Текст книги "Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг."

Таким образом, номинально единые Кастилия и Арагонская корона продолжали оставаться разделенными. Каждая сохранила свою политическую систему, экономическую систему и даже свои деньги. Обитатели Арагонской короны вели расчеты в libras, sueldos и dineros, а кастильцы использовали maravedi. К моменту воцарения Фердинанда и Изабеллы денежная система в Кастилии фактически пребывала в состоянии хаоса. Ее упорядочение оказалось сложным делом, но, в конце концов, этого удалось добиться благодаря королевскому указу 1497 года, который сформировал основы кастильской денежной системы на следующие века. Этим указом была учреждена следующая система:

Тем временем в Арагонской короне тоже были введены определенные денежные новации. В 1481 году Фердинанд ввел в Валенсии золотую монету по образцу венецианского дуката – excellent, а в 1483 году в Каталонии появился ее эквивалент – principat. Таким образом, кастильские реформы означали, что с 1497 года в Испании имелись три основные монеты практически одного достоинства: валенсийский excellent, каталонский principat и кастильский дукат. Это была единственная мера экономической унификации этих королевств, предпринятая Католическими королями, и она странным образом напоминала их достижения в области унификации политической. Короны Кастилии и Арагона объединились политически только в лице своих монархов, и точно так же их денежные системы объединились только на самом верху, на уровне монеты высшего достоинства. Всего лишь символы объединения при сохранении различий – эти золотые испанские монеты с первых лет XVI века стали одновременно свидетельством восстановления экономик и напоминанием о том, что деяния Католических королей были только началом. Экономически, как и политически, «Испания» по-прежнему существовала только в зародыше.

Открытое общество

Прескотт назвал царствование Фердинанда и Изабеллы «самой блистательной эпохой в анналах» Испании. Поколения испанцев, сравнивая свое время с эпохой Католических королей, будут смотреть на нее как на золотой век Испании. Завоевание Гранады, открытие Америки и триумфальный взлет Испании на европейской политической сцене придали непревзойденный блеск новому государству, созданному благодаря унии корон, и отметили печатью успеха политические, религиозные и экономические реформы этой королевской четы.

Однако вопреки общепринятой картине цветущей весны под властью Фердинанда и Изабеллы, слишком быстро сменившейся холодной зимой из-за глупости их преемников, следует указать менее удачные особенности их царствования. Они объединили две короны, но не сделали даже робких шагов для решения гораздо более сложной задачи объединения их народов. Они уничтожили политическую власть крупной знати, но не затронули ее экономического и социального влияния. Они реорганизовали кастильскую экономику, но сделали это за счет усиления системы latifundios и расширения пастбищ в ущерб земледелию. Они привнесли в кастильскую экономику определенные монопольные по своей сути арагонские институты, но не смогли сблизить кастильскую и арагонскую экономики. Они восстановили в Кастилии порядок, но по ходу дела разрушили хрупкие барьеры, стоявшие на пути абсолютизма. Они реформировали церковь, но ввели инквизицию. И еще они изгнали одну из самых активных и инициативных групп общества – евреев. Все это неизбежно омрачает общую картину, которую подчас рисуют слишком радужной.

Тем не менее ничто не может изменить того факта, что Фердинанд и Изабелла создали Испанию и что в период их царствования она получила международное признание и – благодаря творческому потенциалу кастильцев и организационным способностям арагонца – встала на путь создания единой испанской идентичности. Арагонцы, имевшие большой административный опыт, смогли предложить способы придания новой монархии институциональной формы. Кастильцы, со своей стороны, обеспечили динамизм, двигавший новое государство вперед, и именно этот динамизм придал Испании Фердинанда и Изабеллы ее отличительные черты. Испания Католических королей – это, прежде всего, Кастилия, переполненная творческой энергией, которая, казалось, вдруг открыла себя.

Это открытие самой себя ярче всего проявилось в культурных достижениях той эпохи. После нескольких веков относительной изоляции Кастилия в XV веке подверглась сильному и противоречивому культурному влиянию Европы, из которого она, в конце концов, сформировала свое национальное искусство. Коммерческие контакты с Фландрией несли с собой влияние севера: фламандский реализм в живописи, выразительный готический стиль в архитектуре и фламандскую религиозность в получивших широкое хождение молитвенниках. В то же время традиционные узы, связывавшие Арагонскую корону с Италией, познакомили испанский двор с новым итальянским гуманизмом и, пусть с некоторым опозданием, с итальянской архитектурой.

Эти зарубежные стилистические течения смешались с иудейскими, исламскими и христианскими традициями средневековой Кастилии. Результат часто представлял собой слияние враждующих влияний, но в определенных видах искусства, в частности в архитектуре, рождался уникальный стиль, который впоследствии был признан специфически испанским. Таким был стиль платереско – странная смесь мавританских и северных черт, сочетавшая в себе готические и ренессансные мотивы, воплощенные в фантастически украшенных поверхностях. Одинаково далекий от чистоты средневековой готики и идеалов ренессанса с его обязательным подчинением деталей общему, платереско был стилем, ярко говорившим о буйной и самобытной жизненной силе Кастилии Изабеллы.

Однако, как и другие кастильские достижения того времени, создание стиля платереско так же сильно зависело от направления и импульса, заданного правителями, как и от творческой энергии подданных. Платереско был богатым и экстравагантным стилем, требовавшим богатых и экстравагантных покровителей. Энрике де Эгас построил госпиталь Санта-Крус для кардинала Мендосы; строительство университета в Алкала-де-Энарес было поручено Педро де Гумиэлю кардиналом Сиснеросом. Кастильские гранды в качестве патронов соперничали с представителями высшего духовенства, строя роскошные дворцы, как, например, дворец герцога Инфантадо в Гвадалахаре с его чрезвычайно замысловатым декором. Но для недавно добившейся верховенства испанской монархии симптоматично, что многие из самых роскошных и впечатляющих сооружений строились для королевских учреждений. Это и госпиталь де лос Рейес в Сантьяго, и дом престарелых в Мирафлорес, и королевская часовня в Гранаде. Фердинанд и Изабелла вели широкомасштабные строительные и восстановительные работы и с помощью эмблем, медальонов и анаграмм оставляли на всех этих творениях свидетельства своей королевской власти.

Двор стал естественным центром культурной жизни Кастилии, и, поскольку в Испании еще не было постоянной столицы, двор путешествовал по стране, перевозя с собой новые идеи и влияния из одного города в другой. Поскольку Изабелла пользовалась в Европе репутацией покровительницы знаний, она смогла привлечь ко двору выдающихся иностранных ученых, таких как Пьетро Мартире из Милана, ставшего директором дворцовой школы. Благодаря частым визитам иностранных ученых и возвращению испанцев, учившихся в Италии, двор представал форпостом нового гуманизма, который в это время начал формироваться в самой Испании.

Одним из приверженцев нового знания был Элио Антонио де Небраха (1444–1522), вернувшийся домой из Италии в 1473 году, в том самом году, когда в Испании появилось книгопечатание. Небраха, занимавший пост королевского историографа, был грамматистом, лексикографом и издателем классических текстов в лучших гуманистических традициях. Но его интересы, как у многих гуманистов, распространялись и на родной язык, и в 1492 году он издал книгу кастильской грамматики – первую книгу грамматики, написанную на современном европейском языке. «Зачем она нужна?» – спросила Изабелла, когда он преподнес ей книгу. «Ваше величество, – ответил за него епископ Авилы, – язык – это идеальный инструмент империи».

Ответ епископа оказался пророческим. Один из секретов доминирования Кастилии в Испании XVI века заключался в триумфе ее языка и культуры над языками и культурой других частей полуострова и империи. Культурному и лингвистическому успеху кастильцев в XVI веке, несомненно, способствовал упадок каталонской культуры, а также преимущественное положение кастильского, как языка двора и бюрократии. Но, в конечном счете, источником культурного превосходства Кастилии стала изначальная живость и энергия ее языка и литературы конца XV века. Язык самого великого произведения, созданного в Кастилии Католических королей, Celestina, написанного конверсо Фернандо де Рохасом, одновременно энергичный, свободный и уверенный – язык, который действительно стал «идеальным инструментом империи».

Живой, энергичный язык был порождением общества, исполненного жизненной силы, чьи интеллектуальные лидеры разделяли пытливый дух, характерный для многих людей Европы XV века. Гуманизм, которому покровительствовал двор и который популяризировало издание классических текстов, нашел восторженных приверженцев среди конверсо и постепенно завоевал признание в университетах Кастилии. После основания университета в Алкала и публикации Полиглотты испанский гуманизм достиг зрелости. Королевское покровительство помогло привить уважение к новому образованию, а новое образование, в свою очередь, доказало, что является полезным ключом к королевским милостям. Кастильская аристократия, как и аристократия других европейских стран, быстро усвоила этот урок. Среди семи тысяч студентов, обучавшихся в XVI веке в университете Саламанки, всегда были представители знатнейших испанских фамилий, а некоторые дворяне, как, например, преподаватель греческого языка в Алкала дон Алонсо Манрике, сами становились выдающимися деятелями нового образования.

Иногда проявления испанского гуманизма, несомненно, бывали грубоватыми и незрелыми, но даже это в определенной степени искупается энтузиазмом, характерным для культурной жизни Кастилии Католических королей. В стране царила атмосфера интеллектуального воодушевления и жажды общения с внешним миром. И это, прежде всего, отличало Испанию Фердинанда и Изабеллы от Испании Филиппа II. Испания Католических королей была открытым обществом, с готовностью впитывавшим зарубежные идеи. Но учреждение инквизиции и изгнание иудеев – шаги в противоположном направлении. Однако они оказались недостаточными, чтобы отвратить Испанию от тех открытий, которые ждали ее за пределами собственных границ. Под управлением Католических королей Кастилия, решившая на тот момент свои внутренние проблемы, была готова со всей энергией, выплеснувшейся после долгого пребывания в замкнутом пространстве, идти навстречу новому опыту, как политическому, так и экономическому. Открывая Кастилии новые горизонты, Фердинанд и Изабелла привели эту энергию в действие. Именно Кастилия, а не родившаяся в конце XV века Испания внезапно проснулась и осознала свой потенциал. Для кастильцев Кастилия уже была Испанией, которую манило еще более великое будущее, а обстоятельства и дома, и за морем неумолимо толкали ее к роли империи.

Глава 4. Имперская судьба

Внешняя политика Фердинанда

Изабелла умерла 26 ноября 1504 года. Ее внук император Карл V окончательно утвердился на испанском троне только в 1522 году. Сложные и сумбурные восемнадцать лет между этими датами стали решающими в определении будущего испанской монархии. Вопреки достаточно серьезным шансам противоположного исхода, объединение корон каким-то образом пережило эти годы, королевская власть над знатью и городами Кастилии укрепилась, и Испания двинулась по пути создания империи под властью Габсбургов. В том, что получилось в результате, случайность сыграла не меньшую роль, чем реализованные замыслы. Но в той мере, в которой этот результат можно приписать какой-то определенной политике, это была политика Фердинанда и кардинала Сиснероса.

Дипломатическое вовлечение Кастилии в дела Западной Европы, которое так неожиданно вылилось в воцарение на кастильском троне иностранной династии, было делом рук Фердинанда, озабоченного прежде всего интересами Арагона. Вмешательство Людовика XI во внутренние дела Каталонии в период царствования Хуана II и захват в 1463 году каталонских графств Руссильон и Серданья усугубили традиционное соперничество между Арагонской короной и Францией. Естественно, что Фердинанд как наследник этого соперничества пытался склонить свою супругу отказаться от традиционной для Кастилии политики союза с Францией. С 1475 по 1477 год в Германию, Италию, Англию и Нидерланды были отправлены посланники, предлагавшие им, как естественным врагам Франции, вступить в альянс с Кастилией. Так Кастилия сделала первые шаги – в дальнейшем подкрепленные серией династических браков – к вовлечению в дела Европы и к установлению дипломатической изоляции Франции, что было неизменной целью внешней политики Фердинанда.

В течение последующих пятнадцати лет, которые в значительной степени ушли на завершение реконкисты, Фердинанд посвятил себя укреплению связей Испании и Португалии в надежде найти способ окончательного объединения полуострова. В 1490 году наконец состоялся устроенный им брак старшей дочери Католических королей Изабеллы с принцем Альфонсо Португальским. Однако продлился он всего несколько месяцев, поскольку Альфонсо умер. В 1497 году Изабелла снова вышла замуж за нового короля Португалии Эммануэля, но на следующий год она умерла при родах, оставив мужу инфанта Мигеля, который через два года тоже скончался. Опечаленные, но не утратившие присутствия духа Фердинанд и Изабелла в 1500 году выдали за Эммануэля своего четвертого ребенка, Марию. Они не хотели упускать ни одной возможности обеспечить двум тронам – испанскому и португальскому – общего преемника.

Падение Гранады в 1492 году впервые позволило Фердинанду направить всю свою энергию за пределы страны в погоне за более активной внешней политикой. Его особое внимание привлекали две территории: каталонско-французская граница и Италия. Ни один истинный король Арагона не смог бы навсегда смириться с потерей каталонских графств Руссельон и Серданья. Будучи исконной землей каталонцев, они считались такой же неотъемлемой частью владений короля Испании, как Гранада, и их возвращение стало основным предметом его политики. Его союз с Англией, заключенный в 1489 году в Медина-дель-Кампо, имел целью облегчить испанцам вторжение во Францию для возвращения этих графств. Для этого англичанам предлагалось отвлечь внимание французов своими действиями на севере. Проект не имел успеха, но вскоре появилась новая возможность получить графства, и на сей раз без крови. У Карла VIII Французского возникла идея похода в Италию, и, чтобы обеспечить себе невмешательство Испании во время этой кампании, он по договору, заключенному в 1493 году в Барселоне, согласился вернуть Фердинанду Руссельон и Серданью. С тех пор в течение полутора веков до заключения Пиренейского мира графства оставались частью Каталонии, а испанская граница с Францией снова стала проходить по северу Пиренеев.

Каким бы удачным ни было бескровное возвращение Руссельона и Серданьи, вторжение Карла VIII в Италию представляло для Арагонской короны новую и более серьезную угрозу. Сицилия являлась владением Арагона, а Неаполитанское королевство принадлежало младшей ветви арагонского королевского дома. Чтобы остановить наступление Карла VIII, требовалась европейская коалиция, и создание этой коалиции в 1495 году в форме Священной лиги, куда вошли Англия, Испания, Священная Римская империя и Папская область, стало величайшей победой внешней политики Фердинанда. В процессе формирования этой коалиции Фердинанд заложил основу дипломатии, поддерживавшей и расширявшей власть Испании на протяжении всего XVI века. Успех миссий, которые он рассылал по разным европейским столицам в стремлении создать Священную лигу, убедил его в ценности постоянного посла – фигуры, которую все чаще стали использовать некоторые итальянские государства в конце XIV – начале XV века. В 1480-х и 1490-х годах его усилия обеспечили дипломатическое окружение Франции, за счет размещения пяти посольств: в Риме, Венеции, Лондоне, Брюсселе и при дворе Габсбургов. Эти посольства, ставшие постоянными элементами испанской дипломатической сети, сыграли важнейшую роль в успехе испанской внешней политики. Люди, назначенные на должности послов, например посол в Лондоне доктор Родриго де Пуэбла, были весьма способными и отбирались из кругов хорошо подготовленных профессиональных юристов или священнослужителей, из которого Фердинанд и Изабелла набирали своих советников, судей и административных чиновников. Франсиско де Рохас, служивший в Риме и в других местах, был идальго среднего достатка, де Пуэбла – конверсо из низов, получивший юридическое образование, и бывший коррехидор. Оба были кастильцами, которых, как ни странно, на службе у Фердинанда оказалось гораздо больше, чем следовало ожидать с учетом куда более давней дипломатической традиции Арагонской короны. Они и их коллеги служили Фердинанду верой и правдой, за что им платили отнюдь не той же монетой. Получая от своих послов доклады, которые сам Фердинанд считал бесценными, он часто забывал посылать им необходимые инструкции, пренебрегал своевременной оплатой и нередко даже обманывал их. В целом организация испанской дипломатической службы страдала рядом существенных недостатков. Отсутствие постоянной столицы означало, что дипломатические документы оказывались рассеянными по всей Испании, отмечая хаотичным бумажным следом маршруты перемещения Фердинанда. Письма оставались без ответа, договоры терялись. Тем не менее на протяжении царствования Фердинанда эффективность службы росла, и, хотя она еще не была по-настоящему профессиональной, как в некоторых итальянских государствах, она значительно превосходила дипломатические службы большинства его врагов и союзников. Однако после того как в 1495 году Карл VIII вошел в Неаполь, стало ясно, что дипломатия должна уступить место войне. В 1495 году экспедиция, отправленная в Сицилию под предводительством выдающегося полководца гранадской кампании Великого Капитана Гонсало де Кордова, вступила на землю Калабрии. В ходе итальянских кампаний 1495–1497 и 1501–1504 годов Гонсало показал себя гениальным военачальником, который быстро усваивал уроки, преподанные ему врагом, и использовал их в своих операциях. В результате эти годы стали периодом создания как профессиональной дипломатической службы Испании, так и ее профессиональной армии, чья выучка и spirit de corps были залогом великих побед Испании в XVI–XVII веках.

Во времена Reconquiasta кастильцы стремились развивать свою легкую кавалерию в ущерб пехоте. Однако легкая кавалерия оказалась не в состоянии нести основную тяжесть войны в Италии, и после поражения в Семинаре – первой битве итальянской кампании – Гонсало начал искать новый строй, способный противостоять атакам швейцарских копий. Очевидно, что необходимо было усилить вооружение пехоты и увеличить число аркебузиров. Позаимствовав и то и другое у швейцарцев и итальянцев, Гонсало смог заметно усовершенствовать свою армию, превратив ее преимущественно в пехотную армию, и в 1503 году одержал триумфальную победу в битве при Чериньоле. Уже во время гранадской кампании кастильская пехота, несмотря на презрительное к ней отношение, показала свою способность к быстрому передвижению и эффективность в индивидуальном бою, но по сравнению с французами и швейцарцами она была слишком легко вооружена и плохо защищена. Требовалось обеспечить ее более надежной защитой и в то же время каким-то образом сохранить мобильность, дававшую ей преимущество перед более неповоротливым швейцарским строем. В конце концов, этого удалось достичь, обеспечив пехотинцев легкими щитами и кирасами и в то же время улучшив их наступательное оружие таким образом, что половина была оснащена длинными пиками, одна треть – короткими мечами и метательными копьями и одна шестая – аркебузами. Одновременно с этим Великий Капитан полностью преобразовал организационную структуру армии. Прежние роты, слишком маленькие для нового вооружения, были сгруппированы в coronelias, каждую coronelia поддерживала кавалерия и артиллерия. Именно такая организационная структура, изобретенная Великим Капитаном, стала основой для развития испанской армии в XVI столетии. В 1534 году в армии ввели новую тактическую единицу tercio, по численности примерно в три раза превышающую coronelia. Пехотинцы прежних итальянских кампаний с мечами и щитами исчезли; теперь все tercios были укомплектованы только аркебузерами и пикинерами. Tercio обыкновенно состояла из двенадцати рот примерно по 250 человек в каждой, так что в ней насчитывалось 3000 солдат, и в дальнейшем tercios показали себя чрезвычайно эффективными боевыми частями. Такая структура была более экономной с точки зрения расхода живой силы, чем швейцарская система, обладала большей огневой мощью и превосходила ее в обороне, поскольку атакующая кавалерия натыкалась на строй пикинёров, достаточно плотный, чтобы отразить атаку с любой стороны. Более века такая структура доминировала на полях Европы, и ее успех способствовал укреплению уверенности испанской армии в своих силах, поскольку она знала, что является лучшей в мире, и действительно была таковой.

Таким образом, ренессансная Италия оказалась идеальной почвой для тестирования как испанской дипломатии, так и ее армейской структуры, и если в период царствования Фердинанда эти инструменты были еще неидеальными, то они все равно обеспечили ему блестящий успех. Французы были не просто разбиты на поле боя, но сочетание войны и дипломатии позволило Фердинанду лишить французскую династию неаполитанского трона. В 1504 году побежденная Франция признала испанцев законными хозяевами Неаполя. Таким образом, Неаполитанское королевство наряду с Сицилией и Сардинией стало владением Арагонской короны и так же, как они, оказалось под управлением вице-королей и в юрисдикции Совета Арагона.

Завоевание Неаполя явилось триумфом первой величины в «арагонской» внешней политике Фердинанда, для достижения которого он успешно использовал ресурсы Кастилии. Однако дипломатическим маневрам, предшествовавшим и сопровождавшим его, суждено было иметь для Испании и Кастилии, в частности, последствия, как непредвиденные, так и нежелательные. В качестве обычного способа скрепления своих альянсов Фердинанд использовал династические браки. Чтобы укрепить альянс с Англией, он выдал Катерину Арагонскую за Артура, принца Уэльского, а в 1496–1497 годах альянс Испании и Священной Римской империи был скреплен двумя браками между представителями их королевских домов. Единственный сын Католических королей и наследник испанского трона Хуан женился на дочери императора Максимилиана Маргарет, а их дочь Хуана стала женой сына Максимилиана эрцгерцога Филиппа. Однако спустя шесть месяцев после свадьбы Хуан скончался, и, когда Маргарет родила мертвого ребенка, все надежды на прямое наследование трона от Фердинанда и Изабеллы по мужской линии исчезли. Теперь наследниками испанского трона стали их старшая дочь Изабелла Португальская и ее ребенок от Эммануэля Португальского. Но смерть Изабеллы в 1498 году и последовавшая за этим в 1500 году кончина ее сына Мигеля уничтожили и эту возможность. Таким образом, с 1500 года наследование совершенно непредвиденным образом перешло к инфанте Хуане и в дальнейшем к ее старшему сыну Карлу, который наследовал одновременно и Испанию, и владения Габсбургов.

Объединение земель Испании и Габсбургов – это последнее, чего могли желать Фердинанд и Изабелла, но теперь оно становилось неизбежным. Когда в ноябре 1504 года Изабелла умирала, она с горечью сознавала, что правление ее любимой Кастилией переходит к ее психически неуравновешенной дочери и бездарному зятю, который об Испании ничего не знал и не хотел знать. Так внешняя политика Фердинанда, начавшаяся с попытки заручиться союзниками в борьбе с Францией, окончилась переходом испанского трона в руки иноземной династии.