Текст книги "Часы-убийцы"

Фелл собрался уже что-то рявкнуть в ответ, но сдержался и только угрюмо посмотрел на Боскомба:

– Ну, что вы скажете?

– Святая правда, доктор, – устало ответил Боскомб. – К сожалению, я как-то совсем позабыл об этом. – С легкой иронией в голосе он добавил: – Непростительная, разумеется, небрежность с моей стороны, но так уж оно было. Я не ожидал Стенли и, когда он пришел, забыл, на беду, запереть дверь...

Боскомб умолк, и в ночной тишине отчетливо послышался гул мотора автомобиля, а затем скрип тормозов. Обрывки фраз, звук шагов на лестнице. Несколько мгновений, показавшихся страшно долгими в этой безмолвной холодной комнате, Фелл не отрывал глаз от Боскомба и Карвера. Все молчали. Феллл поставил на стол нетронутый стакан, вежливо наклонил голову и вышел из комнаты.

В холле кипела жизнь. Мелсон, последовавший за доктором, попал уже в самый разгар деятельности людей из Скотленд Ярда. Группа мужчин в темных костюмах резко выделялась на фоне белых стен. Между штативом фотографа и зеленым чемоданчиком дактилоскописта стоял старший инспектор Девид Хедли, сдвинув шляпу на затылок и безуспешно пытаясь поймать губами кончики своих седых усов.

Мелсон знал и любил Хедли. Доктор Фелл тоже не раз повторял, что больше чем с кем-либо другим ему нравится спорить с Хедли – так удачно они дополняют друг друга. Склонности их были совершенно различны, но они сходились в своих антипатиях, а это и есть основа всякой истинной дружбы. При внешности и манерах атамана разбойников Хедли разговаривал, тем не менее, сдержаннее и тише, чем его друг доктор. Видно было, что в такие минуты, как сейчас, ему нелегко дается это профессиональное спокойствие.

Рядом с Хедли стояла женщина и негромкой скороговоркой что-то ему объясняла. Утром Мелсон видел маленькую энергичную миссис Стеффинс только мимоходом и теперь понял, что его первое впечатление было совершенно ошибочным. В действительности это была невысокая крепко сбитая женщина с тонкими, однако (во всяком случае, при искусственном освещении), чертами лица, как у мейссенских фарфоровых статуэток. Фиалковые глаза и красивые белые зубы – они как раз блеснули в этот момент – как у совсем юной девушки. Лишь когда ее охватывало волнение или гнев, становились заметны скрытые слоем пудры морщины на лице и мешки под глазами. Одета она была наспех, но в гораздо лучшее платье, чем то, в котором Мелсон видел ее утром. Да и седины в волосах как будто поубавилось. Такая женщина должна быть страшным деспотом, подумал Мелсон, хотя, вероятно, прибегает к террору, только когда никакие увещевания уже не помогают.

– Да, да, мэм, разумеется. Понимаю, понимаю, – сказал Хедли, сопровождая свои слова таким жестом, словно пытался отогнать назойливую муху. Тут же он нетерпеливо повернулся к лестнице. – Где этот старый жулик прячется? Бетс! Поищите-ка... Ну, наконец-то!

Доктор Фелл, спускавшийся с лестницы, приветственно взмахнул тростью и что-то невнятно пробормотал. Миссис Стеффинс, на мгновение умолкнув, изобразила на своем лице улыбку, но тут же, покачивая головой, заговорила, теперь уже погромче:

– И еще одна, по-моему, очень важная вещь... Хедли надвинул поглубже шляпу и рассеянно кивнул.

За его спиной появилась унылая фигура полицейского врача доктора Уотсона. Хедли бросил на Фелла мрачный взгляд.

– Где это вас носит, друг мой? – сердито закусив губу, проговорил Хедли. – Добрый, вечер, господин профессор! Не знаю, каким ветром вас сюда занесло, но меня сюда черти притащили – это уж точно. С чего вы решили, Фелл, что убийство взломщика на Линкольнс Инн Филдс связано с делом Джекки-потрошительницы?

– Джекки-потрошительницы?..

– Журналисты придумали, – нетерпеливо махнул рукой Хедли. – По крайней мере, короче, чем каждый раз объяснять, что речь идет о неизвестной женщине, распоровшей живот сыщику в универмаге "Гембридж". Итак?

– Знаете, – пропыхтел Фелл, – я сейчас обеспокоен больше, чем когда-либо. И мне обязательно надо кое-что выяснить. Вы привезли того, кто у вас занимается этим делом... как там его? Инспектора Эймса?

– Не смог его найти – куда-то запропастился. Зато привез его последний рапорт – сам еще не успел прочесть. Ну, так в чем тут дело? Где труп?

Фелл глубоко вздохнул и снова стал подниматься по лестнице. Он шел медленно, постукивая тростью по перилам. Карвер и Боскомб стояли в дверях комнаты, но Хедли окинул их лишь мимолетным взглядом. Натянув перчатки, он прислонил свой портфель к стене и приподнял покрывало. В лице Фелла было что-то вынуждающее к молчанию, зловещее. Мелсона бил озноб, пока Хедли в мертвой тишине, наклонившись, разглядывал труп...

Инспектор издал какой-то странный, идущий из глубины звук и рывком распахнул вторую створку двери, чтобы пропустить побольше света.

– Уотсон! Уотсон!

Когда Хедли выпрямился, лицо его было неподвижным, но глаза горели яростью и ненавистью.

– Да, я не привез с собой Эймса, – проговорил он и механическим жестом указал на покрытое покрывалом тело. – Эймс здесь.

5. Двое на крыше

В архиве Скотленд Ярда среди множества досье есть карточка, на которой можно прочесть:

Эймс Джордж Финли, инспектор УР. Год и место рожд.: 10.3.1879, Бермондси, Англия.

Продвижение по службе: констебль, 1900; сержант, 1906; отмечен наградой за участие в деле Хоупа-Гастингса, 1914; инспектор в распоряжении центрального управления, 1919.

Рост: 5 футов 9 дюймов. Вес: 154 фунта. Особых примет не имеет.

Адрес: "Рествейл", Велли роуд, Хемпстед. Женат, двое детей.

Характеристика: способности к сбору информации, скрытому наблюдению и особенно перевоплощению. Терпелив, сдержан, инициативен.

В самом конце листка красными чернилами приписано: "4.9.1932 убит при исполнении служебных обязанностей".

Более подробную информацию об инспекторе Джордже Финли Эймсе получить вряд ли бы удалось. В описываемом деле эта жертва была наименее заметной фигурой. С равным успехом его могли бы звать Смит, Джонс или Робинсон – так, словно он и не был живым человеком, любившим выпить кружку пива, гордившимся своим домом и семьей. Были у него враги или нет – не имеет значения, умереть ему довелось совсем по другой причине.

Хотя на службу они поступили примерно в одно время, Хедли почти не знал Эймса. Он мог бы только припомнить, что после стольких лет работы в Скотленд-Ярде Эймс ухитрялся оставаться оптимистом и любил поговорить об отпуске, который он проведет в Швейцарии, как только его представят к очередному званию. Однако он был не из тех, кому удается добиться многого; его ценили, но он был не слишком-то умен и чересчур уж доверчив. Правда, инстинктивного, так сказать животного, благоразумия у него было достаточно. Кроме того, он славился своим упорством бульдога, которое и помогло ему выбиться из простых полицейских в инспекторы Скотленд Ярда. И все же он был чересчур доверчив, а потому должен был умереть.

Разумеется, Хедли, стоя над трупом Эймса, не сказал об этом ни слова. Он даже не выругался. Молча подождав, пока доктор Уотсон закончит осмотр тела, он поднял свой портфель и медленно направился к лестнице. – Задания у всех обычные, – сказал он своим людям. – Убитого вы хорошо знаете. Поменьше болтовни – и за дело. Я скоро вернусь. А пока... – он жестом подозвал к себе Фелла и Мелсона.

Стоявшая в холле миссис Стеффинс чуть шею не свернула, пытаясь разглядеть, что же творится наверху. Одной рукой она поддерживала за плечи совсем неважно выглядевшую Элеонору. Появление инспектора и его спутников миссис Стеффинс встретила ослепительной автоматической улыбкой. Однако, когда она увидела выражение лица Хедли, улыбку эту словно ветром сдуло, и миссис Стеффинс испуганно вскрикнула.

– Забавная история, – коротко бросил ей Хедли. – Мне понадобится ваша помощь. Вероятно, нам придется остаться здесь на ночь. Вскоре я займусь осмотром всего дома, а пока мне нужна одна комната – неважно какая, – чтобы спокойно побеседовать с моими друзьями.

– Конечно, конечно! – поспешно ответила миссис Стеффинс, но по голосу ее чувствовалось, что она уже обдумывает, какую выгоду можно извлечь из создавшейся ситуации. – Для нас большая честь видеть здесь самого доктора Фелла, хотя все это так ужасно... и вообще. Значит, как же? Элеонора, дорогая моя, я думаю... можно было бы проводить джентльменов в нашу гостиную, но Иоганнес такой неряха – там всюду разбросаны всякие колесики и шестеренки... Или, может быть, больше подойдет кабинет мисс Хендрет, там никто не будет мешать, и если мисс Хендрет не возражает... – не закончив фразы, она быстро пересекла холл и постучала во вторую дверь налево.

– Мисс Хендрет! – заискивающим голосом позвала миссис Стеффинс, громко постучала в дверь и прислушалась. – Люси, откройте, пожалуйста!

Дверь отворилась так резко, что миссис Стеффинс чуть не потеряла равновесия. За дверью было темно. Стоявшая на пороге женщина с виду была не старше, если не моложе, Элеоноры. Темные волосы падали ей на глаза; отбросив их резким движением, она смерила собравшихся холодным взглядом.

– Гм... ну... прошу прощения, – проговорила миссис Стеффинс. – Я не знала, Люси, спите ли вы уже...

– Вы отлично знали, что не сплю. – Слова были брошены четко и отрывисто, словно вокруг были враги и она в чем-то обвиняла окружающих. Карие глаза поблескивали из-под длинных ресниц. Взглянув на Хедли, Она плотнее запахнула свой синий халатик.

– Полагаю, они привезли с собой врача. Пусть он зайдет ко мне. Там в комнате мужчина – он ранен и, может быть, тяжело.

– Но, Люси!.. – каким-то странным голосом проговорила миссис Стеффинс и – уже с совсем другим выражением лица, торжествующе приподняв брови, – повернулась к Элеоноре.

Люси Хендрет тоже посмотрела на Элеонору и негромко сказала:

– Мне очень жаль. Я бы скрыла, но он ранен, так что вы все равно узнали бы. У меня Дональд.

– Вы только подумайте! – воскликнула миссис Стеффинс. – Стало быть, милая моя, вы развлекались с Дональдом?

Ее торжествующий смех производил неприятное впечатление: издавая странные булькающие звуки, она трясла головой и взмахивала руками. Элеонора, бледная как смерть, продолжала неподвижно стоять. Люси же глубоко, вздохнув, с некоторым усилием заговорила снова:

– Он, бедняга, упал и ударился, кажется, головой. Я не сумела как следует оказать ему помощь. Я услышала стон на заднем дворе. Он пытался ползти по земле, и я втащила его к себе в комнату. Естественно, мне не хотелось поднимать шум... Да сделайте же что-нибудь, ради бога!

– Хедли, это не шутка, – пробормотал Фелл. – Вызовите Уотсона. Немедленно. Тот, другой, подождет. Вы проводите нас, мисс Хендрет?

Взглянув на Фелла, Хедли кивнул и бросился к лестнице. Люси Хендрет включила свет в крохотной гостиной и повела их через нее в спальню. Стоявшая подле кровати лампа без абажура заливала комнату резким светом. Раненый лежал ничком на покрытой желтым шелковым одеялом постели. Тело его слегка вздрагивало. Голова была обернута влажным, в пятнах крови, полотенцем, из-под которого виднелся закрепленный пластырем окровавленный бинт. Рядом валялось еще несколько полотенец и пузырек с йодом, на стуле стоял таз с розовой от крови водой.

Элеонора подбежала к кровати и попыталась приподнять лежавшего без сознания мужчину. Тот хрипло застонал и судорожно дернулся.

– Спокойно, мисс. – Фелл положил руку на плечо девушки. – Через пару секунд тут будет Уотсон. Подождите, пока он приведет его в чувство...

– У него просто хлестала кровь из носа, – чуть слышно проговорила Люси Хендрет. – Я не знала, что делать. Я...

Раненый успокоился. Только тихий скрип пружин кровати нарушал тишину ярко освещенной комнаты да еще шелест шелкового одеяла – не будь этого, могло показаться, что комната полна привидений. Рубашка на плече раненого была разорвана, на запястье виднелся синевато-багровый кровоподтек. Внезапно скрип пружин прекратился, и в наступившей тишине стало отчетливо слышно тикание часов. Элеонора истерически вскрикнула. Миссис Стеффинс шагнула к ней и ударила ее по губам.

В этот момент раненый заговорил.

– Он стоял возле трубы, – произнес он ясно, отчетливо, словно движимый какой-то силой. Все слушали с таким испугом, как будто это был голос с того света. – Я видел на нем следы позолоты.

Было нечто первобытно жуткое в этих бесстрастным голосом произнесенных словах, от чего сам раненый судорожно дернулся и толкнул ногой стул. Тазик перевернулся, красноватая вода, словно свежепролитая кровь, хлынула на пол.

Элеонора тщетно пыталась вырваться из рук миссис Стеффинс, когда с порога послышался добродушный взволнованный голос:

– Иду, иду, – сказал доктор Уотсон. – Попрошу всех выйти! Я тут не хозяин, но раз уж меня пригласили... гм-м. Горячей воды!

Через мгновение Мелсон снова оказался в холле. От женщин, разумеется, врачу не удалось отделаться. Элеонора и миссис Стеффинс, наступая друг другу на пятки, бросились в ванную комнату. Миссис Стеффинс даже на бегу ухитрилась послать врачу улыбку – бесцельную, правда, поскольку тот был занят совсем иным. Люси Хендрет молча подобрала осколки разбившегося вдребезги фарфорового тазика и теперь собирала полотенцем воду. Между тем в холле Хедли, сердито поглядывая на Фелла, спросил:

– Может быть, вы объясните, наконец, что тут происходит?

Фелл вытащил из кармана пестрый, как оперение попугая, платок и вытер лоб.

– Ха-ха! Вы не находите, что атмосфера сгущается, а? Не переживайте, с этим парнем все будет в порядке. Не знаю еще, как фамилия этого Дональда, но подозреваю, старина, что он окажется нашим главным свидетелем. Во-первых, судя по всему, этот молодой человек, caius1Элеоноры Карвер...

1Обожатель (лат.)

– Вы обязательно должны изъясняться ребусами? – раздраженно перебил Хедли. – Почему это вас, как только запахнет убийством, сразу же тянет иа какую-то гнусную философию? Что такое caius?

Фелл слегка надулся.

– Я воспользовался этим словом вместо современного, но довольно мерзкого выражения "ухажер". Хотите вы, в конце концов, меня выслушать? Как бы то ни было, ясно, что он не жених ее, иначе им незачем было бы встречаться на крыше по ночам...

– Черт знает что! – вырвалось у инспектора. – Тоже мне привычка – устраивать свидания на крыше. Которая из них Элеонора? Светловолосая?

– Да. И могу сказать, друг мой, что вы недооцениваете стремление людей к романтике или, если хотите, их потребность в физических упражнениях. Я еще не удостоверился... Ага! Ну как, Пирс? Нашли что-нибудь?

Полицейский, как человек солидный, увидев Хедли, вытянулся в струнку и со смущенным, виноватым видом глядел на него. Хотя успех с башмаками и разбитым окном прибавил ему веры в себя, сейчас, растрепанный и запачканный грязью, он являл собой довольно жалкое зрелище. Хедли смерил его строгим взглядом.

– Чем вы, черт возьми, занимались? На дерево лазали, что ли?

– Так точно, сэр. По распоряжению доктора Фелла. Сейчас на крыше никого нет, но кто-то туда забирался – и не раз. Повсюду царапины и полосы – особенно на плоском участке между трубами. Кроме того, там есть люк – недалеко от окна, в потолке комнаты мистера Боскомба.

Хедли бросил на доктора странный взгляд.

– Само собой, в вашем неординарном мозгу не возникла даже мысль послать человека через люк? Обязательно нужно было карабкаться на дерево?

– Ну, я подумал, что, послав кого-нибудь через люк, дам возможность легко скрыться тому, кто прячется на крыше, – если он, конечно, еще там. Дональд, судя по всему, свалился с дерева, но это, по-видимому, произошло значительно раньше... М-м-м, да. К тому же, Хедли, ведущая на крышу дверь заперта. Подозреваю, что ключ к ней отыскать совсем не просто.

– Почему?

– Прощу прощения, джентльмены... – Это прозвучало так неожиданно, что даже флегматичный Хедли, вздрогнув, обернулся. Правда, смерть Эймса изрядно расстроила его нервы. За их спиной стоял Иоганнес Карвер. На лице этого высокого крепкого мужчины было чуть смущенное выражение. Он успел уже натянуть поверх пижамы брюки с подтяжками.

– Нет, нет, я не подслушивал вас, – поспешно объяснил Карвер. – Просто слышал, что вы просили у миссис Стеффинс свободную комнату. Разрешите предложить вам мою гостиную. Сюда, пожалуйста. – На мгновение он замялся. Большие лохматые брови бросали тень на его глаза. Я мало что смыслю в таких вещах, но, если не секрет, удалось вам что-нибудь выяснить?

– Многое, – ответил Фелл. – Мистер Карвер, кто такой Дональд?

– Господи! – вырвалось у Карвера. – Снова он здесь! Скажите ему, сэр, чтобы он убирался! И поскорее! Если миссис Стеффинс узнает...

Хедли с сочувственным видом посмотрел на хозяина дома.

– Предложенной вами комнатой мы с благодарностью воспользуемся. И попрошу сообщить всем в доме, что мне придется задать им кое-какие вопросы... Что касается нашего друга Дональда, то некоторое время он, опасаюсь, не в силах будет покинуть этот дом. Насколько можно судить, молодой человек умудрился свалиться с дерева.

– Ну, тогда... – начал было Карвер, но оборвал на полуслове. Он смотрел на них неуверенно и немного осуждающе, словно хотел сказать, что мальчишки, увы, такой уж народ, которому случается падать с деревьев, но, промолчав, только кашлянул.

– Так как же? – снова начал Хедли. – Что это у него – привычка гулять ночами по крышам?

У Мелсона крепло ощущение, что этот загадочный часовщик издевается над ними. Он готов был поклясться, что под лохматыми бровями пляшут насмешливые искорки. Карвер огляделся, проверяя, не подслушивают ли их.

– Откровенно говоря, подозреваю, что так оно и есть, – неуверенно произнес он наконец. – Но пока он не поднимает шума и не мешает соседям, так по мне пусть гуляет.

– Сто чертей! – вполголоса выругался Хедли. – И это все? Больше вы ничего не можете нам сказать?

– Понимаете, они с миссис Стеффинс терпеть не могут друг друга, – подумав, сказал Карвер. – Дональд – исключительно симпатичный парень и работой моей интересуется, но – тут никуда не денешься – у него гроша ломаного за душой нет. Во всяком случае, так утверждает миссис Стеффинс, и у меня нет причин сомневаться в ее словах. Я, конечно, ни в какие бабьи дрязги вмешиваться не собираюсь. Все равно окажусь виноватым, на чью бы сторону ни встал. Вот так... Я, знаете ли, человек мирный... Кстати, а какое все это имеет отношение к сегодняшнему прискорбному случаю?

– Не знаю, – буркнул Хедли, – но уверен, что любая помощь со стороны свидетелей не помешает. Мне нужны факты. Ну, пойдемте. Проводите нас в эту комнату.

Карвер повел их через холл в просторную комнату с белыми стенами. Он явно не прочь был задержаться здесь, но не выдержал неумолимого взгляда Хедли. Рядом с большим камином, в котором еще тлели угли, стояло несколько венских стульев. На каминной полке – поблекшая гравюра на дереве: мужчина с ниспадающими на широкий воротник локонами и тем чуть насмешливым мальчишеским выражением глаз, которое мастера семнадцатого века умели придавать даже в высшей степени солидным джентльменам. Вокруг вилась надпись: "Вильям Бойер, эскв., трудами которого основано Королевское общество часовщиков, Анно Домини 1631". В витринах под окном были собраны самые разнообразные предметы: какое-то похожее на котел с дыркой посредине металлическое сооружение; еще несколько столь же загадочного вида устройств и, наконец, большие маятниковые часы с одной лишь часовой стрелкой, на циферблате которых было выгравировано: "Джон Бенкс из Честера, год от Рождества Христова 1682". Хедли, бросив портфель на стол, сидел, дожидаясь, пока Фелл, уважительно хмыкая, не кончит разглядывать все эти диковинки.

– Хо-хо, это же настоящие раритеты, Хедли! Просто удивительно, что музей Гилдхолла не постарался прибрать их к рукам. Клепсидра – старинные водяные часы! Ведь первые часы с маятником появились в Англии только в 1640 году. А это, если не ошибаюсь, устройство, придуманное браминами задолго до возникновения христианской культуры. Его принцип действия... – Фелл резко повернулся к инспектору. – И не говорите, что я бесцельно трачу время! Полагаю, вы и сами заметили, что бедняга Эймс был заколот часовой стрелкой? Заметили?

Рывшийся в своем портфеле Хедли положил на стол два продолговатых конверта.

– Часовой стрелкой, говорите? Не знал... – Он невидящим взглядом уставился на камин. – Часовой стрелкой! – резко взмахнув рукой, чуть, не выкрикнул он через мгновение. – Вы уверены? Дичь какая-то! Почему, ради всех святых, именно часовой стрелкой?! Кому, черт возьми, мог прийти в голову такой способ убийства?

– Убийце, во всяком случае, – ответил доктор, – и как раз это пугает меня. Вы правы, Хедли. Нормальному человеку вряд ли придет в голову отвинтить часовую стрелку и воспользоваться ею вместо кинжала. Но кто-то в этом доме увидел башенные часы, над которыми работал Карвер... – Он на короткое время прервал ход своих мыслей, чтобы в общих чертах рассказать Хедли о краже часовых стрелок, а потом продолжал: – Какой-то наделенный дьявольским воображением человек увидел в часах инструмент, в буквальном смысле слова приближающий к могиле. Надо носить в себе что-то сатанинское, чтобы такими глазами смотреть на самый обычный предмет. Вид стрелок напомнил ему не о свидании, обеде или визите к зубному врачу. Нет, этот человек увидел лишь тонкий стальной стержень длиной в десять дюймов с острием на конце, стержень, которым отлично можно нанести смертельный удар. А потом, не колеблясь, нанес, его.

– Ну, вас уже понесло! – сказал Хедли, сердито постукивая кулаком по столу. – Почему, кстати, вы все время говорите "этот человек", словно не знаете, идет речь о мужчине или о женщине? Из рапортов Эймса и всего, что известно о случае в универмаге, следует...

– Что нам надо искать женщину? Конечно, мы исходим из такого предположения, и я говорю "этот человек", потому что так удобнее. Заметьте, однако, что этот парень – еще раз повторяю, наш будущим главный свидетель – сказал: "Я видел на нем следы позолоты". Вы скажете, это бред? Нет!

– Ну, с равным успехом его слова можно было бы отнести, скажем, к часовому механизму! – фыркнул Хедли. – Ведь у этого парня все перепуталось в голове, он галлюцинирует. Надеюсь, вы не начнете вскоре уверять меня, что какие-нибудь часы ожили и прогуливались по крыше?

– Все может быть, – пробормотал Фелл голосом, в котором чувствовалась нарастающая тревога. – Ну, ну, не вижу тут повода ухмыляться. Насколько могу судить, мы должны понять ход мыслей исключительно интеллектуальной личности и не продвинемся ни на шаг, пока не сообразим, почему было использовано именно такое оружие. Какой-то смысл, черт возьми, в этом есть! Должен быть... А ожившие часы?.. Скажите, вас никогда не поражало, что в поэзии, литературе да и в обыденной речи часы – единственный неодушевленный предмет, к которому мы, словно это само собой разумеется, относимся, как к живому существу? У всех литературных часов есть свой "голос", а зачастую они даже говорят человеческим языком. Напевают колыбельные, вызывают духов, обвиняют убийц. Часы – ключ к целому ряду театральных приемов, символ смерти и возмездия. Что делали бы без часов авторы детективных романов? В комедии же часы с кукушкой способны всегда и везде вызывать громкий смех публики. Достаточно маленькой птичке выскочить и прокуковать, как люди заходятся от смеха. Почему? Потому что часы с кукушкой – пародия на то, что все мы воспринимаем всерьез, на возвышенную торжественность времени и часов. Представьте себе привидение, возвещающее, что оно вернется, когда часы прокукуют полночь... До некоторой степени это пояснит вам мою мысль.

– Очень любопытно, – скучающим голосом проговорил Хедли. – Однако сначала я хотел бы услышать, что сегодня ночью произошло в этом доме. И желал бы составить собственное мнение, потому что, знаете ли, все эти метафизические рассуждения...

Фелл, тяжело соля, вытащил из кармана старенький портсигар.

– Одним словом, вам нужны доказательства того, что все мною сказанное не высосано из пальца? – спросил он спокойно. – Отлично. Почему украдены обе стрелки часов?

Хедли невольно крепче ухватился руками за ручки кресла...

– Спокойно, спокойно... я же не сказал, что кто-то еще обязательно будет заколот. Попробуем подойти к вопросу с другой стороны. Пожалуй, на свете мало вещей, с которыми мы имеем дело чаще, чем с часами; однако едва ли вы сможете, не взглянув на них, с абсолютной уверенностью ответить на такой вопрос; какая из стрелок находится снаружи, ближе к стеклу часов, минутная или часовая?

– Ну... – протянул Хедли, пробормотал что-то себе в усы и вытащил свои часы. – Гм-м. Минутная снаружи, по крайней мере в этих часах. Да ну конечно же, черт побери! Она и должна быть снаружи – просто в силу здравого смысла! Она ведь должна описывать большую дугу... Верно. Ну и что?

– Именно так. Большая, минутная стрелка ставится снаружи. Между прочим, – с угрюмым лицом продолжал Фелл, – инспектор Эймс был заколот минутной стрелкой. Далее, не знаю, приходилось ли вам в детстве провести несколько самозабвенных часов, разбирая любимые отцовские настенные часы, чтобы попробовать научить их бить тринадцать раз. Если приходилось, вы должна знать, как трудно снимать стрелки... Для убийства Эймса, как видно, нужна была только большая стрелка, а ее можно снять, не трогая другой, меньшей. Зачем же было тратить время и силы, чтобы снять их обе? Для таких часов это довольно сложная операция, и я никак не могу поверить, что она была проделана только из любви к искусству. Но тогда зачем же?

– Чтобы получить запасное оружие? Доктор покачал головой:

– Тут-то и загвоздка. Если бы так, проблемы бы не существовало. Однако на глазок длина минутной стрелки – примерно девять дюймов. Следовательно, с учетом обычных пропорций, часовая слишком коротка, чтобы служить оружием. Если ухватить ее средних размеров рукой, свободным останется какой-нибудь дюйм, от силы полтора. Таким коротким острием нельзя нанести серьезное ранение. Но тогда зачем же она была украдена?

Сунув в рот сигару, Фелл протянул портсигар Хедли и Мелсону, а затем, сломав подряд несколько спичек, закурил. Хедли нетерпеливым движением вытащил из конверта несколько сложенных вдвое листков бумаги.

– И это еще не самый крепкий орешек, – продолжал доктор, – Сложнейшая для меня головоломка – поведение некоего джентльмена по имени Боскомб и еще одного, которого зовут Стенли. Тут я как раз хотел немного вас расспросить. Вы помните, конечно, Питера Стен... Э-э, что это у вас в руке?

Довольно хмыкнув, Хедли ответил:

– О, всего лишь факт. Маленький фактик. Рапорт. У Эймса в трех строчках сказано больше, чем у кое-кого – не хочу называть его имени – в шести главах. Послушайте-ка:

"В дополнение к рапорту от 1 сентября сообщаю: в настоящее время я могу убедительно доказать, что женщина, убившая 27 августа текущего года Ивена Томаса Мандерса, служащего универмага "Гембридж", проживает по адресу: Линкольнс Инн Филдс, 16..."