Текст книги "Флориан Бэйтс и похищенные шедевры"

Глава пятая. «Фогги Боттом»

– Что нам делать? – торопливо спросила Маргарет.

– В каком смысле?

– Вызовем полицию? Или охрану поднимем?

– И что мы им скажем?

Перейдя в просторный коридор в центре здания Национальной галереи, мы могли присматривать за копиистом так, чтобы он нас не слышал.

– Ну, скажем, что этот человек – не тот, кем прикидывается, – возбужденно прошептала Маргарет.

– Он никем не прикидывается, – возразил я. – Он говорит, что он копиист. И, судя по его картине, он именно копиист и есть.

– Значит, он фальсификатор, – заявила она. – И рисует поддельную «Женщину с зонтиком», чтобы продать на черном рынке. Как по-твоему, где находится черный рынок картин? В Париже? Каире? Или Марракеше?

– Ставлю на Марракеш, – рассмеялся я. – Только ты не учитываешь, что подделывать картину, которая выставлена на всеобщее обозрение, нет никакого смысла. Это никого не одурачит: покупателю надо только зайти в интернет и увидеть, что оригинал выставлен в музее.

– Поняла-поняла-поняла, – волнуясь, выпалила Маргарет, все еще стараясь говорить негромко. – Он шпион. Нет, даже круче: международный киллер! Так все складывается.

– Ради всего святого, как это у тебя все складывается с международным киллером?

– Он полностью изменил внешность, – стала перечислять она. – Следовательно, что-то скрывает. Так ведут себя киллеры. Это же вообще для них самое первое дело. Ну… второе, после убийств.

– Я создал монстра, – покачал я головой. – Наверное, надо было тебя пораньше предупредить, но в этом – главная ловушка ТЕМЕ. И, похоже, ты сейчас лезешь прямиком в нее.

– Что за ловушка? – спросила Маргарет.

– Безумные теории заговора, – объяснил я. – Если нечто оказывается неожиданным – это еще не означает, что это нечто подозрительно. Большинство таких штук совершенно невинны и легко объясняются. Если вдуматься, все, что этот парень натворил, – это изменил прическу. Разве ты сама никогда этого не делала?

– Делала, но… – Немного сникнув, Маргарет испустила тяжкий вздох: – И почему тебе непременно надо испортить мне все веселье?

Я рассмеялся:

– Так тебя бы развеселило, окажись он и в самом деле международным киллером?

– Может, «веселье» – не то слово, – отозвалась она. – Но ты понимаешь, о чем я. Именно ты научил меня ТЕМЕ, и я всего лишь пытаюсь ее применять.

– Да, строя на ее основе дикие гипотезы, – заметил я.

– Ладно, – согласилась Маргарет. – Забудем киллера. Забудем фальсификатора и шпиона. Просто скажи мне честно, что тебе не кажется подозрительным этот мужик, и я отступлюсь.

Через дверной проем я посмотрел, как копиист начинает складывать кисти и краски, закончив работу. Это определенно был тот парень, но выглядел он совсем по-другому, чем тогда…

– Ладно, – признал я. – Он немного подозрительный. Но мы не можем сказать полиции или охране: арестуйте, мол, этого типа, потому что он перекрасил волосы. Уверен, они попросят доказательств или чего-то такого… ну, знаешь… криминального.

– Согласна полностью, – к моему облегчению, заявила Маргарет, а затем добавила: – Так что давай их найдем и передадим им.

– Найдем что?

– Доказательства, – ответила она. – Проследим за ним и посмотрим, куда он отсюда направится.

Я подумал, что это шутка, и подождал, пока Маргарет засмеется. Напрасно. Она говорила всерьез.

– Это худшая идея на свете, – сообщил я.

– Почему это?

– Прежде всего, мы не умеем вести слежку. Мы просто играем с ТЕМЕ. Это не превращает нас в шпионов. Ну а вдруг он – на самом деле плохой парень и сцапает нас? Это будет космически плохой исход.

– Он нас не сцапает, – возразила она. – Гарантирую.

– И ты так в этом уверена, поскольку…

– Мы будем следить за ним с помощью ТЕМЕ, – ответила Маргарет.

– И что это должно означать? – Я поднял бровь.

– Будем следить за ним, но не следовать. Мы заставим его самого следовать за нами. Изучим этого типа, выясним, куда он собрался, и попадем туда раньше него. Он не заметит, что мы у него на хвосте, если мы окажемся впереди.

– Ты имеешь в виду – как предсказывать, кто на какой остановке метро выходит?

– Именно это я и имею в виду. Видишь полиэтиленовый пакет, куда он складывает вещи?

Я покосился на типа:

– Конечно.

– На пакете – логотип книжной лавки Университета Джорджа Вашингтона. Если парень – студент и живет неподалеку от кампуса, значит, он сойдет на станции метро «Фогги Боттом». Так что давай доберемся туда первыми и подловим его.

Прежде чем ответить, я поколебался. Маргарет удалось меня заинтересовать, но ситуация все равно меня пугала.

– Не забывай: сегодня мой день рождения, – напомнила она. – Можешь сделать это в качестве подарка мне.

– Я уже подарил тебе подарок, – возразил я, имитируя протест. – И самым опасным в нем была потенциальная возможность порезаться упаковочной бумагой.

– Если появится хоть малюсенький намек на опасность, обещаю, мы все прекратим. Вернемся ко мне домой и будем есть торт.

Подозрительный тип почти собрался. Копиисты обычно хранят свои принадлежности в комнате на нижнем этаже, и это был наш единственный шанс осуществить план Маргарет.

– Ну давай же, – настаивала она. – Получится настоящее приключение!

«Приключение» – слово, перед которым я не мог устоять.

– Хорошо, – сказал я. – Но только потому, что у тебя день рождения. И еще: на кусок торта я рассчитываю в любом случае.

Получасом позже мы сидели на скамейке у входа на территорию университетского кампуса, попивали для борьбы с летним зноем газировку и приглядывали за выходом из метро. Полчаса спустя мы продолжали заниматься тем же.

– Сколько еще просидим, прежде чем сдаться? – Я шутил только наполовину.

– Мы не собираемся сдаваться, – ответила Маргарет. – Это сработает. Просто нужно иметь терпение.

– Разве ты не собиралась пойти куда-то с родителями на праздничный ужин?

– У меня еще час, – ответила она. – А у нас с тобой в запасе двадцать минут, чтобы я успела добраться домой и переодеться.

– В какое-то модное место собираетесь?

– Не-а. В «Бен’с Чили Боул». Это гамбургерная-хотдогная на Ю-стрит. Мы туда каждый мой день рождения ходим.

– Круто, – сказал я. – У нас вот нет таких традиционных местечек. Слишком много переездов.

– У меня все наоборот, – заметила Маргарет. – Я всю жизнь в одном доме прожила, – тут она помялась секунду и прибавила: – Ну, кроме первой пары недель.

– Ты про что?

Она отпила газировки и задумалась над ответом.

– На самом деле… я приемная, – осторожно проговорила она. – Мы в точности не знаем, откуда я взялась. По правде говоря, даже не знаем, сегодня ли мой день рождения. Просто выбрали этот день – надо же когда-то праздновать. Настоящие родители бросили меня на крыльце пожарной части, когда мне было дней десять. Пожарная часть номер четыре.

Это совершенно выбило меня из колеи. Наверное, из-за слова «бросили» – такого холодного и печального. С минуту я помолчал, а потом сказал:

– Поразительно, как человеку может так не повезти и так повезти – и все на одной неделе.

– Ты о чем?

– Так не повезти с родителями, которые такое сотворили. И так повезти получить тех родителей, которые сейчас у тебя есть.

Уголки ее губ поднялись и изобразили слабенькую улыбку:

– Спасибо.

Снова глотнув газировки, Маргарет собиралась сказать что-то еще, но в этот момент мы засекли нашего парня на выходе из метро.

– Вот и он, – объявил я.

Тип был один и торопился. На секунду мы замерли от удивления, что план все-таки сработал.

– Не вставай, – шепнул я. – Ты с ним разговаривала, он видел твое лицо. Просто смотри на меня.

Маргарет повернулась ко мне, а я наблюдал за парнем. Он подошел к нам почти на пять метров, а потом перебежал улицу.

– А вот теперь можешь смотреть, – разрешил я.

Мы пошли за типом по своей стороне улицы, держась примерно в трех метрах позади. Пульс у меня зачастил.

Парень повернул на Аш-стрит и вошел в десятиэтажный кирпичный дом с табличкой «Корпус Филиппа С. Амстердама» – одно из университетских общежитий.

– Ну вот, теперь мы знаем, что он студент, – сказала Маргарет.

– Что еще не делает его преступником.

– Верно, но ведь мы не закончили слежку.

– Разве нет?

Она потрясла головой:

– У меня осталось целых десять минут.

Мы пересекли улицу и подошли к общежитию. Попробовали открыть дверь, но без ключ-карты ничего не получилось. Окна были затемнены, так что мы сложили ладони козырьком вокруг глаз и прижались к стеклу. Листовка на двери рассказывала о расположении корпусов.

– Думаю, нам пора, – сказал я.

– Дай мне минутку! – Маргарет постучала в стекло костяшками пальцев. – Хочу заглянуть внутрь.

Она постучала снова.

Мы уже были готовы уйти, но тут кто-то открыл дверь.

Маргарет начала благодарить, но осеклась, увидев, что на пороге стоит не кто иной, как копиист. В его взгляде промелькнула тень узнавания.

– Мы знакомы? – спросил он.

– Нет, – ломающимся голосом откликнулась Маргарет.

– Вообще-то, кажется, мы вас уже видели, – сказал я, стараясь соображать быстрее. – Мы стояли тут, в вестибюле, несколько дней назад, и ждали моего брата. Он живет на пятом этаже.

Копиист какое-то время смотрел на меня, затем медленно кивнул:

– Наверное, так и было.

Он придержал для нас дверь, но мы оба слишком напугались, чтобы пошевелиться.

– Вы заходите или нет?

– Нет, – сказал я, стараясь не выдать голосом, как нервничаю. – Я просто хотел посмотреть, может, брат здесь. Но его нет, так что мы снаружи подождем.

– Ага, – поддержала Маргарет. – Спасибо.

Наш тип пожал плечами и бросил:

– Ну ладно.

Он исчез внутри, а мы застыли секунд на двадцать. (Вопрос, было ли это взвешенным и хладнокровным решением в интересах конспирации, или же нас парализовало от страха, остается открытым.) А потом драпанули к станции метро, заскочили, тяжело дыша, в поезд и хлопнулись на сиденья. Меня не отпускало до тех пор, пока двери не закрылись и я не убедился, что тип нас не преследует.

– Ладно, – сказала Маргарет. – Признаю официально: это была наиглупейшая идея на свете.

Для членораздельной речи меня слишком сильно трясло, поэтому я только кивнул в знак согласия.

Глава шестая. Место преступления

Втечение следующих двух недель мы с Маргарет держались подальше от Национальной галереи, чтобы ненароком не наткнуться на копииста. Мы решили ничего не говорить ни охране (поскольку у нас не было доказательств), ни родителям (поскольку наверняка получили бы нагоняй за беготню по всему городу за незнакомцем). Наше приключение осталось между нами, и мы сосредоточились на стремительно приближающемся начале учебного года.

За все то время, что моя семья переезжала с места на место, я прекрасно развил навыки выживания новичка. Обычно я использовал ТЕМЕ, чтобы подбирать себе друзей, избегая недотеп и задир. Но Маргарет дала мне кое-что новое: инсайдерские сведения. Она рассказала о разных группировках, своих любимых учителях и о том, к какой еде в кафетерии лучше не притрагиваться (почти ко всей).

Мы даже сходили на разведку. Ее футбольная команда играла на поле позади школы, и в один прекрасный день я решил тоже попрактиковаться. Затем Маргарет представила меня кое-кому из одноклассников, своих товарищей по команде, а потом мы немного прогулялись по территории. Главный корпус был огромным: три этажа красного кирпича со здоровыми колоннами перед центральным входом. Зрелище устрашало. А когда я заглянул в окно и увидел бесконечный коридор со шкафчиками, то призадумался, не буду ли чувствовать себя там потерянным.

В ту же ночь рингтон на трубке отца разбудил меня в два семнадцать. Я бы постарался заснуть снова, но, услышав папин голос, понял, что произошло нечто экстраординарное. Я волновался насчет дедушки, который серьезно болел, и испугался, что ему стало хуже.

Сонный, я выбрался в коридор как раз в момент, когда папа сбегал по ступенькам, застегивая рубашку на ходу.

– Кому-то плохо? – спросил я. – С дедушкой Тедом что-то?

– Дедушка в порядке, – ответил отец. – Я не хотел тебя разбудить.

– А куда ты?

– Из Национальной галереи похищены три картины, нужна моя помощь. Иди спать.

Отец прошел половину пути до двери, прежде чем мой полубодрствующий мозг установил связь.

– Подожди! – окликнул я.

– Не могу, дружище, дело важное. Поговорим утром.

– Украли картины импрессионистов?

Дверь захлопнулась, и я понял, что отец меня не услышал. Но через миг она медленно открылась вновь. Я увидел папу на пороге: он глядел на меня, освещенный со спины уличным фонарем:

– Почему ты спросил? С чего взял, что это импрессионисты?

Я глубоко вдохнул и выдохнул:

– Кажется, я кое-что знаю.

– У меня нет времени на игры, Флориан. «Кое-что» – это что?

Неловкое молчание.

– «Кое-что» – это, возможно, «кто это сделал».

В ответ я получил непонимающий взгляд.

– Мы с Маргарет заметили странного парня, который болтался в музее… и вроде как проследили за ним.

– Вы – что сделали?! – воскликнул папа.

– Да, это было глупо, – признал я. – Но он казался подозрительным. И торчал в отделе импрессионизма.

Отец слишком спешил, чтобы проанализировать ситуацию как следует, поэтому доверился чутью:

– Быстро одевайся. Я скажу маме, что ты едешь со мной, и умолчу о том, что вы следили за каким-то подозрительным человеком. Разберемся с этим позже.

– Хорошая мысль, – одобрил я. – Хотя на самом деле нам вообще не требуется рассказывать ей об этом, ведь так?

Днем мы доехали бы от дома до музея минут за тридцать пять, но по пустым улицам домчались за двадцать. Этого времени мне как раз хватило, чтобы рассказать папе все, что я знал о человеке в кедах «Европа».

Отец затормозил, повернув на авеню Конституции, и впереди показалось здание музея.

– Там сейчас начнется полная неразбериха, – заметил он.

Подъехав ближе, мы увидели офицеров охраны, которые устанавливали деревянные заграждения поперек тротуаров, и съемочные группы новостных служб, выгружавшие камеры и прочее оснащение из грузовичков. Все расцвечивали красные и синие огни полицейских машин, заполонивших улицу.

К подземному паркингу было не подобраться, поэтому мы оставили автомобиль напротив Смитсоновского музея естественной истории и отправились дальше пешком.

На пропускном пункте отец сунул охране удостоверение, и мы зашагали по массивным ступенькам вверх, ко входу.

– Ищут улики, – заметил он, кивком головы указывая на копов, которые светили фонариками в кусты перед зданием.

Происходящее казалось абсурдом.

Мы зашли в центральную ротонду, и первым делом я увидел там пару детективов, опрашивающих уборщиков. Те нервничали так, словно гигантские колонны вокруг них были решетками камеры предварительного заключения.

– По-твоему, они свидетели или подозреваемые? – спросил я.

Отец лишь пожал плечами:

– Хороший вопрос.

По дороге я оглянулся через плечо, пытаясь оценить ситуацию. Обычно дневной свет создавал в коридоре яркую солнечную атмосферу. Но сейчас здесь царил жутковатый сумрак, а некоторые углы были совершенно темными.

Мы остановились, чтобы заглянуть в зал с табличкой «Импрессионизм/Галерея 85», где Маргарет и я видели копииста перед «Женщиной с зонтиком». Однако вход перегораживала ярко-желтая полицейская лента. Внутри оперативная бригада исследовала большой участок стены, где прежде висела картина.

– Ого, – сказал папа, увидев пустое место. – Ничего себе!

– Что пропало? – спросил я.

– «Ребенок с игрушками», – ответил он. – Ренуар.

– Невероятно, – выдохнул я.

В соседней галерее было еще оживленнее.

– Две другие картины похитили оттуда, – сказал отец. – «Урок танцев» Дега и «Девушка в белом» Ван Гога.

– Ренуар, Дега и Ван Гог, – я покачал головой. – Этот парень на ерунду не разменивается.

– Да уж, – сказал отец.

На лифте мы спустились под землю, на минус третий этаж, где располагался офис службы безопасности. Мрамор и песчаник придавали музею сходство с древнеримским храмом, но интерьер помещения безопасников словно скопировали из научно-фантастического кино. Мебель была из черной кожи и серебристого металла, а стены чуть ли не сплошь покрывали мониторы, позволявшие наблюдать за всем зданием.

Один мужчина, в стильной черной футболке и черных же джинсах, говорил с английским акцентом по мобильному телефону в углу офиса, другой яростно печатал что-то на центральной компьютерной консоли. Британец старался, чтобы его голос звучал спокойно, но мерил комнату шагами и выглядел каким угодно, но только не спокойным.

– Нет, сэр, у меня все под контролем, – совершенно неубедительно заявил он собеседнику. – Мы с этим разберемся.

Человек за компьютером поднял глаза и увидел моего отца:

– Рад, что ты пришел, Джим.

Он был грузным, с крупным луноподобным лицом. Бледность и круги под глазами создавали впечатление, что этот тип либо толком не спит, либо прячется от солнца. Пиджак на нем перекрутился, галстук съехал набок, и весь он казался помятой развалиной.

– Хочу, чтобы ты просмотрел данные с… – Он оборвал себя на полуслове, заметив меня: – А это кто?

– Эрл, это мой сын Флориан, – сказал папа. – История длинная… В общем…

Продолжить ему не дали: дверь распахнулась, и в помещение ворвались еще двое. Я узнал Сирену Миллер, начальницу службы охраны музея и папиного старинного друга: она приезжала к нам в гости, когда мы только перебрались в Вашингтон. Сейчас ее сопровождал высокий афроамериканец в темно-синем костюме с галстуком в тон – в отличие от Эрла, свежий и подтянутый и, в отличие от Британца, не старавшийся выглядеть спокойным. Он был совершенно спокоен и собран.

– Джим, это специальный агент Маркус Риверс из команды ФБР по расследованию преступлений, связанных с искусством, – представила своего спутника мисс Миллер.

– Рад познакомиться, – отец пожал ему руку.

– А это Джим Бэйтс, – продолжила Сирена. – Он консультирует нас, так что я попросила его о помощи, и… – Как и Эрл, увидев меня, она запнулась: – И он зачем-то привел с собой сына.

Риверс взглянул на меня – скорее с любопытством, чем недовольно, – и повернулся к моему отцу:

– Я бы сказал, наша ситуация – не совсем из серии «Приведем детишек, покажем им нашу работу». Я не прав?

– Прошу прощения, – ответил отец, – но Флориан, похоже, видел нечто… интересное. И, мне кажется, вы должны об этом услышать.

– Интересное? В каком роде?

– Расскажи им, – попросил меня отец. – Настолько точно и конкретно, насколько сможешь.

На меня уставились все. Даже Британец, который уже закончил телефонный разговор. Я робел перед этой компанией, тем более что в ней находился спецагент ФБР. Но, сделав глубокий вдох, приступил к повествованию:

– Примерно четыре недели назад моя подруга Маргарет и я увидели в зале с автопортретом Ван Гога светловолосого туриста. Он спал на диванчике – примерно четверть часа, пока не подошла его жена с младенцем.

Слушатели казались сбитыми с толку, однако меня это не остановило:

– Затем, две недели спустя, мы заметили художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком». Он был темноволосым. Одет как типичный студент, изучающий живопись. Совершеннейший хипстер. Учится в Университете Джорджа Вашингтона и живет в общежитии Филиппа Амстердама. Я делаю на этом акцент, потому что в это общежитие не принимают женатых и студентов с детьми. Такие должны жить где-то в других корпусах – я проверил в интернете.

Тут Британец нетерпеливо перебил меня:

– К чему это все? Исчезли предметы искусства на общую сумму в шестьдесят пять миллионов долларов. А мы слушаем детский лепет о каких-то пустяках. У меня только что был крайне неприятный разговор с начальством в Англии, и я заверял, что мы действуем оперативно.

Игнорируя его, я сосредоточился на агенте.

– Спящий отец семейства и художник в галерее – один и тот же человек, – сказал я. – Полностью изменивший внешность.

– Мы что, продолжим слушать это? Серьезно? – спросил Брит. – Каждая упущенная секунда – шанс убраться еще дальше для похитителей!

– Почему ты думаешь, что это один человек? – спросил агент.

– Оба носили кеды «Европа» – это такая марка беговой обуви, которую можно найти только в Восточной Европе. Оба – левши. И на щеках у них совершенно одинаковые шрамы. Я не думаю, что это один человек, – я в этом уверен.

Риверс, очевидно, пока не знал, как к этому отнестись.

– А, и вот еще что, – сказал я. – Два зала, в которых мы его видели и где он провел немало времени, – те самые, из которых только что украли картины.

И тогда агент улыбнулся:

– Что ж. Это действительно похоже на нечто интересное.

Глава седьмая. Картинка без звука

Моя история о человеке в кедах «Европа» заинтриговала агента Риверса. Но в смысле зацепок и возможных следов она имела далеко не первостепенное значение. Прошло уже две недели с того момента, как мы с Маргарет видели того типа. А преступление в музее произошло только что. Нужно было собирать свежие улики и смотреть записи с камер наблюдения.

Риверс позволил мне остаться, поскольку каждый копиист должен был получить разрешение на работу в музее. Улучив минутку, агент собирался раздобыть документы к этим разрешениям, чтобы я мог посмотреть на фото на анкетах и попытаться узнать того типа. Предполагалось, что до тех пор я буду сидеть у стеночки и ждать.

Молча.

О последнем мне напомнили не единожды. Но я не расстроился. Шло расследование настоящего дела, и мне предложили место в первом ряду, а в роли одного из хороших парней был мой отец. Запредельная круть! И я внимательно слушал, как взрослые воссоздают картину событий.

– Итак, с самого начала… – сказал Риверс. – Как кому-то удалось снять со стен три картины, не врубив сигнализацию?

– Мы обновляли софт системы безопасности, – объяснила мисс Миллер. – За это отвечал Эрл.

– Точно, – подтвердил Эрл. – Обновления проходят каждые несколько месяцев, но это была первая капитальная модернизация за много лет. Всю систему пришлось отключить для перезагрузки. Что значит – ни камер, ни датчиков движения, ни сигналов тревоги. На время обновления система, считайте, полностью ослепла.

– Вы должны были принять какие-то контрмеры, – заметил Британец.

– Мы так и сделали, – отозвалась мисс Миллер. – Совместили графики дежурств, чтобы на время обновления расставить по периметру дополнительных охранников.

– И они ничего не видели? – спросил мой отец.

– Ничего необычного.

– Прошу прощения, – вклинился агент, глядя на Британца. – Напомните, кто вы?

– Оливер Хоббс. Я из страховой компании.

– Во время перезагрузки вы находились здесь?

– Нет, меня вызвали после того, как обнаружили пропажу картин.

– И когда это произошло?

– Система отключилась в четверть второго, а в час тридцать две минуты все заработало вновь, – ответила мисс Миллер. – Смотритель включил тревогу в час пятьдесят две.

Риверс записал время в своем планшете.

Слова о смотрителе напомнили мне недавнюю сцену в ротонде, когда мы только пришли в музей. И теперь, просмотрев мониторы, я увидел, что полиция до сих пор опрашивает уборщиков. Пятеро дожидались у фонтана, а еще двое разговаривали с детективами поодаль. Все уборщики были в одинаковых синих комбинезонах. Свои тележки они выстроили в два ряда по четыре штуки у дальней стены. Я пожалел, что мониторы не транслируют звук, и я не могу подслушать, что там происходит.

На другой паре экранов я увидел группу криминалистов, ищущих улики в ограбленных залах. Они работали на удивление методично. Затем что-то меня насторожило, и я вернулся к картинке из ротонды.

Тележки стояли двумя рядами, по четыре штуки в каждом. Итого восемь. А уборщиков на картинке было только семь. Одного не хватало. Я проверил на других мониторах, ища кого-нибудь в синем комбинезоне.

Никого похожего.

– Пап! – выпалил я. – Папа!

Разговор за столом резко умолк: все уставились на меня.

– Флориан, от тебя требуется сидеть тихо, – нетерпеливо сказал отец. – Мы специально заостряли на этом внимание.

– Один из уборщиков исчез, – сказал я, указывая на монитор.

– О чем ты? – спросил агент Риверс.

– Здесь восемь тележек, но только семеро уборщиков, – объяснил я. – Откуда взялась лишняя тележка?

Агент вперил взгляд в экран и, тыча в него пальцем, пересчитал каждого. Семь. Риверс ничего не сказал. Просто выбежал из помещения, а Сирена и Эрл рванули следом.

Таким образом, я остался в компании отца и Хоббса, страховщика. Папа подошел и сел со мной рядом.

– Прости, – сказал я. – Знаю, мне не разрешалось говорить, но…

– Ничего, – успокоил он. – Здорово, что ты это заметил… хотя, наверное, для них – не очень здорово.

На экране мы видели Риверса, который горячо говорил что-то агентам, отведя их в сторону. Я снова пожалел, что у мониторов нет звука.

– Я задолжал тебе крупное извинение, – сказал Хоббс, подходя и протягивая мне руку. – Я был расстроен и взвинчен и сорвался на тебе. Надеюсь, ты меня простишь.

– Конечно, – ответил я. – Когда двенадцатилетний ребенок лезет на твое место преступления – это кого угодно взбесит. Я бы сам наверняка реагировал так же.

– Оливер Хоббс, – представился он, пожимая мне руку.

– Флориан Бэйтс, – отозвался я. – Вы говорили, что работаете на страховую компанию, правильно?

– Да, – ответил он. – Музей вызвал меня сразу после того, как позвонил твоему отцу.

– Наши с Оливером пути часто пересекаются, – добавил папа.

– Да, твой отец – один из лучших в своем деле, – сказал Британец. – Мне стало спокойнее, когда я узнал, что он будет участвовать в расследовании.

Мы не успели продолжить разговор: вернулся агент Риверс с остальными.

– Как тебя зовут? – обратился он ко мне, стуча по клавишам главной консоли.

– Флориан Бэйтс.

– Сколько тебе?

– Двенадцать.

– Что ж, двенадцатилетний Флориан Бэйтс, ты официально признан более сообразительным, нежели детективы из Центрального департамента полиции. Они понятия не имеют, куда подевался уборщик. – Он повернулся к мисс Миллер: – Вы можете вывести с камер безопасности записи начиная за полчаса до ограбления?

– Конечно.

Она кивнула Эрлу, тот уселся и начал печатать. Через секунду на мониторах появились кадры, сделанные этой ночью. Внизу каждого экрана отобразилось время – двенадцать сорок пять.

– Что вы ищете? – спросил папа.

– Уборщика, который выглядит виноватым, – откликнулся агент.

Даже в ускоренном воспроизведении записи оказались невероятно скучными.

Мы просмотрели примерно до половины, когда Хоббс покачал головой и пожаловался:

– Они все одинаковой комплекции. В одинаковой униформе. И все смотрят на пол, а не вверх, на камеры.

– Я не говорил, что будет легко, – заметил Риверс. – На что похожи ботинки, о которых ты рассказывал?

Через пару секунд до меня дошло, что он обращается ко мне.

– Что-что? – переспросил я.

– Ты сказал, что этот парень носил какую-то особую обувь, – растолковал агент. – Если тот парень – наш парень, на нем и сегодня могли быть те же ботинки. И мы сумеем их увидеть.

Об этом я даже не подумал.

– Блестяще, – сказал Оливер. – Все смотрим на обувь.

Я впервые поднялся с дивана и встал рядом с остальными, изучая каждую пару обуви на экране. Сперва это увлекало. Затем начало нервировать. И наконец я почувствовал смущение. Мы крутили видео туда-сюда больше полутора часов и не обнаружили никакого следа мужчины в кедах «Европа». А ведь я был так уверен, что мы его отыщем. Так уверен, что стану героем. Но моя зацепка оказалась барахлом.

– Похоже, я ошибся, – тихо сказал я.

– Не парься, – сказал агент, по-дружески кладя руку мне на плечо. – Я все равно хочу, чтобы ты просмотрел анкеты: вдруг узнаешь его. Никогда не известно, что сработает.

С вымученной улыбкой я кивнул.

– Смотрите-ка, – произнес мой отец, указывая на один из мониторов. – Кто это у нас тут?

На экран была выведена запись с улицы перед зданием. Человек в синем комбинезоне пересек авеню Конституции и исчез в темноте.

– Думаю, это наш восьмой уборщик, – сказал агент. – Который час?

– Сорок минут второго, – отозвался Эрл.

– В какое время заканчивается смена у уборщиков?

– Не раньше четырех.

Агент Риверс покрутил ручку, чтобы промотать видео назад, и остановил его на кадре, на котором уборщик был виден лучше всего. Но и это дало не много. В кадр попали только спина и бейсбольная кепка, так что сказать о мужчине было решительно нечего.

– Ладно, у меня вопрос, – проговорил Риверс. – Если это наш парень, покидающий место преступления, то где же картины?