Текст книги "Путь к руинам. Как не потерять свои деньги в следующий экономический кризис"

Джеймс Рикардс
Путь к руинам: как не потерять свои деньги в следующий экономический кризис

Памяти Джона Х. Макина – экономиста, наставника и друга.

Сейчас мы нуждаемся в нем больше, чем когда-либо.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.

И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

Откровение св. Иоанна Богослова

James Rickards The Road to Ruin: The Global Elites’ Secret Plan for the Next Financial Crisis

Под научной редакцией Невзорова Максима Вадимовича

Рикардс, Джеймс.

Copyright © 2016 by James Rickards

All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition published by arrangement with Portfolio, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC

© Н. Инглиш, перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Введение

Феликс Зомари, пожалуй, был величайшим экономистом двадцатого века. И безусловно, он находится в числе наименее известных из них.

Зомари родился в 1881 году в немецкоговорящей части существовавшей в то время Австро-Венгерской империи. Он изучал законодательство и экономику в Венском университете. Там будущий экономист учился вместе с Йозефом Шумпетером, а его научным руководителем в подготовке к получению докторской степени был Карл Менгер – отец австрийской экономики.

Во время Первой мировой войны Зомари был главой Центрального банка оккупированной Бельгии, но большую часть своей карьеры он посвятил возглавлению частных банков на территории Австро-Венгерской империи, обслуживая обеспеченных клиентов и состоятельные организации. Зомари вернулся в Цюрих в 1930-е годы, где жил и работал до самой смерти в 1956 году. Большую часть Второй мировой войны Зомари провел в Вашингтоне, где служил дипломатическим посланником Швейцарии по финансовым вопросам и был финансовым советником Военного ведомства.

Зомари был широко известен в качестве величайшего в мире валютного эксперта. К нему нередко обращались центральные банки, которым был необходим совет в области финансовой политики. К несчастью для этих банков, основная часть ценных советов Зомари была проигнорирована в силу политических причин.

Зомари умел предвидеть финансовые катастрофы даже в тех ситуациях, когда другие специалисты не видели никаких поводов для пессимизма. Именно за эту сверхъестественную способность он и получил прозвище Цюрихский Ворон. В греческой мифологии вороны ассоциируются с Аполлоном, богом пророчеств. В Книге Царств Ветхого Завета вороны, по велению Господа, служили пророку Илии. Зомари был, пожалуй, величайшим пророком в сфере экономики начиная с античных времен. Англоязычный перевод мемуаров Зомари получил одноименное название – «Цюрихский Ворон».

Зомари не только раньше всех остальных сумел предвидеть Первую и Вторую мировые войны и Великую депрессию – он с точностью предсказал дефляционные и инфляционные последствия этих катаклизмов. На его годы пришлась кончина классического Золотого стандарта, валютный хаос межвоенного периода и введение Бреттон-Вудской системы. Зомари скончался в 1956 году, прежде чем завершилась Бреттон-Вудская эра.

Точность, с которой Зомари предсказывал экстремальные события, была основана на аналитических методах, аналогичных тем, что применяются и в данной книге. Он не использовал принятую сегодня терминологию. Понятия теории сложности и поведенческой экономики в те времена, когда Зомари анализировал рыночные системы, существовали лишь в далеком будущем. Тем не менее методы Зомари ясно изложены в его трудах.

Ярким примером подхода Зомари служит глава из его мемуаров под названием «Санджакская железная дорога», где описывается эпизод, произошедший в 1908 году, когда Зомари предпринимал попытки к получению коммерческого займа. Кредитные средства были необходимы для постройки железной дороги, ведущей из Боснии в греческий портовый город Салоники. Само по себе строительство железнодорожного пути было незначительным проектом. Зомари был привлечен к нему спонсорами из Вены, и в его обязанности входили расчеты экономической целесообразности строительства.

Предполагаемый путь должен был пересекать османскую провинцию под названием Новопазарский Санджак. Для того чтобы получить разрешение на строительство этого пути, австрийские власти обязаны были направить запрос в Порту.

Последующие за этим события стали настоящим шоком для Вены. Министерства иностранных дел от Москвы до Парижа яростно выражали свое негативное отношение к строительству. По этому поводу Зомари пишет следующее: «Русско-французский альянс среагировал на Австро-Венгерский запрос о железнодорожных концессиях бурей протеста, не имеющей аналогов по интенсивности. В качестве политического контрудара ими был выдвинут запрос на строительство железной дороги протяженностью от Дуная до Адриатического побережья».

Этот железнодорожный инцидент случился накануне Балканских войн 1912–1913 гг., за шесть лет до начала Первой мировой войны. Тогда же, основываясь исключительно на русско-французской реакции, Зомари с точностью предсказал неизбежность международного военного конфликта. В своих выводах он основывался на том, что отдельно взятый и незначительный инцидент может усилить геополитическую напряженность до точки кипения, ведущей к возникновению более серьезных поводов для разногласий, которые, в свою очередь, неизбежно повлекут за собой начало военных действий.

Это заключение является идеальным примером байесовской статистики в действии. Зомари фактически начал развитие гипотезы о вероятности начала мировой войны, которая при отсутствии четких данных составляла пятьдесят на пятьдесят. Новые инциденты, вроде Санджаксого, по мере возникновения попадали в числитель и знаменатель математической формулы теоремы Байеса, свидетельствуя в пользу увеличения вероятности начала военных действий. Аналитики современных служб разведки называют подобные события «признаками и предупредительными сигналами». В определенный момент сила гипотезы начинает указывать на неизбежность вооруженных конфликтов. Теорема Байеса позволяет использующему ее аналитику прийти к этому выводу раньше других.

Эпизод с Санджакской железной дорогой напоминает события сегодняшних дней, разворачивающиеся на фоне соперничества за газовый трубопровод, идущий из Каспийского моря в Европу. Некоторые из ситуаций в точности повторяют старый сюжет об османских санджаках. Основные игроки – Турция, Россия и Германия – остались неизменными. Где же наш новый Зомари? Кто станет современным «вороном»?

Зомари также использовал историко-культурный метод, который предпочитал и Йозеф Шумпетер. В 1913 году к Зомари обратились представители семи величайших держав того времени с просьбой реорганизовать китайскую монетарную систему. Он отклонил предложение, предчувствуя приближающийся финансовый кризис в Европе, обещавший стать куда более актуальной проблемой. Еще за десятилетие до начала серьезной дефляции, сжимавшей мир в своих тисках с 1924 по 1939 год, он писал:

«Европейцам казался забавным тот факт, что китайцы отвергают бумажные деньги в пользу металлической валюты, которую взвешивают на весах. Они считали Китай отстающим от Европы на пять поколений. В реальности же они были на целую эпоху впереди. Под властью монгольских императоров Китай уже пережил настоящий расцвет, когда для финансирования военных завоеваний и масштабных общественных работ выпускались миллиарды в бумажных купюрах. А затем наступила горечь дефляции со всеми тяжкими последствиями. Ее отголоски были слышны еще не одно столетие».

Помимо прочего, Зомари мастерски владел поведенческой психологией, что видно на примере того, как он анализирует инцидент, случившийся в июле 1914 года, когда король Великобритании и Ирландии Георг V заверил своего кузена, доводившегося родным братом кайзеру, о том, что война между Англией и Германией была абсолютно невозможна:

«Вне всякого сомнения, король говорил со своим кузеном, руководствуясь самыми наилучшими побуждениями, но я сомневаюсь, что король был действительно хорошо осведомлен о реальном положении дел. В течение шести лет до этого случая я видел, что и куда более сильные правители могут оказаться крайне несведущими. Информация, которой располагают инсайдеры, особенно самые привилегированные из них, слишком часто не соответствует действительности. Я в большей степени полагался на выводы в статьях, публикуемых в «The Times», чем на мнение короля. Действуя от имени друзей, доверивших мне полномочия по управлению банковскими активами, я перевел вклады и ценные бумаги в золото и инвестировал в Швейцарию и Норвегию. А несколько дней спустя началась война».

Сегодня ошибочные взгляды короля могли бы быть описаны психологами-бихевиористами как «когнитивный диссонанс» или «склонность к подтверждению своей точки зрения». Зомари не оперировал этими терминами, но тем не менее он понимал, что элиты живут в своем маленьком замкнутом мире по соседству с мирами других элит. Зачастую они последними узнают о неизбежности грядущего кризиса.

Мемуары Зомари были опубликованы в 1960 году в Германии. Англоязычный перевод появился лишь в 1986 году. Оба издания давно уже не переиздавались. В доступной продаже в специализированных книжных магазинах можно найти лишь несколько экземпляров этих изданий.

Через год после выхода английского издания, а именно 19 октября 1987 года, промышленный индекс Доу-Джонса всего лишь за день упал более чем на 20 процентов, возвещая о начале новой эпохи финансовой сложности и рыночной нестабильности. Если бы Зомари довелось прожить более долгую жизнь, он сумел бы предвидеть падение промышленного индекса в 1987 году наряду со многими другими событиями.

Используя методы Зомари – этиологию, психологию, теорию сложности и историю, – эта книга продолжит описание потока финансовой недальновидности ровно с того места, на котором остановился Цюрихский Ворон.

Является ли экономика наукой? Да, и здесь начинаются проблемы. Экономика – это наука, однако большинство экономистов не являются учеными. Экономисты ведут себя как политики, священники или пропагандисты. Они игнорируют очевидные факты, если те не вписываются в их парадигмы. Экономисты стремятся получить научный престиж, но при этом они не желают быть по-научному точными. Причины слабого экономического роста, с которым мы столкнулись на сегодняшний день, как раз и объясняются подобным подходом.

Наука задействует знания и методы. Правильно подобранный метод служит способом получения знаний. Он вырабатывается путем индукции, в основном по наитию, либо методом дедукции – выводов, основанных на имеющихся данных. Как индуктивный, так и дедуктивный подход используется для формирования гипотезы – выверенной догадки. Гипотеза проверяется путем экспериментов и наблюдений, которые служат инструментами для сбора информации. Если полученные данные подтверждают гипотезу, то она получает более широкое признание. В случае если полученные данные опровергают гипотезу, она признается несостоятельной и заменяется другими, новыми гипотезами. Когда в результате обширных тестирований и экспериментов гипотеза оказывается жизнеспособной, она становится теорией – условной формой истины.

Научный подход следует применять также и в отношении экономики. Распространенное мнение о различиях между точными науками, такими как физика, и гуманитарными, такими как экономика, является неверным. На сегодняшний день классификация научных дисциплин существует в качестве удобного способа изучения механизмов, имеющих отношение к различным сферам окружающего мира. Астрономия является наиболее удобным путем изучения устройства галактик. Биология – самая подходящая дисциплина для понимания природы раковых клеток. Экономика же представляет собой великолепный инструмент, при помощи которого можно увидеть принципы работы механизмов распределения ресурсов и материальных благ. Астрономия, биология и экономика представляют собой научные дисциплины, применимые в определенных областях знаний. Все они являются науками, и каждая из них поддается изучению научными методами.

Тем не менее большинство академических экономистов являются не учеными, а догматиками. Они цепляются за старые научные трактовки, они закрыты для новых идей, они сбрасывают со счетов любые данные, идущие вразрез с их догмами. Этот устаревший пейзаж можно было бы назвать сугубо академическим, если бы не тот факт, что экономисты занимают влиятельные позиции в центральных банках и финансовых министерствах. Их приверженность к устаревшим теориям не является чисто научной – она наносит вред благополучию наций.

Проблему следует рассмотреть прежде, чем начнется новый финансовый кризис, ведь на карту поставлено слишком многое. В течение последних семи лет, начиная с момента прошедшего кризиса и заканчивая сегодняшним днем, экономика Соединенных Штатов росла, пусть и медленно. С точки зрения истории это достаточно продолжительный период непрерывного роста. Исходя из временных отрезков между недавними кризисами, начиная с кризиса 2008 года, можно грубо судить об определенном темпе возникновения финансовых паник 1987, 1994, 1998 и 2008 годов. Семилетний период между кризисами не является строго обязательным интервалом. Даты экономического спада происходят не в фиксированные промежутки времени. Тем не менее очередной финансовый кризис ни для кого не должен стать сюрпризом.

В условиях столь нестабильной финансовой системы и при крайне неподготовленных законодательных структурах в случае катастрофы будут необходимы серьезные политические меры. Данная книга служит призывом к переосмыслению статистики статистических свойств риска и к применению новых теорий – к тому, чтобы успеть повернуть назад от края пропасти прежде, чем станет поздно.

Ученые понимают, что любая существующая теория условна. Неизбежно возникают новые интерпретации, более точные, чем существовавшие до этого общепринятые установки. Мы не считаем теории Ньютона ошибочными лишь потому, что Эйнштейн дал более точное объяснение законам космоса и движению небесных тел. Эйнштейн развил научную теорию, благодаря его работе научные знания вышли на качественно новый уровень. К сожалению, экономисты не показывают большого стремления к тому, чтобы их наука выходила на новый виток развития. Последователи австрийской школы, неокейнсианцы и монетаристы прочно застолбили свои участки. Исследования состоят из бесконечных вариаций на одни и те же темы, которые не отличаются большим разнообразием. Интеллектуальная стагнация не прекращается вот уже семьдесят лет. Мнимые инновации, по сути, представляют собой лишь имитации более ранних идей, представленных Кейнсом, Фишером, Хайеком и Шумпетером еще до начала Второй мировой войны. Оригинальные идеи могли поддаваться трансформациям, но их послевоенные вариации весьма ограничены в своем числе, они устарели и могут быть даже опасными при использовании в качестве главных доктрин.

Австрийское понимание превосходства свободных рынков над центральным планированием звучит как разумная идея. Тем не менее Австрийская школа нуждается в обновлениях, которые обусловлены развитием науки и технологиями двадцать первого века. Христофор Колумб был лучшим в истории специалистом по навигации и расчетам траекторий пути. Но никто не поспорит с тем, что сегодня он воспользовался бы GPS-навигатором. Если бы Фридрих Хайек был жив, для подтверждения своих выводов он использовал бы современный инструментарий, теорию сетей и клеточные автоматы. Его последователи должны поступать точно таким же образом.

Неокейнсианские модели занимают главенствующее место среди других экономических теорий. Примечательно, что они имеют мало общего с теориями самого Джона Мейнарда Кейнса. Он был прежде всего прагматиком, в отличие от своих последователей, которые могут быть кем угодно, но не приверженцами теории прагматизма в экономике. В 1914 году Кейнс был сторонником золотой валюты, в 1925 году он настаивал на повышении цены на золото, в 1931 году выступал против идеи золотого стандарта, а в 1944 году выдвигал предложения о его модификациях. И каждый раз позиция Кейнса была основана на прагматических соображениях.

Однажды Кейнс получил телеграмму от Черчилля. В ней говорилось: «Я склонен к тому, чтобы согласиться с вашей точкой зрения». Кейнс ответил: «Сожалею. Я склонен к тому, чтобы поменять свое мнение». Если бы сегодняшние экономисты хотя бы вполовину обладали подобной гибкостью мышления, это смогло бы существенным образом освежить атмосферу.

Идея Кейнса заключалась в том, что снижение частного совокупного спроса может быть компенсировано при помощи государственных расходов вплоть до того момента, пока не вернется «жизнерадостное настроение» и не возрастет покупательская способность. Правительственные расходы будут эффективными в том случае, если государственный долг невелик, и при наличии излишков, позволяющих финансирование затрат. Сегодняшние экономисты, такие как Пол Кругман и Джозеф Стиглиц, используя в своих теориях малоэффективные модели равновесия (а экономика не является равновесной системой), предлагают странам с большим внешним долгом стремиться к большему объему дефицитных расходов на протяжении неопределенных периодов времени с целью стимуляции спроса, как если бы владелец четырех телевизоров мог изменить свою жизнь, купив пятый. Это звучит как безумство.

Теории монетаристов немногим лучше. Идея Милтона Фридмана заключалась в том, что максимальный реальный экономический рост в условиях стабильности цен достигается посредством постепенного устойчивого роста денежных объемов. Фридман хотел бы, чтобы объем денежной массы рос в соответствии с потенциальным экономическим ростом, что есть вариация ирландского тоста «Пусть дорога сама идет вам навстречу!».

Адаптированная Фридманом формула MV = PQ (изначально созданная Фишером и его предшественниками) означает количество денег (M): скорость обращения (V) равна номинальному ВВП (состоящему из реального ВВП [Q], с поправкой на изменение уровня цен [P]).

Фридман предполагал, что скорость является постоянной и в идеальной ситуации инфляции или дефляции просто не существует (предполагаемый коэффициент P = 1). При подсчете максимального реального уровня роста (равного в среднем 3,5 процента в год в условиях зрелой экономики) объем денежной массы может быть плавно увеличен, что приведет к общему росту без инфляции. Полезная для умственных упражнений, на практике теория Фридмана лишается какого-либо смысла. В реальном мире скорость обращения денег не является постоянной, реальный рост сдерживается структурными (то есть не относящимися к финансовой системе) факторами, а объем денежной массы слабо поддается определению. «Ну, а помимо этого, миссис Линкольн, как вам пьеса?»

Превалирующая теория монетаристов окажется еще более вредоносной, если подсчитать статистические свойства рисков.

Расширенный баланс современных «слишком крупных, чтобы обанкротиться» банков составляет примерно квадриллион долларов, или тысячу триллионов долларов, балансирующих на тонком отрезке капитала. Что делать с риском, встроенным в эту массивную кредитную систему? Превалирующая теория называется стоимостной мерой риска, или VaR. Согласно этой теории, риски по длинным и коротким позициям поддаются взаимозачету, распределение движения цены соответствует нормальному, экстремальные события чрезвычайно редки, и производные финансовые инструменты могут быть правильно оценены при использовании безрисковых ставок. На деле же, когда страховая компания AIG находилась на грани дефолта в 2008 году, ни один контрагент не думал о ее нетто-позиции; AIG чуть было не разорилась по показателям общей позиции относительно каждого контрагента. Данные показывают, что динамические ряды движения цен распределяются по кривой мощности, а не по обычной кривой. Экстремальные события нередки, они происходят примерно каждые семь лет. А Соединенные Штаты, создатели эталона безрисковых облигаций, в недавнем прошлом пережили падение кредитного рейтинга, что, по сути, уже говорит о существовании как минимум небольшого риска дефолта. Короче говоря, все четыре предположения в соответствии с концепцией VaR являются ложными.

Если неокейнсианцы, монетаристы и сторонники теории VaR используют откровенно устаревший инструментарий, то зачем же они так цепко держатся за свои модели? Для ответа потребуется задать еще один вопрос. Почему средневековые верующие считали геоцентрическую модель устройства Вселенной единственной верной и не задавались вопросами, ставящими ее подлинность под сомнение, несмотря на наличие данных, свидетельствующих о движении планет? Почему вместо того, чтобы отвергнуть существующую теорию, они создавали новые уравнения в попытках объяснить так называемые аномалии? Ответы лежат в области психологии.

Общепринятые системы убеждений способствуют комфортному существованию. Они привносят стабильность в мир, полный неопределенностей. А стабильность, пусть даже и ложная, имеет свою цену. Расхождение теории и действительности может привести к последствиям в долгосрочной перспективе, но в то же время эти теории обеспечивают вполне комфортное существование в сегодняшнем дне.

Фактор комфорта быстро и легко встраивается в систему мировоззрения в том случае, если он подкреплен математическим моделированием. Современная финансовая математика исключительно сложна. Доктора наук, потратившие годы на освоение математических сложностей, будут лично заинтересованы в том, чтобы сохранить видимость репутации. Математика укрепляет их полномочия, не допуская к предмету тех, кто недостаточно силен в исчислениях Ито.

Финансовая математика также является тем предметом, который практики характеризуют словом «элегантный». Если принять современную финансовую парадигму, то математика предложит множество аккуратных решений для сложных проблем, таких как, к примеру, варианты ценообразований. Никто не запрещает обращаться к парадигме.

Вся эта финансовая репутация укрепляется тиранией академического прогресса. Молодой ученый, находясь в условиях очень избирательной программы научного финансирования, будет совершенно справедливо озабочен вопросами стипендий, публикаций и факультетских назначений. Обращаться к шестидесятилетнему научному руководителю с работой, в которой отрицается все то, чему тот посвятил десятилетия своей научной деятельности, было бы далеко не самым мудрым карьерным решением. Большинство молодых ученых предпочтут вместо этого выдвинуть очередную, тысячную вариацию динамической стохастической модели общего равновесия, используя авторегрессионную условную гетероскедостичность в объяснении влияния количественного смягчения на индикатор своп спредов. Это всего лишь способ самопродвижения.

А затем все движется по инерции, подобной желанию оставаться в теплой постели холодным и сумрачным утром. У академиков тоже есть зоны комфорта. Погружения в новые знания подобны занятию серфингом в зимнее время – они бодрят и волнуют, однако это приятно далеко не всем.

Выбор в пользу ясности вместо неопределенности, аллюр элегантных математических вычислений, консервативность академического менталитета и движение по инерции хорошо объясняют причины существования неэффективных парадигм.

Если вопрос заключался бы только в сохранности репутации академиков, то весь окружающий мир мог бы и потерпеть. Однако же ставки гораздо выше. В зону риска входит благополучие всего мира. Когда падает уровень благополучия, начинаются народные волнения. Инвесторы более не могут потворствовать политикам, не желающим искать новые решения взамен тех, что оказались не совсем верными.

В данной книге рассказывается о действительно эффективных вещах. С 1960-х годов были созданы новые научные разделы. А начиная с 1980-х дешевая вычислительная мощность компьютеров позволила проводить лабораторные эксперименты в соответствии с экономическими гипотезами, которые не могут быть проверены в условиях реального мира. Развитие системы групповых научных исследований, давно ставших обычной практикой в медицине, способствует междисциплинарным открытиям за гранью пределов любой из областей экспертных знаний. Совсем недавно теорема, выдвинутая 250 лет назад, презираемая в течение всего времени своего существования, торжественно вернулась в научную среду в качестве инструмента, способного решить проблемы, неподвластные другим методам.

Три наиважнейших новых элемента в финансовом инструментарии: поведенческая психология, теории сложности и причинный вывод. Эти инструменты могут быть использованы как по отдельности, для решения конкретных проблем, так и в комбинации, для выстраивания более надежных моделей.

Прогнозы, получаемые при использовании вышеперечисленных трех инструментов, могут показаться менее точными, чем прогнозы центральных банков, использующих другие способы моделирования ситуаций. Тем не менее они гораздо более корректно отражают реальность. Лучше быть приблизительно правым, чем определенно неправым.

Поведенческая психология понимается и приветствуется экономистами. Ведущий теоретик в поведенческой психологии Даниель Канеман в 2002 году получил Нобелевскую премию по экономике. Препятствие на пути к использованию психологии в экономике заключается не в признании, а в способах применения. Финансовые модели, подобные VaR, все еще базируются на рациональном поведении и на эффективных рынках, несмотря на то что Канеман и его коллеги уже давно доказали тот факт, что человеческое поведение в условиях рынка иррационально и неэффективно (именно так экономисты определяют эти качества). Например, эксперименты, проводимые Канеманом, показывают, что большинство субъектов, находясь в условиях выбора между получением 3 долларов с вероятностью в 100 процентов и 4 долларов с вероятностью в 80 процентов, предпочтет первый вариант. Простые подсчеты говорят о том, что второй вариант принесет большую прибыль, чем первый – 3,2 доллара против 3 долларов. Тем не менее обычные люди предпочтут стопроцентную уверенность рисковому выбору, обещающему большую прибыть при небольшой вероятности остаться ни с чем.

Экономисты быстро охарактеризовали первый вариант выбора как иррациональный, а второй – как логически обоснованный. Их вывод привел к утверждению о том, что инвесторы, предпочитающие первый вариант, действуют нерационально. Но верно ли это на самом деле?

Нет сомнений в том, что если сыграть в эту игру сто раз подряд, то выбор в пользу 4 долларов с вероятностью выигрыша в 80 процентов почти наверняка принесет большую прибыль, чем уверенные 3 доллара. Но что, если можно сыграть лишь один раз? Уравнения по вычислению предполагаемой выгоды останутся без изменений. Но если вы нуждаетесь в деньгах, то гарантированные 3 доллара получают независимое значение, не заключенное ни в какие уравнения.

Находку Канемана следует изучить с точки зрения эволюционной психологии и, таким образом, пересмотреть определение рациональности. Представьте, что вы кроманьонец времен последнего ледникового периода. Вы покидаете свое убежище и видите перед собой две охотничьи тропы. Одна тропа обещает хорошую добычу, но на ее пути лежат большие валуны. Второй путь не сулит богатый улов, но на нем нет преград. На современном языке первая модель предполагает более высокий ожидаемый доход.

Однако эволюция будет благосклонней к тем, кто выберет небогатый в плане добычи путь. Так почему же? Может оказаться, что за одним из валунов, лежащих на первом пути, прячется саблезубый тигр. И если он действительно там окажется, то охотник погибнет, а его семья будет обречена на голод. Путь к меньшей добыче покажется не таким уж иррациональным, если учесть все существующие риски. Саблезубый тигр – недостающее млекопитающее в современной экономике. Обычно в первую очередь академики подсчитывают первоочередную выгоду (добычу) и игнорируют вероятные риски (тигр). Данная книга поможет инвесторам увидеть саблезубых тигров.

Вторым новым элементом в экономическом инструментарии будет теория сложности. Ключевой вопрос в экономике звучит следующим образом: являются ли рынки капитала сложными системами? В случае утвердительного ответа каждую модель равновесия, используемую в финансовой экономике, следует считать устаревшей.

Ответ на этот вопрос дает физика. Динамическая сложная система состоит из автономных агентов. Каковы характеристики автономных агентов в сложной системе? В сумме их четыре: разнообразие, взаимосвязанность, взаимодействие и адаптация. Система, агенты которой в меньшей степени обладают данными характеристиками, стремится к состоянию неподвижности. Система, агенты которой обладают высокой степенью этих характеристик, стремится к хаосу. Система, агенты которой демонстрируют идеальный баланс характеристик, которые не слишком высокие или не чересчур низкие, представляет собой сложную динамическую систему.

Разнообразие рынков капитала можно наблюдать в поведении «быков» и «медведей», в позициях лонгов и шортов, по индексу жадности и страха[1]1
  CNN Money Fear & Greed Index. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Разнообразие в поведении представляет собой квинтэссенцию рынков.

Взаимосвязанность рынков капитала также является очевидной. В условиях использования индекса Доу-Джонса, Томсон Рейтер, Блумберг, Фокс Бизнес, имейлов, чатов, текстов, Twitter и телефонов трудно представить более плотно связанную систему, чем рынки капитала.

Взаимодействие на рынках капитала измеряется триллионами долларов в акциях, облигациях, валютах, сырье и в операциях с деривативами, проводимых ежедневно, при этом в каждой из них участвуют закупщик, продавец, брокер или стороны обмена. Ни одна другая социальная система и близко не стоит рядом с рынками капиталов по степени взаимодействия, измеряемой количеством транзакций.

Адаптация также служит характеристикой рынков капитала. Хедж-фонд, теряя деньги на позиции, быстро адаптирует свое поведение так, чтобы выйти из сделки или по возможности удвоить ставку. Фонд меняет свое поведение, основываясь на поведении других игроков, отражаемом на рыночных ценах.

Рынки капиталов представляют демонстративно сложные системы: ничто другое с ними не сопоставимо.

Недостатки преобладающих моделей риска заключаются в том, что сложная система ведет себя совершенно не так, как система равновесия. Вот почему модели равновесия Центрального банка и Уолл-стрит показывают неизменно слабые результаты в прогнозах и в управлении рисками. Каждый анализ производится на основе одних и тех же данных. Однако, когда вы вводите эти данные в неполноценную модель, вы получаете неполноценный результат. Инвесторы, использующие теорию сложности, оставят приверженцев популярных методик далеко позади и смогут получить куда более надежный прогноз.