Текст книги "Октавия"

– Я не могу тебе сказать.

– Естественно. Ну так я тебе скажу. Ты такая чертовская сибаритка, что не смогла устоять перед соблазном легкого заработка у Андреаса. Но, видит Бог, тебе бы это дорого обошлось. Он бы сломал тебя за пару месяцев.

Мы миновали Уимблдон Уиндмилл. Я смотрела немигающим взглядом на высохший пруд и просторы выгоревшей травы, цвет которой приблизился к платиновому. Повсюду на ней виднелись следы многочисленных возгораний.

Гарэт вернулся к волнующей его теме.

– Представляю, как тебя грела мысль обо всех этих мужчинах, пускающих слюни над твоими журнальными снимками, выставленными в киосках; любующихся твоими формами, разглядывая запотевшие от дыхания витрины в Сохо, не говоря уже о тех, кто в спальнях, в плащах…

– Вряд ли они в спальнях находятся в плащах, – возразила я.

– Не дерзи, – прикрикнул он.

Мы были уже на перекрестке с круговым движением около Тиббетс Корнер, но он так разошелся, что прозевал поворот на Путни и должен был три раза объехать вокруг, что отнюдь не способствовало улучшению его настроения.

– Неужели тебе абсолютно наплевать на то, что о тебе думают?

– Я об этом не думала. Мне надо было побыстрей получить деньги, вот и все. Ты настолько богат, что тебе таких вещей просто не понять.

Гарэт в ярости повернулся ко мне.

– Ты имеешь представление о том, как мы были бедны, когда я был ребенком?

– Не хочу об этом слышать, – сказала я, закрыв уши руками. – Я читала Д. Лоуренса и уже достаточно знаю о том, как бедствуют шахтеры. Я сыта по горло тем, что ты постоянно следишь за моим поведением. Кем ты себя воображаешь, великий блюститель нравов из Уэльса?

– Я уже слышал это однажды, – произнес он.

– Что? – закричала я, все еще зажимая уши руками.

– Не подслушивай, – прокричал он в ответ, схватив мою руку и оторвав се от уха.

Я сидела очень тихо, наблюдая за тем, как оставленные его пальцами на моей руке белые отметины медленно краснеют. Тут краем глаза я увидела, что персиковая шелковая нижняя юбка, которой я перевязала его руку, совершенно промоют от крови, и на голубой клетчатой рубашке расплывается красное пятно. Гарэт был очень бледен. Неожиданно вся моя воинственность пропала.

– Ради Бога, давай заключим перемирие и поедем в Рохемптон-Госпиталь. Тебе надо наложить швы на эту рану, – сказала я.

– Не хочу я никаких швов, – заявил он, с визгом остановив машину у въезда на дорогу, ведущую к моему дому.

Потянувшись через меня, он открыл мою дверцу.

– А теперь выходи или я выкину тебя. И не вздумай проситься обратно к Джеки. С этого момента заботься о себе сама.

И, развернув машину, он умчался в облаках пыли.

Как только он уехал, меня снова начало трясти.

Как мне сказать Ксандру, что я не достала денег? И за квартиру я еще не заплатила, и миссис Лонсдейл-Тейлор, безусловно, вышвырнет меня. Все происшедшее сегодня повергло меня в абсолютный шок. Оказавшись в своем пригороде, я в оцепенении пошла к реке. Сбросив туфли, я даже не почувствовала, как сухая острая трава колет мои ноги. На дорожку впереди меня упала тяжелая капля дождя. Может быть, наконец, закончится эта засуха. От внезапного порыва ветра зашелестели листья деревьев черного тополя, окружавших лужайку для игры в шары. Освещение было странным, как во время плавания под водой. Любители пикников и хозяева собак заторопились домой, с тревогой поглядывая на небо. Даже грачи притихли. Берег реки был усеян банками из-под коки, бутылками и обертками от мороженого. Две собаки, охлаждаясь, плескались в воде. Я пожалела, что со мной нет Манки.

Крупная капля теплого дождя упала мне на лицо, за ней другая – на руку. Изменившее цвет небо вдруг прочертили молнии. Через три секунды последовали сокрушительные раскаты грома. Казалось, все вокруг закипело. Дождь все усиливался, барабаня по листьям над моей головой, отскакивая от твердой, как железо, поверхности земли. Еще одна вспышка молнии расколола небо, за ней другая, значительно более яркая, змейкой ударила в ствол громадного вяза всего ярдах в пятидесяти от меня и расколола его.

И тут все небо взорвалось дождем.

Мне было безразлично. Я хотела, чтобы удар пришелся в меня. Запрокинув голову, я почувствована, как дождь падает каплями мне на шею, стекает струями по лицу, смывая ужасный сценический грим. За две минуты я промокла до костей. Теперь молнии сверкали одновременно с раскатами грома. Может быть там, в небесах, Гарэт громил еще одну студию?

Я не знаю, сколько времени я бродила вокруг, полубезумная от отчаяния, чувствуя себя, как король Лир, беззащитной беднягой, ждавшей живительного дождя от безжалостной бури.

Неожиданно стало темнеть, буря удалялась, ворча, словно пьяница, которого выставили из паба. Дождь затихал. Надвигалась ночь. Вдали виднелся ярко-желтый свет уличных фонарей. Было, вероятно, около десяти.

На меня неотвратимо надвигались встречи с Ксандром и миссис Лонсдейл-Тейлор. Я нехотя направилась к дому. Я замерзла и промокла. Было, наверное, градусов двадцать, но после недели жары в тридцать с лишним, казалось, что стоит середина зимы. Моя длинная розовая блуза, одетая согласно инструкции, полученной от Андреаса, подчинялась своей собственной инструкции, находящейся на этикетке, о том, что ее надлежало отдавать в сухую химчистку. Подвергнутая стирке, она невероятно села, задравшись до уровня мини-юбки, и прилипла к телу. Волосы повисли мокрыми сосульками. Люди, выведшие своих собак на последнюю прогулку перед сном, с удивлением поглядывали на меня, когда я босиком проходила мимо них. От земли шел пар, она была похожа на болото, в котором водились крокодилы.

Я брела по улице. Пропитанные водой деверья склонились под ее тяжестью. Вода в сточных канавках бежала такими потоками, которые способны были привести в движение мельничные колеса. В мокрых тротуарах отражался свет уличных фонарей. Я помедлила у своей берлоги, стараясь набраться мужества, чтобы войти, смахнула с ресниц капли дождя. Железная калитка показалась мне холодной, как лед, когда я коснулась ее рукой.

В следующее мгновение из передней двери выскочил Манки и бросился на меня, с истерическим лаем облизывая мои руки, скребя когтями по голым ногам. Я попыталась пробраться по лестнице так, чтобы меня не видела миссис Лонсдейл-Тейлор, но она уже стремительно неслась из кухни с выражением неодобрения на грубом, напоминающем ростбиф, лице.

– Этот проклятый шторм переломал половину дельфиниумов, – сказала она.

– О, я сочувствую. Какая жалость, и это после того, как вы выхаживали их всю засуху, – сказала я, продолжая подниматься по лестнице, но отделаться от нее было невозможно.

– Где ты только пропадала? Весь день звонили с твоей работы, забегали какие-то люди. С тобой ничего не случилось, нет? Надеюсь, ты помнишь о квартплате.

– Я заплачу завтра.

Я была уже на повороте лестницы.

– Мы договорились, что ты будешь это делать каждую четвертую пятницу, – крикнула она мне вслед. – Так что, я хочу, чтобы ты сделала это сегодня же. Там наверху тебя ждут. Я же говорила, что я против того, чтобы здесь находились мужчины после девяти вечера. Пусть он сейчас же уходит.

С бьющимся сердцем я преодолела следующий лестничный марш. Должно быть, это Ксандр пришел за деньгами. Я распахнула дверь. В комнате было темно.

Тут мое сердце екнуло. На фоне окна стоял человек. Эти широкие плечи невозможно было не узнать. Это был Гарэт.

– Что ты здесь делаешь? – прошептала я.

– Жду тебя, – ответил он.

– Не понимаю.

– Я люблю тебя, – просто сказал он. – И больше не могу.

Я бросилась к нему:

– Пожалуйста, обними меня.

Он обвил меня руками. В его поцелуе было столько силы, тепла и любви!

– Дорогая моя, – бормотал он, целуя меня в голову. – Боже мой, я так виноват. Я был так взбешен сегодня, но меня мучила ревность, и я не понимал, что происходит.

– Я ничего не могла сделать, – сказала я, сотрясаясь от рыданий, – это был единственный способ быстро получить деньги.

– Я знаю об этом. Успокойся, милая, успокойся. Я был у Ксандра после того, как он уехал от тебя. Я был в таком ужасном состоянии, что мне необходимо было поговорить с кем-нибудь. Он мне обо всем рассказал.

– Господи, что же он собирается делать?

– Он признался Памеле, а потом пошел в полицию. Это был единственный выход. Я отвез его в участок и первые полчаса не оставлял его одного. Все будет в порядке.

– А как Памела и Рики?

– Дорогая, это меня меньше всего волнует.

– Я не могла отказать Ксандру, – бормотала я. – Он всегда заботился обо мне.

– Знаю, знаю, звезда несчастная. Тебе следовало обратиться ко мне, а не к Андреасу. А сейчас, ради Бога, сними с себя все мокрое.

Он отошел от меня и зажег свет.

Ноги не держали меня больше, и я села на кровать, тупо уставившись на него. Его правый глаз теперь уже окончательно заплыл. Он все еще был в той же самой рубашке с пятнами крови, но, слава Богу, хоть руку ему кто-то забинтован. В следующее мгновение он снял со шкафа мой чемодан и покидал в него мои платья, сняв их с вешалок.

– Что ты делаешь?

– Укладываю. Ты уедешь отсюда.

– Мне некуда уезжать, – прошептала я.

– Ты едешь ко мне.

– Но я не могу. Лорне это вряд ли понравится.

– А при чем тут она?

Он взял мое васильковое платье.

– Ты была в нем, когда я тебя впервые увидел. Надень его сейчас.

Он положил платье на кровать.

– Но вы ведь с Лорной, – я подбирала слова, – разве вы не собираетесь пожениться?

Он замер на секунду с охапкой моего белья в руках.

– С чего ты взяла?

– Она сказана. Она говорила, что ты и она.

– Да не я, а Чарли.

– Чарли, – глупо повторила я. – Чарли! Но каким образом?

– Они познакомились у тебя, – сказал Гарэт. – В тот вечер, когда она у тебя гостила. Он пригласил ее зайти в его магазин, начал с ней встречаться, играть в бинго. Она говорит, что в тот вечер ты ей призналась, что в кого-то влюблена. Она решила, что речь идет о Чарли. Вот почему ей было так тяжело сказать тебе об этом.

– О, Господи! – сказала я. – Речь шла о тебе. Я ни на минуту не переставала любить тебя с того самого вечера, когда мне стало плохо на яхте. Господи! Какая глупая путаница!

Я начала смеяться, но тут что-то произошло, и я снова начала плакать. Гарэт забросил остатки моего белья в чемодан и обнял меня так крепко, что я стала бояться за свои бедные ребра.

– Ну, а теперь, ради Бога, снимай это или придется мне самому это сделать.

Я покраснела.

– Я не могу, когда ты смотришь.

Он усмехнулся.

– После сегодняшнего дневного спектакля я не вижу особого смысла в фальшивой благопристойности.

Видимо, прочитав что-то на моем лице, он тут же повернулся и стал разговаривать с Манки, который сидел, дрожа, в чемодане.

Только я стянула мокрую блузу, как в дверь громко постучали. Я схватила полотенце, потому что в комнату влетела миссис Лонсдейл-Тейлор.

– Мисс Бреннан, – зашипела она, – я говорила вам, что не потерплю мужчин в своем доме. Вы должны немедленно уйти, – добавила она, обращаясь к Гарэту.

– Ее не будет здесь через пять минут, – резко сказал Гарэт, – так что подите прочь!

– Как смеете вы разговаривать со мной таким тоном, молодой человек? – возмутилась миссис Лонсдейл-Тейлор. – Как насчет квартирной платы? Она должна мне шестьдесят фунтов.

Засунув руку в карман, Гарэт вытащил пачку денег. Отсчитав шесть десяток, он протянул их ей. Потом взглянул на бедного маленького Манки, дрожащего в чемодане.

– Сколько вы хотите за эту собаку?

– Она не продается. Это собака моего покойного мужа.

– Десять фунтов, – сказал Гарэт.

– Я не уверена, что поступлю правильно.

– Двадцать, – сказал Гарэт и сунул деньги ей в руку. – А теперь иди отсюда, толстая ведьма, и никогда не обижай тех, кто слабее.

Через три четверти часа Гарэт и два бездомных существа, добравшись до дома, сидели в гостиной. Хотя я надела один из его свитеров, а в руке у меня был стакан бренди, я опять испытала жуткий приступ лихорадки. Напряжение становилось невыносимым. Слышно было только, как Манки грыз в полном экстазе остатки бараньей ноги, которые Гарэт отыскал для него в холодильнике.

– Он абсолютно счастлив, – сказал Гарэт. – Теперь моя очередь. Иди ко мне.

– Не могу, – сказала я сдавленным голосом.

– Ну ладно, тогда я сам к тебе приду.

Он присел на софу в футе от меня. Я уставилась на свой стакан бренди.

– Я собираюсь сейчас произнести небольшую речь, – сказал он. – Если бы ты только знала, что я пережил с того момента, как мы вернулись после того уик-энда. Я сгорал от любви к тебе. Знаю, что проявлял это нелепым образом, пытаясь побороть свое чувство, но я боялся выдать себя, потому что никак не мог предположить, что ты можешь испытывать ко мне подобные чувства. Я и согласие заняться делами «Сифорд-Бреннан» дал только потому, что это давало мне возможность контакта с тобой. И это еще не все. Я старался добиться расположения твоего дегенеративного братца Ксандра в надежде, что он может замолвить за меня словечко. Я звонил каждый вечер Джеки, проверяя, все ли у тебя в порядке. Как ты думаешь, почему никто из мужчин у тебя на работе и близко к тебе не подошел? Да потому, что я бы немедленно уволил за это любого.

– Я тебе н-не верю, – сказала я недоверчиво.

– Не перебивай, – сказал он. – Ты совершенно права насчет того, что я «блюститель нравов из Уэльса». Я не могу вынести никого рядом с тобой. Я едва пощадил Джереми и Чарли. А сегодня днем, как ты видела, я совсем потерял голову.

– Ты был великолепен, – выдохнула я, протянув руку, чтобы дотронуться до его бедного пострадавшего глаза.

Усмехнувшись, он поймал мою руку и прижал к своей щеке.

– А теперь кое-что насчет воспитания. Я говорил с Ксандром. Он рассказал мне о вашем детстве, о родителях, о том, как с вами паршиво обращались. Все это теперь позади.

И встав на колени возле меня, он меня обнял. Я заплакала.

– Что случилось? – прошептал он.

– Ничего хорошего, – всхлипнула я. – Я люблю тебя больше всего на свете. Меня мучает страсть к тебе, но это только в моем сердце. Ты был прав с самого начала: я фригидная женщина. Столько раз я была близка с мужчинами, не сосчитаешь, но всегда мне это было ненавистно. Я только научилась хорошо притворяться, а внутри меня – лед.

– Успокойся, милая, успокойся.

Он гладил меня, успокаивая, как успокаивают лошадь.

– Я тебе это говорю, потому что я люблю тебя, но не смогу дать тебе счастья.

– Об этом позволь мне самому судить, – сказал он. – Никто тебя по-настоящему не любил в твоей жизни. Тебя только баловали, отсылали поиграть где-нибудь, а звали только за тем, чтобы похвастаться перед гостями, когда они собирались за чаем, тем, что ты такая хорошенькая. Пойдем, – сказал он, поднимая меня с софы и ведя в спальню. – Не будем больше терять времени.

– Нет, – отпрянула я. – Ты будешь разочарован, я ведь не смогу притворяться с тобой.

– Не буду, ведь я Ничего и не жду. Нам надо привыкнуть друг к другу.

В спальне он включил боковой свет, осветивший громадную двуспальную кровать, и откинул меховое покрывало.

Когда он раздевал меня с несомненной ловкостью, я подумала обо всех тех женщинах, которые лежали на этой постели до меня. Видимо, так чувствует себя молодая лошадь, впервые принимающая участие в ежегодном шоу на приз лошади года, которой предстоит брать препятствие, высотой в шесть футов, а все предыдущие участники уже чисто выполнили это упражнение.

Когда мы легли, он нежно обнимал меня, пока не отступили все ужасы этого дня, а потом сказал:

– Я сегодня не дотронусь до тебя. Ты слишком устала.

Я почувствовала некоторую досаду.

– Во всяком случае, я так думаю, – продолжал он, кладя теплую руку мне на грудь и лаская ее.

Он пошутил по этому поводу. Я засмеялась.

– Вот так-то лучше. Помни, дорогая моя, с этого момента я беру на себя опеку, заботу и контроль над тобой и никогда тебя не брошу, как твоя ужасная мать.

И он начал целовать меня с безграничной нежностью, пока я не почувствовала, что меня захлестывают волны страстного желания.

– Сегодня пятница, – сказал он, скользя своей рукой вниз. – Впереди – целый уик-энд. Нам вообще незачем вставать.

Позже он сказал:

– Расслабься, дорогая, не надо так стараться. Зачем спешить? Мне действительно хорошо с тобой.

А еще позже добавил уже более строго:

– Перестань бороться со мной, мы ведь заодно.

И вдруг неожиданно это свершилось, и пришло наслаждение. Я снова заплакала, но теперь уже оного, что была счастлива. А он, обнимая меня, говорил и говорил о том, как он меня любит, пока я не уснула.

Прошло несколько часов. Меня разбудил рассвет, потому что мы забыли зашторить окна. В огромных окнах, как в рамках, виднелись платаны Холланд-парка. Я заморгала, повернулась и обнаружила, что на меня смотрит Гарэт.

Наверное, мне это снилось.

Я протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки.

– Ты мне не снишься? – не веря себе, спросила я.

Он улыбнулся.

– Нет, если ты не снишься мне.

Его глаз почернел, грудь была покрыта ссадинами.

– Мне кажется, что я в постели с Генри Купером[12]12
  Купер – полицейский, полисмен (разг.).


[Закрыть], – сказала я. – Никогда не могла подумать, что он окажется таким восхитительным любовником. Как ты думаешь, нельзя ли это повторить?

И мы повторили. И это было даже лучше, чем раньше, и я вскрикнула от наслаждения и радости, потому что оказалась в полном порядке.

Когда я проснулась снова, его не было. Я в панике огляделась, и тут увидела пришпиленную к подушке записку: «Ушли с Манки в магазин. Вернемся к одиннадцати. Люблю. Г.»

Все еще переполненная происшедшим со мной чудом, завернувшись в полотенце, я отправилась на кухню, где нашла кучу нераспечатанных писем. Я разворошила их. Три из них определенно были написаны женским почерком. Одно от какой-то Мишель из Франции, другое – от Салли с Ближнего Востока, третья не написала своего обратного адреса, но на письме стоял штемпель Тонтона, а внизу было приписано: «Лично».

Меня захлестнул ужас. У Гарэта был миллион женщин до меня. Что помешает ему иметь миллион и в будущем? Вчерашние торжественные клятвы могли быть всего лишь уловкой, чтобы затащить меня в постель. Я не могла этого вынести. Я вернулась в спальню и села, дрожа, на постель, чувствуя, как меня затягивает в знакомую пучину ужаса.

«Спокойно, – говорила я сама себе, – все в порядке».

Зазвонил телефон. Я вздрогнула от испуга. Это была миссис Смит.

– Его нет, – сказала я, почувствовав, как все во мне ощетинилось.

– Неважно. Просто передайте ему, что все «О'кей».

– Передам, – сказала я холодно.

Миссис Смит рассмеялась.

– Я так рада, что вы, двое, наконец соединились. Он был совершенно невыносимым, после того, как вернулся из этого путешествия на яхте. Просто счастье снова работать с нормальным человеком.

– О, – запнувшись, сказала я, – почувствовав, что краснею. – Вы хотите сказать… это было так очевидно?

– Да, – ответила она. – Он прекрасный человек. Я думаю, что вам очень повезло, а если вы заглянете за дверь гостиной, то получите еще одно доказательство.

Она положила трубку.

Я побежала в гостиную. За дверью, лицом к стене, стояли два холста. Я повернула их к себе и изумленно вскрикнула. Это были моя картина с Адамом и Евой и другая – Котман. Все еще не веря, я смотрела на них, и слезы застилали мне глаза.

Тут я услышала повернувшийся в замке двери ключ. Раздался быстрый топот ног. Манки, взбежав по лестнице, первый бросился ко мне, но в следующее же мгновение я очутилась в объятиях Гарэта. Манки радостно резвился вокруг наших ног.

– Я так боялась, что кто-нибудь из дружков Андреаса доберется до тебя. Аннабел Смит сказала, что после путешествия на яхте ты был прямо, как разъяренный бык, – бессвязно бормотала я. – Ты выкупил мои картины. Это самое лучшее, что кто-нибудь сделал для меня в моей жизни. Когда ты это сделал? – спросила я, когда мы поднимались наверх.

– В какой-то день на прошлой неделе. Я не стал их вешать, ты сама решишь, куда. Но Адама и Еву я не повешу над кроватью, чтобы ты не отвлекалась, когда мы будем заниматься любовью.

Я вспыхнула.

– Ксандр, противный, рассказал тебе об этом.

Остановившись у входа на кухню, он поцеловал меня в голое плечо.

– Боже, какая ты красивая, Октавия. Ты уверена, что до конца своих дней захочешь быть с «валлийской гориллой»?

Он зажал мне рот поцелуем.

– Этого Ксандра надо убить, – сказала я, как только смогла говорить, покраснев от злости еще сильней.

Он засмеялся.

– Да я только дразню тебя.

Зазвонил телефон.

– Если это снова миссис Смит, она передавала тебе, что ни о чем не надо беспокоиться, – сказала я.

Это был Ксандр.

Выслушав его, Гарэт сказал:

– Отлично. Поговори с Октавией.

– Привет, дорогая, – сказал Ксандр очень бодрым голосом.

– У тебя все хорошо? – спросила я.

– Было довольно тяжело. Рики устроил такой ужасный скандал, что я очень надеялся, что Джоан заработает сердечный приступ. А Памми была просто воплощением стойкости. Она велела им обоим замолкнуть. Полиция прижала этого змея Гвидо, так что все завершилось не так уж плохо. И, должен тебе сказать, – он понизил голос, – все обернулось в итоге очень счастливо: самый очаровательный констебль в угрозыске прекрасно ко мне отнесся.

– Ксандр, это ужасно!

– Ну, знаешь! Раз ты увела Гарэта, должен же я компенсировать потерю. Послушай, я очень сожалею, но я и представить себе не мог, что тебе надо было раздеваться, чтобы достать мне те деньги.

Когда я закончила говорить, Гарэт был занят тем, что жарил яичницу с беконом. Поглаживая Манки, я рассказала ему о констебле.

– Он совершенно неисправим, но, несмотря на это, будет неплохим шурином.

Моя рука замерла.

Гарэт задумчиво перевернул яичницу, потом искоса взглянул на меня.

– Что ты сказан?

– Я сказан, что он мой будущий шурин.

– Не надо так шутить, – заикаясь, произнесла я.

– А я и не шучу. Ты же знаешь, что я ходил в магазин сегодня утром.

Он вытащил из кармана синюю сафьяновую коробочку и протянул ее мне. При этом его рука слегка дрожала. И моя тоже, когда я открывала ее, с трудом справившись с замком. Я увидела самый большой в своей жизни сапфир.

– О, – задохнувшись, воскликнула я. – Это правда мне?

– Кому же еще?

Он снял с огня яичницу и надел кольцо мне на палец.

– А к-как же твой гарем? Аннабел Смит и другие?

– Я откажусь от них, если ты этого захочешь.

– Ты не обязан на мне жениться, – сказала я.

– Нет, обязан, – ответил он. – Не даром я «блюститель нравов из Уэльса». Хочу все упорядочить, в частности для Манки, чтобы он чувствовал себя в большей безопасности.

Я засмеялась.

– Мне нужно поставить штамп, чтобы никто не мог приблизиться к тебе, – продолжал он, и глаза его вдруг посерьезнели. – И я предупреждаю тебя, детка. Я собираюсь быть главой в доме. Ты будешь делать то, что я скажу, а будешь проявлять спесь, я поставлю тебя на место. Мужчины из Уэльса такие. Мы держим своих женщин на заднем плане, поколачиваем их, если они доставляют нам неприятности, но умеем и любить их.

Я вдруг почувствовала страстное влечение.

– А не могли бы мы заняться этим опять, до завтрака? – спросила я.

Мы не дошли до спальни, нам было хорошо и на кухне.