Текст книги "Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг."

Экономические и социальные основы новой Испании

Католические короли возродили власть монархии и, по меньшей мере, в Кастилии заложили основы авторитарного государства, обратив в действие мощную энергию осознания национальных целей и блестящих возможностей, внезапно появившихся в связи с открытием Америки. Понимая необходимость консолидации ресурсов нового государства и восстановления его управляемости, они были вынуждены так же активно реформировать законодательство в сфере национальной экономики, как в административной и религиозной сферах. За двадцать девять лет царствования Изабеллы в Кастилии было выпущено не менее 128 указов, охватывающих все аспекты кастильской экономической жизни. Был запрещен экспорт золота и серебра; приняты новые законы о судоходстве, стимулировавшие испанское кораблестроение; законодательство, касающееся гильдий, стало более жестким; периодически предпринимались попытки защитить кастильское текстильное производство путем запрета на импорт определенных видов тканей; фламандских и итальянских ремесленников побуждали селиться в Испании, обещая на десять лет освобождение от налогов. Было бы неверно называть эти законодательные новшества составными частями какой-то экономической программы, поскольку она предполагала последовательную логическую разработку, которой на деле не было. Экономические законы Католических королей правильнее всего рассматривать как ответ на определенные безотлагательные экономические и фискальные проблемы – ответ, нацеленный на последующий рост богатства Кастилии и усиление власти ее королей.

В своем экономическом и административном упорядочении Испании Фердинанд и Изабелла довольствовались использованием уже существующего фундамента. Их правление, весьма далекое от того, чтобы осуществлять серьезные изменения социального устройства Кастилии, твердо поддерживало существующий порядок. Нападки Католических королей на политическое влияние магнатов, как и назначение на церковные и чиновничьи посты представителей мелкого дворянства и буржуазии, могли создавать впечатление, что Фердинанд и Изабелла – решительные противники аристократии. Но на самом деле нападки на политическую власть магнатов не перерастали в общее наступление на их экономическую и территориальную власть. «Акт о возвращении» 1480 года действительно лишил их значительной части доходов, но этот акт относился только к тому, что они узурпировали после 1464 года, а присвоение магнатами земель и доходов короны произошло по большей части до этой даты. Все более ранние приобретения никто не тронул, и высшая кастильская аристократия по-прежнему оставалась невероятно богатым классом. Современник Католических королей Маринео Сикуло приводит следующий список знатных кастильских домов и их доходов, полученных, вероятно, в первые годы царствования Карла V:

Кроме того, в Кастилии было тридцать четыре графа и два виконта с общим доходом 414 000 дукатов. Помимо этих шестидесяти двух титулованных дворян, в Кастилии, чей совокупный доход составлял до 1 309 000 дукатов, имелось еще двадцать титулованных дворян в Арагонской короне (пять герцогов, три маркиза, девять графов и три виконта) с совокупным доходом 170 000 дукатов.

Так или иначе, царствование Католических королей характеризовалось ростом экономической и социальной власти знатных дворян. Некоторые из них смогли получить выгоду от распределения земли завоеванного Гранадского эмирата. Современный этим событиям хроникер писал: «Все гранды, кабальеро и идальго, участвовавшие в завоевании этого королевства, удостоились mercedes – милостей согласно своему статусу в виде домов, земель и вассалов». В 1505 году кортесы в Торо законодательно закрепили все эти блага, подтвердив и расширив право учреждения mayorazgos – майоратов, с помощью которых знатные семьи могли навечно узаконить передачу земель неделимыми и нетронутыми от одного наследника к другому. В то же время брачные союзы между знатными кастильскими семействами, которые корона никак не контролировала, еще больше способствовали консолидации крупных земельных владений в руках небольшого числа могущественных кланов. В результате в конце XV века оформилась и закрепилась форма распределения земли, существовавшая в средневековой Кастилии. На практике это означало, что 2 или 3 процента населения владели 97 процентами кастильской земли, и более половины этих 97 процентов принадлежало горстке крупнейших фамилий. Даже если на тот момент они потеряли свое былое политическое господство, такие дома, как Энрикес, Мендоса и Гусман, сохраняли огромные экономические ресурсы и территориальное влияние, полученное в более ранние времена.

За время царствования Католических королей главы этих крупнейших домов не превратились в придворных. Напротив, если не считать маленькой группы магнатов, имевших посты при королях, крупные аристократы гораздо реже бывали при дворе, чем при прежних монархах, и предпочитали жить в своих роскошных поместьях, а не отплясывать вокруг короля, исключившего их из политической жизни. Только после смерти Изабеллы в 1504 году магнаты сделали попытку вернуть себе положение при дворе и в государстве, но их успех оказался недолгим. С этого времени и до царствования Филиппа III у них не было возможности добиться такого влияния, которое они считали автоматически полагающимся для себя по праву рождения. Но если их политическая власть ушла, то на их социальное господство никто не покушался, и оно даже укрепилось, благодаря решению Карла V от 1520 года установить для испанской аристократии фиксированную иерархию. Верхний уровень заняли Grandes de España – двадцать пять грандов из старейших фамилий Кастилии и Арагона. Они пользовались особой привилегией не снимать шляпы в присутствии короля и обращаться к нему как primos, то есть как к кузену. Непосредственно за ними следовали другие титулованные аристократы, которые назывались Titulos и которые во всех остальных аспектах ничем не отличались от грандов.

На ступень ниже этих двух групп магнатов, составлявших элиту испанской аристократии, стояла группа, отличавшаяся от них тем, что не представляла собой отдельной коллективной общности, однако занимала признанное положение в социальной иерархии. Эта группа состояла из segundones – младших сыновей крупнейших фамилий. У них не было титулов, и все они являлись «жертвами» системы майората, согласно которой основная часть фамильного богатства резервировалась для их старших братьев. Поскольку их ресурсы, как правило, были весьма ограниченны, они чаще всего посвящали себя службе в армии, в церкви или делали карьеру в качестве дипломатов и административных чиновников короны.

Остальная часть кастильского дворянства была не столь знатной. Ее представителей называли кабальеро или идальго, и при обращении к ним использовался уважительный префикс «дон». Они могли очень сильно отличаться друг от друга. Одни были богаты, другие крайне бедны, одни происходили из старинных аристократических фамилий, другие еще недавно были буржуа, многие владели сельской собственностью, поместьями с вассалами или без них, но, кроме этого, имели дома в городе и вели жизнь зажиточных горожан, с которыми часто имели тесные связи. Например, в Авиле проживало много семейств благородного происхождения, которые в конце XV – начале XVI века изменили облик города, построив впечатляющие дома в новом ренессансном стиле. Они играли существенную роль в церемониальной жизни города и осуществляли контроль над городским управлением. Будучи членами общества, в котором ранг и происхождение имели самое большое значение, идальго отличались от простых горожан тем, что имели фамильные гербы, которыми украшали дома, церкви, монастыри и гробницы с расточительностью, характерной для мира, где геральдика была незаменимым ключом к пониманию всех тонкостей статуса.

К миру бизнеса и коммерции идальго относились с определенным высокомерием. Многие из них занимались финансовым администрированием, поскольку только заслуживающим доверия идальго отдавался на откуп сбор королевских налогов. В то же время другие были вовлечены в торговлю того или иного типа – практику, которая в начале XVI века, по-видимому, не считалась несовместимой со статусом идальго, хотя чрезмерное увлечение коммерцией могло бросить тень на фамильную репутацию. Мало кто стал бы компрометировать свой статус, дававший не только социальный престиж, но и существенные финансовые и правовые преимущества, поскольку идальго имели многие привилегии магнатов, из которых самой важной было освобождение от уплаты налогов в пользу короны. Кроме того, они имели привилегии перед законом. Так, в случае уголовных дел их могли судить только audiencias, или alcaldes de Corte, и все приговоры в отношении них утверждались Советом Кастилии. Их нельзя было пытать и отправлять на галеры, нельзя было сажать в тюрьму за долги, а в гражданских процессах забирать у них дома, оружие и лошадей.

Общественная репутация и практические преимущества, связанные с принадлежностью к идальго, делали ее предметом всеобщей зависти. Огромное количество времени и умственных усилий тратилось на построение или фабрикацию генеалогических таблиц, способных доказать наличие дворянских предков. Однако, несмотря на постоянный упор на родословную, идальго вовсе не были закрытой кастой, принадлежность к которой определялась исключительно по рождению. Фердинанд и Изабелла, зависевшие от ведущих городских семейств, так же как и от идальго, щедро жаловали дворянское звание, так что слой идальго постоянно пополнялся за счет впрыскивания свежей крови. Через несколько лет Совет Кастилии начал протестовать против большого количества новых дворян, но оказалось, что остановить неуклонное расширение слоя идальго невозможно. Недовольство более низких слоев кастильского общества привилегиями знати постоянно возрастало, и естественно, что со временем продолжавшая беднеть корона нашла на него удобный ответ. Начиная с 1520-х годов привилегии идальго были выставлены на продажу как средство пополнения изрядно похудевшей казны. Судя по всему, эти привилегии стали доступны каждому, у кого хватало денег заплатить, потому что в 1592 году кортесы сетовали: «Продажа hidalguias порождает многочисленные неудобства, поскольку они, как правило, приобретаются богатыми персонами более низкого достоинства… Это вызывает ненависть у всех классов. Дворяне возмущаются, видя, что люди более низкого звания добиваются равенства с ними, просто заплатив за это деньги, что, как следствие, приводит к унижению дворянства… в то же время pecheros (налогоплательщиков) раздражает, что люди одного с ними происхождения могут обеспечить себе превосходство только благодаря своему богатству…» Однако никаких изменений так и не последовало, и все осталось по-прежнему.

Таким образом, результатом политики Фердинанда и Изабеллы стало дальнейшее повышение важности социальной иерархии кастильского общества, и в то же время она давала новые возможности социального продвижения многим из тех, кто прежде не имел надежды получить привилегированный статус. Одним из ключевых преимуществ было образование, которое могло в конечном счете позволить получить место на королевской службе. Другим, в особенности если речь шла о жителях городов, было богатство, дававшее возможность альянса между состоятельными купеческими семьями (включая семьи еврейского происхождения) и респектабельными аристократическими домами. Например, дедушкой святой Терезы Авильской был некто Хуан Санчес – купец из Толедо, женившийся на девушке из аристократического клана Сепеда. Наказанный в 1485 году за то, что практиковал иудаизм, он переехал с семьей в Авилу, где, несмотря на то что факт его общения с инквизицией Толедо был хорошо известен, он смог женить всех своих детей на отпрысках местного дворянства, а сам продолжил успешно заниматься торговлей тканями и шелками. Позднее семья переключилась с торговли на сбор и администрирование налогов, и отец святой Терезы дон Алонсо Санчес де Сепеда имел репутацию богатого и благородного человека, состояние которого в 1507 году оценивалось в миллион maravedis (примерно 3000 дукатов), если не считать долгов на сумму 300 000 maravedis. И это в то время, когда поденщик получал от 15 до 20 maravedis в день, или 20 дукатов в год.

Деятельность таких семейств, как Санчес де Сепеда из Авилы, дает представление о том, какой активной была городская жизнь в царствование Фердинанда и Изабеллы, и в определенной степени об уровне социальной мобильности в городах. Несмотря на то что городам приходилось передавать многие из своих самых существенных привилегий в руки королевских чиновников, они по-прежнему оставались очень активными сообществами с неистребимым стремлением к процветанию и независимой жизни.

Однако картина жизни в сельской местности выглядела несколько иначе. К сожалению, о сельской жизни того времени известно мало, особенно это касается отношений между господами и их вассалами. Декрет 1480 года освободил арендаторов в поместьях от последних следов рабства, дав им свободу продавать свою собственность и по собственной воле переезжать куда угодно. Но им по-прежнему приходилось платить сеньориальные сборы и оставаться в юрисдикции сеньора, которая, по-видимому, очень сильно различалась в зависимости от характера этого сеньора. Поэтому законодательное улучшение их положения, исходящее от короны, не всегда сопровождалось соответствующим улучшением их экономического статуса. Тем не менее среди крестьян, составлявших 80 процентов населения Кастилии, существовали заметные различия. Среди них выделялась небольшая группа крестьянской аристократии – «богатые работники», которые были ярко представлены в кастильской литературе и являлись доминантными фигурами в жизни деревни. Существовала достаточно многочисленная группа крестьян, живших в городах и совмещавших обработку своей земли с занятием ремеслом и мелкой торговлей в городе. Но основная масса, судя по всему, жила в бедности, которая легко могла превращаться в нищету. Правда, за исключением некоторых областей Галисии, рабство исчезло, и крестьяне, платившие ежегодный censo за пользование своей землей, могли чувствовать себя достаточно защищенными перед законом. Правда и то, что в XVI веке в Кастилии не было ни одного крестьянского восстания. Но условия, по крайней мере в некоторых регионах, были отчаянно тяжелыми, поскольку вся система землевладения была устроена таким образом, что, возложив на крестьян основное бремя сельскохозяйственного производства, не обеспечивала их ресурсами, способными сделать работу на земле эффективной. Крупные землевладельцы, похоже, мало интересовались использованием своих поместий по прямому назначению. Вместо этого они довольствовались тем, что сдавали значительную часть земли в аренду. Эту землю обрабатывали крестьяне, которым, вероятно, приходилось сначала брать у них в долг, чтобы обеспечить себе надел. Затем они обнаруживали, что их скудные заработки резко снижены за счет десятины, налогов и сборов. После этого хватало одного-двух неурожаев, чтобы превратить их в безнадежных должников.

Проблемы крестьянства были особенно серьезны с учетом того, что население Кастилии росло, и уже случались моменты, когда возникали трудности с тем, чтобы его прокормить. Сельскохозяйственные технологии оставались крайне примитивными. Бедной от природы земле не давали как следует отдохнуть, а обычный способ увеличения производства состоял в использовании бросовых земель, которые через несколько сезонов резко теряли урожайность. Кастильское центральное плато традиционно, по крайней мере в урожайные годы, производило определенное количество зерна на экспорт, но другие части полуострова не могли даже прокормить себя. Особенно это касалось Галисии, Астурии и Бискайи, которые снабжались по морю из Кастилии или из Арагонской короны, импортировавшей зерно из Андалусии и Сицилии. Но в неурожайные годы Кастилия сама зависела от импорта зерна из-за границы. В частности, первые годы XVI века оказались особенно неудачными. В 1502 году цены на зерно резко выросли и оставались высокими до 1509 года, когда на редкость хороший урожай так резко обрушил их, что многие фермеры разорились.

В 1506 году власть ответила на кризис разрешением массового импорта зерна, а в 1502 году учреждением так называемой taza de trigo, то есть введением фиксированной максимальной цены на зерно. Подобные попытки ограничить цену, предпринимавшиеся периодически в первые десятилетия века, с 1539 года стали постоянной чертой аграрной политики короны. Но поскольку они были направлены на защиту интересов потребителей, а не производителей, то лишь добавляли трудностей производству, у которого и без того имелись серьезные проблемы, и которое – что еще важнее – практически лишено поощрения и поддержки со стороны короны.

Несмотря на растущие проблемы с обеспечением продовольствия, Фердинанд и Изабелла не принимали решительных мер по стимулированию производства зерна. Напротив, именно в их царствование долгая борьба между зерном и овцами закончилась в пользу овец. Существенный рост средневековой торговли шерстью оживил экономическую жизнь Кастилии, но неизбежно настал момент, когда дальнейшее поощрение кастильского производства шерсти стало возможно только за счет серьезных жертв со стороны земледелия. Этот момент настал в период царствования Католических королей. Важность торговли шерстью для кастильской экономики и значение для королевской казны servicio y montazgo – налога, который платили короне овцеводы, естественно, подталкивали Фердинанда и Изабеллу к продолжению политики их предшественников и предоставлению кастильскому плато особой протекции. Результатом явилась целая серия указов, дававших ей широкие привилегии и экономические преференции. Кульминацией этой политики стал знаменитый закон 1501 года, согласно которому вся земля, на которую хоть раз ступило мигрирующее стадо, навечно резервировалась под пастбище и не могла быть использована владельцем как-то иначе. Это означало, что огромные пространства в Андалусии и Эстремадуре лишались шансов на сельскохозяйственное развитие и зависели теперь только от прихоти овцеводов. Цели этой политики достаточно очевидны. Торговля шерстью быстро переходила под контроль монополистов и в результате стала богатым источником дохода короны, которая с 1484 года столкнулась с постоянно растущими финансовыми трудностями, усугубившимися после бегства еврейского капитала. Таким образом, альянс короны и овцеводов был выгоден и тем и другим: Кастильское плато со своими овцами в количестве от 2 до 3 миллионов голов купалось в теплых лучах королевских милостей, а корона, которая, после того как взяла под контроль военные ордена, обзавелась некоторыми из самых лучших пастбищ в Испании, могла получать от них постоянный доход и при необходимости использовать его для специальных нужд.

Усиленное королевское поощрение производства шерсти, несомненно, давало Кастилии определенные преимущества. Разведение овец требует меньше труда, чем пахотное земледелие, а огромные просторы пастбищных земель высвобождали дополнительные рабочие руки, с которыми Кастилии было проще собирать армии для колонизации Нового Света. Но в целом поощрение овцеводства за счет земледелия могло оказаться лишь намеренной жертвой долгосрочных интересов Кастилии в угоду сиюминутной выгоде. Именно в царствование Фердинанда и Изабеллы земледелию было окончательно отведено жалкое положение Золушки в кастильской экономике, и цена, которую в конце концов пришлось за это заплатить, оказалась чрезвычайно высокой.

Таким образом, свою имперскую карьеру Кастилия начала, имея явно нездоровую аграрную систему. За порогом постоянно маячила carestia (засуха), а на плечах земледельцев, не имевших ни должных стимулов, ни должного вознаграждения за свои труды, лежало слишком тяжелое бремя. Но потенциальная опасность такой близорукой политики с легкостью игнорировалась, поскольку одновременно с этим в других отраслях кастильской экономики отмечалось бесспорное процветание. Конец XV века был периодом заметной экономической экспансии. И внешняя и внутренняя торговля оживились, а восстановление мира после долгой гражданской войны принесло городам Кастилии новую уверенность и ощущение безопасности.

Экономические достижения Фердинанда и Изабеллы состояли не столько в нововведениях, сколько в создании условий, в которых существующий экономический потенциал Кастилии смог по-настоящему реализоваться. В мирный период конца XV века взошли семена, посеянные в течение предшествующих сотен лет, и политика Католических королей была направлена на то, чтобы получить с этих всходов максимальный урожай. Они видели свою задачу в регулировании и организации, чтобы решительное, зачастую сбивчивое и беспорядочное экономическое развитие в более ранние годы не было потеряно зря или обращено вспять. В этом ключе нужно рассматривать проведенную ими в 1483 году реорганизацию ярмарок в Медина-дель-Кампо, и более поздние попытки – хотя и безуспешные – объединить ярмарки в Вильялоне и Медина-дель-Риосеко с ярмарками в Медина-дель-Кампо, с целью добиться одновременно и большей эффективности, и большей централизации. Но больше всего внимания они уделяли регулированию торговли шерстью. Здесь, как и в других вопросах, имелся очевидный фундамент, на котором можно было строить. Уже существовала система flotas – конвоев для перевозки кастильской шерсти в Северную Европу; в центре торговли шерстью Бургосе существовала крепкая купеческая гильдия, имевшая своих представителей во Франции и Фландрии. Изгнание иудеев в 1492 году нарушило связность рынка шерсти, и потребовалось восстановить работу системы экспорта, для чего Католические короли в 1492 году учредили в Бургосе знаменитый Consulado.

Consulado, как и многие другие институты, учрежденные в Кастилии под руководством Фердинанда, имел арагонское происхождение. Он сочетал в себе функции гильдии и купеческого суда и существовал в нескольких городах Арагонской короны с конца XIII века. В Валенсии Consulat de la Mar был учрежден в 1283 году, за ним в 1343 году за ней последовала Майорка, а в 1347 году Барселона, и к середине XV века в странах Леванта насчитывалось восемь Consulats. В Бургосе уже существовала своя купеческая гильдия, но она не имела юридической власти, которой обладал Consulado. Таким образом, учреждение Consulado в Бургосе было на руку и местным купцам, и Фердинанду и Изабелле, которые видели в нем идеальный орган для стимулирования торговли шерстью и приведения ее под централизованное управление. Шерсть подготавливали для продажи на внутреннем рынке Кастилии, продавали купцам и экспортерам на ярмарках, а затем перевозили в Бургос, служивший своего рода центральным складом. Однако Бургос находился в сотне миль от ближайшего порта, и 15–20 тысяч тюков на мулах доставляли из Бургоса в Бильбао, откуда одна-две флотилии ежегодно перевозили шерсть в Антверпен.

Бургос, несмотря на отсутствие в нем порта, получил полную монополию на торговлю с севером через Кантабрию. Являясь естественным связующим звеном между производителями и экспортерами шерсти, он один мог выдавать разрешения на отправку шерсти из портов Кантабрии. В ситуации роста торговли система, вероятно, работала хорошо. Экспорт шерсти продолжал расти, и Католические короли пытались стимулировать развитие торгового флота, предлагая субсидии на строительство судов более 600 тонн (размер, подходящий больше для военных, чем для торговцев), и приняв в 1500 году закон о навигации, по которому кастильские товары должны были экспортироваться кастильскими судами. Но монополия, которой пользовался Бургос, имела свои изъяны, и прежде всего тот, что она усугубляла и без того ожесточенное соперничество Бургоса и Бильбао. Бильбао обладал природными преимуществами перед Бургосом и, кроме того, был центром развивающейся в Бискайе торговли железом. Уже в 1500 году центр начал перемещаться из Бургоса в Бильбао и, в конце концов, в 1511 году Фердинанд, уступив давлению купцов Бильбао, разрешил создание в нем Consulado для Бискайи.

Несмотря на все первоначальные трудности, система Consulado предоставляла такие очевидные удобства, что казалось естественным расширить ее и на торговлю с Америкой. Таким образом, Consulado Бургоса, который сам был создан по образу и подобию барселонского Consulat, стал образцом для знаменитого Casa de Contratacion (Дома торговли), учрежденного в Севилье в 1503 году. Несмотря на то что следующие десятилетия стали свидетелями ряда экспериментов, прежде чем система окончательно оформилась, это положило начало монополии Севильи на торговлю с Новым Светом, продлившуюся два столетия. Возникнув, эта монополия как-то незаметно стала казаться естественной формой организации коммерции в Кастилии.

Учреждение в Кастилии арагонских экономических институтов не ограничилось созданием Consulados. Оно проявилось в реорганизации гильдий кастильских городов. В Средние века кастильские короли не проявляли благосклонности к гильдиям, и те в значительной степени оставались благотворительными организациями, не игравшими существенной роли в экономической жизни страны. Вместе с тем в Арагонской короне это были тщательно выстроенные корпорации, скрупулезно организовавшие жизнь своих членов и поддерживавшие высокие стандарты мастерства путем регулирования процесса обучения, проверок и постоянного контроля. После того как Фердинанд стал королем, политика в отношении гильдий в Кастилии изменилась. Была внедрена система каталонско-арагонских гильдий, и города получили разрешение создавать корпорации различных ремесел.

В результате во времена экономической экспансии Католические короли привнесли в коммерческую и производственную жизнь Кастилии жесткую корпоративную структуру, которая уже демонстрировала признаки банкротства в Арагонской короне. Трудно определить экономические последствия этой политики, но в целом такое впечатление, что в Кастилии, к несчастью, насаждалась полномасштабная система гильдий со всеми ее многочисленными атри бутами, тогда как в других частях Европы уже начиналось неуверенное движение в сторону более свободных форм организации производства. Даже кратковременные последствия неустанной законодательной активности Католических королей для кастильского производства были, пожалуй, не такими благоприятными, как это подчас считается. Три ведущие производственные отрасли кастильской короны – железные мануфактуры на севере, производство тканей в центре страны и шелковое производство в Гранаде – нуждаются в подробном изучении, прежде чем можно будет делать выводы, но по общему впечатлению о каком-то особенном прогрессе речь не шла. Производство шелка из-за восстания в Альпухаррас было временно переведено из Гранады; производство тканей испытывало трудности из-за импорта иностранных тканей в обмен на экспорт необработанной шерсти из Кастилии. Более того, изгнание иудеев лишило кастильское производство и квалифицированных мастеров, и столь необходимого капитала. Регулирование и ограничения здесь скорее препятствовали, чем помогали. Примечательно, что те производства, которые выглядели процветающими, на поверку оказались либо местными домашними мастерскими, либо специализированными люксовыми производствами, как изготовление ювелирных украшений в Толедо и севильская керамика. Эти производства были сильно ограничены в размере и не поддавались точному контролю.

Препятствия, стоявшие на пути развития промышленности, оказались весьма значительными. Помимо нехватки капитала и квалифицированных рабочих рук, следует отметить огромные расстояния и плохие коммуникации. Караваны мулов и повозок, запряженных волами, двигались через кастильское плато тяжело и медленно, а стоимость транспортировки значительно увеличивала цены. Например, стоимость перевозки специй из Лиссабона в Толедо была больше, чем исходная цена, уплаченная за эти специи в Лиссабоне. При Фердинанде и Изабелле прилагались серьезные усилия для улучшения системы коммуникаций в стране. Дороги были отремонтированы, а в Гранаде построено несколько новых; в 1497 году перевозчиков объединили в организацию под названием Cabañ a Real de Carreteros, которая имела привилегированный статус на испанских трактах и была освобождена от уплаты местных пошлин и сборов. Кроме того, прилагались усилия по созданию национальной почтовой системы с выходом за границы. В Средние века доставка почты в Кастилии была организована хуже, чем в Арагонской короне, где за почтовую службу отвечало братство Святого Марка, и она, по-видимому, работала достаточно эффективно. При Католических королях Барселона, где располагалось это братство, стала центром международной почтовой сети, расходившейся оттуда в Кастилию, Португалию, Германию, Францию и Италию. Тем временем в Кастилии за почтовую систему отвечал чиновник, именуемый Correo Mayor (главный почтмейстер. – Пер.). Начиная с 1505 года эту должность занимали представители одного семейства итальянского происхождения по фамилии Тассис.

Улучшение состояния почты и дорог способствовало обеспечению более тесной связи между регионами испанского полуострова, но в целом Католические короли сделали для разрушения экономических барьеров между своими королевствами не больше, чем для разрушения барьеров политических. Система таможен осталась без изменений, и при перевозке из одного региона в другой все товары продолжали облагать большими пошлинами. Не было сделано ничего для укрепления экономических связей между королевствами. Вместо этого в них продолжали существовать отдельные экономические системы: атлантическая система в Кастилии и средиземноморская система в Арагонской короне. Благодаря расширению торговли шерстью и открытию Америки первая из них процветала. В то же время средиземноморская система Арагонской короны сильно ослабела после упадка Каталонии, хотя в некоторой степени потери Каталонии компенсировались возросшей в конце XV века экономической активностью Валенсии. Умиротворение и реорганизация Каталонии, предпринятая Фердинандом, позволили принципату немного восстановить утраченные позиции к концу века. Каталонские корабли снова начали ходить в Египет, каталонские купцы снова появились в Северной Африке, и, самое главное, каталонские ткани снова заняли лидирующее положение на рынках Сицилии, Сардинии и Неаполя. Однако примечательно, что это восстановление представляло собой возвращение на старые рынки, а не открытие новых. Благодаря монополии Севильи каталонцы были отстранены от прямых коммерческих связей с Америкой, и им по непонятным до конца причинам не удавалось массово пробиться на рынки Кастилии. Возможно, им не хватило предприимчивости, но помимо этого они подвергались дискриминации. Вплоть до 1565 года они жаловались, что после унии корон неправильно по-прежнему обращаться с каталонскими купцами в кастильских городах, как с чужаками. При таком обхождении едва ли можно удивляться, что Каталония и Арагонская корона в целом продолжали смотреть на восток Средиземноморья вместо того, чтобы обратить внимание в сторону Кастилии и просторов Атлантики.