Текст книги "Гарри Поттер и Дары Смерти"

Все взгляды были устремлены на Вольдеморта. Тот стоял, склонив голову, с бузинной палочкой в белых пальцах. Он словно молился или считал в уме. Как будто ребенок в прятки играет, подумал Гарри, замирая на краю поляны. Нелепое сравнение. За головой Вольдеморта, словно чудовищный нимб, извиваясь, сплетаясь кольцами, в сверкающей заколдованной клетке плавала огромная Нагини.

Когда Долохов и Гнусли ступили в круг света, Вольдеморт поднял глаза.

– Поттера не видать, милорд, – сообщил Долохов.

Вольдеморт остался невозмутим. Его красные глаза горели в свете костра. Он медленно погладил бузинную палочку длинными пальцами.

– Милорд… – Это заговорила Беллатрикс. Она сидела к Вольдеморту ближе всех – растрепанна, лицо слегка расцарапано, но в остальном невредима.

Вольдеморт поднял руку: молчи. И она больше не произнесла ни слова, лишь смотрела с благоговейным восторгом.

– Я думал, он придет, – сказал Вольдеморт пронзительно и ясно, глядя на взметнувшееся пламя. – Ждал, что придет.

Повисла тишина. Видимо, Упивающиеся Смертью перепугались не меньше Гарри. А его сердце билось о ребра так, словно решило вырваться из тела раньше души. Повлажневшими руками он снял плащ-невидимку и сунул под одежду вместе с палочкой, чтобы отрезать себе все пути к сопротивлению.

– Но я, похоже… ошибся, – произнес Вольдеморт.

– Не ошибся.

Гарри сказал это очень громко и очень твердо: пусть не думают, что он боится. Камень воскрешения выскользнул из онемевших пальцев, и Гарри краем глаза увидел, как исчезли его родители, Сириус и Люпин. Он шагнул вперед, к костру. И в этот миг ничто больше не имело значения – они остались с Вольдемортом один на один.

Эта иллюзия тотчас развеялась. Гиганты взревели, Упивающиеся Смертью разом встали, раздались крики, ахи, даже смех. Вольдеморт замер; его красные глаза впились в Гарри и следили, как он приближается. Их разделял только огонь.

Кто-то завопил:

– ГАРРИ! НЕТ!

Гарри обернулся: неподалеку к стволу прикрутили Огрида, связанного по рукам и ногам. Он отчаянно бился, рвался, мощное тело сотрясало дерево до самой кроны.

– НЕТ! НЕТ! ГАРРИ, ТЫ ЧТО?..

– ЦЫЦ! – И Раул взмахом палочки заставил Огрида замолчать.

Беллатрикс, вскочив, нетерпеливо переводила взгляд с Вольдеморта на Гарри. Ее грудь вздымалась. Больше ничто не двигалось, кроме пламени и змеиных колец в сверкающей клетке.

Гарри чувствовал палочку у себя на груди, но не попытался ее достать. Нагини слишком хорошо защищена; стоит прицелиться, как в него полетит минимум пятьдесят проклятий. Вольдеморт и Гарри все смотрели друг на друга; Вольдеморт слегка склонил голову набок, и его безгубый рот скривился в замечательно безрадостной улыбке.

– Гарри Поттер, – промолвил он очень тихо, не громче потрескивания костра. – Мальчик, который остался жив.

Упивающиеся Смертью не шевельнулись. Все ждали. Все вокруг замерло, только Огрид рвался из пут, и тяжко дышала Беллатрикс. А Гарри непонятно почему думал о Джинни, видел ее огненный взгляд, чувствовал на губах ее поцелуй…

Вольдеморт поднял палочку. Его голова по-прежнему склонялась набок, как у любопытного ребенка: интересно, что сейчас будет? Гарри смотрел прямо в красные глаза и хотел, чтобы все случилось как можно быстрее, пока он еще способен стоять, пока не потерял над собой контроль, не поддался страху…

Он увидел движение рта, зеленую вспышку – и все исчезло.

Глава тридцать пятая
Кингз-Кросс

Он лежал лицом вниз и слушал тишину. Он был абсолютно один. Никто на него не смотрел. Вокруг никого не было. Он сомневался, есть ли здесь он сам.

Прошло очень много времени – а может, нисколько, – пока до него не дошло, что он, вероятно, все-таки есть, причем не в виде бестелесной субстанции: он лежал, определенно лежал на чем-то. Чувствовал прикосновение. А следовательно, существовал – как и то, на чем он лежит.

Сделав этот вывод, Гарри практически сразу обнаружил, что он голый. Это его не смутило – никого же нет, – но слегка заинтриговало. Интересно: осязание у него сохранилось – а зрение? Он открыл глаза. Видят!

Его окружал светозарный туман. Гарри никогда такого не встречал. Собственно, это и на туман не походило. Белая пелена не скрывала мир – скорее мир формировался из тумана, но еще не сформировался полностью. То, на чем Гарри лежал, было белым, не холодным и не теплым – некая ровная плоскость.

Он сел. Тело, кажется, невредимо. Он прикоснулся к лицу. Очков нет.

Затем из бесформенной пустоты донесся шум: тихие шлепки, как будто что-то билось, сопротивлялось, барахталось; жалкий, чуточку неприличный звук. Гарри стало неприятно: он словно подслушивал нечто тайное, постыдное.

И ему захотелось одеться.

Тотчас рядом возникла мантия. Он взял ее и надел: мягкая, чистая, теплая. Непостижимо – как она возникла из ничего в ответ на его желание…

Он встал, осмотрелся. Может, он попал в некую необъятную Кстати-комнату? Чем дольше он смотрел, тем больше деталей вырисовывалось вокруг. Высоко над головой в солнечном свете блистал огромный стеклянный купол. Это что, дворец? Все тихо, все неподвижно – если не считать странных шлепков и хныканья из тумана…

Гарри медленно повернулся, и с его движением мир словно бы рождался на глазах. Широкое, открытое, яркое, чистое пространство – просторнее Большого зала, под гигантским стеклянным куполом. Абсолютно пусто. Гарри здесь один, за исключением…

Он отпрянул, увидев, что там хнычет. Маленькое, голое, мерзкое, вроде младенца без кожи – оно, свернувшись комочком, содрогаясь, лежало под креслом, где его бросили и забыли, и боролось за каждый вдох.

Гарри боялся его. Оно крохотное, больное, хрупкое, но приближаться к нему неохота. И все же он стал медленно подходить, готовясь отскочить в любой момент. Подошел – но не мог коснуться. Что же он за трус такой! Надо успокоить несчастное существо. Но оно его отвращало.

– Ты ничем не поможешь.

Он обернулся. Прямо к нему, расправив плечи, бодро шагал Альбус Думбльдор в развевающейся темно-синей мантии.

– Гарри! – Думбльдор широко раскинул руки. Обе ладони – белые, здоровые. – Замечательный мальчик! Смелый, смелый человек! Давай пройдемся.

Гарри ошеломленно последовал за Думбльдором, который быстро уходил прочь от всхлипывающего младенца без кожи, к двум креслам поодаль, которых Гарри прежде не заметил. Думбльдор сел в одно, Гарри – в другое. Он пристально вглядывался в лицо старого директора. Длинные седые волосы, борода, сияющие голубые глаза, очки со стеклами-полумесяцами, крючковатый нос: все как он помнил. Но…

– Вы же умерли, – сказал Гарри.

– Я? Да, – как ни в чем не бывало подтвердил Думбльдор.

– Тогда… и я, значит, тоже?

– А! – Думбльдор улыбнулся шире. – Хороший вопрос. В целом, мой мальчик, я полагаю, что нет.

Они смотрели друг на друга, и старик по-прежнему лучезарно улыбался.

– Нет? – повторил Гарри.

– Нет, – ответил Думбльдор.

– Но… – Гарри инстинктивно ощупал лоб, но не нашел шрама. – Я должен был умереть… я же не защищался! Я дал ему себя убить!

– И это, – сказал Думбльдор, – насколько я понимаю, изменило ход вещей.

Он излучал счастье, как свет, как огонь: Гарри никогда еще не видел, чтобы Думбльдор был столь явно, столь откровенно всем доволен.

– Объясните.

– Но ты ведь и сам знаешь. – Думбльдор повертел большими пальцами.

– Я дал ему убить себя, – произнес Гарри. – Так?

– Так, – кивнул Думбльдор. – Продолжай.

– И осколок его души, который был во мне…

Думбльдор кивнул еще энергичнее и широко, ободряюще улыбнулся.

– …что, умер?

– О да! – подтвердил Думбльдор. – Вольдеморт его уничтожил. Твоя душа теперь целиком и полностью твоя.

– Но тогда…

Гарри оглянулся на маленькое, искалеченное, дрожащее существо под дальним креслом.

– Что это, профессор?

– То, чему мы оба не в силах помочь, – ответил Думбльдор.

– Но если Вольдеморт использовал убийственное проклятие, – снова начал Гарри, – и никто за меня не умер… почему я жив?

– Думаю, ты сам понимаешь, – сказал Думбльдор. – Вернись мысленно назад. Вспомни, что он сделал в своем невежестве, жадности, жестокости.

Гарри задумался, обвел взглядом зал. Если это и дворец, то весьма странный. Кресла короткими рядами, тут и там рельсы – и никого, только Гарри, Думбльдор и убогое существо без кожи. Ответ пришел легко, без усилий:

– Он взял мою кровь.

– Точно! Взял твою кровь и воссоздал из нее свое тело! Твоя кровь в его жилах, Гарри! Защита Лили в вас обоих! Он обрек тебя жить, пока жив он сам!

– Я жив… пока он жив? Но я думал… все как раз наоборот! Я думал, мы оба умрем! Или это одно и то же?

Его отвлекли всхлипы бьющегося в агонии существа; Гарри обернулся.

– Вы уверены, что ничего нельзя сделать?

– Решительно ничего.

– Тогда объясните… подробнее, – попросил Гарри. Думбльдор улыбнулся.

– Ты был седьмым окаянтом, Гарри, окаянтом, который он создавать не собирался. Он искалечил свою душу настолько, что от немыслимого зла – убийства твоих родителей, покушения на ребенка – она развалилась на части. Но то, что выбралось из комнаты, было даже меньше, чем он думал. В комнате осталось не только его тело. Он запер часть себя в тебе, в своей несостоявшейся жертве… Его знания были постыдно неполны, Гарри! То, чего он не признавал, он не хотел и понять. Вольдеморт знать не желал о домовых эльфах и детских сказках, о любви, верности, чистоте. Он ничего в этом не понимал. Ничего. Ему не дано было постичь, что это сильнее его и сильнее любой магии… Он взял твою кровь в надежде, что она его укрепит. Он принял в свое тело крошечную частицу чар твоей матери, которые она передала тебе, умирая. Его тело хранит ее жертву, и пока эти чары живы, живы и ты, и последняя надежда Вольдеморта.

Думбльдор улыбнулся Гарри. Тот уставился на него:

– И вы знали? Знали… все время?

– Догадывался. Но я обычно угадываю, – удовлетворенно произнес Думбльдор.

Они довольно долго сидели в тишине – только существо под креслом дрожало и хныкало.

– И еще, – сказал наконец Гарри. – Почему моя палочка сломала ту, которую он одолжил?

– Тут у меня нет уверенности.

– А догадки? – спросил Гарри, и Думбльдор засмеялся.

– Тебе следует понять, мой мальчик, что вы с лордом Вольдемортом достигли сфер магии, до сих пор не изученных. То, что произошло, – по-моему, случай беспрецедентный, и, я думаю, никакой изготовитель палочек ничего не смог бы ни предсказать, ни объяснить Вольдеморту… Как ты уже понял, лорд Вольдеморт, возвращая себе человеческий облик, невольно вдвое укрепил связь с тобой. Осколок его души и так был связан с твоей, а он, думая стать сильнее, принял в себя часть жертвы твоей матери. Если бы он отчетливо постигал ужасное могущество ее жертвы, он, наверное, не посмел бы коснуться твоей крови… впрочем, тогда он не был бы лордом Вольдемортом и, возможно, никогда бы не убивал… С этой двойной связью ваши судьбы сплелись воедино – и как! История колдовского мира еще не знала ничего подобного. Поэтому, когда Вольдеморт попробовал убить тебя палочкой, чья сердцевина была близнецом твоей, случилось, как мы помним, нечто чрезвычайно странное. Лорд Вольдеморт не знал, что ваши палочки – близнецы, и никак не ожидал такого… В ту ночь он испугался куда больше твоего, Гарри. Ты допускал возможность смерти, ты даже раскрыл ей объятия, но для лорда Вольдеморта это немыслимо. Твоя смелость победила, твоя палочка взяла верх над его, и то, что между ними произошло, своеобразно отразило отношения между вами. Мне представляется, в ту ночь твоя палочка впитала часть силы и умений палочки Вольдеморта, можно даже сказать, крупицу его самого. И когда он преследовал тебя, твоя палочка узнала его – брата и смертельного врага – и направила против него его собственную магию, мощнейшую и, разумеется, не доступную палочке Люциуса. Твоя палочка, а значит, твоя невероятная храбрость плюс чрезвычайные способности самого Вольдеморта: был ли у бедной хворостинки Люциуса Малфоя шанс выстоять?

– Но если моя палочка так могущественна, как Гермиона умудрилась ее сломать? – удивился Гарри.

– Дорогой мой, все ее могущество было направлено исключительно на Вольдеморта, который столь опрометчиво нарушил глубинные законы магии. Только против него твоя палочка обладала феноменальной силой. В остальном она была самой обычной палочкой… впрочем, я уверен, очень хорошей, – любезно закончил Думбльдор.

Гарри сидел, задумавшись, очень долго – или несколько секунд. Время здесь текло непонятно.

– Он убил меня вашей палочкой.

– Он не сумел убить тебя моей палочкой, – поправил Думбльдор. – Полагаю, мы можем принять как данность тот факт, что ты жив… Хотя, разумеется, – добавил он, будто опасаясь показаться неучтивым, – я отнюдь не преуменьшаю твоих страданий. Их было много.

– Но теперь мне замечательно, – сказал Гарри, разглядывая чистые ладони. – А мы вообще где?

– Ну, об этом я собирался спросить тебя, – проговорил Думбльдор, озираясь. – Как думаешь, где мы?

Пока он не спросил, Гарри не имел ни малейшего представления. Сейчас, однако, ответ возник сам собой.

– Похоже, – медленно начал Гарри, – на вокзале Кингз-Кросс. Только здесь слишком чисто и пусто, и, по-моему, нет поездов.

– Вокзал Кингз-Кросс! – Думбльдор неудержимо захихикал. – Батюшки, неужели?

– А, по-вашему, где? – довольно воинственно спросил Гарри.

– Милый мой, без понятия! Здесь все по-твоему.

Гарри не понял, что это значит; поведение Думбльдора его бесило. Он воззрился на старика, но потом вспомнил, что у него есть и более интересные темы для обсуждения.

– Дары Смерти, – произнес он и обрадовался, когда улыбка сползла с лица Думбльдора.

– Ах да, – пробормотал тот в легкой тревоге.

– Итак?

Впервые на памяти Гарри директор из почтенного старца будто превратился в маленького мальчика, пойманного на какой-то шалости.

– Простишь ли ты меня? – заговорил Думбльдор. – За то, что не доверял тебе? За то, что не рассказал? Гарри, я боялся, что ты потерпишь неудачу – так же, как потерпел неудачу я. Боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я прошу у тебя прощения, Гарри. Я уже некоторое время назад понял, что ты намного лучше меня.

– О чем вы? – спросил Гарри, пораженный тоном Думбльдора и его внезапными слезами.

– Дары, Дары… – бормотал тот. – Греза отчаянных!

– Но они же существуют!

– Да, и очень опасны. И к тому же соблазн для дураков, – сказал Думбльдор. – Я и был дурак. Но ты ведь и сам теперь знаешь, верно? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь все.

– Что знаю?

Думбльдор развернулся к Гарри всем телом. Слезы поблескивали в ярко-голубых глазах.

– Хозяин Смерти, Гарри, хозяин Смерти! Чем я в конечном счете лучше Вольдеморта?

– Как чем? – возмутился Гарри. – Конечно, вы лучше! Что вы такое говорите! Вы никогда никого не убивали, если можно было не убивать!

– Что правда, то правда, – согласился Думбльдор; он был как ребенок, который ждет, что его утешат. – Но я тоже искал способ покорить смерть.

– Да, но по-другому, – ответил Гарри. Он так долго злился на Думбльдора, что теперь ему было очень странно сидеть здесь, под высоким куполом, и оправдывать Думбльдора перед ним же самим. – Дары, а не окаянты.

– Дары, – пробормотал Думбльдор, – а не окаянты. Точно.

Повисла пауза. Существо под креслом всхлипывало, но Гарри больше не оглядывался.

– Гриндельвальд тоже их искал? – спросил он.

Думбльдор на мгновение прикрыл глаза и кивнул.

– Это и объединяло нас всего превыше, – тихо сказал он. – Двое умных, самонадеянных юнцов, одержимых общей идеей… В Годриковой Лощине он, как ты, я уверен, догадался, хотел найти могилу Игнотуса Певерелла. Хотел исследовать место смерти третьего брата.

– Так это правда? – спросил Гарри. – Все это? Братья Певереллы…

– …те самые три брата из сказки, – снова кивнул Думбльдор. – Думаю, что так. Не знаю, правда ли они встретили Смерть на пустынной дороге… Скорее всего, братья были просто очень талантливые, опасные колдуны, которые и сотворили эти предметы. По-моему, история о том, что владелицей Даров была сама Смерть, – обычная легенда, какие всегда возникают вокруг могущественных артефактов. Плащ, как ты знаешь, передавался сквозь века: от отца к сыну, от матери к дочери, вплоть до последнего потомка Игнотуса. Он, как и сам Игнотус, родился в Годриковой Лощине.

Думбльдор улыбнулся Гарри.

– Это я?

– Да. Ты ведь догадался, почему в ночь смерти твоих родителей плащ оказался у меня? Джеймс показал мне его незадолго до гибели. Стало ясно, как ему удавалось безобразничать в школе! Я с трудом поверил своим глазам и попросил одолжить плащ для изучения. Я давно отказался от мечты собрать Дары, но не смог устоять, хотел разглядеть поближе… Ничего подобного я никогда не видел! Такой древний, такой совершенный… А потом твой отец погиб, и я стал единоличным обладателем целых двух Даров!

Он произнес это с большой горечью.

– Плащ бы их в любом случае не спас, – поспешил сказать Гарри. – Вольдеморт знал, где они. Плащ не защитил бы их от проклятия.

– Это правда, – вздохнул Думбльдор. – Правда.

Гарри подождал, но Думбльдор молчал, и тогда Гарри спросил:

– Значит, вы уже бросили искать Дары, когда увидели плащ?

– Да, да, – чуть слышно ответил Думбльдор. Казалось, ему потребовались все силы, чтобы посмотреть Гарри в глаза. – Ты знаешь, что случилось. Знаешь. И не можешь презирать меня сильнее, чем я презираю сам себя.

– Ничего я вас не презираю…

– А должен бы, – бросил Думбльдор и глубоко вздохнул. – Тебе известно о болезни моей сестры, о том, что стало с ней из-за этих муглов. Ты знаешь, как мой несчастный отец отомстил им – и поплатился за это, умерев в Азкабане. А моя мать отдала жизнь заботам об Ариане. Я обижался на судьбу, – откровенно и бесстрастно признался Думбльдор. Он смотрел куда-то поверх головы Гарри. – Я был одарен. Я был талантлив. Я хотел сбежать от родных. Хотел блистать. Жаждал славы… Не пойми превратно, – продолжал он. Его лицо болезненно исказилось, и он вновь превратился в глубокого старика. – Я любил их, родителей, брата и сестру, но я был эгоист, Гарри! Ты, человек самоотверженный, даже представить не можешь… Когда мать умерла, отвечать за больную сестру и капризного брата пришлось мне. Я вернулся домой вне себя от злости и обиды. Мне казалось, я в ловушке, я понапрасну растрачиваю себя! А потом появился он…

Думбльдор опять посмотрел Гарри прямо в глаза.

– Гриндельвальд. Ах, Гарри, как меня захватили, взбудоражили его идеи! Муглы в рабстве. Триумф колдунов. Гриндельвальд и я – великолепные юные лидеры революции… Разумеется, у меня были и сомнения. Но я успокаивал совесть пустыми словами. Все это – ради высшего блага. Зло стократ окупится пользой для колдунов. Понимал ли я в глубине души, кто таков Геллерт Гриндельвальд? Пожалуй. Но я на все закрывал глаза. Если бы наши задумки принесли плоды, мои мечты осуществились бы… И все наши планы строились вокруг Даров Смерти. Как они влекли его, как влекли нас обоих! Непобедимая волшебная палочка, оружие, что приведет нас к власти! Камень воскрешения! Для него это означало – армия инферний! Я, правда, делал вид, будто этого не понимаю. Сам-то я хотел вернуть родителей и снять с себя груз ответственности. А плащ… Так сложилось, что плащ нас особо не интересовал. Мы оба неплохо умели скрываться и без плаща, а его настоящее волшебство конечно же в том, что он защищает и скрывает не только владельца, но и других. Я думал: если найдем плащ, удобней будет прятать Ариану. Но в основном плащ требовался нам затем, что завершал комплект, ведь в легенде сказано, что только со всеми тремя предметами человек становится хозяином Смерти – то есть, в нашем понимании, непобедимым… Непобедимые хозяева Смерти – Гриндельвальд и Думбльдор! Два месяца безумия, жестоких грез и полного пренебрежения родными, которые у меня еще оставались… А потом… ты знаешь, что было потом. Реальность напомнила о себе – в обличье моего грубого, неграмотного и бесконечно более порядочного брата. Он кричал мне правду, а я не желал слушать. Отказывался понимать, что нельзя по всему свету искать Дары, таская за собой больную сестру… Спор перешел в драку. Гриндельвальд потерял контроль над собой. То дурное, что я всегда чувствовал в нем и не хотел замечать, предстало нам во всем безобразии. Ариана… о которой так бережно заботилась мать… лежала мертвая на полу.

Думбльдор всхлипнул – и зарыдал. Гарри протянул руку и порадовался, обнаружив, что может прикоснуться к старику: он крепко сжал его локоть, и постепенно Думбльдор справился с собой.

– Гриндельвальд сбежал – предсказуемо, как сказали бы все, кроме меня. Исчез с планами захвата власти, с намерениями пытать муглов и мечтами о Дарах Смерти – мечтами, которые я поощрял, которым помогал осуществиться. Он сбежал, а я остался хоронить сестру и учиться жить с угрызениями совести и своим ужасным горем – платой за свой позор… Шли годы. О нем ходило много слухов. Говорили, что он заполучил волшебную палочку невообразимой силы. Мне тем временем неоднократно предлагали занять пост министра магии. Естественно, я отказывался. Я знал, что власть мне доверять нельзя.

– Но вы были бы лучше, гораздо лучше Фуджа или Скримджера! – не выдержал Гарри.

– Думаешь? – мрачно переспросил Думбльдор. – Не уверен. Юношеский опыт показал, что власть – моя слабость, слишком большой соблазн. Любопытная вещь, Гарри. Власть более всего пристала тем, кто никогда ее не ищет. Истинные лидеры вроде тебя принимают королевскую мантию из чувства долга и лишь потом, к своему удивлению, обнаруживают, что носят ее по праву. А в «Хогварце» угрозы не было. И, мне кажется, из меня вышел неплохой учитель.

– Самый замечательный на свете!

– Ты очень добр, Гарри. Но пока я обучал юных колдунов, Гриндельвальд создавал армию. Говорят, он боялся меня. Не исключено. Но, думаю, все же меньше, чем я его… Нет, я боялся не смерти, – ответил Думбльдор на вопросительный взгляд Гарри. – Не того, что он может со мной сделать колдовством. Я знал, что тут мы ровня, а может, я даже чуть-чуть искуснее. Меня страшила правда. Понимаешь, я ведь так и не узнал, кто из нас в том последнем ужасном бою произнес заклинание, убившее Ариану. Считай меня трусом – и будешь прав. Больше всего я боялся узнать, что не только своей самонадеянностью и глупостью привел сестру к гибели, но лично нанес удар, оборвавший ее жизнь. По-моему, он это знал, понимал мой страх. Я откладывал встречу с ним, пока избегать поединка не стало попросту позорно. Кругом умирали люди – казалось, его невозможно остановить. Я обязан был сделать все, что в моих силах… Остальное ты знаешь. Я выиграл поединок. И получил волшебную палочку.

Повисло молчание. Гарри не спрашивал, удалось ли Думбльдору выяснить, кто на самом деле убил Ариану. Он не желал этого знать, а вынуждать Думбльдора откровенничать – и того меньше. Но теперь стало ясно, чтó видел Думбльдор в Зеркале Джедан и почему так хорошо понимал, чем оно заворожило Гарри.

Они надолго замолчали. Всхлипов существа под дальним креслом Гарри почти не замечал.

В конце концов он сказал:

– Гриндельвальд пытался помешать Вольдеморту завладеть палочкой. Он соврал, притворился, будто у него ее никогда не было.

Думбльдор кивнул, глядя на свои колени. Слезы еще блестели на его крючковатом носу.

– Говорят, в последние годы, в одиночной камере Нурменгарда, он раскаялся. Надеюсь, это правда. Хотелось бы верить, что он устыдился содеянного, ужаснулся своему злу. Возможно, солгав Вольдеморту, он рассчитывал искупить вину… не подпустить к Дару…

– …а может, не дать вскрыть вашу гробницу? – предположил Гарри, и Думбльдор отер глаза.

После еще одной паузы Гарри сказал:

– Вы пробовали воспользоваться камнем воскрешения.

Думбльдор кивнул.

– Когда спустя столько лет я нашел его в заброшенном доме Монстеров… Дар, о котором я мечтал больше всего, хотя в юности – совсем по иным мотивам… Я потерял голову, Гарри. Начисто забыл, что это окаянт, что кольцо проклято. Схватил и надел! И на секунду мне показалось, что сейчас я увижу Ариану, мать, отца… Повинюсь перед ними… До чего же я глуп, Гарри. За всю жизнь так ничему и не научился. Я неоднократно доказывал, что не достоин собрать Дары Смерти, и это было еще одно, последнее доказательство.

– Почему? – не понял Гарри. – Это же естественно! Вы хотели опять их увидеть. Что тут плохого?

– Собрать Дары способен, может, один человек из миллиона. А я был достоин лишь самого низменного из всех – или, во всяком случае, самого ординарного. Я получил право обладать бузинной палочкой, и не затем, чтобы ею хвастаться или убивать. Мне позволили приручить ее, потому что я сделал это не ради выгоды, а чтобы защитить от нее других. Но плащ-невидимку я взял из тщеславного любопытства, и он никогда не стал бы служить мне так, как тебе, его истинному хозяину. И с помощью камня я всего лишь хотел вернуть тех, кто покоится с миром, а не пожертвовал собой, как ты. Ты – достойный владелец Даров.

Думбльдор похлопал Гарри по руке. Гарри посмотрел на него и не сдержал улыбки. Ну вот как теперь злиться на старика?

– Но зачем вы все так усложнили?

На губах Думбльдора тоже появилась робкая улыбка.

– Боюсь, в расчете на мисс Грейнджер – дабы она сдержала твой пыл. Я опасался, Гарри, что твоя горячность возобладает над добротой. Что ты соблазнишься Дарами, как некогда я, – воспользуешься ими в неподходящее время и для достижения неверных целей. Я хотел максимально обезопасить тебя от них. Ты – истинный хозяин Смерти, ибо только истинный хозяин от нее не бежит. Он принимает ее неизбежность и понимает, что в жизни есть вещи пострашнее смерти.

– А Вольдеморт не знал о Дарах?

– По-моему, нет. Он ведь не опознал камень воскрешения, превратил его в окаянт. Но даже если и слышал… вряд ли его заинтересовало бы что-то кроме первого Дара. Он решил бы, что не нуждается в плаще-невидимке, а камень – кого ему возвращать из царства мертвых? Он их боится. Он не знает любви.

– Но вы ждали, что он захочет завладеть палочкой?

– Был уверен, что он попытается. С той минуты, когда твоя палочка взяла верх над его на кладбище Малого Висельтона. Сначала он испугался, что ты превзошел его мастерством. Потом, похитив Олливандера, узнал о сердцевинах-близнецах. Решил, что это все объясняет. Но позже с твоей палочкой не совладала и одолженная! И тогда Вольдеморт, вместо того чтобы спросить себя, где черпает силу твоя палочка, в чем твой уникальный талант, принялся разыскивать палочку, которая считается непобедимой. Стал одержим бузинной палочкой – немногим меньше, чем тобой. Он считает, что бузинная палочка устраняет последнюю его слабость, делает его по-настоящему неуязвимым. Бедный Злотеус…

– Если вы со Злеем спланировали вашу смерть, значит, хотели, чтобы бузинная палочка перешла к нему?

– Признаюсь, у меня было такое намерение, – сказал Думбльдор. – Но все пошло наперекосяк.

– Да уж, – ответил Гарри. – В этой части план провалился.

Существо под дальним креслом дергалось и поскуливало. Гарри и Думбльдор надолго застыли в молчании. И постепенно на Гарри, словно легкий пушистый снег, легло понимание того, что теперь будет.

– Я должен вернуться?

– Как ты сам решишь.

– Я могу выбирать?

– О да. – Думбльдор улыбнулся. – Говоришь, мы на вокзале Кингз-Кросс? Значит, если решишь не возвращаться, можешь… скажем так… сесть на поезд.

– И куда он повезет?

– Дальше, – просто ответил Думбльдор.

Снова тишина.

– У Вольдеморта бузинная палочка.

– Да. Она у него.

– И вы хотите, чтобы я вернулся?

– Мне кажется, – отозвался Думбльдор, – что, если ты так решишь, есть шанс покончить с ним навсегда. Обещать не могу. Но знаю, что сюда ты боишься вернуться намного меньше, чем он.

Гарри опять глянул на убогое создание, что тряслось и давилось под креслом.

– Не жалей мертвых, Гарри. Жалей живых и прежде всего тех, кто лишен любви. Если ты вернешься, возможно, меньше будет искалеченных душ и семей, разделенных смертью. Если ты считаешь, что это достойная цель, мы можем пока попрощаться.

Гарри со вздохом кивнул. Уйти отсюда совсем не так трудно, как отправиться в Запретный лес, но здесь тепло, светло, спокойно, а там его ждет боль и ужас новых потерь. Он поднялся, Думбльдор тоже. Они долго смотрели друг другу в глаза.

– Ответьте на последний вопрос, – попросил Гарри. – Это все на самом деле? Или только у меня в голове?

Думбльдор просиял, и его голос звучал громко и отчетливо, даже когда сам он скрылся во вновь сгустившемся светозарном тумане.

– Конечно, у тебя в голове. Но чем это не на самом деле, Гарри?