Текст книги "Гарри Поттер и Дары Смерти"

Глава семнадцатая
Тайна Батильды

– Гарри, стой.

– Что? – Они дошли до могилы неизвестного Аббота.

– Здесь кто-то есть. Наблюдает за нами. Точно. Там, за кустами.

Они застыли, держась друг за друга и вглядываясь в темноту. Гарри ничего подозрительного не заметил.

– Уверена?

– Я видела, как что-то пошевелилось. Клянусь… – И Гермиона чуть отодвинулась, освобождая руку с волшебной палочкой.

– Мы же выглядим как муглы, – заметил Гарри.

– Которые только что положили венок на могилу твоих родителей! Гарри, там точно кто-то есть!

Гарри вспомнил «Историю магии». Кладбище населено привидениями; что, если?.. Но тут он услышал хруст, увидел под кустами углубление в снегу… Нет, это не призраки.

– Кошка, – подумав, сказал он, – или птица. Если бы Упивающийся Смертью, нас бы уже убили. Давай выбираться и снова спрячемся под плащом.

Они пошли к выходу, поминутно оборачиваясь. Гарри чувствовал себя далеко не так уверенно, как старался показать Гермионе, и вздохнул с облегчением, когда наконец-то очутился на скользком тротуаре. Они укрылись плащом-невидимкой. В паб набилось куда больше людей, чем раньше. Многие распевали гимн, который Гарри с Гермионой слышали из церкви. Гарри подумал было зайти в паб, но не успел даже предложить – Гермиона шепнула: «Сюда», – и потащила его по темной улице к окраине деревни, не туда, откуда они пришли, а в противоположную сторону. Гарри видел, где заканчиваются дома и открывается поле. Они шагали быстро, насколько было прилично; рядом мелькали окна, сверкающие разноцветными огнями, за шторами темнели очертания рождественских елок.

– Как же найти дом Батильды? – спросила Гермиона, ежась и озираясь. – Гарри? Как ты думаешь? Гарри?

Она дергала его за руку, но Гарри не обращал внимания. Он смотрел в конец улицы, на какую-то темную глыбу… А потом бросился бежать и потащил Гермиону за собой; она едва не упала на льду.

– Гарри…

– Посмотри… Посмотри туда…

– Я не… О!

Он видел дом; Заклятие Верности, должно быть, умерло вместе с Джеймсом и Лили. За шестнадцать лет, что миновали с тех пор, как Огрид нашел Гарри среди обломков в высокой траве и забрал отсюда, живая изгородь разрослась. Дом еще стоял, весь в почерневшем плюще и снегу, но правое крыло верхнего этажа снесло: видимо, проклятием – а чем еще? Гарри и Гермиона смотрели от калитки на развалины, которые когда-то были коттеджем, ничем не отличавшимся от соседних.

– Интересно, почему его не восстановили? – шепотом спросила Гермиона.

– Видимо, невозможно, – ответил Гарри. – Наверное, это как раны от черной магии… не лечится. – Он высунул руку из-под плаща и взялся за толстую, ржавую, заснеженную калитку – просто чтобы дотронуться.

– Ты же не собираешься внутрь? По-моему, там небезопасно, что, если… Ой, Гарри, смотри!

От его прикосновения к калитке прямо из-под земли, среди сорняков и крапивы, поднялась табличка, этакий причудливый быстрорастущий цветок. По ней золотыми буквами вилась надпись:

Здесь 31 октября 1981 года

лишились жизни Лили и Джеймс Поттеры.

Их сын Гарри был и остается единственным колдуном, выжившим после убийственного проклятия.

Этот дом невидим для муглов и сохранен разрушенным как памятник семье Поттеров и напоминание о насилии, ее уничтожившем.

Вокруг все было исписано колдунами и ведьмами, приходившими посмотреть на место чудесного спасения мальчика, который остался жив. Чьи-то имена вечными чернилами, инициалы, вырезанные на дереве, послания. Шестнадцатилетние наслоения магического граффити и самые свежие поверх: «Удачи, Гарри, где бы ты ни был», «Если ты читаешь это, Гарри, знай: мы с тобой!», «Да здравствует Гарри Поттер!».

– Зачем же прямо по табличке! – возмутилась Гермиона.

Но Гарри просиял:

– Наоборот, хорошо! Я рад. Я… – Он умолк. По дороге, хромая, к ним приближалась чья-то плотно укутанная фигура – силуэт чернел на фоне ярких огней с далекой площади. Вроде бы женщина, подумал Гарри, хотя судить трудно. Она двигалась медленно – очевидно, боялась поскользнуться. Сгорбленная, грузная, еле шаркает – очень старая. Гарри и Гермиона молча на нее смотрели. Гарри подождал, не свернет ли старуха в какой-нибудь из домов, но инстинктивно чувствовал, что не свернет. Та вдруг застыла посреди обледенелой дороги и уставилась на них.

Гермиона ущипнула Гарри за руку, но тот и сам понял: женщина не муглянка. Она явно видела дом. Однако если она и ведьма, все равно странно – явиться поглядеть на руины ночью, в такой мороз. По всем законам рядовой магии, плащ должен был надежно скрывать Гарри и Гермиону от старухи, однако Гарри казалось, что она не просто ощущает их присутствие, но в курсе, кто они такие. Стоило ему прийти к этому неприятному выводу, как ведьма подняла руку в перчатке и поманила их к себе. Гермиона под плащом придвинулась к Гарри.

– Как она догадалась?

Он покачал головой. Женщина поманила решительней. Гарри мог назвать миллион причин, почему не следует откликаться на зов, но его внезапно озарило. Он, кажется, знал, кто это.

Возможно ли, чтобы она дожидалась их долгие месяцы? Что Думбльдор велел ей ждать Гарри, который обязательно придет? Не она ли шла за ними на кладбище? В самой ее способности чувствовать их было что-то от Думбльдора – ничего подобного Гарри никогда не встречал.

Наконец он спросил, заставив Гермиону вздрогнуть:

– Вы Батильда?

Укутанная фигура наклонила голову и вновь поманила. Гарри и Гермиона под плащом переглянулись. Гарри поднял брови; Гермиона нервно кивнула.

Они шагнули к старухе, и та сразу заковыляла назад. Миновав несколько домов, они свернули к калитке и пошли по тропинке через сад, заросший немногим меньше, чем у дома Поттеров. Повозившись с ключом у двери, Батильда открыла и отступила на шаг, пропуская гостей.

Пахнуло чем-то неприятным, то ли от нее самой, то ли из глубин дома. Гарри поморщился, бочком протискиваясь мимо нее, и снял плащ. Только сейчас, очутившись рядом, он понял, какая она маленькая и сгорбленная: где-то ему по грудь. Батильда затворила дверь – ее сизые пальцы четко выделялись на облупившейся поверхности, – повернулась и вгляделась Гарри в лицо. Ее мутные глаза тонули в складках морщинистой прозрачной кожи, пестревшей старческими пятнами. Видит ли она вообще? Если и да, то не его, а лысеющего мугла.

Батильда размотала побитый молью черный платок. Показалась голова в редких белых волосах; сильнее запахло старостью, пылью, нестираной одеждой, несвежей едой.

– Батильда? – повторил Гарри.

Та опять кивнула. Гарри вдруг почувствовал медальон на груди; металлическое сердце, что изредка не то тикало, не то билось внутри, проснулось и запульсировало сквозь холодное золото. Почуяло близость оружия, которое его уничтожит?

Батильда прошаркала мимо них, толкнув Гермиону так, словно ее не заметила, и скрылась в гостиной.

– Гарри, я что-то сомневаюсь, – еле слышно выдохнула Гермиона.

– Посмотри на нее, неужто мы не справимся? – успокоил Гарри. – Слушай, я должен был раньше сказать… я знал, что она слегка не в себе. Совсем того, по словам Мюриэль.

– Подойди! – раздалось из соседней комнаты.

Гермиона подскочила и схватила Гарри за руку.

– Все нормально, – сказал тот и уверенно направился в гостиную.

Батильда семенила по комнате и зажигала свечи, которые лишь чуть-чуть рассеивали темноту. Тут было очень грязно. Под ногами скрипел толстый слой пыли, а к запаху сырости и плесени прибавился отвратительный душок гниющего мяса. Видно, к Батильде давно никто не заходил, а сама она забыла, что умеет колдовать; свечи, во всяком случае, зажигала вручную. Полуоторванные кружева манжет вот-вот грозили загореться.

– Дайте-ка лучше я, – предложил Гарри и забрал у нее спички. Она безропотно смотрела, как он зажигает свечные огарки в блюдцах на шатких стопках книг, на столиках, заставленных треснувшими заплесневелыми чашками.

Последней Гарри зажег свечу на пузатом комоде, где теснилось множество фотографий. Пламя, вспыхнув, отразилось в пыльном стекле, в серебре; на снимках что-то еле заметно задвигалось. Пока Батильда возилась у камина с дровами, Гарри шепотом приказал:

– Тергео.

Пыль исчезла, и оказалось, что с полдюжины самых больших и красивых рамок пустует. Может, их Батильда вынула – или кто-то другой? Его внимание привлекла фотография в заднем ряду, Гарри ее схватил.

Из серебряной рамки лениво улыбался златовласый симпатяга, воришка с подоконника Грегоровича. И Гарри вспомнил, где видел его раньше: в книге «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора», рука об руку с подростком Думбльдором. Видимо, и другие отсутствующие фотографии перекочевали в Ритино произведение.

– Миссис… Мисс… Бэгшот? – Голос Гарри дрогнул. – Кто это?

Батильда стояла посреди комнаты и смотрела, как Гермиона разжигает камин.

– Мисс Бэгшот? – повторил Гарри и подошел к ней. В камине вспыхнул огонь. Батильда обернулась на его голос; окаянт на груди забился сильнее. – Кто этот человек?

Гарри протянул ей фотографию. Она посмотрела на снимок, затем на Гарри.

– Вы знаете, кто это? – громко и медленно произнес он. – Этот человек, вы его знаете? Как его зовут? – Батильда смотрела озадаченно. Гарри охватила страшная досада. И как Рите Вритер удалось добраться до Батильдиных воспоминаний? – Кто этот человек? – еще раз громко спросил он.

– Гарри, зачем тебе? – вмешалась Гермиона.

– Гермиона, это он, тот, кто ограбил Грегоровича! Пожалуйста! – вновь обратился он к Батильде. – Кто это?

Но она лишь молча смотрела на него.

– Зачем вы нас позвали, миссис… мисс… Бэгшот? – спросила Гермиона, повысив голос. – Хотели что-то сказать?

Батильда словно не услышала. Она приблизилась к Гарри и мотнула головой в сторону прихожей.

– Хотите, чтоб мы ушли? – спросил он. Она повторила жест, показав сначала на него, потом на себя и на потолок.

– А-а, понятно… Гермиона, она хочет, чтобы я пошел с ней наверх.

– Хорошо, – сказала Гермиона, – идем.

Но стоило ей пошевелиться, как Батильда неожиданно сильно тряхнула головой и еще раз указала на Гарри, а затем на себя.

– Она хочет, чтобы я пошел один.

– Зачем? – Голос Гермионы взрезал тишину сумрачной комнаты. Старуха замотала головой от такого шума.

– Может, Думбльдор велел отдать меч мне, и только мне.

– Ты правда думаешь, что она знает, кто ты?

– Да, – подтвердил Гарри, глядя в уставленные на него белесые глаза. – По-моему, знает.

– Ладно, но тогда поскорей.

– Идемте, – сказал Гарри Батильде. Она, видимо, поняла и направилась к двери. Гарри обернулся – хотел напоследок улыбнуться Гермионе, – но та, обхватив себя руками посреди захламленной гостиной, уже разглядывала книги в шкафу. Гарри вышел и украдкой сунул фото неизвестного во внутренний карман куртки.

Лестница оказалась крутая и узкая; Гарри так и хотелось подпереть грузную Батильду под спину – чтобы не свалилась на него. Одышливо сопя, она доковыляла до верха, сразу же свернула направо и провела Гарри в спальню с низким потолком.

Там было очень темно и стояла чудовищная вонь; прежде чем Батильда закрыла дверь и в комнате воцарился абсолютный мрак, Гарри успел разглядеть ночной горшок под кроватью.

– Люмос, – произнес Гарри, волшебная палочка засветилась, и он вздрогнул: в темноте Батильда успела приблизиться к нему чуть ли не вплотную, а он даже не услышал.

– Ты Поттер? – шепотом осведомилась она.

– Да.

Она медленно, сурово кивнула. Гарри почувствовал, что окаянт заколотился быстрее его сердца – неприятное, тревожное чувство.

– У вас что-то есть для меня? – спросил Гарри, но Батильду, кажется, отвлекал свет палочки. – У вас что-то есть для меня? – повторил Гарри.

Старуха закрыла глаза, и сейчас же случилось много странного: шрам Гарри больно закололо, окаянт подпрыгнул так, что оттопырился свитер на груди, темная, зловонная комната на мгновение куда-то исчезла, а Гарри внезапно возликовал и крикнул пронзительным холодным голосом:

– Задержи его!

Гарри зашатался: зловонная чернота вернулась; он так и не понял, что произошло.

– У вас что-то есть для меня? – спросил он в третий раз намного громче.

– Здесь, – прошептала старуха, показывая в угол.

Гарри поднял палочку и разглядел очертания загроможденного туалетного столика под занавешенным окном. Батильда не шевелилась. Гарри, высоко подняв палочку, протиснулся между ней и неубранной постелью. Он хотел держать старуху в поле зрения.

– Что это? – На туалетном столике что-то валялось грудой – судя по запаху, грязное белье.

– Там. – Батильда ткнула пальцем в эту бесформенную кучу.

Гарри всмотрелся – не блеснет ли эфес меча или рубин – и краем глаза заметил, что старуха как-то странно дернулась. Он повернулся – и остолбенел от ужаса: тело старухи обмякло, а из шеи выползала огромная змея.

Он поднял палочку, и змея бросилась; от укуса в предплечье палочка взлетела к потолку, рисуя тонкую световую спираль, и погасла. Мощный хвост ударил Гарри в солнечное сплетение; он, задохнувшись, упал на туалетный столик в кучу грязного тряпья и быстро откатился, лишь чудом избежав нового удара – хвост саданул по столику, и на Гарри, который свалился на пол, посыпался дождь стеклянных осколков. Гермиона позвала снизу:

– Гарри?

Но ему не хватило дыхания крикнуть в ответ: тяжелое, гладкое, невероятно сильное тело придавило его, ползло по нему…

– Нет! – еле выдохнул он, притиснутый к полу.

– Да, – прошептал голос. – Есссть… держу тебя… держу…

– Акцио… Акцио палочка…

Ничего не вышло, и Гарри нужны были обе руки, чтобы отталкивать змею, обвивавшую его кольцами, выжимавшую воздух из легких, вдавившую окаянт в грудь. Тот, ледяной и живой, бился рядом с его сердцем, и сознание залил холодный белый свет, мысли исчезли, собственного дыхания не слышно, чьи-то шаги вдалеке, все поплыло…

Металлическое сердце било по груди, и Гарри летел, летел, радостно, победоносно, без метлы и тестраля…

Он вдруг очнулся в кисло пахнущей темноте; Нагини его отпустила. Он с трудом поднялся и в освещенном дверном проеме увидел силуэт змеи: та нанесла удар, а Гермиона с криком отпрянула. Ее заклятие, срикошетив, вдребезги разнесло занавешенное окно. Оттуда хлынул морозный воздух. Гарри метнулся в сторону, спасаясь от осколков, и поскользнулся на каком-то длинном карандаше – на своей же волшебной палочке…

Он нагнулся, схватил ее, но теперь змея, хлеща хвостом, словно заполнила собой всю комнату. Гермиона куда-то исчезла, и на секунду Гарри испугался, что случилось худшее, но тут раздался громкий хлопок, полыхнуло красным, и змея взлетела в воздух, ударив его по лицу. Виток за витком она взвивалась к потолку, и Гарри поднял палочку, но тут шрам страшно обожгло – давно такого не бывало.

– Он здесь! Гермиона, он здесь! – закричал Гарри.

В тот же миг змея с гневным шипением рухнула. Кругом был хаос: она разбила полки на стене, и повсюду разлетелись осколки фарфора. Гарри перепрыгнул кровать, ринулся на силуэт, в котором узнавал Гермиону…

Та вскрикнула от боли; Гарри перетащил ее обратно через кровать. Змея вновь поднялась, но Гарри знал: приближается нечто много страшнее змеи. Возможно, он уже у калитки. От боли в шраме раскалывалась голова.

Он прыгнул, волоча за собой Гермиону. Змея сделала выпад. Гермиона крикнула:

– Конфринго! – и заклятие, пролетев через комнату, разбило зеркало в шкафу и заметалось, рикошетя от пола и потолка. Оно обожгло Гарри руку; осколок стекла распорол щеку… Гарри, таща за собой Гермиону, перескочил на разломанный туалетный столик, а затем – прямиком в разбитое окно, в пустоту. В воздухе они повернулись; крик Гермионы гулко раскатился в ночи…

А потом шрам будто взорвало, и он уже был Вольдемортом и бежал через зловонную спальню… Его длинные белые пальцы вцепились в подоконник, и он, уловив, как лысый мужчина и маленькая женщина крутанулись в воздухе и исчезли, завопил от ярости, и его вопли смешались с девчоночьим криком, эхом разнеслись над темными садами, перекрывая звон рождественских колоколов…

Его крик был криком Гарри, его боль – болью Гарри… и это могло случиться здесь, где однажды уже случилось… недалеко от дома, где он едва не познакомился со смертью… смерть… боль была так ужасна… его выдернуло из тела… но раз у него нет тела, почему же так болит голова; если он мертв, почему ему так плохо, разве боль не прекращается после смерти, разве она не уходит?..

Сырая ветреная ночь; двое детей, наряженных тыквами, ковыляют через площадь, где витрины оклеены бумажными пауками – глупой мишурой, знаками того мира, в который муглы не верят… А он, непобедимый, целеустремленно скользит вперед, им движет сознание правоты… не злоба… злоба – удел слабаков… но триумф, да… Он этого ждал, он на это надеялся…

– Отличный костюм, мистер!

Когда мальчишка подбежал и заглянул под капюшон его плаща, улыбка пропала… ужас на разрисованной мордочке; мальчишка развернулся, кинулся наутек… он нащупал под плащом палочку… одно простое движение – и щенок никогда не вернется к матери… Но все это ни к чему, решительно ни к чему…

Он свернул на другую улицу, где было еще темнее, и цель замаячила впереди, и Заклятие Верности разрушено, хотя они об этом пока не знают… Двигаясь тише палой листвы, скользившей по тротуару, он поравнялся с темной изгородью и взглянул поверх.

Они не задернули штор, и он ясно их видел: сидят в своей маленькой гостиной, высокий черноволосый мужчина в очках пускает из волшебной палочки струи разноцветного дыма на потеху черноволосого малыша в синей пижаме. Мальчик смеется и ловит дым, хватает ручкой…

Дверь открылась, и вошла мать, что-то сказала – он не разобрал слов; длинные темно-рыжие волосы закрывали ее лицо. Отец взял ребенка на руки и передал матери, бросил палочку на диван, потянулся, зевая…

Калитка скрипнула, но Джеймс Поттер не услышал. Белая рука достала палочку из-под плаща и указала на дверь. Та распахнулась с грохотом.

Он как раз переступил порог, когда Джеймс выбежал в коридор. Все было так просто, слишком просто, болван даже не захватил палочку…

– Лили, хватай Гарри и беги! Это он! Скорей! Беги! Я его задержу!..

Задержит? Без палочки?.. Он расхохотался, прежде чем произнести проклятие…

– Авада Кедавра!

Зеленый свет залил узкий коридор, выхватил из темноты детскую коляску у стены; перила засветились, точно громоотводы, и Джеймс Поттер рухнул как марионетка, у которой обрезали нити…

Он слышал, как она кричит наверху, в западне; ничего: если будет благоразумна, ей не стоит бояться… он поднимался по лестнице, с легкой улыбкой слушая, как она там баррикадируется… у нее тоже нет при себе палочки… как они глупы, как доверчивы – думали, друзья их защитят, можно ходить без оружия…

Одно ленивое движение палочки – и дверь открылась, отбросив спешно наваленные стулья и коробки… вот и она с ребенком на руках. Увидев его, бросает сына в кроватку и широко раскидывает руки, будто это спасет, будто, если она заслонит сына собой, он выберет ее вместо него…

– Только не Гарри, не Гарри, пожалуйста, не Гарри!

– Отойди, глупая девчонка… отойди сейчас же.

– Только не Гарри, пожалуйста, возьми меня, убей лучше меня…

– Последний раз предупреждаю…

– Только не Гарри! Пожалуйста… сжалься… пощади… Не Гарри! Не Гарри! Пожалуйста – я сделаю что угодно…

– Отойди. Отойди, глупая девчонка!

Он мог бы ее оттолкнуть, но, похоже, будет разумнее уничтожить обоих…

Зеленая вспышка озарила комнату, и женщина упала, как и ее муж. Ребенок не плакал; стоял, ухватившись за перильца кроватки, и с живым интересом рассматривал вошедшего – может, думал, что это его отец из-под плаща пускает красивые огни, а мать вот-вот вскочит, смеясь…

Он аккуратно направил палочку малышу в лицо; хотел своими глазами видеть, как исчезнет эта непонятная угроза. Ребенок заплакал: сообразил, что перед ним не Джеймс. Он не выносил детский плач еще с приютских времен…

– Авада Кедавра!

И вдруг: он разбит, стал ничем, от него остались только боль и ужас, и надо прятаться, но не здесь, не в развалинах дома, где в западне орал ребенок, а далеко… очень далеко…

– Нет! – застонал он.

Змея ползла по полу, хрустя осколками, а он убил мальчишку, однако сам был этим мальчишкой…

– Нет…

А сейчас он стоял у разбитого окна в доме Батильды и вспоминал о величайшей своей утрате; под ногами огромная змея скользила по битому стеклу и фарфору… Он опустил глаза и увидел нечто… нечто невероятное…

– Нет…

– Гарри, все хорошо, ты жив!

Он наклонился и подобрал фотографию под расколотым стеклом. Вот этот неизвестный вор, которого он ищет…

– Нет… Я уронил… уронил…

– Гарри, все в порядке, очнись, очнись!

Он – Гарри… Гарри, не Вольдеморт… и шуршит не змея…

Он открыл глаза.

– Гарри, – шепотом спросила Гермиона, – ты как?

– Нормально, – солгал он.

Он лежал в палатке на нижней кровати, заваленный одеялами. Судя по холоду и свету, сочившемуся сквозь полотняную крышу, уже светало. Он весь в поту; простыни и одеяла намокли.

– Мы выбрались.

– Да, – сказала Гермиона. – Я уложила тебя в кровать невесомой чарой. Не могла поднять. Ты был… Ну, в общем, не в самом…

Под ее карими глазами залегли фиолетовые тени, а в руке она держала маленькую губку, которой отирала его лицо.

– …лучшем виде, – закончила она. – Точнее, в худшем.

– Давно мы?..

– Несколько часов назад. Скоро утро.

– Я был… без сознания?

– Не совсем, – смутилась Гермиона. – Кричал, стонал и прочее, – добавила она таким тоном, что Гарри стало неловко. Что он делал? Выкрикивал проклятия, как Вольдеморт, или плакал, как младенец в кроватке?

– Никак не могла снять с тебя окаянт. – Гермиона явно хотела сменить тему. – Он прямо приклеился к груди. Теперь там шрам. Извини, пришлось отрезать обрывным заклятием. А еще тебя укусила змея, но я промыла и обработала рану диким бадьяном…

Гарри оттянул ворот потной футболки и посмотрел: на груди алел овальный след медальона. Отметины на предплечье уже заживали.

– Куда ты дела окаянт?

– В сумку. Пусть пока там полежит.

Он откинулся на подушки и глянул в осунувшееся, серое лицо Гермионы.

– Не надо было соваться в Годрикову Лощину. Это моя вина, целиком. Прости.

– Ничего не твоя. Я и сама хотела… Я правда думала, что Думбльдор оставил там меч.

– Ну что ж… мы оба ошиблись.

– А что произошло, Гарри? Там, наверху? Змея где-то пряталась? Вылезла, убила старуху и напала на тебя?

– Нет, – сказал он. – Старуха и была змея… или змея была она… как-то так.

– Ч-что?

Гарри закрыл глаза. Он еще чувствовал на себе запах Батильдиного дома, и от этого ужасные воспоминания казались почти реальностью.

– Батильда, наверное, давно умерла. А змея сидела… внутри нее. Сама-Знаешь-Кто оставил ее в Годриковой Лощине дожидаться нас. Ты оказалась права. Он знал, что я вернусь.

– Змея – внутри нее?

Гарри снова открыл глаза. У Гермионы был такой вид, точно ее вот-вот вырвет.

– Люпин предупреждал, что мы столкнемся с магией, какая нам и не снилась, – вспомнил Гарри. – Она молчала при тебе, потому что говорит только на серпентарго, но я ее, конечно, понимал и не заметил. Из спальни она послала сигнал Сама-Знаешь-Кому, я слышал у себя в голове, почувствовал, как он разволновался, он велел меня держать… а потом…

Гарри вспомнил, как змея вылезла из шеи Батильды: Гермионе лучше не знать таких подробностей.

– …она… превратилась в змею и напала.

Он посмотрел на следы от укуса.

– Она не должна была меня убивать, только задержать до прихода Сама-Знаешь-Кого.

Убей он змею, оно бы того стоило, но… Сердце заныло; Гарри резко сел, отбросил одеяло.

– Гарри, нельзя! Тебе нужен отдых.

– Это тебе нужно поспать. Не обижайся, но вид у тебя жуткий. Я в норме. Постерегу пока. Где моя палочка?

Гермиона не отвечала, отводила взгляд.

– Гермиона, где моя палочка?

Она прикусила губу, на глазах выступили слезы.

– Гарри…

– Где моя палочка?

Гермиона подняла палочку с пола и протянула Гарри. Палочка из остролиста с пером феникса разломилась, половинки держались на одном остове пера. Древесина распалась надвое. Гарри взял палочку, словно живое, тяжко раненное существо. Мозги не соображали – он запаниковал, в голове все поплыло. Он протянул палочку Гермионе:

– Почини. Пожалуйста.

– Гарри, вряд ли это возможно. При таких повреждениях…

– Пожалуйста, Гермиона, попробуй!

– Р-репаро!

Половинки соединились. Гарри поднял палочку повыше.

– Люмос!

Она слегка заискрилась и погасла. Гарри прицелился в Гермиону.

– Экспеллиармус!

Палочка Гермионы дрогнула, но осталась у нее в руке. Зато от несильной, вялой магии палочка Гарри вновь развалилась. Он в ужасе смотрел, отказываясь верить глазам… Эта палочка столько всего пережила…

– Гарри, – прошептала Гермиона тихо-тихо: он едва расслышал. – Мне очень-очень жаль. Кажется, это я виновата. Помнишь, когда мы спасались от змеи, я сотворила взрывное заклятие? Оно металось по комнате и, наверное… наверное, задело…

– Ты ведь не нарочно, – оцепенело сказал Гарри, совершенно опустошенный. – Мы… придумаем, как ее починить.

– Гарри, вряд ли получится, – повторила Гермиона. По щекам ее текли слезы. – Помнишь… как Рон сломал волшебную палочку? Когда вы попали в аварию. Она так и не стала прежней, пришлось купить новую.

Гарри подумал об Олливандере – тот у Вольдеморта в плену. Грегорович вообще умер. Где взять новую палочку?

– Ну что же, – произнес он с деланым спокойствием, – придется пока одолжить твою. На время дежурства.

Заплаканная Гермиона протянула ему свою палочку, и он поспешил уйти подальше, оставив ее сидеть у кровати.