Текст книги "Девятнадцать минут"

– Отсутствие проявления эмоций. Он не плакал, не смеялся, не улыбался и не выказывал враждебности. Мы, психиатры, называем это уплощенным аффектом.

– О чем вы разговаривали?

Кинг с улыбкой посмотрел на Питера:

– О бейсболе. И о его семье.

– Что он вам сказал?

– Что бостонская команда «Ред сокс» выиграет чемпионат. Поскольку сам я болею за «Янкиз», для меня был велик соблазн усомниться в способности Питера к рациональному мышлению.

Джордан улыбнулся:

– Что он сообщил о своей семье?

– Сказал, что живет с родителями и что у него был брат на год старше, который погиб в аварии по вине пьяного водителя. Еще мы говорили о том, чем Питеру нравится заниматься, в основном это было связано с программированием, и о его детстве.

– Какими детскими воспоминаниями он с вами поделился?

– Чаще всего он рассказывал мне о ситуациях, когда ему приходилось терпеть обиды либо от других детей, либо от взрослых, которые, как он считал, могли ему помочь, но не помогали. Питеру угрожали: дескать, не попадайся мне на глаза, если не хочешь зубы с пола собирать; его били: припечатывали к стене в коридоре только за то, что он имел неосторожность встретиться кому-то на пути; его травмировали эмоционально: называли пидором и извращенцем.

– Он сказал, когда эта травля началась?

– В его самый первый школьный день. Как только он вошел в автобус, ему сначала поставили подножку, а потом выбросили в окно его новенький ланч-бокс с Суперменом на крышке. В таком духе отношения Питера с другими детьми развивались и дальше. Незадолго до событий шестого марта его романтические чувства к девушке стали достоянием всей школы, в результате чего он подвергся публичному унижению.

– Доктор, обращался ли Питер к кому-нибудь за помощью? – спросил Джордан.

– Обращался, но, даже если взрослые вмешивались, результат оказывался обратным желаемому. Однажды, например, Питера сильно толкнули, он попытался дать сдачи. Учитель, увидевший это, отвел мальчиков к директору, и их обоих оставили после уроков. В глазах Питера это было несправедливо: он понес наказание наравне со своим обидчиком за то, что просто хотел себя защитить. – Доктор Ва облокотился на ограждение. – В воспоминаниях последнего года доминирует смерть брата и чувство неспособности соответствовать тем стандартам, которые тот задал – как ученик и как сын.

– Говорил ли Питер о родителях?

– Да. Он их любил, но не ощущал уверенности в том, что они его защитят.

– От чего?

– От проблем в школе, от тяжелых чувств, от мыслей о суициде.

Повернувшись к присяжным, Джордан спросил у своего свидетеля:

– На основании ваших личных наблюдений и на основании выводов доктора Герца удалось ли вам с достаточно высокой степенью медицинской достоверности диагностировать то состояние, в котором Питер находился шестого марта две тысячи седьмого года?

– Да. Питер страдал посттравматическим стрессовым расстройством.

– Объясните, пожалуйста, в чем суть данного заболевания.

Доктор кивнул:

– Это психическое расстройство, которое может возникнуть после того, как человек подвергся притеснениям или мучениям. Например, мы все слышали о том, что солдаты, вернувшиеся с войны, плохо адаптируются к нормальной жизни. Причина – посттравматическое стрессовое расстройство. Люди, которые им страдают, часто видят тяжелые моменты своей жизни во сне, испытывают проблемы с засыпанием, чувствуют себя изолированными от всех. В тяжелых случаях, после серьезных травм, возможны галлюцинации и диссоциативные состояния.

– Вы хотите сказать, что утром шестого марта у Питера были галлюцинации?

– Нет. Но думаю, он находился в диссоциативном состоянии.

– Что это означает?

– Это означает, что человек присутствует где-то физически, но отсутствует ментально, – пояснил Кинг. – И что его чувства, возникшие в связи с каким-то событием, не соотносятся с объективными знаниями об этом событии.

Брови Джордана сомкнулись над переносицей.

– Постойте, доктор. Получается, что в диссоциативном состоянии человек может водить машину?

– Запросто.

– А может ли он смастерить бомбу?

– Да.

– Зарядить пистолет?

– Да.

– Выстрелить?

– Конечно.

– И при этом человек не будет осознавать, что делает?

– Да, мистер Макафи, – сказал Кинг. – Так и есть.

– Когда, по вашему мнению, Питер впал в описанное вами состояние?

– Во время одной из наших бесед он рассказал мне, что шестого марта проснулся рано утром и сразу же подошел к компьютеру, чтобы проверить отзывы на свою игру, которую он выложил в Интернет. При этом он случайно наткнулся на старый документ – письмо с признанием в любви, адресованное Джози Кормье. Несколькими неделями раньше этот имейл был разослан по всей школе, а потом Питера унизили еще сильнее, сдернув с него штаны посреди столовой. Он сказал мне, что, после того как это письмо снова попалось ему на глаза, он уже ничего не помнит.

– Я постоянно натыкаюсь в компьютере на старые файлы, – заметил Джордан, – но не впадаю от этого в диссоциативное состояние.

– Для Питера компьютерный мир всегда был безопасной гаванью. В этой среде он чувствовал себя комфортно, он населял ее персонажами, которые относились к нему с уважением и которых он мог контролировать, в то время как реальная жизнь была ему совершенно неподконтрольна. То, что даже в этой зоне безопасности его поджидало унижение, спровоцировало слом.

Джордан скрестил руки, изображая адвоката дьявола:

– Не знаю… Мы же говорим о простом имейле. Разве можно сравнивать школьную травлю с тем, что испытали люди, пережившие войну в Ираке или теракт одиннадцатого сентября?

– Когда речь идет о посттравматическом стрессовом расстройстве, необходимо помнить: мы все по-разному воспринимаем травмирующие события. У кого-то расстройство спровоцировано жестоким изнасилованием, а кому-то достаточно просто бесцеремонного прикосновения. Дело не столько в самом событии, будь то война, террористическая атака, сексуальное домогательство или школьная обида, сколько в том эмоциональном состоянии, в котором человек на тот момент находился. – Кинг обратился к присяжным: – Вы, вероятно, читали о синдроме избиваемой женщины. Когда женщина убивает крепко спящего мужа, этот поступок кажется нам лишенным всякого смысла, даже если до того момента она на протяжении нескольких лет терпела физическое насилие.

– Протестую! – сказала Диана. – На скамье подсудимых никаких женщин нет.

– Протест отклоняется, – ответил судья Вагнер.

– Даже если женщине в настоящую минуту ничто не угрожает, – продолжил Кинг, – она психологически ощущает угрозу вследствие нарастающего насилия, которому она подвергалась на протяжении длительного времени и которое привело к возникновению посттравматического стрессового расстройства. Жизнь в постоянном страхе перед чем-то, что может случиться, что будет повторяться снова и снова, вынуждает жертву взяться за пистолет. Даже если в этот момент ее мучитель храпит, она все равно ощущает непосредственную опасность. По этой же причине ребенок, который, так же как Питер, страдает посттравматическим стрессовым расстройством, постоянно боится, что обидчик его убьет. Пусть сейчас он не толкает его и не запихивает в шкафчик, это может случиться в любую секунду. Точно так же, как и избитая женщина, затравленный подросток действует даже тогда, когда, на наш с вами взгляд, ему ничто не угрожает.

– Заметен ли такой иррациональный страх для окружающих? – спросил Джордан.

– Вероятно, нет. Если первоначальные попытки ребенка добиться помощи от взрослых оказываются безуспешными, он прекращает их и замыкается в себе. Он минимизирует свое общение с окружающими, поскольку не знает, не обернется ли тот или иной контакт очередным эпизодом травли. У него могут возникнуть мысли о самоубийстве. Он бежит в мир своих фантазий, который ему подвластен. Он погружается туда так часто, что ему становится все труднее и труднее отличать вымысел от действительности. Когда ребенка, страдающего посттравматическим стрессовым расстройством, действительно обижают, его сознание может изменяться: он отрывается от реальности, чтобы не чувствовать боли или унижения. Полагаю, именно это и произошло с Питером шестого марта.

– Несмотря на то что тогда, в его комнате, рядом с ним не было никого из тех, кто его обычно обижал?

– Совершенно верно. Его всю жизнь били, запугивали и осмеивали. Поэтому однажды он решил, что эти ребята убьют его, если он ничего не предпримет. Электронное письмо, попавшееся ему на глаза, спровоцировало диссоциативное состояние. Когда он явился в школу и начал стрелять, он совершенно не осознавал, что делает.

– Как долго диссоциативное состояние может сохраняться?

– По-разному. В случае Питера, вероятно, несколько часов.

– Часов? – переспросил Джордан.

– Да. Я изучил всю цепочку его действий вплоть до момента задержания и не вижу признаков осознанного поведения.

Джордан посмотрел на прокурора:

– Нам показали видеозапись, на которой Питер после первых выстрелов в кафетерии садится за стол и ест воздушный рис. Это подтверждает ваш диагноз?

– Да, это совершенно определенно доказывает, что Питер находился в состоянии диссоциативного расстройства. На пленке вы увидели мальчика, который не осознает, что окружен телами одноклассников, убитых или раненных им, а остальных он обратил в паническое бегство. Нисколько не взволнованный всем этим, он не спеша насыпает воздушный рис в миску.

– Как вы прокомментируете тот факт, что многие из тех, в кого Питер стрелял, не принадлежали к группе популярных? Среди его жертв были дети с особыми потребностями, был мальчик из тех, кого называют ботаниками, и даже учитель!

– Повторяю, – сказал доктор Ва, – здесь не идет речь о рациональном поведении. Питер не взвешивал своих действий. Он стрелял, находясь в отрыве от реальности. В течение этих девятнадцати минут все, кого Питер встречал на своем пути, воспринимались им как потенциальная угроза.

– Когда, по вашему мнению, Питер вышел из диссоциативного состояния?

– Уже после задержания, во время разговора с детективом Дюшармом. Тогда он понял весь ужас ситуации и отреагировал соответственно: заплакал и попросил, чтобы к нему пустили мать. Это нормальная детская реакция, свидетельствующая о том, что ребенок осознает свое положение.

Джордан оперся на ограждение, за которым сидели присяжные:

– Доктор, от некоторых свидетелей мы услышали, что Питер был не единственным в школе, кто подвергался травле. Почему он один отреагировал таким образом?

– Как я уже сказал, люди по-разному воспринимают стресс. У Питера наблюдается крайняя эмоциональная уязвимость – потому-то его и дразнили. Он вел себя не так, как другие парни: не занимался спортом, не казался крутым, проявлял чувствительность. А тех, кто отличается от большинства, не всегда уважают. Особенно в подростковом коллективе. В период полового созревания мы, как правило, стремимся приспосабливаться к среде, а не выламываться из нее.

– Как же так получилось, что эмоционально уязвимый ребенок однажды принес в школу четыре единицы огнестрельного оружия и убил или ранил в общей сложности двадцать девять человек?

– Отчасти это объясняется посттравматическим стрессовым расстройством как реакцией вашего подзащитного на постоянную травлю. Но есть и другая важная причина – специфика того общества, которое породило и Питера, и его обидчиков. Подросток отреагировал на стрессовую ситуацию в соответствии с навязанными ему клише. Он с детства играл в видеоигры, пропагандирующие жестокость – они, увы, не залеживаются на полках магазинов, – слушал песни об убийствах и сексуальном насилии. Его самого постоянно толкали, пинали, били, унижали. Он живет, мистер Макафи, в штате, официальный девиз которого – «Будь свободным или умри». – Кинг покачал головой. – В то утро Питер, по сути, всего лишь стал тем, кого из него лепили уже давно.

Никто этого не знал, но однажды Джози порвала отношения с Мэттом Ройстоном.

В субботу вечером, спустя почти год после того, как они начали встречаться, он за ней заехал. Какой-то парень на пару лет постарше их, футболист, с которым Брейди был знаком, устраивал у себя праздник. «Ты со мной?» – спросил Мэтт, хотя фактически он уже вез ее на эту вечеринку.

Когда они подъехали, дом ходил ходуном, как будто там был настоящий карнавал. Машины гостей стояли и на обочине, и на тротуаре, и на газоне. В окне второго этажа мелькали силуэты танцующих. Одна девочка блевала в кустах возле подъездной дорожки. Мэтт не выпускал руку Джози. Петляя в толпе веселящихся, они прошли в кухню, где стоял кег с пивом, оттуда обратно в гостиную. Стол уже опрокинули набок, чтобы освободить место для танцев. Ребята, на которых они натыкались, были не только из их школы и даже не только из их городка. Некоторые, судя по красным глазам и отвисшим челюстям, уже успели обкуриться. Парни и девчонки обнюхивали друг друга, ища себе пару для секса. Джози никого здесь не знала, но это не смущало ее: главное, она была рядом с Мэттом. Чувствуя жар сотни других тел, они теснее прижались друг к другу. Под музыку, которая пульсировала, как кровь, Мэтт просунул ногу между ног Джози, а она подняла руки, пристраиваясь к нему.

Все пошло наперекосяк, когда ей понадобилось в туалет. Сначала Мэтт настаивал на том, чтобы ее проводить: одной, мол, идти небезопасно, но она отговорила его, сказав, что вернется через полминуты. Как только она отошла на шаг, какой-то парень с серьгой в ухе слишком резко развернулся, и из его стакана выплеснулось пиво.

– Черт! – воскликнул он.

– Ничего страшного, – сказала Джози и, достав из кармана бумажную салфетку, принялась вытирать блузку.

– Давай помогу, – предложил парень.

В этот момент они оба поняли, как это глупо – пытаться собрать такое количество жидкости маленьким кусочком бумаги. Парень засмеялся, Джози тоже. Он все еще слегка касался ее плеча, когда Мэтт подошел и ударил парня по лицу.

– Что ты делаешь?! – вскрикнула Джози.

Парень упал и вырубился. Те, кто был рядом, отскочили на безопасное расстояние, но так, чтобы наблюдать за происходящим. Мэтт настолько сильно сжал запястье Джози, что она испугалась, как бы кость не треснула. Он потащил ее к машине. Они сели и тронулись с места. Тогда Джози, нарушив гробовое молчание, сказала:

– Этот парень просто хотел помочь.

Мэтт сдал назад:

– Хочешь остаться? Хочешь быть шлюхой?

Он вез ее домой, не останавливаясь перед светофорами и разворачиваясь на двух колесах. Скорость была вдвое выше разрешенной. Три раза Джози говорила ему, чтобы ехал медленнее. Потом просто закрыла глаза и стала молиться о том, чтобы скорее оказаться дома.

Наконец машина, взвизгнув тормозами, остановилась. Прежде чем выйти, Джози повернулась к Мэтту и с необычайным спокойствием сказала, что не хочет с ним больше встречаться. Вдогонку он крикнул ей:

– Ну и ладно! На фиг ты мне нужна, проститутка гребаная!

Соврав, что у нее болит готова, Джози быстро прошмыгнула мимо матери в ванную. Там она долго смотрела в зеркало, пытаясь понять, откуда у нее вдруг взялась такая твердость духа и отчего ей тем не менее хочется плакать. Потом она с час пролежала в постели без сна, и все это время из уголков глаз текли слезы: она по собственной воле разорвала эти отношения, но почему-то чувствовала себя несчастной.

В четвертом часу ночи зазвонил телефон. Джози взяла трубку и тут же повесила, чтобы мама подумала, что кто-то ошибся номером. На несколько секунд Джози затаилась, а потом сняла трубку опять и набрала *69 – комбинацию для связи с тем абонентом, от которого поступил последний вызов. Как она и ожидала, высветился номер Мэтта.

– Джози, – сказал он, когда она ему перезвонила, – ты мне врала?

– О чем?

– О том, что любишь меня.

– Нет, – прошептала она.

– Я не могу без тебя жить, – сказал он, и Джози услышала, как он встряхнул пузырек с таблетками.

Она похолодела:

– Что ты делаешь?

– А тебе не все равно?

Джози принялась лихорадочно соображать: водительские права у нее пока были только ученические, ей не разрешалось ездить одной, тем более в темноте. Добежать до дома Мэтта она тоже не смогла бы – он жил далеко, в четырех милях.

– Не двигайся, – сказала она. – Не делай… ничего.

Спустившись в гараж, Джози отыскала старый велосипед, которым уже несколько лет не пользовалась. Пока она крутила педали, начался дождь: одежда и волосы прилипли к телу. Вот наконец она приехала. В комнате Мэтта, на первом этаже, горел свет. Джози постучала в окно, Мэтт открыл, она влезла. На столе стоял пузырек с парацетамолом, а рядом – початый «Джим Бим».

– Ты же не…

Мэтт обнял Джози, обдав ее запахом виски:

– Ну ты ведь мне не велела. Для тебя я готов на все, что угодно. – Он отстранился: – А ты для меня на все готова?

– На все, – поклялась она.

Мэтт опять привлек ее к себе:

– То, что ты сказала в машине… это было не всерьез, правда?

Джози почувствовала себя так, будто вдруг оказалась в клетке и дверца захлопнулась. Мэтт поймал ее за сердце. Теперь она, как любое пойманное животное, могла вырваться только одним способом – принеся в жертву часть себя. В ту ночь Джози тысячу раз сказала: «Прости», потому что сама была во всем виновата.

– Доктор Ва, сколько вам заплатили за проделанную работу? – спросила Диана.

– Мои услуги стоят две тысячи долларов в день.

– Значит, можно сказать, что самым ценным ресурсом, который вы потратили для постановки диагноза Питеру Хоутону, было ваше время?

– Безусловно.

– Вы посвятили общению с обвиняемым десять часов. И вы с доверием относились ко всему, что он рассказывал вам на протяжении ваших долгих бесед?

– Да.

– Но разве вы могли наверняка знать, говорит ли он правду?

– Миз Ливен, я в профессии не первый день и вижу, когда пациент вполне откровенен, а когда лукавит, сознательно пытаясь меня в чем-то убедить.

– Определяя, насколько слова подростка соответствуют истине, вы, наверное, учитываете условия, в которых он находится?

– Конечно.

– А с Питером вы встретились в тюрьме, где он был заперт по обвинению в нескольких убийствах первой степени?

– Да.

– Разве не логично было бы заподозрить, что Питер стремится любой ценой найти выход из этой ситуации?

– С тем же успехом, миз Ливен, можно заключить, что, говоря правду, он уже ничего не теряет.

Диана поджала губы: она бы предпочла, чтобы психиатр просто ответил «да» или «нет».

– Если я правильно поняла, вы поставили диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство», исходя, в частности, из того, что Питер обращался за помощью, но не получал ее. Это известно вам с его собственных слов?

– С его собственных слов, подтвержденных его родителями, а также учителями, которые выступали как свидетели с вашей стороны, миз Ливен.

– Подтверждение поставленного вами диагноза вы видите в том, что Питер уходит от реальности в мир своих фантазий, верно?

– Да.

– Под миром фантазий вы понимаете компьютерные игры, о которых обвиняемый вам рассказывал?

– Да.

– Направляя Питера к доктору Герцу, вы предупредили Питера о том, что ему будут делать МРТ мозга?

– Да.

– Не мог ли он умышленно назвать улыбающееся лицо злым, чтобы подтолкнуть вас к постановке выгодного ему диагноза?

– В принципе, мог…

– Кроме того, доктор, вы расцениваете электронное письмо, случайно попавшееся Питеру на глаза шестого марта, как причину его погружения в диссоциативное состояние, под влиянием которого он устроил кровавую…

– Протестую!

– Протест принимается, – сказал судья.

– Этот ваш вывод основывается на чем-то еще, кроме слов самого Питера Хоутона, человека, который обвиняется в убийстве десятерых человек и нанесении ранений еще девятнадцати?

Кинг Ва покачал головой:

– Нет, но любой другой психиатр на моем месте доверял бы пациенту в неменьшей степени.

– Любой психиатр, который не прочь заработать две тысячи баксов за день? – сказала Диана, приподняв бровь, и тут же отказалась от своих слов, не дожидаясь, когда Джордан заявит протест. – Вы утверждаете, что у Питера были суицидальные мысли, – продолжила она.

– Да.

– То есть он хотел себя убить?

– Это типично для пациентов с посттравматическим стрессовым расстройством.

– Как показал детектив Дюшарм, в то утро в здании школы было найдено сто шестнадцать гильз. При себе у Питера осталось тридцать неиспользованных патронов, еще пятьдесят два – в рюкзаке, вместе с двумя обрезами, из которых он не стрелял. Доктор, я прошу вас подсчитать, сколько всего патронов было у обвиняемого?

– Сто девяносто восемь.

Диана в упор посмотрела на Кинга:

– Значит, в те девятнадцать минут у Питера было двести шансов убить себя, вместо того чтобы лишать жизни тех, кто попадался ему навстречу. Ведь так, доктор?

– Да, однако грань между убийством и самоубийством очень тонка. Многие люди, находящиеся в депрессии, собираются выстрелить в себя, но в последний момент направляют пистолет на кого-то другого.

Диана нахмурилась:

– Я думала, Питер находился в диссоциативном состоянии и не мог делать выбор.

– Да. Он нажимал на курок, не осознавая, что делает, и не думая о последствиях.

– Определитесь, доктор. Либо это, либо желание перейти тонкую грань.

Джордан встал:

– Я протестую! Она агрессивно ведет себя по отношению к моему свидетелю!

– Перестаньте, ради бога, Джордан! – огрызнулась Диана. – Со мной это не пройдет!

– Коллеги! – предостерегающе произнес судья.

– Вы также сказали, доктор, что Питер вышел из диссоциативного состояния, когда детектив Дюшарм стал его допрашивать?

– Да.

– Ваш вывод основан на том, что именно в это время обвиняемый начал адекватно реагировать на ситуацию?

– Да.

– Тогда как вы объясните тот факт, что, когда трое полицейских вошли в раздевалку, направили на Питера дула пистолетов и сказали ему опустить оружие, он исполнил их требование?

Доктор Ва задумался.

– Разве под дулами трех пистолетов он повел себя не адекватно? – спросила Диана.

– Он сдался, – ответил психиатр, – поскольку на подсознательном уровне понял, что иначе его убьют.

– Но, доктор, вы же утверждаете, будто он хотел умереть.

Диана села, довольная тем, что Джордану нечем перечеркнуть ее успех.

– Доктор Ва, – сказал он, – вы общались с Питером на протяжении долгого времени, верно?

– В отличие от некоторых моих коллег, – произнес Кинг с нажимом, – я считаю необходимым, прежде чем говорить о человеке в суде, встретиться с ним лично.

– Почему это важно?

– Потому что психиатр должен понять пациента, установить с ним связь.

– Вы всегда принимаете слова пациентов за чистую монету?

– Разумеется, нет, особенно при таких обстоятельствах.

– Но ведь существует много способов проверить рассказ клиента?

– Конечно. Я поговорил с родителями Питера. Кроме того, инциденты травли упоминаются в школьных документах, хотя о принятых мерах там ничего не сказано. То, что электронное письмо Питера было разослано всей школе, подтверждается материалами, которые предоставила полиция.

– Удалось ли вам найти факты, доказывающие, что шестого марта Питер впал в диссоциативное состояние? – спросил Джордан.

– Да. Полиция утверждает, будто Питер составил список жертв. Однако многие из убитых не значатся в этом списке. Более того, Питер даже не знал их имен.

– О чем это свидетельствует?

– О том, что он не целился в конкретных людей. Он действовал механически.

– Спасибо, доктор, – сказал Джордан и кивнул Диане.

Она снова обратилась к свидетелю:

– Питер сказал вам, что его унизили в кафетерии. А упоминал ли он еще какие-либо места, где его обижали?

– Да, это происходило и на игровой площадке, и в школьном автобусе, и в мужском туалете, и в раздевалке.

– А когда Питер начал стрелять, зашел ли он в кабинет директора?

– Насколько мне известно, нет.

– В библиотеку?

– Нет.

– В учительскую?

Доктор Ва покачал головой:

– Нет.

– В кабинет изобразительного искусства?

– Думаю, нет.

– То есть, выйдя из кафетерия, Питер зашел в туалеты, а потом направился через спортзал в раздевалку. Он методично совершил обход тех мест, которые связаны с нанесенными ему обидами, так?

– По видимости.

– Вы сказали, доктор, что он действовал механически. Но разве такая траектория передвижений не свидетельствует о наличии плана?

Когда Питера доставили обратно в тюрьму, надзиратель, который вел его в камеру, вручил ему письмо:

– Пока тебя не было, раздавали почту.

Совершенно растерявшись от такой непривычно щедрой дозы доброты, Питер ничего не ответил. Просто сел на нижнюю койку и, прислонившись спиной к стене, изучил конверт. Он немножко нервничал, помня о разносе, который Джордан устроил ему после интервью журналистке. Но в тот раз адрес был напечатан на принтере, а в этот написан от руки. Точки над «i» напоминали маленькие облачка. Питер порвал конверт и развернул письмо, пахнущее апельсинами:

Здравствуй, Питер!

Ты не знаешь меня по имени, но я номер 9. Перед тем как вынести меня из школы, мне на лбу маркером написали эту цифру. Ты пытался меня убить.

Не ищи меня в зале суда: меня там нет. Мне было невыносимо находиться в этом городе, и месяц назад родители увезли меня в Миннесоту. Через неделю я пойду в здешнюю школу, где многие уже слышали обо мне. Они знают меня только как жертву из старшей школы Стерлинга. У меня нет интересов, у меня нет личности, у меня даже нет истории, кроме той, которую дал мне ты.

Я хорошо училась, но оценки больше меня не волнуют. Какой смысл о них волноваться? Раньше я мечтала поехать в престижный колледж, но сейчас не знаю, буду ли вообще куда-нибудь поступать, потому что до сих пор не сплю по ночам. Я пугаюсь, если ко мне бесшумно подходят сзади, я боюсь фейерверков и громко хлопающих дверей. Я уже достаточно долго хожу к психотерапевту, чтобы наверняка знать: в Стерлинг я не вернусь никогда в жизни.

Ты выстрелил мне в спину. Врачи говорят, мне повезло: если бы в тот момент я чихнула или обернулась, сидеть бы мне сейчас в инвалидном кресле. А так, если я вдруг надену топик на бретельках, все просто таращат глаза на мои шрамы от пули, от швов, от трубок, которые торчали у меня из груди. Мне не привыкать: раньше все пялились на мои прыщи, а теперь центр притяжения внимания сместился.

Я много думала о тебе и считаю, что ты должен сидеть в тюрьме. Это будет справедливо. Восстановится какое-то равновесие.

Кстати, ты, возможно, этого и не знаешь, но я вместе с тобой ходила на французский. Сидела у окна, за второй партой с конца. Ты казался мне каким-то загадочным, мне нравилась твоя улыбка. Я даже хотела, чтобы ты был моим другом.

^{Анджела Флюг}

Питер сложил письмо и сунул в наволочку. Через десять минут достал. Он перечитывал его всю ночь, а когда взошло солнце, мог уже не смотреть в листок, потому что знал каждое слово наизусть.

Лейси оделась специально для сына. Хотя на улице было почти восемьдесят пять градусов по Фаренгейту, она отыскала на чердаке розовой свитер из ангоры, который Питер, когда был совсем маленьким, любил гладить, как котенка. На запястье она надела браслет из скатанных в шарики ярких кусочков иллюстрированного журнала. Этот браслет Питер сделал для нее в четвертом классе. Серая юбка с рисунком не особо подходила к свитеру, зато Питера она однажды развеселила, напомнив ему материнскую плату. Волосы Лейси были заплетены в косу, как в тот вечер, когда она в последний раз поцеловала его перед сном, задев хвостиком по лицу.

Она дала себе обещание: как бы тяжело ей ни было, как бы она ни плакала, отвечая на вопросы, не сводить глаз с Питера. Она будет смотреть на него, как некоторые женщины, когда рожают, смотрят на фотографию белоснежного пляжа. Даже если сердце собьется с ритма, лицо сына заставит ее сосредоточиться. Она покажет ему, что по-прежнему есть кто-то, чей взгляд всегда прикован к нему.

Когда Джордан Макафи ее вызвал, произошло нечто странное. В сопровождении пристава она вошла в зал, но, вместо того чтобы пройти прямо к свидетельскому месту, ее ноги по собственной воле зашагали в другую сторону. Прежде чем Лейси успела сообразить, куда направляется, это поняла Диана Ливен. Встала, чтобы остановить свидетельницу, но передумала.

Держа руки по швам, Лейси быстро подошла к скамье подсудимых и опустилась на колени. Теперь у нее перед глазами не было ничего, кроме лица сына. Она дотронулась до его щеки – теплой и все еще по-детски гладкой. Он щекотнул ресницами подушечку ее пальца. В тюрьме Лейси видела Питера каждый день, но там их всегда разделяла черта. А сейчас она касалась его. Кожей чувствовала, что он живой и настоящий. Это ощущение было как подарок, который время от времени достают из коробки, чтобы полюбоваться и порадоваться. Лейси помнила, как впервые взяла Питера на руки, все еще скользкого от крови и слизи. Красный ротик округлился в крике, ручки и ножки затрепыхались от непривычного ощущения бесконечности пространства. Лейси подалась вперед и сделала то же, что тогда: закрыла глаза и с краткой молитвой поцеловала своего ребенка.

– Мэм, – сказал пристав, дотронувшись до ее плеча.

Она встала, стряхнула его руку и направилась к свидетельскому месту. Открыла дверцу в ограждении и шагнула внутрь. Джордан Макафи поднес ей упаковку бумажных салфеток.

– Вы в порядке? – прошептал он, встав к присяжным спиной.

Лейси кивнула, повернулась к Питеру и улыбнулась так, будто эта улыбка была жертвой, возлагаемой на алтарь.

– Представьтесь, пожалуйста, – сказал Джордан.

– Лейси Хоутон.

– Где вы живете?

– Дом номер тысяча шестьсот шестнадцать, Голденрод-лейн, Стерлинг, Нью-Гэмпшир.

– Кто живет вместе с вами?

– Муж Льюис, – ответила Лейси. – И сын Питер.

– Есть ли у вас другие дети, миз Хоутон?

– У меня был сын Джозеф, но он погиб в прошлом году в аварии по вине пьяного водителя.

– Скажите, пожалуйста, как вы узнали о том, что случилось в школе шестого марта?

– Ночью меня вызвали в больницу. Я акушерка. Утром я, закончив принимать роды, пошла в комнату медсестер. Там все столпились вокруг радиоприемника. Сказали, что в старшей школе был взрыв.

– Как вы отреагировали на это сообщение?

– Попросила кого-то подменить меня и поехала в школу. Хотела убедиться, что Питер не пострадал.

– На чем он обычно ездил на занятия?

– У него есть своя машина.

– Миз Хоутон, расскажите о ваших отношениях с Питером.

– Он мой малыш, – улыбнулась Лейси. – Он всегда был тихим, чувствительным. Больше нуждался в поддержке, чем старший брат.

– Вы были с ним близки, пока он рос?

– Да, очень.

– Как складывались его отношения с братом?

– Хорошо…

– А с отцом?

Лейси ответила не сразу. Она вдруг почувствовала присутствие мужа не менее явственно, чем если бы он сидел рядом с ней, и вспомнила, как он под дождем шел через кладбище.

– Думаю, Льюису был ближе Джоуи, а у меня больше общего с Питером.

– Питер когда-нибудь говорил вам о проблемах в общении с другими детьми?