Текст книги "Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни"

Я и мой щит с пойманным в него зарядом Джастина вынесли окно и вылетели в палисадник. Я помню оглушительный звон бьющегося стекла и треск ломающейся древесины, а потом горячую боль от десятка мелких уколов и порезов. Еще я помню ту смесь ярости и страха, что я испытывал.

Я перекатился по траве, вскочил и бросился наутек.

– Мальчишка! – долетел до меня громовой голос Джастина. Не замедляя бега, я бросил на него взгляд через плечо. Глаза его полыхали ледяным гневом – таким я его еще не видел. – Твое место здесь, со мной – с Элейн. Или нигде. Если ты не вернешься сейчас же, для меня ты труп!

Последние два слова значили для меня больше всех предыдущих, так что я прибавил ходу. Если бы я остался, Джастин наверняка скрутил бы меня тем или иным способом, а после этого мне не пришлось бы ждать ничего хорошего. Если бы я разозлился как следует, я мог бы с ним схватиться – без всяких шансов на победу. Я-то прекрасно понимал, что против своего наставника с его силой и опытом я всего лишь сопливый мальчишка. Обратиться в полицию с заявлением, что Джастин – выживший из ума чародей, я тоже не мог: меня бы мгновенно записали в психи. Да и бежать в страну Оз, чтобы просить помощи у какого-нибудь еще более сильного чародея, я, похоже, тоже не мог.

Джастин никогда не говорил мне о Белом Совете или других членах сверхъестественного сообщества. Маньяки часто изолируют своих жертв. В конце концов, люди, которые ощущают себя одинокими, редко дают сдачи.

– Мальчишка! – догонял меня рык Джастина, уже не пытавшегося скрыть свою ярость. – Слышишь меня?

Он мог ничего больше не говорить. Гнев говорил обо всем яснее слов. Человек, принявший меня под свой кров, собирался меня убить.

Осознание этого причиняло просто жуткую боль. Мне даже казалось, что он уже осуществил свое намерение.

Я низко опустил голову и побежал еще быстрее. Слезы застилали глаза, а в голове неотвязно крутилась одна мысль.

Это еще не конец. Я понимал, что Джастин отыщет меня, куда бы я ни направился, как бы ни спрятался. Я еще не спасся от той смирительной рубахи. Я только отложил ее на неопределенный срок.

У меня не оставалось выбора.

Надо было биться.

– Что случилось потом? – поинтересовался полный любопытства голос.

Я мотнул головой, вытряхивая из нее воспоминания, и поморгал, глядя на залитый солнцем небосклон за краями моей могилы. Зима явно ослабляла свою хватку. В разрывах серых туч виднелись пятна по-летнему синего неба. По откосам могилы стекала талая вода, хотя снег на ее дне еще держался.

На краю могилы сидела Леанансидхе, мотая в воздухе перепачканными грязью босыми ногами. Ярко-алые волосы она собрала в хвост на затылке, а одежду ее составлял живописный набор фрагментов пяти или шести разных костюмов. Голову она повязала шарфом цветов тающего снега, и его растрепанные концы свисали ниже плеч. Все это придавало ей обаяние кокетливой кликуши – тем более что на ее бледном лице темнело что-то, походившее на запекшуюся кровь. Вид у нее при этом был радостный, как у ребенка в рождественское утро.

Некоторое время я молча смотрел на нее, потом устало покачал головой:

– Вы видели? То, о чем я думал?

– Я видела тебя, – ответила она так, словно это все объясняло. – Не то, о чем ты думал. Но то, что ты вспоминал.

– Любопытно, – заметил я.

Впрочем, стоило ли удивляться, что Леа восприимчива к духовному на порядок лучше, чем я. В конце концов, она родом из Небывальщины. Должно быть, я виделся ей этакой бледной, белой, призрачной версией самого себя, по поверхности которой, как по экрану, пробегали мои воспоминания.

Я припомнил всех тех духов и лемуров, которых уложил сэр Стюарт в первый вечер моей призрачной жизни, и как те, умирая, истекали образами.

– Да, – одобрительно кивнула Леа. – Именно так. Ну и спектакль устроил сэр Рыцарь из колоний ради тебя.

– Так вы были знакомы с сэром Стюартом?

– Мне случилось несколько раз видеть его в бою, – сказала Леа, и взгляд ее сделался мечтательным. – В своем роде весьма достойный джентльмен. Довольно опасный.

– Не опаснее Собирателя Трупов, – заметил я. – Она уничтожила его.

Леа выпятила нижнюю губу и недовольно нахмурилась:

– Правда? Какая безрассудная трата хорошего, крепкого духа. – Она закатила глаза. – По крайней мере, крестник, ты выяснил, кто такая она – и ее ручной зверек.

Я поежился:

– Злой Боб.

Она небрежно махнула рукой:

– Злой – понятие относительное. Смотря, с какой точки зрения смотреть. Для тебя значение имеет только то, насколько этот дух силен.

– Вовсе нет, – мягко ответил я. – Хотя знаю, что вы со мной не согласитесь.

Выражение ее лица на мгновение стало задумчивым с оттенком печали, прежде чем она сказала:

– Знаешь, у тебя взгляд твоей матери.

– Но не ее глаза?

– Мне всегда казалось, что ты пошел больше в Малькольма. – Серьезное выражение сбежало с ее лица, и она принялась болтать ногами. – Ладно, юная тень. Так что было дальше?

– Сами знаете. Вы же при этом присутствовали.

– Как там говорят у вас, смертных? Эту серию я пропустила.

Я не смог удержаться от удивленного смешка.

Мне показалось, что она слегка обиделась.

– Я не знаю, что произошло с того момента, как ты сбежал от Джастина, до того, как ты пришел ко мне.

– Ясно. – Я ухмыльнулся ей в лицо. – Уж не думаете ли вы, что я делюсь рассказами задаром? Тем более с одной из сидхе?

Она запрокинула голову и рассмеялась. Глаза ее сияли. Нет, в буквальном смысле этого слова – яркими светящимися точками.

– Ты многому научился. Я уже было отчаялась ждать, но, похоже, ты набрался мудрости, причем вовремя.

– Вовремя для могилы, – проворчал я. – Но да, если я что и усвоил, так это то, что сидхе никогда и ничего не дают задаром. И не берут. И не прошло и ста лет, как понял почему: вы просто не можете.

– Разумеется, – подтвердила она, одарив меня ослепительной улыбкой. – Во всем должно поддерживаться равновесие, мой милый крестник. Постоянное равновесие. Нельзя брать ничего, не отдав чего-либо взамен; нельзя оказывать услугу, не получив взамен другую. Вся реальность зиждется на равновесии.

Я нахмурился, глядя на нее:

– Вот, значит, зачем вы несколько лет назад отдали Бьянке Амораккиус. Ради возможности принять от нее тот кинжал. Тот, что потом отобрала у вас Мэб.

Она пригнулась ко мне; глаза ее засияли еще ярче, зубы оскалились в хищной ухмылке.

– Разумеется. Коварный, очень коварный дар, дитя мое. О, если бы это вероломное создание не погибло от твоей руки, я учинила бы такую месть, что мир и спустя тысячелетие поминал бы ее шепотом.

Я слегка прищурился:

– Но… Я ведь убил Бьянку прежде, чем вы успели уравнять чаши весов.

– Разумеется, бесхитростный ты мой. А с чего еще, как ты думаешь, я одарила тебя самыми могущественными силами фэйри, дабы защитить тебя и твоих друзей, когда мы сражались с Бьянкиными сородичами?

– Я думал, потому, что так приказала вам Мэб.

Моя крестная цокнула языком:

– Во всей Зимней династии я уступаю силой одной Мэб – что она позволяет, поскольку я связана с ней соответствующими обязательствами. Она мой дражайший враг, но даже ей я обязана не настолько. Я помогла тебе в полную меру своих сил, милое дитя, поскольку я в долгу перед тобой за то, что ты взыскал часть причитающихся мне по справедливости сил у Бьянки. – Глаза у Леанансидхе заметно расширились. – Остальное я забрала у повелителей этой мелкой шлюхи. Хотя не могу не признать: столь обильного дохода я не ожидала.

В моей голове мгновенно всплыли воспоминания. Сьюзен. Обсидиановый нож. Меня замутило.

«С этим я как-нибудь справлюсь, – убеждал я себя. – Рано или поздно». По моим меркам, с тех событий прошло чуть больше суток. Я все еще испытывал травматический шок… если, конечно, призраки вообще могут такое испытывать.

Я поднял взгляд и понял, что Леа наблюдает за мной, за моими воспоминаниями с нескрываемым ликованием. Она удовлетворенно вздохнула:

– Ты ведь никогда не ограничиваешься полумерами, а, мой крестник?

Я мог бы разозлиться на нее за те воспоминания, что она вызвала к жизни у меня в голове, а мог бы оскорбиться за то удовольствие, что она испытывала от созерцания моих страданий и боли. Впрочем, и то и другое не имело смысла. Моя крестная такова, какова она есть, – порождение жестокости, интриг и властолюбия. Она не человек. Поэтому и ее критерии, ее реакции вряд ли можно назвать бесчеловечными.

Кроме того, мне довелось познакомиться с ее повелительницей Мэб в обстоятельствах столь чудовищно интимных, что у меня нет ни слов, ни возможности их описать. Так что поверьте, если Леа можно считать верховной жрицей убийств, жажды крови, заговоров и манипуляций, то Мэб – та богиня, которой моя крестная поклоняется.

Если подумать, кстати, это сравнение довольно точно отображает их взаимоотношения.

Так или иначе, наивно ожидать, что моя крестная изменится. Было бы глупо обвинять ее в том, что составляет самую ее природу. Поэтому я просто устало ей улыбнулся.

– Так всегда проще, – сообщил я ей. – Сделай это раз от души, и потом не придется повторять.

Она снова запрокинула голову и от души расхохоталась. Потом склонила голову набок и искоса на меня посмотрела:

– Ты ведь не догадывался о том, что случится со смертными, когда уничтожил Красного Короля и его племя.

– Я увидел открывшуюся возможность, – ответил я, немного помедлив. – Если бы я позволил себе роскошь подумать о тех неприятностях, которые все это породит… Нет, не знаю, поступил ли бы я по-другому. Они удерживали мою дочку.

Взгляд ее вспыхнул.

– Слова, достойные обладающего силой.

– Хм… – пробормотал я. – Такой комплимент из ваших уст… скажем так, немного тревожит.

Она радостно, как-то совсем по-детски лягнула пятками откос.

– Как мило с твоей стороны. – Она одарила меня улыбкой.

Лучшее в моей фее-крестной – то, что от нее всегда можно ожидать какой-нибудь жути.

– Что ж, поторгуемся, – сказал я. – Остаток истории за информацию.

Она сухо, по-деловому кивнула:

– Рассказ за три вопроса?

– Заметано.

– Заметано, заметано и еще раз заметано, – отозвалась она.

И я рассказал.

Глава 31

Я бежал и бежал довольно долго. В школьную сборную по кроссу я не входил, зато довольно часто устраивал пробежки с Элейн – для отвода глаз, чтобы тайно целоваться с ней, и все такое, подальше от глаз Джастина. Он был проницательным типом, поэтому мы некоторое время все же уделили и самому бегу, чтобы сделать нашу маскировку безупречной. Все это время нам казалось, будто он ни о чем не догадывается.

Повзрослев, я понял, что все наши ухищрения были настолько прозрачными, насколько это вообще возможно. Джастин все прекрасно понимал, теперь-то я в этом не сомневаюсь. Но тогда нам с Элейн казалось, что мы с ней мастера маскировки.

Впрочем, наши упражнения оказались чертовски кстати в тот день. Шаги мои чуть замедлились, зато сделались длиннее, ровнее. Мне было шестнадцать. Прошло не меньше часа, прежде чем я начал выдыхаться.

Когда я наконец остановился, страх немного унялся, осталась только боль. Я оказался в совершенно непривычной ситуации.

Я не знал, что будет дальше. Я не знал, что от меня ожидалось.

Приходилось думать, полагаясь только на себя.

Я свернул с дороги в глубокий кювет и съежился там, пытаясь отдышаться и добиться хоть какой-то работы от комка мокрой бумаги, в который превратились мои мозги.

Все мысли мои вертелись вокруг того, что я мог и должен был догадаться. Со времени смерти моих родителей никто в этом мире и пальцем не пошевелил ради меня. По сравнению с этим доброта Джастина – пусть даже сдобренная необходимостью изучать магию – должна была бы показаться мне подозрительной. Я просто не мог не догадаться.

И Элейн. Она просто сидела там, никак не вмешиваясь в то, что он собирался сделать. Она даже не пыталась предупредить меня или помешать ему. В жизни я еще не встречал никого, кого любил бы так, как Элейн.

Я мог бы догадаться, что и она слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

Я немного поплакал. Я устал и замерз, грудь сводило от боли утраты. За какую-то пару минут я лишился дома. Вся моя жизнь рухнула.

Однако я сердито тряхнул головой, вытер глаза и нос рукавом куртки. Мне все еще угрожала опасность. Не время хныкать – время думать.

Машины у меня не было. Денег тоже. Я не имел ни малейшего представления, куда мне податься. Адские погремушки, мне еще повезло, что я не оставил дома свое новенькое водительское удостоверение. Кончался ноябрь, так что рассчитывать на то, что моя школьная кожаная куртка согреет меня ночью, я тоже не мог. В желудке явственно бурчало, так что в список неотложных проблем пришлось занести и голод.

Кров над головой. Пища. И убежище от моего наставника – по крайней мере, до тех пор, пока я не придумаю, как его одолеть. Для всего этого требовались деньги. И срочно.

Поэтому, дождавшись, пока стемнеет, я… э-э-э…

Поймите, мне только-только исполнилось шестнадцать.

Дождавшись, пока стемнеет, я вломился в круглосуточный магазинчик при автозаправке.

За неимением пристойной маски-балаклавы я повязал на лицо свою пропотевшую футболку. Из другой верхней одежды у меня оставалась только кожаная куртка, которой более чем хватило бы полиции, чтобы меня опознать. Я мало что мог с этим поделать – разве что ободрать с нее все прибамбасы и надеяться на лучшее. Разобравшись с этим, я достал из мусорного бака бумажный пакет, высыпал его содержимое обратно в бак и сунул в него правую руку.

Покончив с приготовлениями, я покосился на фонари, сиявшие перед «Квик-стопом», и наскоро сложил заклятие, погасившее их все.

Обучаться магии нелегко, однако, освоив даже самые нехитрые заклятия, вы обнаружите, что выводить из строя технику проще простого. В первую очередь это относится к любому устройству, в состав которого входит хоть капелька электроники, но, постаравшись немного, можно вызвать сбои и в работе техники попроще. В шестнадцатилетнем возрасте я и близко не подошел к уровню настоящего чародея – каким я стал только лет через пять или шесть, – но фонарям это не помогло. Два фонаря на стоянке перед магазином мигнули и вырубились.

Вслед за этим я разделался с фонарями у входа и двумя камерами наблюдения. Я изрядно нервничал, поэтому последнее заклятие вывело из строя еще и холодильники с плафонами внутреннего освещения. Теперь магазин освещался только экранами нескольких старомодных игровых автоматов.

А потом стиснул зубы и ворвался в дверь, пригнувшись, чтобы мой рост нельзя было сравнить с размерами дверного проема. Правую руку я выставил вперед так, словно держал в ней пистолет, – а что, почему бы ему и не оказаться под бумажным пакетом? На самом деле в пакете было что-то холодное, жирное и липкое. Майонез, наверное… терпеть не могу майонез.

Я вихрем налетел на кассира – юнца с каштановыми, коротко стриженными с боков и сверху волосами, в футболке с логотипом «Бостона», – и наставил на него пакет.

– А ну гони выручку! – скомандовал я.

Покрасневшими, слезящимися глазами он уставился на меня. Потом на бумажный пакет.

– Гони выручку или получишь пулю в лоб! – выкрикнул я.

Это прозвучало бы еще убедительнее, не дрогни у меня голос в самом нужном месте.

– Э-э-э… чувак… – пробормотал кассир, и тут я унюхал запах паленой марихуаны. Парень не производил впечатления напуганного. Скорее просто сбитого с толку. – Чувак, тут это… Видишь, света нет?

Не могу сказать, чтобы мне этого очень хотелось, но и выбора особого у меня тоже не было. Я изобразил, будто прицеливаюсь из своего «пистолета» в бутылки со спиртным у него за спиной, сложил нехитрое заклятие и крикнул:

– Ka-bang! Ka-bang!

Мои устные заклинания на протяжении последующих лет сделались значительно изощреннее. Что есть, то есть.

Нет, правда. Сам этому удивляюсь.

Заклятие высвобождало самую что ни на есть простую кинетическую энергию – совсем немного, чуть больше, чем у бейсбольного мяча после подачи питчера из школьной команды. Не как у Роберта Редфорда в «Самородке». Для жизни оно было абсолютно безопасно, зато произвело много шума и разбило пару бутылок, осыпав кассира градом стеклянных осколков.

– Мать честна́я! – вскричал кассир. Я прочитал его имя на бейджике: Стэн. – Чувак! – Он втянул голову в плечи и закрыл ее руками. – Не стреляй!

Я наставил на него бумажный пакет:

– Гони все деньги, Стэн!

– Ладно-ладно! – выпалил Стэн. – О господи! Не убивай меня!

– Деньги! – рявкнул я.

Он послушно повернулся к кассе и принялся отпирать ящик, путаясь в ключах.

В этот момент я ощутил за спиной чье-то присутствие. Почти эфемерное. Что-то подобное ожидаешь ощутить, стоя в очереди, – безмолвное, неосязаемое давление другого живого существа у тебя за спиной, временно делящего с тобой общий кусочек пространства. С той лишь разницей, что в очереди я не стоял. Я в ужасе крутанулся на месте.

– Ka-bang! – выкрикнул я еще раз.

От нового разряда моей энергии со звоном вылетела дверь холодильника-витрины с мороженым.

– О господи! – застонал Стэн. – Пожалуйста, не надо меня убивать!

За моей спиной никого не оказалось. Я сделал попытку смотреть во все стороны одновременно, и это мне более или менее даже удалось.

В магазине не было никого, кроме нас…

И все же чье-то присутствие никуда не делось – я ощущал его загривком сильнее и отчетливее, чем минутой раньше.

Какого черта?

– Беги! – произнес сочный баритон.

Я повернулся и наставил бумажный пакет на игровой автомат.

– Беги! – повторил голос из видеострелялки. – Я жив! Я… я… Страшила!

– Ни с места! – скомандовал я Стэну. – Просто положи деньги в пакет.

– Деньги… в пакет… – пропыхтел Стэн, едва не плача. – Мне ведь надо делать все, как ты сказал. В инструкции для кассиров так и написано. Чтобы я отдал тебе деньги. Без базара, так?

– Так, – подтвердил я, беспокойно шаря взглядом по помещению. – Не та сумма, чтобы за нее помирать. Так ведь, Стэн?

– Я все понял, понял, – бормотал Стэн. – Мне всего пять баксов в час платят. – Ему удалось наконец открыть кассу, и он принялся запихивать бумажки в пластиковый пакет. – Все путем, чувак… Сейчас, секундочку…

– Беги! – произнес игровой автомат. – Беги!

И снова нематериальное давление на мой загривок усилилось. Я медленно повернулся на месте, но там ничего не оказалось. По крайней мере, ничего такого, что я мог бы увидеть.

Но что, если там все-таки что-то было? Нечто такое, чего не увидеть глазами? Я никогда не видел существ, призванных из Небывальщины, но Джастин часто рассказывал о них, и я сомневался, чтобы он сочинял. Из подобной твари вышел бы идеальный охотник – в самый раз для того, чтобы натравить его на вздорного ученика, не желающего по-хорошему надевать смирительную рубашку.

Я сделал два медленных шага к игровому автомату, глядя на его экран. Я не обращал внимания ни на звездолет, ни на астероиды, ни на огромный, парящий над горизонтом череп. Меня не волновали полосы помех, начинавших перечеркивать экран по мере моего приближения, – даже моего слабенького магического поля хватало, чтобы компьютерная начинка реагировала на мое присутствие. Нет. Я смотрел только на стеклянный экран и на то, что в нем отражалось.

Я видел отражение своего долговязого силуэта. Различал расплывчатые очертания магазина – стеллажей и проходов между ними, а также стеклянной входной двери.

И твари, стоявшей перед ней.

Тварь была огромна. Я хочу сказать, своей величиной она превышала размеры двери, сквозь которую она неизвестным мне образом прошла. Очертаниями она более или менее напоминала человека, только неправильных пропорций. Плечи слишком широкие, руки слишком длинные, ноги слишком толстые и скрюченные. Все тело ее заросло шерстью, а может, каким-то мхом. Или и тем и другим. И глаза – пустые, бездонные, в глубине которых тускло светилось какое-то фиолетовое сияние.

Я почувствовал, как начали дрожать мои руки. Что там дрожать – трястись. Точнее говоря, дергаться, как в конвульсиях. Бумажный пакет ритмично похрустывал. У меня за спиной стояло существо из потустороннего мира. Я ощущал его – всего в семи или восьми футах от меня, реальностью не уступавшее Стэну. Воспринимал всеми чувствами, кроме зрения. Мне потребовалось сделать над собой нешуточное усилие, чтобы повернуть голову и бросить взгляд через плечо.

Ничего. Стэн продолжал совать в пакет купюры. Никого другого в магазине не было. Дверь не открывалась с того момента, как я вошел. Над ней висел колокольчик – он бы зазвенел, если бы ее открыли. Я снова посмотрел на отражение.

Тварь стояла на пару футов ближе.

И улыбалась.

Форма ее головы плохо распознавалась из-за покрывавшей ее чешуи либо сбившихся в бесформенные дреды волос. Но ниже глаз я ясно видел рот, слишком широкий для настоящего, полный неправдоподобно острых зубов, – в нашем мире таких не бывает. Подобную улыбку можно было бы отыскать только в кошмарах Льюиса Кэрролла, вызванных опиатами.

Мои ноги угрожали превратиться в кисель. Я не мог совладать с дыханием. Не мог пошевелиться.

Страх пробегал по спине ледяными спазмами и стекал холодным потом. Я ощущал исходившую от твари враждебность – не бездумную злобу обиженного мной одноклассника, не холодную, расчетливую ярость Джастина. Нет, эта злоба была совсем другой: шире и бездоннее океана. Ядовитая ненависть, древняя и порочная настолько, что почти способна убивать сама по себе. Казалось, эта злоба клубится вокруг чудовищной головы зловонным, отравленным облаком.

Тварь хотела меня уничтожить. Причинить мне боль. И при этом наслаждаться процессом. И что бы я ни сказал, что бы ни сделал, это не могло ничего изменить. Я представлял собой объект, подлежащий ликвидации, причем по возможности наиболее замысловатым способом. В твари не ощущалось жалости. И страха. И еще: эта тварь была древней, невообразимо древней. И терпеливой. Каким-то образом я понимал, что, если разочарую ее, терпение ее лопнет и то, что им сдерживалось, разъест меня быстрее самой крепкой кислоты. Я ощущал себя испачканным – одним присутствием этой твари, оставившим на мне пятно, которое невозможно стереть или смыть.

А потом оно оказалось прямо у меня за спиной, так близко, что почти могло до меня дотронуться, возвышаясь надо мной исполинской, наводящей ужас громадой.

Оно наклонилось. Из-за частокола острых, как у акулы, зубов высунулся раздвоенный язык.

– То, что ты сейчас ощутил, – прошептала тварь негромко, спокойно, с британским произношением, – настолько близко от тебя, насколько разум твой может осознать значение моего имени. Как дела?

Я пытался сказать что-нибудь. И не мог. Слова отказывались срываться с моих губ. Я даже не мог набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы выдавить из себя хоть звук.

Черт подери! Черт подери! Я ведь не какой-нибудь перепуганный мальчишка. Не просто беспомощный сирота, которого собирался покарать кто-то на несколько порядков старше и сильнее. Я касался сил самого Творения. Я сам сделался силой природы. Я видел такое, чего не дано видеть никому. Делал такое, чего не дано делать никому.

И в такой момент, как этот, я мог спросить себя только об одном: «А что сделал бы на моем месте Джек Бёртон?»

– С-спасибо, х-хорошо, – выдавил я из себя хриплым, почти неслышным голосом. – Задачка с-сложная, а я спешу. М-может, у вас п-прозвище п-попроще найдется?

Улыбка у твари сделалась шире.

– Жалкая закуска, среди имен, даденных мне теми, кого я расчленил, – последнее слово тварь произнесла с нескрываемым наслаждением, – несколько раз повторялось одно.

– Д-да? И к-какое же?

– Тот, – промурлыкала тварь, – Кто Идет Следом.

Глава 32

– Тот, Кто Идет Следом? – переспросил я, без особого успеха пытаясь изгнать дрожь из голоса. – По части устрашения бывают имена и круче. Я бы выбрал то, из автомата. Оно загадочнее.

– Не торопись, – проурчал бестелесный голос. – Перед концом ты все поймешь.

– Э-э-э, чувак? – осторожно поинтересовался Стэн. – Это… Ты с кем это разговариваешь?

– О, расскажи ему, – заявила тварь. – Это будет забавно.

– Заткнись, Стэн, – сказал я. – И убирайся.

– Э?.. – не понял Стэн. – Что?

Я резко повернулся, наставив на него свой бумажный пакет. Руки мои прошли при этом сквозь то место, где одновременно находился и не находился Тот, Кто Идет Следом.

– Убирайся отсюда к чертовой матери!

Стэн готов был расшибиться, выполняя мой приказ. По дороге к выходу он буквально упал пару раз, поскользнувшись на полу. С округлившимися от ужаса глазами он распахнул дверь и вывалился в ночь.

Я повернулся обратно к отражению в экране, и как раз в то мгновение, когда я снова различил в нем силуэт, что-то взорвалось у меня между лопатками. Я с такой силой врезался лбом в экран автомата, что по стеклу пробежала паутина трещин. Резкая, до тошноты сильная боль пронзила мою голову, и я пошатнулся.

Пошатнулся, но все-таки не упал. Джастин Дю Морне бывал со мной жесток. Конечно, мне никогда не доставалось от него так сильно, я никогда так не пугался и такой боли еще не испытывал, – с другой стороны, ничего похожего еще ни разу не происходило взаправду. Я схватился руками за металлический корпус автомата, напрягая пальцы, но все-таки не упал.

– Беги! Беги! – снова завопил автомат.

На этот раз голос плыл и хрипел, отчего казался еще более низким и зловещим. Сквозь выступившие на глазах слезы я все-таки разглядел, что растрескавшийся, мерцающий от помех экран залит кровью перепуганного чародея. Игровой компьютер явно находился при последнем издыхании.

– Надеешься, этот смертный недоумок побежит в полицию? – промурлыкал вкрадчивый голос.

Я повернул голову, огляделся по сторонам и не увидел ничего. Однако от этого движения спину пронзило жгучей болью, и я понял, что спина под курткой совершенно мокрая. Я истекал кровью.

– Надеешься, что если они понаедут в своих машинах с мигалками и всем прочим, то я убегу?

Я повернулся и привалился к автомату спиной. Ноги казались ватными, но я начал справляться с болью. Я стиснул зубы.

– Убирайся прочь от меня! – огрызнулся я.

– Заверяю тебя, – отозвался бестелесный голос, – что нам никто не помешает. Я позаботился об этом. Однако же это показывает, что у тебя имеется некоторый талант действовать в сложной ситуации. Или нет?

– Ты говоришь прямо как мой наставник, – буркнул я, смахнул кровь с глаза, сделал вдох и шагнул вперед. Мне удалось подойти к кассовой стойке, почти не пошатнувшись. Я забрал с нее пакет с деньгами, который оставил там Стэн. – Возможно, чуть пострашнее, чем он.

– Ни боль, ни страх не отвращают тебя от цели. Отлично. – На этот раз голос исходил откуда-то из дальнего конца торгового зала. – Однако же никогда не знаешь остроты клинка, пока не испробуешь его в деле. Даже самая прочная на вид сталь способна иметь скрытые изъяны. Воистину это обещает стать интересным.

Я замолчал, нахмурившись, и посмотрел на свою фею-крестную, продолжавшую увлеченно слушать меня, сидя на краю могилы.

– Я… А скажите, крестная, я вот слышал, что призраки состоят из воспоминаний.

– Разумеется, – кивнула Леа.

– Эти воспоминания всегда являются правдой?

Леа ехидно изогнула точеную бровь:

– Ты задаешь первый вопрос, еще не завершив свой рассказ? – Губы ее неодобрительно скривились. – Твое искусство рассказчика оставляет желать лучшего, детка.

– Угу, у меня всегда были двойки по литературе. Так вы ответите на вопрос?

Глаза ее сделались зелеными, как изумруды, зловеще светящиеся изнутри.

– Воспоминания – это факты, события – такие, какими ты их переживал.

Я нахмурился еще сильнее.

– Я никогда не помнил в точности, что говорила мне эта тварь, – признался я. – Я имею в виду, тот удар башкой об игровой аппарат привел к тому, что она у меня потом несколько дней трещала.

– О да, – согласилась Леа. – Боль твою я помню.

Еще бы не помнить!

– Ну да. В общем, сейчас я вспоминаю этот разговор полностью, слово в слово. Это реально? Или это из-за того, что парень в черном наскоро уложил туда, чтобы заполнить пробелы?

– Это твои воспоминания, – сказала крестная. – Эти записи – твои впечатления, восприятие того, как ты жил. И хранятся они не только в твоем мозгу; если уж на то пошло, довольно часто твой мозг – не лучшее приспособление для этого. – Она помолчала, обдумывая следующие слова, а потом развела руки ладонями вверх, и в глазах ее засветился странный огонек. – Сохранение вещей – в самой природе Вселенной. Ничто не пропадает бесследно. Эхо Творения до сих пор вибрирует в бездне космоса: Вселенная помнит. Ты в настоящий момент свободен от оков смертности. Твой ограниченный мозг больше не блокирует тебе доступа к этим записям. Единственные ограничения твоей памяти – это те, что установил ты сам.

– Дзен какой-то… по крайней мере, звучит безумно, – заметил я. – Выходит, то, что я запомнил, происходило на самом деле?

– А разве я этого не сказала? – обиженно надула губы она. – Из этого вышел бы восхитительный роман. Стала бы я все это выслушивать, будь оно не так?

Меня глодали некоторые сомнения. Но я не стал развивать тему. Гарри-призрак заметно поумнел.

– А теперь, – заявила Леанансидхе, – если у тебя больше нет необходимости отвлекаться от волнующей меня темы, молю тебя, продолжай.

– Пошел прочь от меня! – огрызнулся я, сжимая в руке пакет с деньгами.

Из незадачливой камеры наблюдения сыпались искры. Собственно, они в основном и освещали помещение. Даже если бы тварь и обладала материальным телом, ей не составило бы труда спрятаться в глубоких тенях между рядами стеллажей. Я, во всяком случае, не видел ее нигде.

Поэтому я испытал немалое потрясение, когда что-то ухватило меня за шиворот и без особых усилий швырнуло в прилавок с пончиками и всякой выпечкой.

Я пробил его насквозь и врезался в стоявший за ним стеллаж. Это оказалось больнее, чем я мог себе представить. Годы спустя я бы расценил это как боль средней интенсивности, но тогда она показалась мне чудовищной. В нос ударил запах сахарной пудры и шоколада. Полагаю, я весь превратился в один большой пончик с толстым слоем глазури и сахарной посыпки. От этих запахов в желудке заурчало – достаточно громко, чтобы это было слышно сквозь грохот сыпавшихся с полок предметов.

Я же сказал. Шестнадцать лет.

– Надо же, сколь бесполезная плоть служит тебе оболочкой, – произнес голос, ничуть не запыхавшийся от усилий. – Она абсолютно лишена логики и все же удерживает тебя воедино. Все твое существование – это цепь противоречий. Однако есть и нечто, в чем ты можешь не сомневаться, смертное дитя: на этот раз тебе не убежать.

Черта с два! Бег всегда помогал мне, и я не видел причины, по которой мне стоило бы менять политику. Шатаясь, я поднялся на ноги и бросился вглубь магазина, подальше от предполагаемого направления движения нападавшего. Я обогнул ряд полок с продуктами и, задыхаясь, привалился спиной к его торцу.