Текст книги "Масоны. Как вольные каменщики сформировали современный мир"

Гармония и история

Бесспорно, важнейший документ в истории масонства – «Конституции масонов, содержащие историю, уложения, правила, предписания и т. д. самого древнего и весьма достопочтенного братства» (The Constitutions of the Freemasons. Containing the History, Charges, Regulations &c. of that Most Ancient and Right Worshipful Fraternity). Впервые книга была издана в 1723 году, а в 1738 году, когда масонство и роль Великой ложи в нем были окончательно установлены, вышло второе, исправленное издание.

В основу «Конституций» легли «Наказы вольных каменщиков» (Charges of a Free-Mason), свод правил и порядков. Однако в новом уставе появился ряд новых законов, явно направленных на усиление влияния Великой ложи: так, к примеру, основание ложи, не одобренной Великой ложей, расценивалось как мятеж. Были там и более традиционные базовые правила, называемые иногда «ориентирами». Многие из них известны нам из признаний Кустоса и из современных масонских ритуалов посвящения. Так, масоны всегда уважительно относятся к власть имущим, а тайны братства хранят строго. Все братья равны между собой. Меж ними царит религиозная и этническая терпимость: «Мы принадлежим всем нациям, наречиям, родинам и языкам». Они – не глупые атеисты и не вечно враждующие религиозные фанатики, ибо все верят в Великого Архитектора Вселенной. Религия в ложах не обсуждается никогда. Не допускаются женщины и «невольники», то есть несвободные люди (в будущем этот запрет сыграет с братьями-масонами злую шутку). И действует самое важное и одновременно лицемерное (учитывая историю становления движения) предписание: никакой политической ангажированности.

Помимо «ориентиров», в «Конституциях» есть история масонства – по большей части вымышленная. Неудивительно, ведь много вымысла было и в «Старых наказах», а они легли в основу новых уставов. В самом начале книги говорится, что она напечатана в лето Господне 1723-е, то есть в «лето масоново» 5723-е. Масоны так верили в свою непреходящую роль в устройстве мира, что назначили себя стражами мудрости от самого Сотворения мира (4000 до н. э.). История братства начинается с первого человека, Адама, у которого «масонство было в сердце», ибо он научил своего сына Каина строить города. Прямой потомок Адама Ной тоже, конечно, был масоном: хотя его ковчег был не из камня, а из дерева, создан он был «по правилам геометрии и в полном согласии с учением каменщиков». Сыны Израилевы, обучившиеся «искусству» во время пленения в Египте, «составили целое царство каменщиков, во главе которого встал Великий Мастер Моисей, который даже в пустыне устраивал собрания лож». Ну и так далее. Впрочем, для историографии начала XVIII века вполне характерно. Ловкий анахронизм: всякий, кто соорудил что-либо значимое, был масоном. К примеру, император Август, скорее всего, был Великим мастером ложи Рима. И конечно, главным событием было строительство Храма Соломона в Иерусалиме, начиная с которого традиция передается в неизменном виде до сих пор.

Таким образом, «история», изложенная в «Конституциях», представляет собой перечисление преисполненных мира и гармонии братьев-масонов из прошлого. Мало что выдает конъюнктуру вигов, разве что не самые лестные отзывы о сэре Кристофере Рене.

В оригинальном издании 1723-го Рен несколько раз упоминается: ранние масоны восхищались классицизмом в архитектуре, а сэр Кристофер был его ярким представителем, однако упоминания о нем скупы и написаны как бы с неохотой. В «Конституциях» даже не говорится, что Рен был вольным каменщиком: братьям-вигам не хотелось быть с ним в одной лодке.

В исправленном и дополненном издании 1738 года о Рене говорится более развернуто, но и хулы в его адрес появляется больше. Да, теперь его включают в пантеон великих зодчих. Упоминается и о том, что в 1666 году он был заместителем Великого мастера, а через несколько лет – Великим мастером ложи. При этом конкретные титулы не стоит воспринимать слишком серьезно, ведь Великими мастерами названы все, начиная с императора Августа и заканчивая королем Карлом I. Но, как только речь заходит об основании в 1717 году Великой ложи, сообщается, что лондонской ложе буквально пришлось взять инициативу в свои руки в «Гусе и решетке», потому что Рен, как им казалось, ими пренебрег. Также говорится о том, что с 1708 года, когда сын Рена заложил последний камень в лантерну купола собора Святого Павла, сэр Кристофер перестал исполнять обязанности Великого мастера.

В мире гармонии и безмятежности масонского братства, выведенном в «Конституциях», «пренебрежение» – самый страшный грех, в котором можно обвинить своего собрата. Причем ничего не говорится о возрасте и состоянии сэра Кристофера, а ведь ему на момент встречи в «Гусе и решетке» было восемьдесят пять лет. А из жизни он ушел в тот самый год, когда «Конституции» впервые увидели свет. Великая ложа, в свою очередь, официально появилась в год выхода второго издания. Кристофера Рена уже пятнадцать лет как не было в живых, однако не оклеветать приверженца тори авторы уставов не могли.

Шпильки в адрес Рена – не единственное свидетельство того, что за кулисами что-то происходило. В «Конституциях» говорится об уничтожении важных для масонства исторических документов. В частности, в 1720 году – том самом, когда разразился кризис Компании Южных морей – «в одной из частных лож несколько ценных рукописей (тогда еще не отпечатанных), в которых сообщалось о братстве, ложах, правилах, обязанностях и тайнах, были поспешно сожжены нашими честными братьями». Весьма уклончиво такая чистка объясняется страхом разоблачения в случае попадания бумаг в чужие руки. Кто-то хотел стереть из памяти недавнее прошлое, при этом авторы «Конституций» ничего объяснять не торопились.

На этом, впрочем, правки не заканчивались. Целые фрагменты масонской истории, пересказанные мной в предыдущих главах, в «Конституциях» не упоминались. В первом издании 1723 года о встрече в «Гусе и решетке» не говорится не слова. Во втором издании пары слов она удостаивается: отмечается роль этого собрания в создании Великой ложи. Но, кроме самого факта встречи и упоминания названий четырех лож, – ничего. В итоге мы никогда не узнаем, что же происходило в тот день в пивной на Сент-Полз-Черч-ярд. Но мы можем сделать один важный вывод: доктор Джон Дезагюлье и другие основатели современного франкмасонства нарушили один из основных запретов, а именно самым неприкрытым образом примешали политику в дела братства.

О первых английских ложах «принятых каменщиков» в «Конституциях» тоже ничего не говорится. И нам остается лишь догадываться, связано ли это с принадлежностью тех братьев к кругам тори или с чем-то еще.

Все ложи, организованные Уильямом Шоу, из истории масонства были вычеркнуты. «Конституции» бессовестно «англизировали» историю масонства, хотя почтенные шотландские ложи вскользь упоминаются.

Умалчивание о роли Уильяма Шоу тем более примечательно, что автором «Конституций», писавшим их под бдительным надзором Дезагюлье, был ученый по имени Джеймс Андерсон – рыжеволосый государственный муж, через своего отца связанный с одной из первых шотландских лож.

Шотландская история масонства не была включена в «Конституции» по ряду причин. Первая из них – предрассудки. В то время многие шотландцы, такие как Андерсон, ехали в Лондон делать карьеру, и в глазах англичан были неотесанными рыжими простаками со смешным говором. Но что еще важнее, Шотландия неизменно вызывала ассоциации с религиозным экстремизмом. Наконец, Шотландия была родиной дома Стюартов, а значит, была связана с ненавистными тори. Как ни крути, где Шотландия, там – споры и разногласия, а их основателям Великой ложи совсем не хотелось. Так важнейшая шотландская часть масонской истории была вычеркнута. И если Шоу учил эдинбургских каменщиков искусству запечатления, то каменщикам лондонским пришлось практиковать искусство забвения. Неудивительно, что последующим поколениям масонов было непросто разобраться со своим происхождением.

Тем не менее в 1722 году, когда уклончивая, приторная история масонства была написана для «Конституций», но еще не отпечатана, вспыхнули очередные споры. И катастрофа была очень близка.

Непутевый герцог

Двое мужчин стоят напротив друг друга в грациозных позах, развернувшись к нам на три четверти. На их головах – короны и парики, одеты они в бархат и мех горностая. Дворянское происхождение их сомнений не вызывает. Пол устлан квадратной плиткой, а ряды классических колонн ведут к сводчатому проходу. Между ними диаграмма с подписью «Эврика» на греческом, изображающая 47-е положение Евклида: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. В небесах солнцеликий бог Аполлон восходит на колеснице к полудню высшей мудрости. Тот мужчина, что слева, кажется старше. Он любезно протягивает два предмета – масонский циркуль и свиток, на котором написано «Конституции». Мужчина справа едва заметным кивком принимает дары. Вся картина так и светится гармонией и соразмерностью, достоинством и мудростью. Таково одно из идеализированных представлений масонов о самих себе.

Описанная гравюра украшает фронтиспис издания «Конституций» 1723 года. Интересно, что отчасти она изображает реальное событие. Дворянин, стоящий слева и протягивающий циркуль и свиток, – это Джон Монтегю, второй герцог Монтегю, первый Великий мастер – дворянин, давший в сентябре 1721 года указание составить «Конституции». Книга вышла в свет в 1723 году, когда в ложе председательствовал Филипп Уортон, первый герцог Уортон и второй Великий мастер из потомственных дворян. Именно он принимает циркуль и свиток.

Гравюра пытается нам показать, насколько гладко передается власть в Великой ложе и насколько безмятежно «Конституции» становятся частью масонской жизни. При этом гравюра заставляет нас забыть о том, что герцог Уортон был распутником, пьяницей, авантюристом, богохульником, мотом и предателем, который чуть не погубил современное масонство, когда оно только делало первые шаги.

Уортон был посвящен в масоны летом 1721 года, когда герцог Монтегю был Великим мастером всего несколько недель. Тогда Уортону было двадцать два года, и члены Великой ложи надеялись, что он живо воспримет их порядки. Разочарование пришло очень скоро, потому что нарушить устав он умудрился сразу же после ритуала принятия: Уортон отправился домой на Пэлл-Мэлл, не снимая запона и перчаток. Однако все самое интересное было еще впереди.

Человек, предложивший взять Уортона в Великую ложу, скорее всего, хотел, чтобы вокруг доктора Джона Дезагюлье, управлявшего Великой ложей, сформировалась прочная группировка вигов. Но Уортон оказался персонажем очень ненадежным. В 1715 году, еще будучи шестнадцатилетним подростком, он тайно сбежал из страны с дочерью генерал-майора. Спустя несколько недель скончался его отец, завещав ему герцогский титул и полную свободу творить все что вздумается. На следующий год он предал свою семью – сторонников вигов, навестив во Франции Джеймса Фрэнсиса Эдварда Стюарта, «старого претендента», которого католики-якобиты хотели посадить на престол. Предательство действительно имело место, потому что Стюарт пожаловал Уортону титул. Политическая верхушка вигов терпеливо пыталась вернуть блудного сына домой. Но уже в 1719 году Уортон создает Клуб адского пламени, чтобы заниматься богохульством и святотатством. Он также имел страсть к выпивке и азартным играм. Хуже всего было то, что Уортон был должен огромные суммы заимодавцам из якобитов, при этом значительную часть взятых в долг средств он вложил в Компанию Южных морей. На этом он потерял огромную сумму – 120 000 фунтов (в пересчете на сегодняшние деньги – 14 млн фунтов), из-за чего выступил в палате лордов против правительства вигов. Впрочем, уже в 1721 году он снова голосовал за действующее правительство. Не обошлось без крупной взятки.

Иллюстрация с фронтисписа «Конституций» (1723) с изображением двух Великих мастеров голубых кровей, политиканство и происки которых сопровождали зарождение современного масонства

© Christophe Dioux / CC BY-SA 3.0

Сравниться с непостоянством Уортона могло только его тщеславие. В июне 1722 года, спустя лишь десять месяцев после своего посвящения в масоны, он замахнулся на должность Великого мастера. За день до ежегодного празднества, на котором герцог Монтегю должен был быть переизбран, Уортон собрал всех членов ложи, которые симпатизировали тори, и среди них провозгласил себя Великим мастером. На следующий день на специальном собрании в Стейшнерз-Холл масоны-виги согласились пойти на отчаянный компромисс: Уортона утвердили в должности Великого мастера, а его заместителем стал благонадежный виг доктор Дезагюлье. Но на общей пирушке члены двух фракций не пытались скрывать отношения друг к другу. Тори распевали «Когда король опять получит власть» (When the King Enjoys his Own Again), якобитскую строевую песню, исполнение которой в то время непременно вызвало бы драку в любой таверне. Виги же поднимали бокалы за здоровье короля Георга и за «нынешнюю власть».

После долгой задержки, вызванной этими трениями, в январе 1723 года «Конституции» все-таки были одобрены. Была создана и гравюра, изображающая передачу полномочий от одного Великого мастера другому. Выход в свет «Конституций» – единственное, чем ложа могла гордиться в период пребывания Уортона в ее главе. Надежды на исправление герцога окончательно улетучились, когда он вновь во всеуслышание выступил в поддержку якобитов – и это в то время, когда солдатам пришлось разбить лагерь в Гайд-парке для предотвращения восстания. Маячила ужасная перспектива: масонские ложи могли обвинить в государственной измене.

Возможность сместить Уортона подвернулась только в июне на День святого Иоанна Крестителя. Дезагюлье нашел в качестве замены аполитичного и вялого графа Далкейта. Поначалу Уортон вроде бы согласился, но, узнав, что Дезагюлье сохранит должность заместителя, передумал.

Выходки Уортона не прекращались. В 1724 году он привлек общественное внимание, создав тайное общество Гормогонов – пародию на масонскую ложу. На следующий год, убегая от жены, кредиторов и политических врагов, он покинул страну и даже опрометчиво попытался организовать восстание с целью посадить на трон якобитского ставленника. Он даже принял католичество. Однако вскоре его бесстыдное поведение и пристрастие к выпивке отвратили от него даже якобитских сторонников в Европе. А правительство вигов за предательство лишило его всех титулов. Доживая последние дни в бедности, он спился и умер в 1731 году.

Что же, Уортон сошел со сцены, и масонству все-таки удалось пережить родовые схватки. В «Конституциях» внутренние распри никак не отражены: будущим поколениям масонов была завещана история о мире и гармонии. «Искусству» предстояло распространять свое влияние, но для этого требовалось особое топливо.

«Вино, масон, тебя освободит»

Начиная с герцогов Монтегю и Уортона все Великие мастера были лордами, виконтами, графами, маркизами или герцогами. И масонство вполне заслуживало названия «королевское искусство». Что бы масоны ни говорили о братстве, без высоких покровителей они бы не чувствовали себя так уверенно. О многом говорят детали: сначала братья собирались в отдельных кабинетах в тавернах, но со времен герцога Монтегю все собрания проходили в самых фешенебельных залах для собрания Лондона.

Благодаря покровительству сильных мира сего любой, кто вступал в ложу, немедленно обзаводился полезными знакомствами. Так, познакомившись с шотландским художником Иеремией Дэвидсоном в ложе, Джеймс Мюррей, второй герцог Атолл, заказал ему свой портрет. После этого карьера художника пошла в гору. Чуть позже в этом же столетии на заседании ложи Роберт Бёрнс познакомился с Джеймсом Каннингемом, 14-м графом Гленкейрном, который станет для шотландского поэта благодетелем и покровителем. В 1786 году масоны собрали средства для печати первых поэтических сборников Бёрнса. Все братья ложи в Килмарноке и масоны по всей стране заранее забронировали себе экземпляры книги. Это было началом успешного творческого пути поэта, который отплатил им хвалебной пропагандой масонства.

Масонство также привлекало своей благотворительной деятельностью. Ни медицинского, ни социального страхования в те времена не существовало, и бедные семьи могли надеяться лишь на щедрость родственников и всех небезразличных. Вступая в братство и платя взносы, люди застраховывали себя от разнообразных финансовых трудностей.

Несмотря на весь антураж в духе прекрасной древности, масоны были очень современной организацией – в недрах лож дистиллировалось нечто очень важное для жизни Лондона, а потом это зелье можно было выставлять и на экспорт. Да, в покровительстве и протекционизме не было ничего нового, но использовали масоны XVIII века эти формы содействия новаторски. В ноябре 1737 года в специально собранной ложе в Кью братья впервые приняли в свои ряды человека королевских кровей – Фредерика, принца Уэльского. Наследник престола в ложе высоких должностей занимать не стал, но сам факт его согласия на все эти завязывания глаз и ношение фартука говорит об огромном престиже «искусства». По крайней мере, на символическом уровне в ложе действительно были равны все – и кронпринц, и простолюдин.

Трудно представить, чтобы нечто подобное появилось в какой-либо другой европейской стране. Но в Британии социальная мобильность в то время действительно была поразительно высокой: богатство землевладельцев и новые торговые деньги постепенно начинали сливаться. Иностранцы, жившие в Англии XVIII века, отмечали, что по внешнему виду дворянина от буржуа отличить практически невозможно. В то время как по всей Европе туалет был главным отражением социального статуса, британская мелкая и средняя буржуазия стремилась не отставать от аристократии. А в масонской ложе типы запонов и другие церемониальные предметы говорили лишь о положении внутри братства, но не о социальном происхождении. Формальная «уравниловка» была одним из основополагающих принципов масонства: в «Конституциях» говорится о равном статусе всех братьев.

Пристрастие масонов к церемониям и следованию конституционным правилам было вполне в духе времени. В популярном тогда политическом лозунге были слова «английская свобода» (тогда, как и сейчас, англичане не всегда понимали разницу между определениями «английская» и «британская»). Франкмасоны взяли конституциональную идеологию вигов, описываемую как «английская свобода», и на ее основе разработали принципы своего братства.

Затворничество лож позволяло их членам экспериментировать, создавая такие правила и образчики поведения, которые по сравнению с тем, что творилось вовне, казались революционными. Масонство демократично: подать заявку на членство может любой, а мастера выбираются из всех членов ложи. При этом власть постоянно меняется: в одной должности можно работать один, максимум два года. Другими словами, масоны пытались преобразовать абстрактные лозунги в реальную утопию.

Одной из важнейших составляющих «английской свободы» была свобода совести. Политическая программа вигов была в том числе и программой религиозной, в результате чего вопрос о веротерпимости в ложах стал насущным. Конечно, декларируемые правительством идеалы воплощались на практике лишь отчасти. Статус официальной религии был закреплен за англиканством. Почти 40 % населения страны не принадлежали конфессиям, одобряемым государством. Речь идет об иудеях, крайних протестантских сектах вроде унитариев и конечно же католиках, которые вообще считались врагами. Однако, несмотря на эти ограничения, по сравнению с остальной Европой власть в Англии не слишком вмешивалась в религиозные вопросы. В итоге англиканам и разного рода протестантам-нонконформистам вроде баптистов или квакеров приходилось как-то сосуществовать. Верность политической идеологии была отделена от религиозной принадлежности.

Религиозный плюрализм пользовался уважением в среде передовых философов. Распространенным учением был деизм, согласно которому воля Бога-создателя выражается не в религиозных доктринах, а в гармонии и стройности мира.

Франкмасонство прекрасно впитало эти идеи, а затем и способствовало их распространению. Как и в Эдинбурге времен Шоу и Якова VI, масонские ложи служили укрытием от межконфессиональных распрей. Атмосфера в ложах была подчеркнуто благожелательной. Среди братьев были деисты. В 1720-е годы в ложах стали появляться иудеи, а к 1730 году один из них даже стал Мастером. В январе 1730 года Томас Говард, восьмой герцог Норфолк, стал первым Великим мастером – католиком.

«Ночь» из серии Уильяма Хогарта «Четыре времени суток» (1736–1738). Масонов можно узнать по запонам и квадратным подвескам

© Lebrecht Music & Arts / Alamy Stock Photo

Учитывая контекст возникновения масонства, мы можем оценить, насколько гениально был устроен культ секретности. Ранние масоны хотели, чтобы братство ассоциировалось с благочестием и достоинством, но в эпоху непрекращающейся религиозной напряженности братство распалось бы, если бы в основу кредо было положено какое-либо богословское содержание, выходящее за рамки обычных нравственных принципов. Так что братья разработали «евангелие» секретности, которое внушало благоговейный трепет и было при этом практически пустым по содержанию.

Сгладить все эти идейные и религиозные различия помогала не только терпимость братьев, но и немалые объемы спиртного: франкмасоны любили выпить. В Лондоне того времени пили все, но масоны – особенно много. Уже в 1723 году публика рукоплескала словам песенки из популярной комедии «Во славу пития» (In Praise of Drunkenness): «Вино, масон, тебя освободит, ведь вольности твоей отец – сам Вакх».

Один выпивший масон даже был запечатлен на гравюре 1736 года под названием «Ночь». На ней мы видим суматошную сцену: изрядно подвыпивший Досточтимый мастер (его видно по фартуку и квадратному медальону) уже не в состоянии идти самостоятельно, и ему помогает Привратник (одна из должностей в ложе). С балкона кто-то выплескивает на них содержимое ночного горшка. Рисунок, конечно, сатирический, но все же весьма показательный в том, что касается облика раннего масонства. В конце концов, автор гравюры Уильяма Хогарт сам был масоном. Досточтимый мастер в центре картины – это Томас де Вейл, преданный виг, который в 1729 году начал работать в городском магистрате. Ему пришлось разбирать множество дел по противоречивому «джиновому акту» 1736 года, ограничивающему употребление спиртного (юмор гравюры в том числе и в этом). Позже правительство наградит его за верную службу, предоставив должность-синекуру и возведя в рыцари.

Итак, укрепление социальных связей при распитии горячительных напитков было важной частью жизни братства. Так оно остается и по сей день. Однако не стоит думать, что заседания лож заканчивались обычными попойками. На этих заседаниях («праздничных столах», как их называли сами масоны) тоже действовали особые правила. Все по очереди прислуживали другим братьям за столом. Пелись особые песни, произносились особые тосты. В XVIII веке обычно пили по порядку: сначала за короля, потом за искусство, за Мастера, за Великого мастера, за подмастерьев, за учеников… Такая организация «праздничных столов» очень сплачивала братьев.

Неудивительно, что многие ранние масонские ложи назывались в честь таверн и постоялых дворов, в которых проводились собрания. Но дело не только в любви к прохладному элю. Уже в начале XVIII века питейные заведения были центрами общественной жизни. И в этом смысле масоны от последних тенденций также не отставали.

Еще в конце XVII века количество и качество пабов в Англии резко выросло – особенно в городах. Частью этой же моды стала переделка таверн в кофейни: на момент основания Великой ложи в Лондоне их было уже около двух тысяч! Эти заведения, которые стали для людей одновременно личным и общественным пространством, отвечали требованиям времени. Города росли, и людям было необходимо специальное пространство для общения. Жизнь метрополии становилась привольнее, быстрее, разнообразнее. Журналисты и политики, торговцы и законники – все собирались в пивных и кофейнях, чтобы обсудить последние новости и обзавестись новыми знакомствами.

В питейных заведениях досуг был весьма разнообразным: устраивались петушиные бои, концерты, демонстрировался волшебный фонарь, читались научные лекции. Но главным увлечением завсегдатаев пабов было создание всякого рода обществ и клубов. Гости столицы дивились количеству «клубов и обществ, созданных для углубления знаний и увеселения».

Чем бы вы ни интересовались – историей или садоводством, азартными играми или политическими дискуссиями, медициной или спортом, – в Лондоне непременно нашелся бы клуб для вас. И такая страсть к объединениям конечно же высмеивалась. В 1756 году вышла пародийная мистификация Неда Уорда «Полный и юмористический доклад о всех замечательных клубах и обществах Лондона и Вестминстера» (A Compleat and Humorous Account of All the Remarkable Clubs and Societies in the Cities of London and Westminster). В ней рассказывалось о таких вымышленных обществах, как Клуб безносых (куда входили жертвы сифилиса), Йоркширский клуб (в нем все вели себя так же, как участники комедийной группы «Монти Пайтон» в скетче «Четыре йоркширца») и Клуб бздунов, члены которого встречались еженедельно в заведении Криплгейт для «отравления окрестного воздуха своими мерзкими стрекотаниями».

Но были и настоящие клубы, созданные с целью розыгрыша, а также клубы с чудными названиями и малопонятными задачами: Сиреневое общество, Потентис-игнитарианцы, Братство Уокат… А иные клубы были очень престижны. Так, Лондонское королевское общество, основанное в 1660 году под названием «Колледж содействия физико-математическим экспериментальным наукам», стало колыбелью современной научной методологии. Очень влиятельны были некоторые политические клубы. Целый ряд обществ отличался экзотическими ритуалами инициации и заявлениями об обладании эзотерическим знанием. Но франкмасоны были, пожалуй, самым ярким примером.

Масонство соответствовало духу времени. Мириады клубов по всей стране, независимых от политической повестки правительства, были ярким свидетельством того, что английское общество было самым свободным в Европе. Была в стране и шумная и при этом свободная пресса. Издательства, газеты, кофейни и пивные Лондона были лабораториями политических исследований. Как и масонские ложи. При этом масоны вовсе не обязательно были сторонниками той или иной политической линии, а собрания не были аренами для дебатов. Как мы уже убедились, на всякое политиканство смотрели неодобрительно. Однако масонская жизнь очень хорошо готовила к политической карьере. Необходимость знать и соблюдать множество правил закаляла людей для службы в государственных структурах. Развивались осмотрительность, ораторские навыки, способность разбираться в уставах и сводах правил, умение наставлять менее опытных братьев. Всему, что нужно было знать и уметь в мире большой политики, человек мог научиться в масонской ложе. К тому же братья-каменщики, даром что их число от общей численности населения было ничтожно, приучались позиционировать себя как носителей общечеловеческих ценностей. Вспомним хотя бы Кустоса. Записи допросов показывают, насколько он умел владеть собой, насколько был красноречив – всему этому он явно научился в ложе. А рассказ о пережитых страданиях – пример умелого политического жонглирования идеями общечеловеческих ценностей.