Текст книги "Девятнадцать минут"

Тот День, 6 часов 30 минут

– Питер? Питер!

Он повернулся на бок и увидел отца, стоящего в дверном проеме.

– Ты встал?

Неужели похоже? Питер, застонав, перевернулся на спину. На секунду снова закрыл глаза и стал вспоминать, какой сегодня день. Английскийфранцузскийматематикаисторияхимия. Все это сливалось в сознании в одно бесконечное слово. Один урок перетекал в другой, как кровь, циркулирующая по телу.

Питер сел и взъерошил пальцами волосы. Снизу раздавалась кухонная техносимфония: отец складывал кастрюльки и сковородки в посудомоечную машину. Сейчас он возьмет свою кружку-термос, нальет в нее кофе и предоставит Питера самому себе.

Подметая пол пижамными штанами, которые были ему велики, Питер прошаркал от кровати к столу и сел. Вошел в Интернет, чтобы проверить, оставил ли кто-нибудь новый отзыв на его «Прятки-кричалки». Игра действительно получилась классная, ее стоило послать на какой-нибудь конкурс программистов-любителей. Во всей стране, да и во всем мире наверняка нашлось бы немало ребят, которые не пожалели бы 39 долларов 99 центов за то, чтобы виртуально переписать историю от лица лузера. Питер представил себе, сколько он сможет заработать. Глядишь, ему, как Биллу Гейтсу, даже колледж окажется ни к чему. И однажды бывшие одноклассники начнут ему звонить, делая вид, что дружили с ним.

Питер прищурился и протянул руку за очками, которые всегда лежали рядом с клавиатурой. Но было, черт побери, только полседьмого, поэтому он выронил очечник прямо на функциональные клавиши. Окно браузера уменьшилось, открылась корзина:

Я знаю, ты не думаешь обо мне.

И ты никогда не представляла нас вместе…

У Питера закружилась голова. Он нажал на кнопку удаления, но ничего не произошло.

Сам по себе я совершенно обыкновенный. Но может, вместе с тобой я стал бы особенным?

Он попытался перезагрузиться – бесполезно: компьютер замер. И сам он тоже не мог ни двигаться, ни дышать. Мог только смотреть широко раскрытыми глазами на собственную глупость, доказательство которой было выведено на экране черным по белому. В груди стало больно, и он подумал, что у него, может быть, разрыв сердца или люди всегда так себя чувствуют, когда эта мышца превращается в камень. Неуклюже наклонившись, чтобы вытащить из розетки провод, Питер ударился головой о стол. Из глаз брызнули слезы – от удара, как он сам себе объяснил. Наконец он выдернул вилку, и экран погас.

Но это ничего не меняло. Поднявшись с пола и откинувшись на спинку стула, Питер по-прежнему ясно видел слова, которые сам напечатал, и даже чувствовал пальцами клавиши, которые нажимал, когда подписывал свое письмо.

С любовью, Питер.

Он слышал, как над ним смеются.

Питер поднял глаза. Мама всегда говорила: если произошло что-то плохое, можно посмотреть на это как на неудачу, а можно воспользоваться этим как шансом сменить направление движения. Тогда, вероятно, то, что с ним случилось, – знак?

Часто дыша, Питер вытряхнул из рюкзака учебники, тетради, карандаши, калькулятор и мятые листки с тестами. Под матрасом он нащупал два пистолета, которые хранил на всякий случай.

В детстве я любил посыпать слизняков солью и смотреть, как они растворяются прямо у меня на глазах. Жестокость – это всегда прикольно, пока ты не поймешь, что причиняешь другому существу боль.

Быть неудачником, наверное, не так страшно, когда на тебя никто не обращает внимания. Но в школе, если ты неудачник, тебя в покое не оставят. Ты слизняк, и они сыплют на тебя соль. Причем без зазрения совести – для этого они недостаточно развиты.

На социологии нам рассказывали, что такое злорадство. Только я так и не понял, почему некоторые люди радуются, когда другие страдают. Думаю, это как-то связано с чувством самосохранения. А еще, наверное, дело в том, что члены группы сильнее сплачиваются, если у них есть общий враг. И не важно, действительно ли этот человек им чем-то навредил. Достаточно просто поверить, что они ненавидят его больше, чем самих себя.

Знаешь, почему соль убивает слизняка? Она растворяется в воде, из которой состоит его кожа, и жидкость изнутри тела начинает вытекать. Слизняк умирает от обезвоживания. То же самое происходит с улитками, пиявками и такими людьми, как я.

С любым существом, у которого слишком тонкая кожа, чтобы оно могло себя защищать.

Пять месяцев спустя

За четыре часа, проведенных на свидетельском месте в зале суда, Патрик заново прожил самый страшный день своей жизни. Вот он, находясь в машине, услышал сигнал по радио, вот ему навстречу, как кровь из раны, хлынул из школы поток детей, вот он поскользнулся на луже крови в коридоре. Кругом рушились потолочные панели, раздавались крики о помощи. Некоторые из этих воспоминаний Патрик как будто бы не зарегистрировал, хотя они отпечатались в его памяти: мальчик, умирающий на руках своего друга под баскетбольным кольцом; шестнадцать ребят, которые набились в крошечную кладовку и просидели там три часа, потому что не знали, миновала ли опасность; лакричный запах маркера, которым писали номера на лбах раненых, чтобы потом их можно было опознать.

В ту первую ночь, когда в здании оставались только техники-криминалисты, Патрик прошел по всем классам и коридорам. Время от времени он чувствовал себя кем-то вроде хранителя памяти – человеком, которому поручили облегчить невидимый переход от «было» к «стало». Наступая на пятна крови, он входил в кабинеты, где еще совсем недавно дети и учителя сидели, сбившись в кучу, и ждали, когда их спасут. На спинках стульев висели куртки, как будто дети собирались вернуться. Дверцы шкафчиков продырявлены пулями. В библиотеке кто-то не поленился поставить гнущиеся фигурки зеленого человечка и рыжего коня в пикантную позу. Противопожарная система залила весь коридор водой, но на стенах все еще держались яркие плакаты, зазывающие учеников на весеннюю дискотеку.

Диана Ливен подняла видеокассету – вещдок обвинения № 522:

– Детектив, вам знаком этот предмет?

– Да, это материал с камеры наблюдения, который мне предоставила администрация школы. На пленке зафиксировано то, что происходило в кафетерии шестого марта две тысячи седьмого года.

– Произошедшее отображено на кассете адекватно?

– Да.

– Когда вы в последний раз ее смотрели?

– За день до того, как начались слушания по этому делу.

– Содержание кассеты подвергалось каким-либо изменениям?

– Никаким.

Диана подошла к судье:

– Я прошу продемонстрировать присяжным этот видеоматериал.

В зал снова вкатили телевизор, который уже использовался накануне. Качество изображения было плохое, но фигуры вполне различались. В правом верхнем углу работницы кафетерия плюхали еду в тарелки и ставили их на пластиковые подносы детям, по очереди подходившим к кассе. Этот конвейер напоминал процесс капельного введения лекарства в вену. За некоторыми столиками расположились целые компании. Взгляд Патрика притягивался туда, где сидела Джози со своим парнем.

Он ел ее картошку фри.

В дверь, расположенную слева, вошел мальчик с синим рюкзаком. Лица видно не было, но по субтильному телосложению и сутулости плеч те, кто хорошо знал Питера Хоутона, могли его идентифицировать. Он вышел из кадра, и через несколько секунд раздался выстрел. Одна из девочек упала со стула, на ее белой блузке расцвело кровавое пятно.

Кто-то закричал, потом закричали все, послышались новые выстрелы. Питер опять появился в кадре с пистолетом в руке. Поднялась паника: кто-то побежал, кто-то спрятался под стол. Автомат с газировкой, простреленный в нескольких местах, начал, шипя, выплевывать содержимое на пол. Раненые корчились, некоторые пытались подползти к выходу. Одну девочку затоптали, и она больше не двигалась. Когда в кафетерии остались только те, кто не мог убежать, Питер осмотрелся по сторонам, прошел вглубь зала, сел за столик рядом с тем, за которым сидела Джози, и, высыпав в пластиковую миску какие-то хлопья или зерна из коробки, залил их молоком. Он отправил в рот пять ложек, а потом достал из рюкзака новую обойму, перезарядил пистолет и вышел.

Диана протянула Патрику маленький пакетик с воздушным рисом:

– Вам это знакомо?

– Да.

– Где вы это нашли?

– В кафетерии, на том столике, который вы только что видели.

Лишь теперь Патрик позволил себе отыскать взглядом Алекс. До сих пор он боялся, что не справится со своей работой, если будет думать о том, как те детали, о которых он рассказывает, воздействуют на душевное состояние любимой им женщины. Сейчас он увидел, какая она бледная и как неподвижно сидит. Только благодаря мощному усилию воли он не отвернулся от Дианы, не перемахнул через балюстраду и не опустился на колени рядом с Алекс, чтобы сказать ей: «Все нормально, все почти закончилось».

– Когда вы обнаружили обвиняемого в раздевалке, – продолжала прокурор, – что было у него в руках?

– Пистолет.

– Рядом с ним вы увидели еще какое-нибудь оружие?

– Второй пистолет, в десяти футах.

Диана подняла увеличенную фотографию:

– Вы узнаете это помещение?

– Это раздевалка, в которой Питер Хоутон был арестован. – Патрик указал на два пистолета: один лежал на полу возле шкафчиков, другой немного в стороне. – Это пистолет А, его обвиняемый держал в руке и выронил. А это пистолет В.

Еще на десять футов дальше лежало тело Мэтта Ройстона. Вокруг его бедер расплылась большая лужа крови, верхняя часть головы была обезображена раной. Некоторые из присяжных громко ахнули, но Патрик не обратил на них внимания. Он смотрел на Алекс, а она смотрела на струйку крови рядом с телом Мэтта – на том месте, где нашли Джози с царапиной на виске.

Жизнь состоит из сплошных «если». Она сложилась бы иначе, если бы ты купил лотерейный билет, если бы выбрал другой колледж, если бы вложился в акции, а не в облигации, если бы 11 сентября 2001 года не повел в первый раз ребенка в школу. Если бы хоть один учитель заступился за Питера, когда одноклассники издевались над ним в коридоре. Если бы Питер вложил пистолет себе в рот, а не стал убивать других. Если бы в раздевалке Джози стояла перед Мэттом, сейчас на кладбище покоилась бы она. Если бы Патрик вошел на секунду позже, она все равно могла бы отправиться вслед за своим парнем. Если бы это дело поручили другому детективу, они с Алекс не встретились бы.

– Вы изъяли оружие?

– Да.

– Была ли проведена дактилоскопическая экспертиза?

– Да. В криминалистической лаборатории штата.

– Удалось ли обнаружить отпечатки пальцев на пистолете А?

– Да, на рукоятке.

– Где дактилоскопировали Питера Хоутона?

– В отделении полиции, после задержания.

Патрик рассказал присяжным о сравнении отпечатков по особым точкам, о визуальной схожести папиллярных рисунков и о компьютерной программе, которая признала их идентичными.

– Сотрудники лаборатории сравнивали отпечатки пальцев на пистолете А с отпечатками какого-либо лица, кроме Питера Хоутона?

– Да. Мэтта Ройстона. Его тело было дактилоскопировано.

– Совпадают ли отпечатки на рукояти пистолета А с отпечатками пальцев Мэтта Ройстона?

– Нет, не совпадают.

– Совпадают ли они с отпечатками Питера Хоутона?

– Да, совпадают.

Диана кивнула:

– Удалось ли обнаружить отпечатки на пистолете В?

– Частичный, на курке. Ничего информативного.

– Что вы имеете в виду?

– Информативным для следствия считается такой отпечаток, который можно сопоставить с другим и констатировать совпадение или несовпадение. Люди оставляют отпечатки пальцев на самых разных предметах, но не все пригодны для дактилоскопического анализа. Отпечаток может быть неполным или смазанным, тогда он не имеет ценности для следствия.

– Значит, вы не можете с уверенностью утверждать, кому принадлежит отпечаток пальца на пистолете В.

– Не могу.

– Может ли этот отпечаток принадлежать Питеру Хоутону?

– Может.

– Есть ли какие-либо свидетельства того, что кто-то еще в тот день пронес в школу оружие?

– Нет.

– Сколько всего единиц оружия было найдено в раздевалке?

– Четыре, – ответил Патрик, – один пистолет у обвиняемого, один на полу и два обреза в рюкзаке.

– Подвергались ли они еще какому-либо тестированию, кроме дактилоскопической экспертизы?

– Да, были проведены баллистические испытания.

– Объясните, пожалуйста, в чем их суть.

– Если говорить в общих чертах, то из пистолета производится выстрел в воду. Когда пуля, вращаясь, проходит через ствол, на ней остаются следы, впоследствии позволяющие определить, что она вышла именно из этого оружия. Пули, которыми стреляли в воду, сопоставляются с пулями, найденными на месте преступления. По остатку пороха в стволе также можно определить, применялось ли оружие вообще или нет.

– Вы протестировали все четыре единицы?

– Да.

– Каковы результаты?

– Стреляли только из пистолетов А и В, – ответил Патрик. – Было установлено, что все найденные нами пули вышли из пистолета А. Пистолет В, когда мы его подобрали, находился в неисправном состоянии: в ствол одновременно вошли два патрона и при нажатии на курок оружие заклинило.

– Но вы сказали, что из пистолета В все-таки стреляли.

– По меньшей мере один раз. – Патрик посмотрел на Диану. – Ту пулю так и не нашли.

Прокурор подробно расспросила его о десятерых убитых и девятнадцати раненых, которых он нашел. Он начал с того, как вынес на руках Джози Кормье и передал ее врачам «скорой помощи», а закончил тем, как в морг для экспертизы было доставлено последнее тело. После этого судья объявил, что на сегодня заседание окончено.

Покинув свидетельское место, Патрик немного поговорил с Дианой о завтрашнем дне. Через открытую двустворчатую дверь зала суда он увидел репортеров, которым не терпелось заполучить в свое распоряжение кого-нибудь из разгневанных родителей. Патрик узнал маму Джады Найт – девочки, которая была ранена в спину, когда выбегала из кафетерия.

– Весь этот год, – сказала женщина, – моя дочка будет приходить в школу только к одиннадцати. Раньше она не может там находиться, не может слышать звонок на третий урок. Боится всего. Вся ее жизнь сломана, и наказание для Питера Хоутона должно быть соответствующим.

Если бы Патрик сейчас вышел, толпа журналистов наверняка набросилась бы на него как на единственного свидетеля, выступавшего в тот день. А ему совершенно не хотелось отдавать себя им на растерзание. Поэтому он присел на перила балюстрады, за которой располагались места для зрителей.

– Привет! – окликнули его.

Патрик обернулся, узнав голос Алекс.

– Почему ты все еще здесь?

Он думал, она, как накануне, поспешила на второй этаж, чтобы забрать Джози из комнаты свидетелей.

– А ты?

Он кивком указал на дверь, за которой столпились репортеры:

– Мне сегодня не хочется воевать.

Алекс подошла совсем близко и обняла его. Когда она уткнулась лицом ему в шею и прерывисто вздохнула, он почувствовал, как всколыхнулась его собственная грудь.

– Кому ты врешь? – сказала она.

У Джордана Макафи день не задался. Когда он выходил из дому, ребенок срыгнул на его костюм. Потом, из-за того что журналисты множились, как кролики, и на парковке не осталось мест, он опоздал в суд на десять минут. Судья Вагнер сделал ему замечание. Плюс ко всему Питер неизвестно почему перестал с ним разговаривать: изредка буркнет что-то – и все.

А задача перед Джорданом стояла нелегкая: сегодня он должен был допрашивать рыцаря в сверкающих доспехах, который ворвался в здание и обезвредил злодея с пистолетом. Роль адвоката выглядела на этом фоне не слишком эффектно.

– Скажите, детектив, – произнес Джордан, приближаясь к Патрику Дюшарму, – после того как вы осмотрели школу вместе с судмедэкспертом, вас направили обратно в отделение полиции?

– Да.

– Питера доставили туда же?

– Да.

– Его поместили в тюремную камеру с решеткой и замком?

– В камеру временного содержания, – поправил Дюшарм.

– На тот момент Питеру уже было предъявлено обвинение?

– Нет.

– Это произошло только утром следующего дня, верно?

– Верно.

– Где Питер провел ночь?

– В окружной тюрьме Графтона.

– Детектив, вы вообще разговаривали с моим подзащитным?

– Да, разговаривал.

– И о чем же?

Дюшарм сложил руки:

– Я предложил ему кофе.

– Он принял ваше предложение?

– Да.

– А о случившемся в школе вы его не расспрашивали?

– Я спросил его, что произошло.

– Какой ответ вы получили?

Детектив нахмурился:

– Он сказал, что хочет видеть мать.

– При этом он заплакал?

– Да.

– Он плакал все время, пока вы пытались его допрашивать, не правда ли?

– Правда.

– Вы спросили его о чем-нибудь еще?

– Нет.

Джордан сделал шаг вперед:

– Вы решили не брать на себя лишнего труда, потому что мой подзащитный был не в состоянии внятно отвечать.

– Я просто не задавал ему больше никаких вопросов, – произнес Дюшарм ровным голосом. – В каком он состоянии, я не знал.

– Итак, вы отвели ребенка, семнадцатилетнего мальчика, который плакал и просился к матери, обратно в вашу камеру временного содержания?

– Да. Но я сказал, что хочу помочь ему.

Джордан, посмотрев на присяжных, выдержал небольшую паузу:

– И что же Питер ответил вам?

– Он посмотрел на меня и сказал: «Это они начали».

Кертис Аппергейт уже двадцать пять лет занимался судебной психиатрической экспертизой. Он имел дипломы трех медицинских колледжей Лиги плюща, его толстым резюме запросто можно было бы подпирать дверь. При лилейно-белой коже он заплетал седые волосы в тугие косички на африканский манер и явился на заседание в яркой рубашке дашики. Диана не особо удивилась бы, если бы он назвал ее сестричкой, как обращаются к своим подружкам темнокожие жители бедных кварталов.

– На чем вы специализируетесь, доктор?

– Я работаю с подростками, склонными к насилию. Провожу судебную экспертизу, определяя, больны ли они, какова природа их заболевания и какое лечение необходимо. Я также излагаю суду свои соображения относительно того, в каком психическом состоянии подросток находился в момент совершения преступления. По заданию ФБР я участвовал в составлении обобщенного психологического портрета подростка, способного на массовое убийство. Материалом послужили сведения о трагедиях, произошедших в старшей школе Терстона, в школах «Рокори» и «Колумбайн», а также в колледже Падьюки.

– Когда вас привлекли к расследованию этого дела?

– В апреле.

– Вы ознакомились с досье Питера Хоутона?

– Да, – ответил Аппергейт, – я изучил все, что вы мне передали, миз Ливен: школьное личное дело, медицинскую карту, полицейские отчеты, стенограммы допросов, проведенных детективом Дюшармом.

– Что вы искали во всех этих материалах?

– Признаки психического заболевания, – сказал Аппергейт. – Медицинское объяснение его поведения. Психосоциальный конструкт, аналогичный тому, который я наблюдал у других преступников, совершавших массовые убийства в школах.

Обведя взглядом усталые скучающие лица присяжных, Диана спросила:

– Удалось ли вам в результате проведенного исследования с достаточно высокой степенью достоверности сделать вывод о психическом состоянии, в котором Питер Хоутон находился шестого марта две тысячи седьмого года?

– Да. – Повернувшись к присяжным, Аппергейт громко и с расстановкой произнес: – В тот момент, когда Питер Хоутон открыл стрельбу в старшей школе Стерлинга, он не страдал никаким психическим заболеванием.

– Расскажите, пожалуйста, как вы пришли к такому выводу.

– Под вменяемостью понимается способность человека поддерживать связь с реальностью настоящего момента и адекватно воспринимать собственные действия. Собранные доказательства указывают на то, что Питер на протяжении некоторого времени готовился к совершению преступления: запасался оружием и патронами, составлял список жертв, репетировал свой Армагеддон с помощью собственной компьютерной игры. Он начал стрелять не в результате внезапного затмения, а сообразно тщательно продуманному плану.

– Есть ли другие примеры, указывающие на преступный умысел?

– Подъехав к школе и встретив на парковке друга, он попытался предупредить его об опасности. Потом, перед тем как войти в здание, привел в действие самодельную бомбу в машине – это был отвлекающий маневр, позволивший Питеру пронести в школу оружие. Пистолеты и обрезы он зарядил заранее и постарался спрятать. Для своего преступления он выбрал те места, где ему самому приходилось терпеть роль жертвы. Тот, кто не ведает, что творит, ведет себя совершенно иначе. Питер Хоутон действовал рационально. Как рассерженный, вероятно страдающий, но определенно не психически больной молодой человек.

– Доктор, – начала Диана, продолжая расхаживать перед свидетельским местом, – вы сопоставили собранную информацию с информацией о предыдущих массовых убийствах в школах? Проведенный сравнительный анализ подтвердил ваш вывод о том, что обвиняемый находился в здравом уме и, следовательно, должен нести ответственность за содеянное?

Аппергейт тряхнул своими косичками:

– Те, кто совершал аналогичные преступления ранее, тоже были лишены социального статуса. Это, конечно, не значит, что они жили в вакууме, но их окружение воспринималось ими как некая группа, к которой они сами не относились в той же мере, что и другие. Питер, например, формально был членом футбольной команды, однако никогда не участвовал в матчах. Он умен, но его отметки этого не отражают. У него возникли романтические чувства к девушке, но она не ответила ему взаимностью. Единственная сфера, в которой ему было комфортно, – это мир компьютерных игр, созданных им самим. В этом мире он не просто чувствовал себя хорошо. В этом мире он был… Богом.

– Из этого следует, что шестого марта он находился во власти своей фантазии?

– Ни в коем случае. Находясь во власти фантазии, он не смог бы осуществить свою атаку столь рационально и методично.

Диана повернулась:

– По некоторым данным, доктор, в школе Питер подвергался травле. Вы изучили эту информацию?

– Да.

– Позволяют ли проведенные вами исследования сделать какие-либо выводы о том, как обиды, наносимые одноклассниками, влияют на подростков, подобных Питеру?

– В каждом деле о массовом убийстве в школе, – сказал Аппергейт, – в ход идет эта карта. Высказываются предположения, что именно травля со стороны других учеников привела преступника к внезапному выплеску агрессии. Тем не менее часто, в том числе и в данном случае – таково мое мнение, – значение травли преувеличивается. То, что приходилось терпеть обвиняемому, не многим тяжелее тех обид, которые переживали другие учащиеся.

– Тогда в чем причина?

– Для таких подростков, как Питер, стрельба – это способ публично захватить контроль над ситуацией, в которой они обыкновенно чувствуют себя бессильными, – ответил Кертис Аппергейт. – Это, опять же, означает, что они тщательно планируют свою акцию.

Диана передала право допроса свидетеля Джордану. Он встал и подошел к доктору:

– Когда вы в последний раз разговаривали с Питером?

– Официально мы не представлены друг другу.

– Но вы психиатр?

– Когда в прошлый раз я заглядывал в свой диплом, там было написано именно так, – сострил Аппергейт.

– Я думал, задача психиатра заключается в том, чтобы понять пациента, узнать, что он думает о мире, как воспринимает происходящее.

– Да, это часть нашей работы.

– Исключительно важная часть, не так ли?

– Да.

– Сейчас вы можете назначить Питеру лечение?

– Нет.

– Поскольку для того, чтобы понять, нужно ли лечение и какое, вы должны лично встретиться с пациентом?

– Да.

– Доктор, вы разговаривали с подростком, который устроил стрельбу в старшей школе Терстона?

– Разговаривал.

– А с парнем из колледжа Падьюки?

– Да.

– Из школы «Рокори»?

– Да.

– Но не из школы «Колумбайн»…

– Мистер Макафи, я психиатр, а не медиум и с душами умерших не общаюсь, – сказал Аппергейт. – Но я долго разговаривал с родителями тех двух юношей, покончивших с собой, читал их дневники, изучал видеозаписи.

– Доктор, а с Питером Хоутоном вы хоть раз лично разговаривали? – спросил Джордан.

– Нет, – помолчав, ответил психиатр. – Не разговаривал.

Адвокат сел. Диана обратилась к судье:

– Ваша честь, у стороны обвинения тоже больше нет вопросов.

– Держи, – сказал Джордан, войдя в камеру, куда Питера запирали на время перерывов, и бросив ему сэндвич. – Или ты объявил голодовку?

Питер сердито сверкнул глазами, но сэндвич все-таки развернул.

– Не люблю индейку, – сказал он, откусив.

– Мне все равно, любишь ты ее или нет. – Джордан прислонился к стене. – Лучше скажи, кто сегодня с утра напи`сал тебе в чириос.

– А вы не понимаете, каково это – сидеть там, в зале, и слушать, как все эти люди говорят обо мне, как будто меня нет? Или как будто я глухой?

– Таковы правила игры, – сказал Джордан. – Зато следующий ход наш.

Питер встал:

– Так, значит, для вас это игра?

Джордан закрыл глаза и сосчитал до десяти, чтобы успокоиться.

– Конечно нет.

– Сколько вам платят? – спросил Питер.

– Это не должно тебя…

– Сколько?

– Спроси родителей, – сухо ответил Джордан.

– Вам заплатят вне зависимости от того, выиграю я или проиграю, верно? – (Джордан, подумав, кивнул.) – Значит, вы на самом деле клали на то, чем закончится эта игра, ведь так?

Джордан вдруг с удивлением отметил про себя, что его подзащитный сам демонстрирует задатки отличного адвоката. Умение с помощью круговой логики загонять оппонента в тупик бывает очень полезно в зале суда.

– Что? – произнес Питер обвиняющим тоном. – Теперь вы тоже надо мной смеетесь?

– Нет. Я просто подумал, что из тебя вышел бы классный юрист.

Питер снова плюхнулся на скамью:

– Супер! Может, в тюрьме мне не только школьный аттестат дадут, но еще и адвокатский диплом.

Джордан откусил от бутерброда, который Питер держал в руке:

– Поживем – увидим.

Джордан знал, что доктор Кинг Ва всегда производит на присяжных сильное впечатление своим послужным списком. Он обследовал более пятисот пациентов и выступил как свидетель-эксперт на двухсот сорока восьми судебных процессах, не считая этого. Никто из его коллег, специализирующихся на посттравматическом стрессовом расстройстве, не опубликовал такого количества работ. А еще – это была вишенка на торте – он вел семинары, которые посещал свидетель со стороны обвинения – доктор Кертис Аппергейт.

– Доктор Ва, – начал Джордан, – как давно вы работаете над этим делом?

– Вы обратились ко мне, мистер Макафи, в июне, и тогда же я согласился встретиться с Питером.

– Встретились?

– Да, в общей сложности я беседовал с ним более десяти часов. Кроме того, я изучил полицейские отчеты, а также медицинские карты и школьные личные дела не только самого Питера, но и его старшего брата. Вашего подзащитного я направил на дополнительное обследование к доктору Лоуренсу Герцу, детскому нейропсихиатру.

– Чем занимается детский нейропсихиатр?

– Изучает органические причины симптомов психических расстройств у детей.

– Как доктор Герц обследовал Питера?

– Сделал МРТ его мозга. С помощью магнитно-резонансной томографии доктор Герц выявляет в мозге подростков структурные изменения, не только объясняющие такие серьезные заболевания, как шизофрения или биполярное расстройство, но и биологически обосновывающие те поведенческие отклонения, которые родители обыкновенно приписывают «взыгравшим гормонам». Роли гормонов отрицать не стоит, но необходимо учитывать и то, что у подростка могут быть недостаточно развиты механизмы когнитивного контроля, необходимые для зрелого поведения.

Джордан повернулся к присяжным:

– Вы все поняли? Лично я запутался…

– Перевожу на человеческий язык, – улыбнулся Кинг. – О ребенке можно многое сказать, взглянув на его мозг. Вероятно, вы увидите физиологическую причину того, что, когда вы говорите семнадцатилетнему подростку: «Убери молоко в холодильник», он, кивнув, преспокойно игнорирует вашу просьбу.

– Вы направили Питера к доктору Герцу, потому что заподозрили у моего клиента биполярное расстройство или шизофрению?

– Нет. Но я обязан был это исключить, прежде чем искать другие причины его поведения.

– Доктор Герц прислал вам подробный отчет о результатах обследования?

– Да.

– Ознакомьте нас с ними, пожалуйста.

Джордан передал Кингу снимок, уже зарегистрированный как вещдок.

– По наблюдениям доктора Герца, мозг Питера очень похож на типичный подростковый мозг в том смысле, что префронтальная кора менее развита, чем у взрослого человека.

– Ой! – воскликнул Джордан. – Кажется, я опять потерялся.

– Префронтальная кора – это передняя часть лобных долей. Она, можно сказать, президент мозга, поскольку отвечает за рациональное мышление. Созревает она в последнюю очередь, поэтому тинейджеры так часто попадают в истории. А вот это, – доктор Ва указал на точку в центре, – миндалина. Подростки полагаются на эту область мозга, так как основной центр принятия решений у них еще не заработал на полную мощность. Миндалина играет ключевую роль в формировании эмоций: страха, злобы. С ней же связано то, что принято называть интуицией. Иными словами, именно этот отдел мозга руководит нами, когда мы действуем по принципу: «Мои друзья решили, что это хорошая идея, и я тоже так решил».

Многие из присяжных усмехнулись. А бросив взгляд на Питера, Джордан заметил, что он больше не сидит, сгорбившись, с отсутствующим видом: он выпрямился и внимательно слушает.

– Развитие мозга – удивительный процесс, – продолжил Кинг. – В семнадцать лет человек может быть физиологически не в состоянии принимать взвешенные решения, а уже к двадцати годам он, вероятно, приобретет такую способность.

– Проводил ли доктор Герц еще какие-нибудь тесты?

– Да, он еще раз сделал МРТ в тот момент, когда Питер выполнял несложное задание: смотрел на фотографии людей и определял, какие эмоции они испытывают. Если взрослые, входившие в контрольную группу, справились с этим хорошо, то Питер допустил ряд ошибок. В частности, испуганные лица казались ему то злыми, то растерянными, то печальными. Снимок показал, что, когда Питер выполнял это задание, в его мозге активно работала миндалина, а не префронтальная кора.

– Что из этого можно заключить, доктор Ва?

– Из этого можно заключить, что Питер пока только находится в процессе формирования рационального мышления. В настоящее время он физиологически не способен взвешенно планировать свои поступки.

Джордан посмотрел на присяжных, чтобы удостовериться, что они не пропустили это заявление мимо ушей.

– Доктор Ва, насколько мне известно, вы встречались с Питером и лично?

– Да, в тюрьме. Мы провели десять часовых сеансов.

– Где именно проходили ваши встречи?

– В комнате свиданий. Я объяснил, кто я, и сказал, что меня пригласил адвокат, – ответил Кинг.

– Питер проявлял нежелание общаться с вами?

– Нет, – ответил психиатр и, помолчав, добавил: – По-моему, ему даже нравилось, что есть возможность побыть в чьей-то компании.

– Что бросилось вам в глаза в первую очередь?