Текст книги "Блуждающий огонь"

Итуэлю теперь ничего не оставалось, как покориться судьбе.

Лицо капитана Куфа омрачилось: по своему положению он не мог снисходительно относиться к дезертирам, а в настоящем случае дурное настроение еще усиливалось тайным голосом совести, нашептывавшим ему, что не совсем справедливо было силой вербовать иностранцев, заставляя их против желания служить чужому государству. Но именно такое фальшивое положение и заставляло его удваивать строгость к дезертирам, как будто их недостатками оправдывая себя перед самим собою.

– Вы слышали, что говорит мистер Роллер? – обратился к Итуэлю капитан. – Я теперь совершенно ясно припоминаю вас.

– Будь вы на моем месте, капитан Куф, вы бы также бежали.

– Молчите! Лейтенант, распорядитесь заковать в кандалы этого человека. Завтра мы разберем его дело.

Когда все было исполнено и Итуэля в цепях отдали под стражу, капитан простился со своими гостями, отпустил лейтенанта и удалился в свой кабинет, чтобы приготовить рапорт адмиралу обо всем случившемся. Больше часа употребил он на изготовление этого извещения и наконец остался доволен последней редакцией. Он излагал адмиралу обстоятельства поимки Рауля Ивара, а также и Итуэля и в заключение настоятельно просил о присылке ему в помощь еще одного судна ввиду слишком большой подвижности «Блуждающего Огня», делающегося совершенно неуловимым при слишком незначительном ветре для такого огромного фрегата, как «Прозерпина».

Окончив письмо, капитан положил его в конверт, запечатал и пошел на палубу. Было девять часов вечера, и Винчестер стоял около борта. Матросы на вахте по большей части задремали в разных положениях; все вокруг были тихо, легкий ветерок едва заметно напоминал о своем присутствии, вода спала неподвижно, красавица луна серебрила ее поверхность. Вершина Везувия окуталась дымкой, из которой временами выскакивало пламя; Капри виднелся в тумане в нескольких милях.

По распоряжению Куфа все мгновенно пришло в движение. На воду спущена была лодка, появился Роллер в плаще, чтобы уберечься от ночного холода, и Куф дал ему свои инструкции. Роллер уехал.

Через полчаса его лодка совершенно скрылась из виду, а Куф еще с добрый час прохаживался со своим первым лейтенантом по палубе; затем, убедившись в том, что ночь не предвещала ничего дурного, он спустился в свою каюту.

Роллер подъехал к судну адмирала в полночь. Нельсон еще не спал; он занимался у себя в каюте. Прочтя рапорт, он немедленно разбудил своего секретаря, так как его подвижной натуре мучительны были малейшие промедления. Приказ был продиктован, записан, переписан, подписан и в два часа ночи уже разослан по назначению. Тогда только его служащие получили позволение идти на покой.

Поужинав с аппетитом в каюте адмирала, Роллер перебрался на фрегат, куда назначил его Нельсон, и уже в четыре часа ночи на этом корабле направился к Капри.

Глава XVII

Приступите к делу, господин секретарь: почему собрались мы на совет?

Шекспир. Генрих VIII

На следующее утро с палубы «Прозерпины» увидели, что они находятся на расстоянии не более мили от Капри. Пользуясь дневным светом, пустили в ход зрительные трубы, желая высмотреть, нет ли где признаков присутствия «Блуждающего Огня» вдоль крутых и живописных берегов этого острова. Но на этом обширном водном пространстве под громадными, окаймляющими его горами и при необыкновенной прозрачности атмосферы самые большие суда теряли в своих размерах, и весьма возможно, что «Блуждающий Огонь» мог неделями стоять на якоре близ устья какой-нибудь речки, не будучи никем замечен.

Куф последним поднялся на палубу уже около семи часов утра. Он окинул взглядом присутствующих и обратился к Гриффину:

– Я вижу вдали два судна, выходящие из залива. Интересно бы знать, что это за суда?

– Вот они как на ладони! Это фрегат и корвет, очевидно посланные нам в помощь.

Час спустя оба приближающихся судна подплыли уже на расстояние человеческого голоса. Командиры фрегата и корвета пересели в гички, Роллер на своей лодке, взятой на буксир первым, сопровождал их, и все подплыли к «Прозерпине».

Капитаном нового фрегата, «Терпсихоры», был сэр Фредерик Дэшвуд, молодой баронет, полный отваги и жизни, отдававший предпочтение деятельной жизни моряка перед спокойным и праздным прозябанием, обеспеченным шестью тысячами фунтов стерлингов дохода, и в двадцать два года достигший звания командира хорошего судна.

Командиром корвета был некто Лейон, старик шестидесяти лет, добившийся настоящего своего положения путем долгой и трудной службы.

Оба одновременно поднялись на палубу «Прозерпины», где их встретил капитан Куф со своими офицерами.

– Здравствуйте, Куф, – приветствовал его Дэшвуд, подавая концы пальцев. – Что это вздумалось Нельсону послать нас сюда в такое чудное утро? Я, впрочем, отчасти знаю: на нас возлагается обязанность выследить и захватить люгер, как сообщил мне лейтенант, подавая вот этот пакет от нашего маленького Нелли, в которого все старые служаки, кажется, влюблены, как в хорошенькую девушку.

– Нет, сэр Фредерик, – возразил Лейон, – я никогда не позволю себе называть адмирала иначе, как лордом Нельсоном или милордом, со времени его пожалования в герцоги Бронте.

– Вот данные нам инструкции, господа, – начал Куф. – Нам предписывается составить военный совет: мне, сэру Дэшвуду, капитану Лейону, Винчестеру – старшему лейтенанту моего фрегата и Сприггсу – старшему лейтенанту фрегата «Терпсихора», с целью произвести расследование и произнести приговор над Раулем Иваром, французским гражданином, обвиняемом в шпионаже, и Итуэлем Больтом, матросом, обвиняемом в дезертирстве. Все в порядке, и вот приказы, лично относящиеся к вам, господа.

– С нами Бог! Я был далек от мысли о подобного рода приказе! – воскликнул Лейон, не любивший этого рода обязанности офицеров.

– Совершенно разделяю с вами вашу антипатию к этим обязанностям, капитан Лейон, – сказал Куф, – но это неизбежно. Теперь вы потрудитесь, господа, вернуться на ваши суда, так как я нахожу более удобным бросить якорь близ Капри, где мы можем простоять некоторое время, – вероятно, очень недолго, – и прийти к соглашению по этому делу. Вам будет дан сигнал, когда можно будет открыть наш военный совет.

Капитаны вошли в свои гички и вернулись на свои суда, после чего все три корабля направились к назначенному месту, где и бросили якорь. Десять минут спустя с «Прозерпины» раздался выстрел из пушки и поднят был флаг, означавший открытие заседания военного совета.

Не входя в подробности, скажем только, что все требуемые законом формальности были тщательно соблюдены в данном случае. Быстрота действия вполне соответствовала решительному характеру адмирала, надеявшегося воспользоваться этим разбирательством и судом для облегчения поимки не дающегося в руки «Блуждающего Огня».

Члены совета явились в полной парадной форме, торжественно произнесли присягу и сохраняли на своих лицах подобающую важность во все время суда. Не теряя напрасно времени, отдали распоряжение ввести арестантов.

Рауль Ивар и Итуэль Больт появились одновременно, хотя с различных частей судна; до сих пор между ними не дозволено было никаких сношений. Когда они заняли указанные места, им прочли обвинительный акт, и так как оба понимали английский язык и в переводчике не оказалось надобности, то прямо приступили к делу. Так как Раулю предстояло судиться первому, и Итуэль мог явиться свидетелем по его делу, то этого последнего на время удалили, чтобы ему были неизвестны показания обвиняемого.

– Теперь следует привести к присяге синьора Андреа Баррофальди, – заявил Медфорд, офицер, исполнявший роль королевского прокурора. – Но сначала я сам присягну, как посредник между членами суда и свидетелями, не знающими английского языка. Вот католическая Библия, синьор: я скажу вам итальянский текст присяги, а вы повторите его за мной.

После принятия обеих присяг королевский прокурор задал Баррофальди обычные вопросы об его имени, возрасте, звании и тому подобное и затем уже приступил к более существенному.

– Синьор вице-губернатор, знаете ли вы этого человека?

– Как же, синьор! Я имел честь принимать его у себя на острове Эльбе.

– Под каким именем и при каких обстоятельствах вы его знали?

– Он назвал себя сэром Смитом и рекомендовался как капитан на службе английского короля.

– Как называл он судно, командиром которого явился?

– «Крыло-и-Крыло», люгер. Но я позднее узнал, что это был «Блуждающий Огонь», французский корсар. Капитан удостоил меня двумя визитами под фамилией сэра Смита.

– А теперь вам известно, что его имя Рауль Ивар и что он капитан французского корсара?

– Знаю ли я это? Гм! Я знаю только то, что мне сказали: что сэр Смит – Рауль Ивар, а «Крыло-и-Крыло» – «Блуждающий Огонь».

– Показание такого рода не может нас удовлетворить, нам недостаточно того, что «говорят», синьор Баррофальди. Не можете ли вы лично подтвердить верность сообщенных вами сведений?

– Не могу, синьор.

Совещание на минуту было прервано. Послали за Вито Вити, с которого также сняли присягу, причем его внимание было исключительно поглощено крестом на переплете Библии.

– Синьор Вити, – обратился к нему королевский прокурор после предварительных вопросов, – видели вы арестованного до настоящей минуты?

– Да, синьор, и даже чаще, чем мне было бы приятно об этом вспомнить. Не полагаю, чтобы когда-либо двое высокопоставленных должностных лиц города были более одурачены, чем вице-губернатор и я. Но, видно, бывает, что самые умные люди превращаются в младенцев, точно туман застилает им глаза.

– Сообщите совету, при каких обстоятельствах все это случилось, синьор подеста.

– Да вот как, синьор Андреа Баррофальди, как вам известно, вице-губернатор острова Эльбы, а я недостойный градоначальник Порто-Феррайо. Само собой, наша обязанность наблюдать за всем, что относится к общественному спокойствию, и в особенности осведомляться о поводах прибытия к нам иностранцев. Вот, недели две-три тому назад заметили люгер или фелуку…

– Что же это было, люгер или фелука? – спросил королевский прокурор, держа перо наготове, чтобы записать ответ.

– И то и другое, синьор.

– Значит, было два судна?

– Нет, синьор. Я хочу только сказать, что эта фелука была люгер. Томазо Тонти пытался сбить меня на этот счет; но я недаром прослужил градоначальником приморского города, успел приглядеться ко всевозможным фелукам: есть корабли-фелуки, фелуки-люгеры…

При этом ответе члены совета не могли сдержать невольной улыбки, а Рауль готов был расхохотаться.

– Итак, синьор подеста, – продолжал королевский прокурор, – арестованный прибыл к вам в Порто-Феррайо на люгере.

– По крайней мере, мне так сказали, синьор, так как сам я не видел его на палубе этого судна. Он говорил, что он капитан на судне «Крыло-и-Крыло», состоит на службе английского короля и зовут его сэр Смит.

– Он вам это сказал? А вы не знаете, что этот люгер – знаменитый французский корсар, называющийся «Блуждающий Огонь»?

– Теперь я знаю, что это говорят, синьор; а тогда мы с вице-губернатором думали, что он называется «Крыло-и-Крыло».

– Ну а сами-то вы лично не знаете, что находящийся здесь перед вами арестант действительно Рауль Ивар?

– Да как же я могу это знать, синьор? Мне не доводилось принимать у себя корсаров, если они не назывались сэром Смитом.

Королевский прокурор и члены совета с недоумением посматривали один на другого. Никто из них ни на минуту не сомневался в том, что арестованный ими человек и есть именно Рауль Ивар, но им необходимо было законное доказательство для произнесения приговора.

Спросили Куфа – не признался ли подсудимый в своем тождестве с упомянутым лицом? Но ни Куф, ни другие офицеры не могли сказать, чтобы он положительно сознался, хотя в том, что он говорил, как бы отчасти заключалось признание. Словом, суду, по-видимому, грозила опасность оказаться в положении невозможности доказать то, в чем никто не сомневался, – положение далеко не составляющее редкого явления. Но вот Куф вспомнил об Итуэле и о Джите и, написав их имена на клочке бумаги, передал его прокурору. Тот наклоном головы дал понять председателю совета, Куфу, что понял его мысль, вслед за тем предложил Раулю, в свою очередь, переспросить свидетеля.

Рауль прекрасно понимал свое положение. Хотя прибыл он в Неаполитанский залив не как шпион, но раз уже оказался скомпрометированным в этом отношении, он видел ясно, что его враги не упустят случая осудить его, если получат законные доказательства.

Видя теперь затруднительное положение, в которое поставлены были судьи невозможностью доказать подлинность его личности, он решил извлечь все возможное в свою пользу из этого обстоятельства. До настоящей минуты ему не приходило в голову отрицать свое имя, теперь же он совершенно естественно пожелал прибегнуть к этому средству спасения.

Он обратился к градоначальнику с вопросами на английском языке, на котором обращались к нему самому:

– Вы говорите, синьор подеста, что видели меня в Порто-Феррайо на острове Эльбе?

– Да, синьор, и я имею честь состоять в должности в этом городе.

– Вы говорите, будто бы я заявил вам, что состою на службе английского короля в качестве капитана фелуки «Крыло-и-Крыло»?

– Да! «Крыло-и-Крыло», вы так назвали эту фелуку.

– Как я понял, мистер подеста, вы назвали это судно люгером, – сказал Лейон.

– «Фелука-люгер», синьор капитан, ни более ни менее, честное слово.

– Все присутствующие здесь почтенные офицеры как нельзя лучше знают, что фелука-люгер и такой люгер, каков, как говорят, «Блуждающий Огонь», две вещи совершенно различные. Далее, синьор, скажите, слышали ли вы когда-нибудь от меня, будто я француз?

– Нет, вы не так были глупы, чтобы назваться им человеку, который ненавидит французов. Клянусь, если бы все подданные великого герцога ненавидели этих врагов так, как я, он был бы могущественнейшим князем в целой Италии.

– Без сомнения, синьор, теперь позвольте мне спросить вас, называл ли я когда-нибудь эту фелуку иначе, как «Крыло-и-Крыло»? Упоминал ли я когда-нибудь о «Блуждающем Огне»?

– Нет, вы всегда говорили: «Крыло-и-Крыло», никогда иначе; но…

– Извините, синьор, но я попрошу вас ограничиться только одними ответами на мои вопросы. Итак, фелуку я всегда называл «Крыло-и-Крыло», а себя капитаном Смитом – не правда ли?

– Совершенно верно, синьор: «Крыло-и-Крыло» и капитан Смит, сэр Смит, потомок славной английской фамилии, сколько мне помнится.

Рауль улыбнулся, так как он помнил, что, возбужденный беседой с двумя итальянцами, он случайно, совершенно непреднамеренно обмолвился двумя-тремя словами в этом роде, а затем уже его собеседники сами ухватились за них и раздули их. Однако он счел неуместным противоречить подесте, который до сих пор не говорил ничего такого, что могло бы ему повредить.

– Когда молодой человек из тщеславия желает прослыть знатным, господа, то это еще не дает права считать его шпионом, это доказывает только его легкомыслие, – спокойно заметил Рауль. – Вы говорите, синьор, что я никогда не выдавал себя за француза, – но разве не сказал я вам, что родом из Гернсея?

– Да, вы мне сказали, что Смиты – уроженцы этого острова. Признаюсь, я никогда не слышал об этом острове, но вице-губернатор знает, – он все знает, вице-губернатор. Я думаю, во всей Италии не найдется равного ему по учености.

– Хорошо, хорошо! Теперь, будьте любезны, синьор подеста, заявите этим господам, если вы по совести и согласно данной вами присяге можете это подтвердить, что вы лично ручаетесь в том, что я имею какое-нибудь отношение к этой фелуке «Крыло-и-Крыло».

– Я могу только сказать, что знаю это с ваших собственных слов. На вас был точно такой мундир, как на этих офицерах, и вы себя назвали командиром «Крыла-и-Крыла».

– Прекрасно, вот это значит, действительно, помнить о присяге – ваши показания удивительно точны. Итак, все ваше сообщение сводится к тому, что вы не знаете, называется ли фелука, о которой вы говорите, «Блуждающим Огнем», ни того, француз ли я, и еще того менее, что я Рауль Ивар; но что вы помните, что я назвался Джеком Смитом, уроженцем Гернсея.

– Да, вы называли себя Джеком Смитом, а не Раулем Иваром. Но, синьор, я видел, как вы направляли пушки против лодок фрегата, на котором мы теперь находимся; и вы тогда подняли французский флаг. Это доказывает, что вы ему враг, насколько у нас понимают эти дела в Порто-Феррайо.

Рауль почувствовал, что это последнее заявление говорит против него; но в то же время ему чего-то недоставало, чтобы стать настоящим доказательством.

– Видели вы, что я стрелял или отдавал приказание стрелять, синьор? Вы хотите сказать, что «Крыло-и-Крыло» враждебно выступило против лодок с «Прозерпины». Но уверены ли вы, что я был в то время на палубе этой фелуки?

– Нет, синьор, но вы мне говорили, что вы на ней командиром.

– Разберемся хорошенько, – сказал королевский прокурор, – вы намерены отрицать то, что вы француз и враг англичан, подсудимый?

– Я намерен, сэр, отрицать все, что не будет доказано.

– Но ваше произношение, обороты, которые вы употребляете, говоря по-английски, сама наружность ваша – все говорит, что вы француз.

– Извините, господа, но теперь во многих странах говорят по-французски, далеко не в одних французских владениях. И вы приговорите человека только за то, что его выговор не обнаруживает в нем англичанина?

– Мы желаем держаться полной справедливости и законности, подсудимый, – сказал Куф, – и вы имеете полную возможность воспользоваться нашими сомнениями. Однако я должен вас предупредить, что мы уверены в том, что вы француз и Рауль Ивар. Если вам удастся доказать противное, ваша удача, но доказать вы должны несомненно и ясно.

– А как же предполагает почтенный совет могу я это доказать? Меня арестовали в ночь, а утром уже повели к допросу, не дав больше времени, чем Караччиоли. Дайте мне время вызвать свидетелей, и я вам докажу, кто я такой и что.

Он произнес эти слова с полным самообладанием как человек, уверенный в своей невинности, что произвело некоторое впечатление на судей. Но они не сомневались в том, что перед ними не кто другой, как самый опасный из их врагов, Рауль Ивар с люгера «Блуждающий Огонь», которому нельзя дать возможности ускользнуть от них. Высказывание Рауля вызвало лишь с их стороны большую осмотрительность с целью устранить малейшее обвинение в пристрастии.

– Не имеете ли вы еще какого-нибудь вопроса предложить свидетелю, подсудимый? – спросил председатель.

– В настоящую минуту ничего больше, вы можете продолжать допрос, сэр.

– Пусть приведут Итуэля Больта, – сказал королевский прокурор, читая это имя на листе лежащей перед ним бумаги.

Рауль внутренне содрогнулся, так как свидетельство американца, о котором он совершенно забыл, могло его погубить.

Между тем Итуэля ввели, взяли с него присягу и приступили к допросу.

– Ваше имя Итуэль Больт? – обратился к нему королевский прокурор.

– Так говорят здесь. Что касается меня, то я не отвечаю на подобный вопрос.

– Вы отрицаете, что это ваше имя?

– Я ничего не отрицаю и ничего не утверждаю. Я не желаю иметь дело ни с этим судебным разбирательством, ни с этим судном.

Рауль вздохнул свободнее, потому что, говоря правду, он мало доверял твердости и бескорыстию Итуэля и боялся, что того могло подкупить обещание помилования.

– Не забывайте, что вы дали присягу и вас будут судить как бы за неявку, если вы откажетесь давать показания.

– Я имею некоторое понятие о законах, – невозмутимо возразил Итуэль, – и я знаю, что никогда свидетель не должен давать ответа, могущего повернуться против него.

– Так что неопределенность ваших ответов проистекает из страха навлечь обвинение против вас самих?

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, – заявил Итуэль с достоинством.

– Знакомы вы лично с подсудимым?

– И на это я также не отвечу.

– Знаете вы человека, называющегося Раулем Иваром?

– Какое кому дело до того, знаю я его или нет? Я американец и имею полное право заводить знакомство между всеми национальностями, когда это в моих выгодах или доставляет мне удовольствие.

– Служили вы когда-нибудь на одном из судов Его Величества?

– Какого величества? Насколько мне известно, в Америке нет другого величества, кроме Того, которое на небе!

– Имейте в виду, что все ваши ответы записаны и ими могут воспользоваться при другом случае.

– Это противозаконно.

– Видели вы судно, известное под именем «Блуждающий Огонь»?

– Разве возможно запомнить все суда, виденные в океане!

– Служили вы когда-нибудь под французским флагом?

– Я не обязан входить в подробности своих личных дел. Я родился в свободной стране и волен служить кому захочу.

– Бесполезно предлагать дальнейшие вопросы этому свидетелю, – сказал капитан Куф. – Этот человек хорошо известен на нашем фрегате и будет, вероятно, подвергнут суду, после того как мы покончим с настоящим разбирательством.

Итак, Итуэлю позволено было удалиться. И все еще не было законных доказательств к обвинению подсудимого. Еще свежий в памяти всех суд над Караччиоли, возбудивший общее негодование за свою поспешность, заставлял теперь судей действовать со всей возможной осмотрительностью. В деле возникли довольно серьезные затруднения, и судьи сделали вторичный перерыв заседания, чтобы переговорить между собой.

Капитан Куф подробно рассказал все обстоятельства поимки Рауля и высказал предположение о его шпионаже; но именно потому, что это было одно предположение, ничем до сих пор не доказанное, совет склонялся, скорее, к отсрочке суда за отсутствием необходимых доказательств, чем к опрометчивому произнесению приговора. После всестороннего обсуждения настоящего дела Куф указал еще на одну, по его мнению, немаловажную деталь, которая может помочь суду лучше разобраться в деле, и после непродолжительных пререканий по этому поводу военный совет возобновил свое заседание.

– Пусть приведут девушку, известную под именем Джиты, – распорядился прокурор, делая вид, что просматривает свои заметки.

Рауль содрогнулся, и лицо его омрачилось тенью беспокойства; но он быстро подавил свое волнение, по крайней мере наружно, и принял свой прежний невозмутимо спокойный вид.

Прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась и появилась Джита, так как ее вместе с ее дядей перевели в отдаленную часть корабля из той каюты, в которой они провели ночь, с целью скрыть от них все происходившее на военном совете. Войдя в комнату, Джита остановила на Рауле взгляд, полный нежного участия; но скоро ее охватило торжественное принятие присяги, ощущение неловкости от новизны положения, смущение невинной девушки перед предстоящей ей важной ролью, – и она сосредоточила все свое внимание на том, что происходило перед ней. Не имея времени дать себе ясный отчет в том, какие могли быть последствия ее показаний, и разобрав только то, что от нее требовалась одна правда в ответах, она, ненавистница лжи, не колеблясь обещала говорить правду, благоговейно поцеловала крест и готова была даже опуститься при этом на колени.

Все это было крайне тяжело для Рауля, не замедлившего увидеть все последствия подобного начала. Но он так глубоко уважал невинную искренность Джиты, что ни жестом, ни взглядом не хотел смутить эту любовь к истине, составлявшую самую сущность ее характера. И она присягнула, не подозревая о печальных последствиях исполнения этой формальности, не тревожась за свою любовь к Раулю.