Текст книги "Часы-убийцы"

С другой стороны, если речь шла о подготовке хитроумного убийства, неправдоподобными выглядят те самые доводы, на основании которых вы приписываете ей преступление в универмаге. Предположим, что это она – та охотящаяся за блестящими побрякушками женщина, которая, будучи поймана с поличным, теряет голову, хватает первое попавшееся под руку оружие, вспарывает человеку живот и только благодаря невероятному везению ухитряется спастись бегством. Хорошо. Если это она, то я могу сказать вам, чего она не могла бы сделать. Ей не пришла бы в голову дьявольская мысль использовать часовую стрелку в качестве оружия. Она не притаилась бы в засаде, поджидая выслеживающего ее детектива. Хедли, Элеонора может быть клептоманкой или убийцей, но не тем и другим одновременно.

Хедли не казался убежденным.

– Защита заблуждается, – проговорил он. – Когда вы выслушаете меня... Что за черт!

Хедли выпрямился и оглянулся. Из холла доносились странные звуки: топот ног, стук, выкрики. Несколькими секундами позже раздался стук в дверь и на пороге появился сержант Престон, который держал за руку какую-то женщину. Переступив через порог, она вырывалась и повернулась лицом к инспектору... В следующее мгновение Люси Хендрет, замерев, ошеломленно смотрела на разложенные на кровати вещи.

17. Обвинительная речь инспектора хедли

Прятать вещи было уже поздно, хотя Хедли и попытался – осторожно, чтобы не стереть возможные отпечатки пальцев, – убрать их. Часы-череп и браслет остались на виду. Взгляд Люси Хендрет скользнул к открытому тайнику в стене, и тут же она расплакалась.

– Вот она, господин инспектор! – отрапортовал Престон. На его побледневшем от гнева лице ярким пятном выступал след пощечины. Он поправил галстук.

– Она что-то там говорила – будто ее зовут не Карвер, но раз было приказано доставить ее сюда...

– Болван! – рявкнул, вскакивая на ноги, выведенный из себя Хедли. – Вы что – не знаете ее?!

– В лицо нет, сэр, – осторожно отодвигаясь, ответил Престон. – Бетс сказал только, что это красивая женщина и примерно такого вот роста. Меня ведь тут не было ночью и...

– Где носит Бетса? Надо было, чтобы он... – Хедли вспомнил, что сам послал Бетса за Карвером. – Ладно, – уже спокойнее закончил инспектор, – вашей вины тут нет. Можете идти. А вы лучше пока останьтесь, мисс Хендрет.

Мелсон взглянул на девушку. Только что тяжело дышавшая и багровая от гнева, сейчас она уже взяла себя в руки. Поправив шляпку, она, даже не пытаясь еще раз взглянуть на вещи, смотрела прямо в лицо Хедли.

– Стало быть, что все-таки была наша Нелли, – с презрением констатировала Люси.

– Да. Почему вы сказали "все-таки"?

– Ну... Полагаю, что молчать уже не имеет смысла, тем более, что вытянуть правду из бедняги Криса для вас не представит труда. Надо думать, вы так уверены, потому что нашли вторую стрелку?

Мелсон вздрогнул. Вытянуть правду из бедняги Криса? Мелсон надеялся, что ничем не выдал удивления, – тем более, что Хедли сохранял спокойствие, а Фелл продолжал рассеянно постукивать по полу кончиком своей трости. Люси роняла слова нехотя, на лице ее было немного брезгливое выражение. Ноздри девушки чуть сжались, она вздрагивала, словно отгоняя какие-то неприятные воспоминания. Хедли предложил ей стул, и она, немного помедлив, безразлично пожала плечами и села.

– Жаль Дона! – проговорила Люси, чуть скривив губы. – Трудно ему будет, как, впрочем, и всем нам, рада только, что все так быстро кончилось. Не хотелось бы провести еще ночь под одной крышей с... с этой обезумевшей дикой кошкой. Отвратительно! Я не хотела говорить, потому что это выглядело бы так, словно я хочу мстить ей за что-то; к тому же я знала, что Крис так или иначе все расскажет... если его прижмут. Ну, и, в конце концов, сама-то я не так уж много знала... Что рассказал Крис?

Они видели, какое огромное нервное напряжение скрывается в девушке под маской безразличия. "Я знала, что Крис так или иначе все расскажет" – это было сказано полным презрения голосом. Плечи Люси нервно вздрагивали.

– Что рассказал Крис, мисс Хендрет? – повторил Хедли, задумчиво разглядывая свою трубку. – А что, собственно, вы имеете в виду? Сегодня утром он наговорил нам столько, что совсем сбил меня с толку.

– Ну, о том, что он уговорил Элеонору, чтобы она... – Люси была достаточно умна, чтобы уже через долю секунды обратить внимание на оттенок фальши в словах Хедли. – Давайте говорить напрямик, – резко произнесла она. – Вам известно то, о чем я начала говорить?

Фелл вмешался прежде, чем Хедли успел ответить.

– Дорогая моя, сейчас пришло время откровенного разговора, не имеет смысла хитростью выуживать из вас сведения. Мы не знаем, о чем вы начали было говорить, однако вы зашли слишком далеко, чтобы теперь останавливаться. Вряд ли ваша репутация как юриста выиграла бы, если бы стало известно, что вы пытались скрыть улики в деле об убийстве. Да, мы разговаривали с Поллом. Если ему и известно что-то о стрелках, он не сказал нам этого, потому что мы и не спрашивали. Мы ведь даже не намекнули ему, что стрелки как-то связаны с убийством...

– Значит, – воскликнула Люси, – вы не нашли...

– Да нет, мы нашли недостававшую минутную стрелку, – успокоил ее Фелл. – Она здесь, вот в этой коробке. Покажите ей, Хедли! Не беспокойтесь, у нас достаточно улик. Итак, мисс Хендрет?

Несколько мгновений девушка молчала.

– Господи, подумать только, – наконец проговорила она почти с отчаянием, – что против своей воли я опять позволила полиции одурачить себя! Такое уж мое везение – вот и все. Вы... – Она умолкла, ее взгляд снова остановился на игрушечной кошке, а потом она внезапно рассмеялась. – Все в этом деле так глупо! Разумеется, если бы не кончилось таким кошмаром. Это была шутка! Любой, кроме Элеоноры, сообразил бы, что это шутка! – Трудно сказать, что звучало в ее словах: смех, слезы, отвращение? Быть может, все вместе. Она прижала к глазам платочек. – Так вот, Крис сам все вам расскажет. Об этой истории знаю я, а потом он рассказал ее и Элеоноре. Думаю, что ее он выбрал в слушатели только потому, что мне его история не понравилась, – я сказала, что она слишком напоминает дешевую бульварную литературу..., О, я знаю, что смех тут неуместен, но...

Слушайте, знаете вы, почему Крис навещает старого сэра Эдвина? Дело в том, что у Криса туговато с деньгами, а сэр Эдвин, насколько я слышала, настоящий старый деспот. Так вот, Крису пришло в голову, что он станет любимцем богатого дядюшки, если закажет для него башенные часы у Карвера, одного из самых известных лондонских мастеров – вообще-то такие часы мог бы без труда соорудить любой часовщик. Крис сказал, что эти часы будут его подарком сэру Эдвину. Все было бы в порядке, если бы сэр Эдвин, узнав об этом, не заупрямился. Он, как оказалось, был знаком с Карвером, знал, что тот коллекционирует старинные часы, и сказал, что если уж Крису вздумалось сделать ему такой подарок, то "благодарность мастеру следует выразить соответствующим образом". Выяснилось, что можно где-то купить редкостные карманные часы, которые наверняка понравились бы Карверу. Сэр Эдвин поручил Крису их покупку. Потом, когда башенные часы были бы готовы, сэр Эдвин приехал бы, вручил Карверу подарок, погрузил башенные часы в машину и вместе с Карвером поехал в Роксмур, чтобы установить их на месте. Во всем этом нет ничего особенного, но вот то, что будет дальше, уже строго по секрету...

– Когда все это происходило? – спросил старательно все записывавший Хедли.

Девушка снова рассмеялась, но сейчас ее смех отдавал уже истерикой.

– Три... нет, четыре дня назад, в понедельник... Ну, как вы не понимаете, до чего все смешно? Крис ежемесячно получает кругленькую сумму, но в воскресенье бедняга сел в клубе играть в покер, а был он в таком состоянии, когда лучше не начинать игру. Короче говоря, он просадил все, что у него было, да еще остался должен под честное слово. В субботу – то есть завтра – он получит деньги, но до того у него в кармане не было и пятидесяти шиллингов, а не то что пятидесяти фунтов на приобретение карманных часов.

Услышав об этом, я сказала Крису: "В чем проблема, дружок? Объясни владельцу часов ситуацию, дай ему выставленный на субботу чек и забирай часы. Он знает сэра Эдвина и, разумеется, не станет возражать". Крис, однако, и слышать об этом не хотел. Владелец часов, сказал он, хороший знакомый сэра Эдвина, а если старик узнает, как обстояло дело, не миновать грандиозного скандала. Вот если бы башенные часы не были готовы к субботе... "Ну, тогда плохо твое дело, – сказала я. – Часы будут готовы в четверг или пятницу. Остается только надеяться на какого-нибудь грабителя – да и то без грузовика и лебедки ему с такими часами не управиться". Крис обиделся... А потом, в среду утром, я услышала, как он – тоже по секрету – рассказывал обо всем Элеоноре...

Хедли, с трудом скрывая волнение, спросил:

– Стрелки были украдены в среду вечером, не так ли? И Элеонора не знала о затруднениях Полла до утра среды, когда часы были уже заперты в комнате Карвера?

– Совершенно верно.

– Продолжайте, пожалуйста. Что именно он говорил ей?

– Я не слышала всего разговора. Крис повторил ей, не ссылаясь на меня, мои слова о том, что ему конец – разве только найдется какой-нибудь взломщик с лебедкой и грузовиком. Я бы даже не обратила внимания на их разговор, если бы эта дурочка не восприняла все всерьез! Это чувствовалось по ее голосу. Характерно для Элеоноры и ее чувства юмора! – с отчаянием воскликнула Люси. – Она сказала: "Ну, не стоит так огорчаться". Крис что-то жалобно пробормотал и добавил ни к селу ни к городу: "Одно могу сказать – я бы заплатил 50 фунтов тому, кто сделал бы что-нибудь с этими часами". Элеонора ответила: "Серьезно?"... Вот все, что я слышала.

Фелл издал какое-то странное ворчание. Обхватив руками голову, он отчаянно ерошил себе волосы. Хедли рассеянно взглянул на него и твердо, словно вбивая гвозди, проговорил:

– Что ж, это сходится с тем, что нам известно об Элеоноре. Почему украли обе стрелки? Почему это сделали в среду, а не во вторник, когда часы еще не были заперты? Вы сказали, Фелл, что ответ на оба вопроса будет совсем простым. Так оно и есть. Дело закончено, Фелл. Все ясно как день. У защиты больше нет почвы под ногами.

– Гм-м, да. Большое спасибо, мисс Хендрет. Разумеется, это разбивает мою линию защиты, – деревянным голосом проговорил Фелл. – Большое спасибо. Быть может, вам любопытно будет узнать, что вы – первый раз в вашей юридической карьере – послали человека на виселицу.

Глаза Люси округлились и наполнились страхом. Срывающимся голосом она пробормотала:

– Вы хотите сказать, что все-таки провели меня? Господи! Я бы ничего не говорила, если бы не была уверена, что вы и так уже..., вы же сказали... Я бы не говорила, если бы знала, что это как-то меняет...

– Это абсолютно ничего не меняло, – сказал Хедли. – Вы только подтвердили давно уже сложившееся у меня мнение.

– Надеюсь, вы не думаете, что... что я могла выдумать... – задыхаясь, проговорила Люси.

– Нет, нет.

– Пожалуйста, войдите в мое положение! – продолжала Люси, ударив кулаком по ручке кресла. – Молчать ради этой девицы, которая мизинца моего не стоит? А с другой стороны, Дон по уши влюблен в нее, и он достаточно уже пережил, когда погиб его отец... Что мне было делать?

– Вы поступили совершенно правильно, мисс Хендрет, – чуть резковато ответил Хедли, – хотя, расскажи вы об этом еще ночью, избавили бы нас от лишних хлопот...

– В присутствии Дона? Что вы! К тому же у меня не было уверенности. Только потом, когда вы заговорили об убийстве в "Гембридже", все стало на свои места. – Люси задрожала. – Можно мне теперь уйти? Жизнь, жизнь гораздо сложнее, чем я думала.

Люси встала с места, а вместе с ней поднялся и Хедли.

– Еще два вопроса, – сказал он, заглянув в свой блокнот. – Во-первых, известно ли вам, что Элеонора Карвер страдает клептоманией?

Девушка замялась. – Я ждала такого вопроса. Да, я знала. Не понимаю, почему вчера никто – и, в первую очередь, миссис Стеффинс – не упомянул об этом. Я от нее и узнала. Старая ведьма, конечно, ненавидит меня, но с кем-то же ей надо говорить, когда она поругается с Элеонорой... А что?

Хедли взглянул на доктора.

– Во-первых, меня интересует – знала ли Элеонора о том, что один из детективов следит за жильцами вашего дома?

– Да, я сама говорила ей об этом. На прошлой неделе – не помню точно, в какой именно день. Мы шли с Элеонорой через площадь, и там сидел на ска-меечке, читая газету, мистер Трудяга. У меня как раз было отвратительное настроение, и хотя я решила никому не рассказывать об Эймсе, но тут не выдержала и сказала что-то вроде: "Веди-ка себя поосторожнее! За нами следит сам Великий детектив!".

– И как она отреагировала?

– Почти никак. Посмотрела на Эймса и спросила, откуда мне об этом известно. Я к тому времени уже взяла себя в руки и сказала только, что видела его как-то в зале суда. Потом рассмеялась и сказала, что мои слова были, разумеется, просто шуткой.

Хедли захлопнул блокнот.

– Большое спасибо. Это все. Должен предупредить, что вам следует молчать об этом разговоре. Речь идет всего об одном-двух часах, но...

Девушка, поникнув головой, вышла из комнаты, а Хедли еще раз молча просмотрел свои заметки.

– Вам придется меня извинить, если я не буду так бесстрастен, как полагалось бы. В конце концов, не забывайте, что речь идет об убийстве полицейского; был убит наш товарищ, убит безоружный, ударом в спину. Я буду счастлив, когда убийцу повесят. А сейчас попробую рассказать вам, что произошло прошлой ночью. Стрелки были у Элеоноры – в абсолютно безопасном, по ее мнению, тайнике. Она не планировала никакого убийства. У нее просто было назначено свидание с Гастингсом, и без четверти двенадцать – по ее же словам – она отправилась на крышу. Теперь вспомним о том, что нам удалось установить тогда же ночью. Мы выяснили, что Эймс пришел, чтобы немного пошарить в доме, еще до двенадцати, хотя кнопку звонка нажал ровно в полночь. Помните? Он должен был позвонить, чтобы оправдать свое появление в доме и не вызвать подозрений. Эймс видел – вероятно, через одно из окон первого этажа – как без четверти двенадцать Элеонора вышла из своей комнаты, одетая в теплую куртку, и пришел к выводу, что вернется она не скоро. Тогда он вошел в дом – может быть, через открытую дверь, а может быть, через окно. Мы не знаем, сообщила ли ему миссис Стеффинс о тайнике в стене; во всяком случае, ясно, что Эймс собирался быстро обыскать комнату девушки, чтобы собрать необходимые улики. А теперь, – тихо, но полным триумфа голосом продолжал Хедли, – вспомним, как обстояло дело по словам самой Элеоноры. Если бы все прошло гладко, она поднялась бы на крышу к Гастингсу, а Эймс нашел бы необходимые ему улики. Однако, подойдя к дверям наверху, Элеонора заметила, что забыла внизу ключ...

– Черт возьми! – буркнул Фелл. – Вы правы, Хедли, она и впрямь могла вернуться вниз. Но...

– Эймс услыхал, как девушка возвращается, – перебил его Хедли, со скрипом проведя подошвой по полу. – Вы и сами заметили, что в задней части дома полы не покрыты ковром. Эймс выключил свет и быстро спрятался – под кровать или за дверь, – она, как мы видели, открывается внутрь комнаты – словом, куда угодно. Девушка вошла, взяла ключ, причем обратила внимание на то, что кто-то обыскивал ее комнату. Вы ведь знаете, что не оставить в таких случаях никаких следов практически невозможно.

Как поступает Элеонора? Сразу же подходит к своему тайнику и открывает его, чтобы проверить, все ли на месте... Пока она стояла спиной к нему, Эймс тихонько – но, видимо, не вполне бесшумно – выскользнул из комнаты. Элеоноре и в голову не пришло поднимать шум – она ведь понимала, что имеет дело отнюдь не с грабителем и, начав кричать, только погубит себя. Наша домашняя кобра, которая один раз уже, загнанная в угол, схватила первое попавшееся под руку оружие, и теперь поступает точно так же! У нее перед глазами тяжелая острая стрелка и перчатки, которые она надевала, чтобы не испачкаться влажной краской. Она хватает их. А что в это время делает Эймс? Понимал ли он, в каком оказался положении? Вероятно, у него было достаточно времени, чтобы добежать до входной двери. Однако, с его точки зрения, главная опасность состояла в том, что девушка заметила его, приняла за настоящего грабителя и поднимет тревогу. Разумеется, он мог бы тогда предъявить свои документы, но за применение незаконных методов сыска ему грозили бы крупные неприятности – вплоть до увольнения из полиции – а преступник оказался бы предупрежденным! Этого он не мог допустить. Кроме того, если бы даже в доме обошлось без шума, его бы непременно задержали на улице. Эймс знал, что ровно в полночь перед домом проходит полицейский патруль. Легко сообразить, как поступили бы эти парни, увидев оборванного бродягу, выскользнувшего ночью из неосвещенного дома... А потом вполне возможно, что девушка вообще ничего не заметила. Он ведь не взял ни одной вещи и оставил, как он надеялся, все на своем месте. Бежать глупо. Самое разумное, смелое и, собственно говоря, единственное решение... ну, как вы думаете, наш уважаемый присяжный? Мелсон растерянно заморгал.

– Прошу прощения... Ах, да! – внезапно сообразил он. – Самым разумным было бы приоткрыть дверь и нажать на кнопку звонка Боскомба.

Наступившую тишину прервал смех Хедли.

– Вот именно. Если мимо будет проходить патруль – что ж, человек, открыто звонящий в дверь, не представляет интереса для полиции. Если же кто-нибудь выбежит из дома, Эймсу надо будет только удивленно воскликнуть: "Грабитель? Это я-то? Стал бы я торчать тут под дверью! Я просто увидел, как кто-то вошел в дом, оставив приоткрытой дверь, и решил на всякий случай разбудить вас". Поэтому Эймс стоял и ждал, поднимет ли Элеонора шум. Если нет, значит, она его не заметила, и он может снова войти, успеть на назначенную встречу, а потом закончить обыск.

Фелл пожал плечами.

– Гм-м. А есть ли у нашего уважаемого прокурора доводы, подтверждающие эту историю?

– Есть, можете не беспокоиться. Вы помните, что Эймс звонил несколько раз и подолгу? Гастингс упоминал об этом, не правда ли? А ведь Эймсу было сказано, что можно смело входить в дом. Он, однако, хотел убедиться, что все в порядке. Далее. Вы сами, подойдя к дому вместе с полицейским, нашли входную дверь распахнутой. Эймс наверняка захлопнул бы ее, если бы не опасался, что ему может понадобиться путь для быстрого отступления. Вернемся теперь к нашей кобре. Она вышла в темный холл со стрелкой в руках. В свете уличного фонаря силуэт стоящего у входа человека выделялся достаточно четко. Он нажимает на звонок – вероятно, чтобы поднять дом на ноги и схватить ее. Думаю, это были самые страшные секунды в ее жизни. Она погибла, если ничего не предпримет. Остается только убить этого человека, когда он войдет в дом. Он вошел и пересек холл, где рядом с лестницей прижалась к стене девушка. Вот он начал подниматься по лестнице... Тогда-то все и произошло.

Хедли говорил, сжав кулаки и явно волнуясь.

– Ну, и, наконец, если вам все же вздумается обвинить меня в избытке романтического воображения, – продолжал он, – я приведу последний, абсолютно неопровержимый довод. Я объясню то, что вы, Фелл, назвали "загадкой летающей перчатки". Разгадка дошла до меня только сейчас, когда я снова осматривал лестничную площадку и заметил то, что каким-то чудом ускользало до сих пор от нашего внимания. Теперь я могу объяснить, что же произошло с перчаткой. Смотрите.

Он вытащил из кармана перчатку, найденную Поллом в холле второго этажа, и разгладил ее на колене.

– Вообразите себя на месте Элеоноры Карвер, крадущейся вверх по лестнице вслед за Эймсом. Инстинктивно она захватила с собой обе перчатки, хотя надела только одну из них. Вторую перчатку, в которой лежал так и не вынутый ею ключ, она сжимала в ладони. Итак, она поднимается по лестнице, слева от нее стена, справа – перила. Правильно? Отлично. На второй сверху ступеньке – там, где начинаются кровавые пятна, – Элеонора всей своей тяжестью бросается на Эймса сзади и вонзает ему в шею стрелку. Брызжет кровь, оба теряют равновесие, и Элеонора, чтобы удержаться на ногах, автоматически взмахивает свободной рукой, выпуская из нее перчатку. Перчатка, перелетев через перила, падает на пол перед дверью Полла...

Мелсон наклонился вперед.

– Но ведь... Господи! – воскликнул он, разом теряя свое академическое спокойствие. – Это же значит, что перчатка была в правой руке девушки!

– Правильно. И это, взгляните, перчатка с правой руки, – сказал Хедли. – Впрочем, и так ясно, что стрелку она держала не в этой руке. Кровью испачкана внутренняя часть перчатки, а если бы она сжимала в ней стрелку, именно сюда кровь бы и не попала. Следовательно...

Хедли медленно опустил руку на спинку кровати.

– Следовательно, ясно, почему Эймс после удара качнулся вправо. Понятны становятся и показания свидетелей убийства в универмаге. Как вы помните, они стояли сзади и правее той женщины. Агент прошел мимо них, взял женщину за руку, а она свободной рукой схватила лежащий на витрине нож... Это означает, господа, что женщина, совершившая убийство в "Гем-бридже", была левшой. А сейчас мы неопровержимо доказали, что Элеонора Карвер – тоже левша.

Хедли встал, подошел к камину и выбил пепел из трубки. Он явно гордился собой и своей неумолимой логикой. Опершись о камин, он сурово улыбнулся и взглянул на своих собеседников.

– Есть вопросы, господа?

Фелл открыл было рот, но сдержался и только через несколько секунд проговорил:

– Недурно, Хедли. Гм-гм, просто поэтично. Буцефал внезапно превращается в Пегаса! Это была отличная речь! У меня, однако, всегда вызывают сомнения, очень большие сомнения, уголовные дела, где главным доказательством вины служит то, что преступник – левша. Как-то уж слишком просто... Один только вопрос. Если все было так, как вы говорите, то кто же та загадочная фигура, которую Гастингс видел на крыше? Помните, со следами позолоты на руках? Вы полагаете, что Гастингс все выдумал?

Хедли выронил трубку, как человек, внезапно о чем-то вспомнивший.

– Носовой платок! – вырвалось у него. – Черт возьми! Я ведь уже полдня таскаю его с собой!

– Что за носовой платок?

– Платок миссис Стеффинс. Разве я не говорил о нем? – Хедли вынул конверт и извлек из него смятый батистовый платочек. Весь он был испачкан краской, при одной мысли о которой Мелсона теперь начинало мутить. – Не надо так испуганно глядеть на него. Это всего лишь золотистая масляная краска, которой пользуются при росписи фарфора. С той, другой краской она не имеет ничего общего. Престон нашел его в комнате Стеффинс среди всякого хлама. Краска, однако, свежая и попала на платок этой ночью... Бесспорно, на крыше разгуливала наша милая миссис Стеффинс. Она вышла из своей комнаты и поднялась на крышу по потайной лестнице, ведущей туда из алькова Карвера, чтобы пошпионить за влюбленными, о встречах которых знали, кажется, в этом доме все без исключения. Вспомните, что, когда вы пришли, она была полностью одета. Помните также тот тюбик с краской, который был сплющен так, словно на него кто-то наступил? Почти так оно и было: выходя из комнаты и уже включив свет, миссис Стеффинс оперлась о стол и придавила тюбик рукой. Она поскорее вытерла руки платком и поспешила на крышу, чтобы, упаси бог, ничего не упустить из происходящей там безнравственной сцены. Тут-то она и наткнулась на Гастингса. При виде поблескивающей на руках странного видения краски тот совсем растерялся, бросился к дереву и, мягко говоря, несколько неудачно спустился с него. Стеффинс видела, как он упал, – иначе откуда она могла знать, что молодой человек находится в комнате Люси? Как вы помните, именно Стеффинс привлекла наше внимание к этой комнате. Затем она вернулась к себе, заметила, что испачкала руки, вымыла их. Платок она сунула в грязные вещи... Устраивает вас такое объяснение?

Фелл издал загадочный звук, который с равным успехом мог означать и полное согласие и неодобрение.

– Сейчас, однако, самое важное не это, – продолжал инспектор. – Я произнес свою обвинительную речь по делу Элеоноры Карвер. Сегодня утром вы свели все неясные места в нем к пяти вопросам, и я ответил на каждый из них. Ответил, несмотря на то, что вы не хотите верить собранным нами конкретным уликам: найденным у этой девушки украденным вещам, второй стрелке и окровавленной перчатке. Я не только представил улики, но и увязал их с мотивами, возможностями и темпераментом обвиняемой; дал единственно возможное объяснение всем имеющимся в нашем распоряжении фактам. Поэтому я смею утверждать, что сомнений в вине Элеоноры Карвер не может быть. Вы сказали, Фелл, что вам не по вкусу мои аргументы, но у вас нет ни единого факта, опровергающего их. Уважаемые судьи и присяжные, я изложил точку зрения обвинения, – с широкой улыбкой проговорил Хедли. – Попытайтесь теперь, если сможете, ее опровергнуть.

Завершив свою речь насмешливым жестом, Хедли сел на место. Фелл же, накинув на себя плащ на манер адвокатской тоги, поднялся, чтобы выступить в роли защитника.