Текст книги "Блуждающий огонь"

Глава XXIII

Он видел собственными глазами, что луна была кругла, и он был не менее уверен, что земля была четырехугольна, так как он сделал пятьдесят миль и нигде не видел ни малейшего указания на то, чтобы она была шарообразна.

Байрон. Дон Жуан

Рауль Ивар на этот раз обязан был своим спасением присутствию духа и предусмотрительности Клинча. Не будь тех трех выстрелов с судна адмирала, казнь успела бы совершиться; а те три выстрела были даны единственно благодаря предусмотрительности подшкипера. Объясним, как было дело. Еще в то время, когда Куф отправлял Клинча и уславливался с ним, этому последнему пришло в голову, что какая-нибудь непредвиденная задержка с его стороны, хотя бы на одну минуту, может погубить все дело, и он тогда же получил от Куфа предписание о трех выстрелах с адмиральского судна, о чем капитан упомянул и в своем письме к Нельсону, настаивая на них как на мере крайне важной. По прибытии в эскадру Клинч узнал, что адмирал в Кастелламаре и должен был туда отправиться на лошадях. Отыскав его, он передал ему бумаги. Ничто не могло доставить английскому адмиралу большего удовольствия, как возможность оказывать великодушие. Смерть несчастного Караччиоли была единственным исключением, и весьма вероятно, что еще свежее впечатление от этого акта, столь противного его природной склонности, немало повлияло на немедленное с его стороны разрешение испрашиваемой отсрочки.

– Вот капитан пишет мне, – сказал Нельсон, два раза перечтя письмо Куфа, – что не может быть никакого сомнения в том, что Ивар заезжал в залив единственно по своим сердечным делам, а никак не в качестве шпиона.

– Таково у нас общее мнение, милорд. У Ивара в лодке сидел старик и прелестная девушка, которую капитан Куф видел на вашем корабле, в вашей комнате, милорд, несколько дней тому назад.

Нельсон вздрогнул и покраснел.

– Возьмите перо и запишите, что я вам продиктую.

Потеряв правую руку несколько лет тому назад, Нельсон мог самостоятельно только подписываться под бумагами левой рукой, но много писать не мог. Клинч повиновался, и Нельсон продиктовал ему приказ об отсрочке казни Рауля впредь до нового распоряжения.

– Возьмите это и поторопитесь доставить вашему капитану. Сохрани Бог повесить невинного человека!

– Простите, милорд, но я могу опоздать вернуться на «Прозерпину» до солнечного заката. Ничего не пишет вашей милости капитан о трех выстрелах с вашего судна?

– А, в самом деле, это скорейший способ сообщения, и при настоящем легком западном ветре эти выстрелы должны быть далеко слышны. Возьмите перо, напишите.

И он продиктовал приказ о трех выстрелах со своего судна, каждый через полминуты один от другого.

Едва только оба приказа были скреплены магическим именем «Нельсон», как Клинч встал и откланялся адмиралу.

– Ради бога, не теряйте времени, – торопил его Нельсон. – На моей душе лежит это дело. Передайте вашему капитану, что я прошу его прислать вас ко мне как можно скорее, чтобы сообщить мне обо всем. Доброго вечера!

Клинч поспешил на адмиральское судно, передал приказ Нельсона, и немедленно даны были три выстрела, спасшие жизнь Раулю.

Через полчаса на палубе «Прозерпины» не осталось никаких следов предшествовавшей мрачной картины, все дышало радостью и весельем. Куф снова оживился и беспечно болтал с обоими итальянцами, причем Гриффин служил ему переводчиком. Они не могли нанести визит Раулю, так как тот выразил желание остаться один, но после вторичного запроса с их стороны тот согласился. Оба еще не вполне освоились с неудобствами корабля, а потому шли очень медленно и осторожно, разговаривая между собой.

– Синьор Андреа! – говорил старый подеста. – Можно подумать, что мы живем в мире чудес! За полчаса еще можно было считать этого мнимого сэра Смита мертвым, а теперь он живехонек.

– Скажите лучше, сосед Вити, – глубокомысленно отвечал вице-губернатор, – что надо удивляться тому, что мы все еще живы, когда каждая минута может принести человеку смерть.

– О, с такими мыслями вы могли бы быть одним из лучших проповедников, вице-губернатор! Церковь много потеряла, не имея вас в числе своих представителей. Но к чему постоянно такие грустные мысли? Думайте больше о живом, тогда и вам, и вашим близким будет веселее жить.

– Знаете, сосед, что я вам скажу? Существует философская теория, утверждающая, что на свете нет ничего реального, а все, что мы видим кругом, создано одним нашим воображением.

– Пресвятое небо! Так я не живу, а только воображаю, что живу?

– Да, и вы, может быть, не подеста, а только воображаете, что вы подеста.

– Но в таком случае я выхожу таким же обманщиком, как этот сэр Смит?

– Нет, потому что другого Вито Вити совсем нет.

– Великий Боже! И вы заявите гражданам Порто-Феррайо, что у них нет ни подесты, ни Вито Вити? Но ведь тогда же пойдет невообразимая смута.

– Я полагаю, синьор Вити, что вам трудно сразу охватить всю глубину этой философии; отчасти это, вероятно, моя вина, но я не нахожу удобным в настоящую минуту заставлять ожидать нашего несчастного арестанта.

– Но в таком случае и его ведь не существует, и некому ждать?!

Но Андреа Баррофальди уклонился от дальнейшего разговора, и скоро оба итальянца вошли к Раулю, куда их без задержки пропустили часовые, получившие уже приказ вводить к нему каждого беспрепятственно.

Рауль встретил их приветливо и, видимо, чувствовал радость и облегчение от сознания миновавшей его чаши смерти, – хотя и миновавшей, может быть, лишь на короткий срок, ввиду только отсрочки и пересмотра его дела, а не отмены наказания. Довольный в настоящую минуту своим положением, он приветствовал бы и более неприятных ему людей.

Винчестер крайне внимательно отнесся ко всем его потребностям; ему дали два складных стула, которые он и предложил своим гостям, а сам присел на выступ около пушки. Стемнело, и так как легкие тучи заволокли звезды, то за загородку, занимаемую Раулем, проникал только слабый свет от отдаленных фонарей. Ему была предложена лампа, но, заметив еще раньше, что он составляет до некоторой степени предмет любопытства и люди менее церемонные заглядывают в щели полотна, Рауль отказался от света, не желая выставлять напоказ свое довольное лицо.

Андреа Баррофальди, как человек более деликатный, счел невежливым заговорить о последнем событии и завел довольно безразличный разговор о всякой всячине, предполагая вставить свое поздравление, когда это окажется кстати. Вито Вити, недовольный таким оборотом дела, возобновил прерванное рассуждение с Баррофальди, гораздо более интересное для него. Баррофальди почувствовал себя несколько обиженным при этом неожиданном натиске, но вынужден был отвечать и разъяснять. Выслушав его теорию, Рауль, по-видимому заинтересованный, улегся поудобнее на своем не особенно удобном ложе, положив голову к самому отверстию за пушкой, и начал оживленно возражать и выспрашивать. Объясняя себе его лежачее положение неудобством его ложа, посетители не думали обижаться на невежливость с его стороны, и беседа шла очень оживленно.

– Но мне кажется, что хорошенькой девушке не должно быть особенно приятно, когда ей скажут, что ее красота только кажущаяся! – громко смеялся Рауль.

В увлечении разговаривающие все более и более повышали голоса, так что Гриффин, проходивший в эту минуту мимо перегородки, заинтересовался и приостановился; к нему понемногу присоединились и еще несколько офицеров, которым он, улыбаясь, сообщил тему горячего разговора, происходившего на итальянском языке. Стража отступила из чувства почтения перед офицерами.

Между тем Рауль, сначала вставлявший слова с единственной целью расшевелить своих посетителей, мало-помалу и сам искренне увлекся темой разговора и, в пылу увлечения, подвигал свою голову все дальше и дальше в отверстие, освежая ее прохладой вечернего воздуха. Каково же было его удивление, когда он неожиданно почувствовал осторожное прикосновение руки к своему лбу!

– Тс! – послышался шепот около его уха. – Это я, Итуэль! Теперь как раз время вам бежать.

Рауль слишком хорошо владел собой, чтобы выдать себя каким-нибудь восклицанием или неосторожным движением; но все его ощущения обострились мгновенно. Он полагался на Итуэля, признавая за ним опытность, предприимчивость и смелость в подобных случаях. Следовательно, американец, несомненно, наметил план, выполнимый в его глазах; в противном случае он не начал бы дела, так как это был не такой человек, чтобы рисковать навлечь на себя наказание в случае неудачи.

– Что вы хотите сказать, Итуэль? – шепотом спросил Рауль, пока его посетители увлечены были собственными рассуждениями и не могли его слышать.

– Итальянец с племянницей уезжают на нашей лодке, так я полагал, что вы можете пролезть в отверстие и бежать с ними. Будьте покойны, я все предвидел.

Рауль ни минуты не заблуждался относительно смысла данной ему отсрочки; он знал, что в лучшем случае это означало отправку в Англию в качестве военнопленного, тогда как в предложении Итуэля ему являлось искушение получить свободу и Джиту. Все было в нем в смятении, но он заставил себя овладеть своим волнением.

– Когда, дорогой Итуэль, когда? – спрашивал он голосом, дрожавшим от сдерживаемого волнения.

– Сейчас, – отвечал Итуэль. – Лодка уже спущена, Джунтотарди сидит в ней, и сейчас спустят в нее девушку. Вот, она уже садится. Слышите свисток?

Рауль прекрасно слышал свисток, данный боцманом, чтобы отплывали. Минута была критическая; на палубе, наверное, кто-нибудь следит за отъезжавшей лодкой, и хотя ночь была очень темная, но действовать надо было с величайшими предосторожностями, чтобы надеяться на успех.

– Время приближается, – шепнул Итуэль, – старику Карло даны инструкции, а маленькая Джита позаботится, чтобы он их не забыл. Все теперь зависит от безмолвия и быстроты действия. Меньше чем через пять минут лодка подойдет под отверстие.

Рауль вполне понимал план Итуэля, но находил его совершенно неосуществимым. Он считал невозможным, чтобы уезжающая Джита не привлекла к себе общего внимания; ему казалось невероятным исчезнуть никем не замеченным, но времени не оставалось на колебания, надо было или решиться на страшный риск, или вовсе отказаться от бегства. Раздавшийся громкий приказ, данный дежурным офицером в рупор, немного ободрил его, так как он увидел, что, по крайней мере, тот чем-то отвлечен. Это уже было большим облегчением, потому что кто же бы осмелился заняться чем-нибудь другим, когда его призывают на другой конец судна?

Целый вихрь мыслей кружился в голове Рауля. Он слышал, как оба его итальянца горячее прежнего обсуждали поднятый ими вопрос, как смеялись собравшиеся перед загородкой офицеры, присутствия которых в пылу увлечения итальянцы совершенно не подозревали; различал малейшее трение лодки о кормовую часть судна, каждый всплеск весел старика Джунтотарди. Молодому корсару казалось, что все его сердечные ощущения, весь интерес его жизни, его настоящее, прошлое и будущее – все заключалось в этой одной минуте. Не желая действовать без совета Итуэля, он шепотом спросил его, что ему делать.

– Должен я головой вниз броситься в воду и доплыть до лодки?

– Не двигайтесь, пока я вам не скажу, капитан Рауль, пусть себе горланят итальянцы.

Рауль не мог видеть воды, потому что лежал на спине, держа голову в отверстии, и мог полагаться только на слух. Лодка медленно обходила корму, как бы собираясь от нее удалиться. Старик Карло как нельзя лучше играл взятую им на себя роль. Он так повернул свою лодку, что ее трудно было бы рассмотреть с палубы, если бы кто-нибудь и следил. Затем он приостановился и выжидал дальнейшего хода событий. С судна тем менее не считали нужным следить за ним, полагая его слишком далеким от житейских дел.

– Вот! Сейчас! – шепнул Итуэль. – У вас все безопасно?

Рауль поднял голову и осмотрелся. Он слышал еще смех и разговоры офицеров около его помещения, но им не было никакого дела до него. Однако, он подумал, что, пожалуй, может возбудить подозрение своим долгим молчанием, и, приняв меры, чтобы голос не выходил из отверстия, он повторил одно из прежних своих возражений; но оба гостя были так заняты своим спором, что не пожелали даже потратить время на ответ ему. Рауль и не рассчитывал на ответ, он достиг своей цели, напомнил о своем присутствии и, таким образом, надеялся, что его не сразу хватятся. Итак, все обстояло благополучно, и Рауль снова принял свое прежнее положение, далеко выставив голову в отверстие, так что она пришлась всего в нескольких дюймах от головы Итуэля.

– Все хорошо, – сказал он, – что мне теперь делать?

– Больше ничего, как просунуть голову и плечи в отверстие, упираясь ногами.

Рауль последовал этому совету и двигался очень медленно и с величайшей осторожностью. Но едва только одна его рука просунулась в отверстие, как Итуэль вложил в нее веревку, шепнув, что она надежно закреплена. С помощью веревки дело пошло гораздо успешнее и надо было остерегаться только одного: чтобы поспешностью не испортить всего дела. Теперь Раулю ничего не стоило вылезти всем телом в отверстие; но для окончательного успеха необходимо было сделать это незаметно. Раулю оставалось сделать еще одно последнее усилие, чтобы спуститься в лодку, но Итуэль удержал его за руку.

– Послушайте, все ли еще грызутся ваши итальянцы? – шепнул он.

Прения шли все так же оживленно и шумно, не смолкая ни на секунду. Итуэль дал понять, что пора, и Рауль, крепко держась за веревку, оттолкнулся ногами от пушки, совершенно вылез из отверстия и повис перпендикулярно. Легко опуститься затем в лодку, бросив веревку, было делом одной секунды. Коснувшись ногами одной из скамеек, он заметил, что Итуэль уже предупредил его. Затем американец притянул его к себе, и оба они легли на дно лодки, а Джита накрыла их своим плащом. Карло Джунтотарди умел править лодкой, и ему оставалось только отцепить багор, которым он придерживался за одну из цепей. Фрегат продолжал медленно подвигаться вперед, оставив их через минуту футов на сто позади себя.

До сих пор все сложилось замечательно удачно. Ночь была так темна, что оба беглеца осмелились приподняться и сесть на скамьи; они даже взяли весла, хотя с большими предосторожностями и совершенно бесшумно. Рауль задрожал от радостного чувства, когда с первым же сильным взмахом весла лодка далеко отошла.

– Тише, капитан Рауль, тише, – шепотом предостерег его Итуэль, – нас еще могут услышать с фрегата. Еще пять минут, и мы в безопасности.

В эту минуту с «Прозерпины» раздался сигнал для смены дежурства, но в то же время его сопровождал больший, против обыкновения, шум.

– Это простая смена дежурства, – заметил Рауль, замечая некоторую тревогу на лице Итуэля.

– Обыкновенно не бывает такого шума.

– Что это?

Не было никакого сомнения: с судна спускали на воду лодку.

Глава XXIV

Наши опасности и наши наслаждения близко соприкасаются… Тот же ствол дает розы и шипы.

Аллейн

Уступая чувству сострадания к злополучному Раулю Ивару, над ним ослабили надзор, и Винчестер приказал часовым только каждые полчаса немного приподнимать угол занавески, чтобы убедиться, что арестант не ушел и ничего над собой не сделал, не тревожа его постоянным надзором. Теперь как раз на часах пробило половину, и один из часовых почтительно приблизился к кучке офицеров, чтобы исполнить приказ старшего лейтенанта. Ему дали дорогу, хотя и находили излишней пунктуальностью эту проверку теперь, когда из-за занавески громко раздавались голоса Баррофальди и Вито Вити. Через плечо часового туда заглянул и Йельвертон, один из младших и очень усердных офицеров. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что случилось, и Йельвертон, ничего не сказав другим, поспешил со своим открытием к дежурному офицеру. Новость быстро разнеслась; Винчестер приказал сорвать парусину, и глазам всех предстали все еще горячо спорившие, кричавшие и жестикулировавшие итальянцы, не подозревавшие об исчезновении Рауля.

– Черт возьми, господин вице-губернатор! – вскричал Гриффин, который понимал, что в эту минуту надо отложить в сторону всякие церемонии. – Где же Рауль Ивар?

– Синьор сэр Смит?.. Или мосье Ивар, если вы предпочитаете это имя?.. Ах!.. Слушайте-ка, милейший Вити, где же он, в самом деле?.. Ведь он был все время тут, около нас. Минуты не прошло, как он был тут!..

– Cospetto, синьор Андреа! Да ведь по вашей же доктрине выходит, что никакого настоящего, реального человека тут вовсе и не было, а был воображаемый человек, так что ничего нет удивительного, что его здесь больше и нет!

– Послушайте, сосед Вити, – начал Баррофальди.

Но тут его нетерпеливо перебил Гриффин:

– Простите, вице-губернатор, но в настоящую минуту, казалось бы, не до философских измышлений, по крайней мере нам, морякам, надо торопиться исполнить нашу прямую обязанность.

– Что это?..

Капитану Куфу сообщили о случившемся, и он явился из своей комнаты раздраженный.

– Где лодка старика итальянца с его племянницей? – спросил он.

И этот вопрос разом все осветил. В ту же минуту молодой матросик спустился с мачты и впопыхах сообщил, что, насколько можно было разобрать среди темноты, он заметил, что лодка итальянца приостанавливалась под пушечными отверстиями на батарее, и ему показалось, что в нее спустилось что-то из отверстия.

– Пусть позовут Больта, скорее! – приказал капитан.

И когда Итуэля нигде не нашли, для всех стало совершенно понятно, каким образом исчез Рауль. Мигом спустили пять или шесть лодок, в каждую село по офицеру, не считая матросов, и пустились в погоню за беглецами, а на фрегате подняли фонарь.

Было так темно, что совершенно невозможно было увидеть маленькую лодочку. С одной стороны черной массой выделялся остров Капри, а с другой слабо виднелись очертания берегов Италии. Фрегат направлялся опять к Неаполитанскому заливу, намереваясь стать на якорь приблизительно там же, откуда тронулись накануне.

Йельвертон первый заметил лодочку, удалявшуюся по направлению берега. Заподозрив, что это и есть разыскиваемая лодка итальянца, он устремился за ней, чем навлек за собой погоню своих же двух гичек, заслышавших сильный всплеск весел и принявших его легкую лодку с четырьмя искусными гребцами за удаляющуюся лодку беглецов. Началась сумасшедшая гонка.

Так как Рауль и Итуэль все время не переставали усердно работать веслами, а лодки фрегата потеряли немало времени на розыски около самого судна, то наши беглецы опередили их, по крайней мере, на пятьдесят саженей. Их легкая лодка была приспособлена только для двоих гребцов, и их четыре сильные руки действовали как нельзя лучше, но все же их нельзя было приравнять к очень ходкой гичке Йельвертона с четырьмя отборными гребцами, и чуткое ухо Рауля довольно скоро различило, что расстояние между ними значительно сократилось. Так как весла Рауля были приспособлены таким образом, что не производили никакого шума, то он решил изменить направление и дать гичке Йельвертона опередить себя, рассчитывая, что тот его не заметит. Эта хитрость вполне удалась. Йельвертон, увлеченный погоней, устремился вперед, по направлению к берегу, и ему даже временами казалось, что он видит перед собой лодку Рауля. Рауль и Итуэль перестали грести, давая установиться новому положению вещей, и Итуэль облегчил свою душу несколькими сарказмами по адресу преследователей. Пропустив значительно вперед себя лодки с фрегата, которые все так же устремились за Йельвертоном, слыша только удары весел с его гички, Рауль и Итуэль медленно направились следом за ними, намеренно сберегая свои силы для какого-нибудь непредвиденного случая.

Подстрекаемый желанием лично отличиться в поимке беглецов, Йельвертон мчался изо всех сил; другие две лодки старались по той же причине не отставать от него, а Рауль и Итуэль могли только благословлять судьбу, облегчавшую им их задачу.

– Можно подумать, Джита, что ваши друзья – вице-губернатор и подеста распоряжаются погоней, если бы не знать наверное, что они в настоящее время разбирают вопрос, существует ли в действительности остров Эльба, – говорил Рауль смеясь, хотя и шепотом.

– Ах, Рауль! Вспомните об ужасных часах, которые вы только что провели, и не шутите, пока не будете в полной безопасности.

– Честное слово, я теперь не могу не признать за англичанами некоторой доли великодушия! Я не могу отрицать того, что они ко мне хорошо относились; я бы даже, пожалуй, предпочел большую строгость с их стороны.

– Признавать за англичанами великодушие! Это слишком, – сказал Итуэль. – Это жестокий, безжалостный народ.

– Но, мой добрый Итуэль, вы-то уж, кажется, только можете их благодарить за то, что они вас пощадили.

– А почему? Потому, что им нужны были лишние руки опытного матроса, иначе бы они не задумались покончить со мной.

– Ну а что касается меня, то я навсегда сохраню добрую память об этом судне. Капитан Куф принял меня ласково, хорошо кормил, удобно поместил, дал хорошую постель и добыл отсрочку как раз вовремя.

– За нами идут остальные лодки с фрегата, – заметил Карло Джунтотарди, внимательно прислушивавшийся, против своего обыкновения.

Эти слова заставили обоих разговаривавших разом замолчать; они перестали даже грести, чтобы лучше слышать. Не было никакого сомнения: за ними гнались. Решено было после некоторого обсуждения пройти проход между Капри и Кампанеллой, рассчитывая на то, что едва ли английские лодки пойдут дальше этого мыса и что они, по всей вероятности, откажутся от дальнейшего преследования.

– Еще часок-другой, и мы можем высадить вас, дорогая Джита, вас и вашего дядю; там уже вам немного останется до Санта-Агата.

– О, не думайте обо мне, Рауль! Высадите нас при первой возможности и спешите к вашему люгеру. Что для меня значат несколько миль, когда вы все еще находитесь в опасности?!

– Ангел божественный! Никогда ни одной мысли о себе!.. Но о нас не беспокойтесь, мы сумеем отыскать «Блуждающий Огонь». Здесь еще вам рано сходить.

Джита попробовала было возражать, но это оказалось совершенно бесполезным. Рауль настоял на своем, и ей пришлось уступить. Всякие разговоры прекратились, и оба гребца сильно налегли на весла. Временами они переставали грести и прислушивались к шуму весел с лодок фрегата, и им казалось, что теперь те сгруппировались около мыса. Скоро лодка Рауля далеко отошла от лодок своих преследователей, хотя в такой темноте нельзя было с точностью определить местонахождение лодок с фрегата. Раулю много помогало то обстоятельство, что его весла скользили бесшумно по воде, и, после некоторого времени усиленной гребли, беглецы почти убедились в своей безопасности.

Еще около часа не прерывалась усиленная работа веслами, и затем Рауль, совершенно уверенный теперь в их безопасности и возбужденный радостным сознанием свободы и близости Джиты, положил весла и принялся весело болтать, подсмеиваясь над Итуэлем, который все еще тревожно прислушивался.

– Ого-го, лодка! – раздался окрик саженях в двадцати от них, ближе к берегу. Голос, очевидно, принадлежал человеку, служащему на военном судне, он был сух и решителен. С секунду беглецы молчали, так как этот окрик, эта близость неизвестных людей застали их совершенно врасплох. Наконец Руль, опасаясь, что чужая лодка подойдет к самому их борту, откликнулся в ответ на итальянском местном наречии.

Клинч – так как это он возвращался на «Прозерпину» из Неаполя и намеренно держался берега, выслеживая люгер, – проворчал что-то по поводу затруднений с этими иностранными языками, а затем, как умел, заговорил по-итальянски.

– Вы с Капри? – спросил он.

– Нет, мы из Санта-Агаты, везем винные ягоды в Неаполь, – отвечал Рауль.

– Из Санта-Агаты? А, эта деревушка на горе. Я в ней ночевал у Марии Джунтотарди.

– Кто это может быть? – прошептала Джита. – Тетя не знакома ни с какими иностранцами.

– Судя по его выговору, он англичанин, – отвечал Рауль. – Надеюсь, что он у нас не спросит винных ягод себе на ужин.

Между тем Клинч продолжал:

– Не попался ли вам тут где-нибудь люгер с французской оснасткой и французским экипажем?

– Как же, синьор, мы видели, как он направился к северу, в Гаэтский залив, перед самым солнечным закатом.

– А фрегата не видали около мыса Кампанеллы? Английское большое военное судно!

– Как же, синьор! Вон там горит на нем фонарь на верху мачты. Мы его видели весь вечер, и он даже подтянул нас немного на буксире.

– А! В таком случае вы мне, может быть, сообщите кое-что. Не знаете, был повешен человек на этом судне на закате солнца?

Рауля немного покоробило, он не мог решить, какой ответ мог быть приятнее спрашивающему.

– Если это вам доставит удовольствие, синьор, то я могу вам сказать, что казнь действительно была назначена, но капитану угодно было отменить ее.

– После того как даны были три выстрела со стороны Неаполя? – с живостью спросил Клинч.

«Черт возьми! Это, пожалуй, тот человек, который меня спас», – подумал Рауль. – Да, после трех выстрелов, – отвечал он громко, – только я не знаю, какое они могли иметь отношение к казни?

– Какое отношение! Да я сам об этом распорядился: это был сигнал об отсрочке, данной адмиралом этому бедному Раулю Ивару. Как я рад, что все так прекрасно удалось! Не люблю я эти казни!

– Это показывает, что у вас доброе сердце, синьор, и вы когда-нибудь получите награду за ваше великодушие. Желал бы я знать имя такого великодушного человека, чтобы упоминать его в своих ежедневных молитвах.

– Кто бы мог подумать, что это говорит капитан Рауль? – с гримасой проворчал Итуэль.

– Что до моего имени, приятель, то невелика она штука – Клинч, а звание – подшкипер, хотя в мои годы другие сидят обыкновенно гораздо выше. Добрый вечер!

И Клинч поехал своей дорогой.

– Честный человек! – заметил Рауль, когда они немного отошли. – Будь сотня таких людей в английском флоте, мы могли бы его любить, Итуэль.

– Все они огненные драконы, капитан Рауль, не доверяйте им. Впрочем, этот Клинч еще довольно порядочный вообще-то, только вот беда его: этот грог злейший его враг.

– Ого-го! Лодка! – снова раздался оклик Клинча с некоторого расстояния.

Рауль и Итуэль невольно оставили весла, думая, что этот оклик опять относится к ним.

– Го-го! Лодка! – повторил Клинч. – Отвечайте же!

– Это вы, Клинч? – послышалось с других лодок.

– Да, да, а это вы, Йельвертон? Я как будто узнаю ваш голос.

– И вы не ошиблись. Но тише, не шумите так и скажите, с кем это вы сейчас разговаривали?

Затем стало очевидно, что лодки близко подошли одна к другой, и разговор продолжался вполголоса. Рауль не мог расслышать ни слова. В тревожном ожидании они почти не смели шевелить веслами и сдерживали дыхание. Они чувствовали, что неприятельские лодки должны находиться всего в каких-нибудь ста саженях от их маленького ялика, и, конечно, четыре весла имели перевес перед двумя, в особенности на ходкой гичке капитана Куфа, не один раз взявшей приз на гонках!

– Тс! – воскликнула Джита, вся дрожа. – О Рауль! Они приближаются!

Они действительно приближались и подошли к беглецам саженей на сто.

Догонявшие ехали в глубоком молчании, с их лодок не доносилось никаких звуков, кроме ударов весел. Близость опасности пробудила все дремавшие силы Карло Джунтотарди, он умелой и твердой рукой направил ялик прямо на береговые скалы, имея в виду две цели: или укрыться еще надежнее под их мрачным навесом, или, в крайнем случае, высадиться на берег и скрыться в горах.

Англичане, несомненно, уже настигали беглецов, силы были слишком неравны.

– О дядя, – воскликнула Джита, прижимая руки к груди и стараясь унять сильное сердцебиение, – скорее! Скорее! Правьте в пещеру!.. Это единственное средство спасения.

Маленький ялик огибал в эту минуту скалы, огораживавшие с одной стороны глубокую бухточку. Карло Джунтотарди ухватился за мысль, поданную его племянницей, и приказал Раулю и Итуэлю перестать грести. Те повиновались, думая, что он рассчитывает здесь высадиться. Рауль только мысленно удивлялся его выбору, так как тут утесистые скалы почти отвесно спускались в воду. Но в эту минуту ялик незаметно прошмыгнул под низкую, самой природой образованную арку и вошел в небольшой бассейн так тихо и неслышно, точно он был не более как соломинкой, несомой течением. В следующую затем минуту две английские лодки обогнули скалы: одна ближе к берегу, чтобы помешать беглецам высадиться, другая параллельно первой, но дальше в море, чтобы преградить им путь в море. Еще одну минуту спустя обе лодки ушли на сто саженей вперед, и их уже не было слышно.