напрямик, что он о нем думает, вызывая взрывы хохота остальных игроков «Вест Хэма». Если бы Рон проснулся, он бы наверняка его ударил.

Когда наш «Боинг-747» готовился к посадке в Нью-Йорке, я дал слово, что если Гринвуд уйдет, то я тоже навсегда брошу футбол. Но Рон больше никогда не упоминал об отставке, и я остался в клубе до конца этого несчастливого сезона.

Окончательное решение покинуть футбол я принял после дела «Блэкпула», которое было раздуто газетчиками сверх всякой меры. Это случилось в канун Нового года. Команда «Вест Хэма» перед матчем на Кубок футбольной ассоциации в Блэкпуле жила в отеле «Империал». Мур и я, выпив пару кружек пива, отправились в свой номер спать. Когда мы проходили через холл, то столкнулись с операторами телекомпании Би-би-си, приехавшими снимать наш матч. Они ждали такси, чтобы поехать в ночной клуб «007», который содержал бывший боксер Брайн Лондон. «Вряд ли игра завтра состоится, – сказал нам один из операторов. – Все поле обледенело. Будет чудо, если оно окажется пригодным для игры. Мне кажется, мы попусту теряем здесь время. Пожалуй, уже сейчас можно начать встречать Новый год».

Тут разговор прервал швейцар отеля, обратившийся к нашим собеседникам: «Два ваших такси прибыли».

«Но нам нужна только одна машина», – ответил один из телевизионщиков. Совершенно неожиданно для себя я сказал: «Не беспокойся. На другой поедем мы».

Так я сам подложил под себя мину замедленного действия. Пройдет примерно семьдесят два часа, и она взорвется. Мы быстренько вышли из отеля, захватив с собой еще и томимого жаждой Брайана Дира и не особенно жаждущего Клайда Беста. Дир поехал с нами ради выпивки, Бест просто чтобы проехаться.

Через два часа, что-то около двух часов ночи, мы вернулись обратно в отель и заказали кофе с бутербродами. Вот так довольно нелепо и безобидно все это произошло. Только я один изрядно тогда выпил – около двенадцати кружок пива, что в ту пору было для меня обычной нормой. Мур и Дир выпили, наверное, кружек по пять или шесть, а Клайд Бест все два часа тянул какую-то воду.

На следующий день, проспав до десяти часов утра, мы отправились на стадион «Блэкпул», где покрытое льдом поле было признано пригодным для игры. В действительности же оно годилось разве что для Джона Карри.[20]20
  Известный английский фигурист, олимпийский чемпион.


[Закрыть] Нашу игру в этом матче можно было назвать преступлением. Мы проиграли «Блэкпулу». Потерпели поражение мы не из-за того, что вчера погуляли… и не из-за состояния футбольного поля, а просто потому, что недостаточно хорошо были подготовлены. Команде не хватало взаимопонимания и сплоченности.

В понедельник какой-то болельщик «Вест Хэма» позвонил в клуб и в газету, сообщив, что видел нас накануне матча пьяными в клубе Брайна Лондона. Он, может быть, и видел нас, но мы конечно же пьяными не были.

Противно и несправедливо то, как совет «Вест Хэма» и в особенности Рон Гринвуд повели себя в данной ситуации. Они оштрафовали нас, отстранили от игр, и все это с привлечением широкого внимания публики. Эта история заполнила первые страницы всех газет, как будто мы совершили преступление века.

Конечно, мы заслуживали дисциплинарного взыскания, но это можно было сделать без такой шумной огласки. Особенно отвратительно мне было то, как обошлись с Бобби Муром. Ни один игрок так преданно – и с каким еще мастерством! – не служил «Вест Хэму», как Бобби. И стоило только немного выйти за рамки положенного, как его тотчас турнули.

После этого случая я снова принялся искать в выпивке некую отдушину для себя. У меня начался душевный разброд, потому что футбол перестал давать мне удовлетворение, а после нескольких кружек пива все мои заботы и тревоги отходили на задний план.

В последние месяцы в «Вест Хэме» я начал пить гораздо больше пива, чем прежде. После тренировки я обычно отправлялся в бар Джека Слейтера, который находился напротив стадиона «Ромфорд Грейхаунд», и пил там до самого закрытия.

По вечерам я чаще всего бродил из бара в бар неподалеку от своего дома в Апминстере.

Внезапно футбол утратил для меня всякое значение. Единственное, что меня тогда интересовало, была выпивка. Когда я выпивал пять, шесть или семь кружек пива, то отключался от всего неприятного и видел мир в розовом свете

Тебе не нужен футбол, Джимбо. Пусть катятся к черту и Рон Гринвуд и «Вест Хэм». Еще выпью пару кружек, и домой….