Текст книги "Одиночное плавание на «Роб Рое»"

Глава 19

Распорядок приливов. Мыс Бичи-Хед. Ночной призрак. Человек за бортом. Корабль, привет! Сулой. Спасение тузика. Дангенесс. Сон.

Барометр устойчиво шел вверх все воскресенье, и мы решили выходить на рассвете завтра утром. Ночь была тихая, но суда у моего причала тоже готовились к отходу, поэтому в конце концов я оставил надежду поспать и приготовился отходить за компанию после полуночи, чтобы у нас был полный прилив для обхода мыса Бичи-Хед. Дальше можно было найти удобные порты на всем пути до Лондона. Часа в два, в темноте, взял весла. Вода у причала была спокойной по сравнению с тем бурлением, которое было здесь при заходе.

Через час рассвело. Сырой и безмолвный туман окутывал далекие холмы, слабо дышал легкий восточный ветер, а на палубе благоухала чашка чая. Ветерок был еще слабым, поэтому я бросил якорь, ожидая, когда он усилится всерьез или течение ослабеет, так как они были противоположны. Тем временем несколько часов можно было отдохнуть; увы, я не мог спать во время прекрасного рассвета, не обладая способностью отдыхать, когда это нужно для предстоящей работы, а не уставшим от прошедшей.

Восточный ветер не хотел пускать вперед нас и еще целую флотилию судов. Все мы старались сделать одно и то же, а именно пройти Бичи-Хед до двух часов дня; тогда там должен был начаться отлив, идущий на восток, и таким образом мы получили бы двенадцать часов попутного течения.

Эта особенность – смена направлений приливов и отливов – делает Бичи-Хед важным пунктом навигации по Каналу. Поток из Северного моря здесь встречается с потоком из Атлантики, и здесь же они начинают расходиться. Обойдя другие шхуны, бриги и барки, я с сожалением увидел, что ни один из нас не успевает достичь нужной точки вовремя. Мы опоздали всего на несколько минут; вода была неподвижна. Я даже стал грести, чтобы выиграть последнюю милю. Одно за другим суда сдавались и бросали якоря. Подойдя к лоцманскому пароходу, я окликнул: «Смогу ли я это сделать?» «Нет, сэр, очень жаль, вы упорно работали, но опоздали на десять минут.»

За это время ситуация повернулась против нас, мы не пересекли линию разделения течений. Пришлось повернуть к берегу, чтобы отдать якорь и ждать прилива до девяти вечера, если раньше не будет попутного ветра.

Три часа работы, и мы достигли глубины в шесть фатомов, как раз под благородным белым утесом, поднимающимся футов на 600 гигантской отвесной стеной прямо из моря.

Поужинав и приведя все в порядок (это всегда лучшая политика), я проскользнул в каюту и попытался уснуть. Солнце садилось, вскоре потянул легкий бриз, и время от времени моя голова поднималась, чтобы увидеть, что там делается с ветром и приливом. Должно быть, я задремал, а может быть, и поспал немного, потому что внезапно словно грубая рука потрясла лодку и сверкнула яркая вспышка молнии. Я вскочил – надо быть начеку.

Теперь было слышно звяканье далеких цепей; я тоже поднял свой якорь. Стало темно, только яркий свет маяка, как проницательный открытый глаз, смотрел вниз с утеса над головой. Зажжены фонарь компаса и ходовой огонь, зарифлены паруса. Вспомнив похожие события, происшедшие всего несколько ночей назад, мы направились на юг – прочь, в открытое море.

Все же сильный ветер, ожидавшийся после грома, так и не пришел, и мы двинулись на восток, вдвойне опасаясь темноты: опасностью здесь было не море, а толпа других судов.

Призрак Бичи-Хед.

Посмотрите на призрак Роб Роя, колеблющийся на белом парусе, когда ярко светит лампа. Идет дождь, молнии бьют вспышка за вспышкой, раскат за раскатом ревет грома.

Величие этой сцены не описать.

Ветер менялся каждые несколько минут, и другие суда, парусники и пароходы, проносились мимо, словно видения. Часто слишком близко, чтобы им радоваться.

Тьму рассекает ослепительный блеск раздвоенной молнии, и вот! Недалеко огромный корабль, до сих пор невидимый, высокий, под всеми парусами, на мгновение черный на фоне света молнии, и снова совершенно пропавший. Только шипит дождь, и вдруг из незримого пространства доносится голос: «Лево руля, деревня!» Они идут без огней; надеюсь, что хотя бы увидят мои. Бесполезно смотреть вперед, чтобы узнать, откуда грозит новая опасность: когда твой глаз некоторое время смотрел на освещенный компас, с полминуты он бессилен проникнуть в темное пространство впереди; если же вы вглядитесь в темноту, чтобы разглядеть впереди малейшее мерцание, то некоторое время после этого не сможете смотреть компас, фонарь которого ослепит вас. Это единственная непреодолимая трудность одиночного плавания.

Потом среди рокотания грома пронзительно взвизгнул паровой свисток, из-за завесы дождя сверкнули два глаза – красный и зеленый ходовые огни. С палубы парохода доносились крики, он поворачивал и пятился назад. Без сомнения, кто-то упал за борт. Мы повернули направо, чтобы не оказаться близко, а там маячила еще одна черная тень. В такой обстановке легко можно было что-то спутать как раз тогда, когда требовалось хладнокровное решение.

Трудно преувеличить впечатление от событий этой бурной тревожной ночи. Процитирую статью в «Pall Mall Gazette» от следующего дня, 20 августа4747
  В Исландии в этот же день произошло извержение вулкана.


[Закрыть]:

«Бушевавшая в Лондоне всю прошлую ночь буря была, несомненно, самой сильной и продолжительной за многие годы. Она началась в половине девятого, после целого дня жары, которая усилилась с наступлением вечера, хотя так и не достигла духоты, которая наблюдалась перед бурей на прошлой неделе. Первый раскат грома был слышен около девяти, и с этого времени до пяти утра гром не прекращался более чем на несколько минут, в то время как молнии били, можно сказать, непрерывно. Это было совершенно необычным; гром часто мгновенно следовал за вспышкой и был ужасающим. Наибольшей силы буря достигла между двумя и тремя часами, когда поднялся порывистый штормовой ветер, и около десяти минут буря была ужасной».

Вечером я видел несколько ракет, пущенных в Истборне. Наверное, это был фейерверк на каком-то празднике, который потом был разогнан дождем. Кроме вспышек молний, иногда вдалеке на мгновение появлялась светящаяся полоска, возможно, в Гастингсе. Однажды из туч вышла красная большая луна, оказавшись точно над высокими парусами корабля. Один пароход озадачил меня тем, что почти стоял на месте. Мы оказались рядом, и они стали кричать: «Эгей, рыбак, где мы?» Из-за течения и переменчивого ветра положение Бичи-Хед в темноте было весьма неопределенным. Я ответил: «Это яхта Роб Рой, один человек; разве не видишь паруса?», а они отвечали: «В такую ночь разве что увидишь?»

Похоже, судов и лодок стало еще больше, чем утром, курсы часто пересекались – эта часть Канала похожа на оживленный перекресток.

Иногда среди бури наступало внезапное мертвое затишье, казавшееся зловещим. Тогда можно было услышать громкое шипение приближающегося в темноте дождевого заряда, пока он не выливал на нас поток воды, и тогда даже стекавшие с полей зюйдвестки капли мешали смотреть вокруг.

После нескольких часов суматохи и волнения, такое положение вещей стало казаться естественным – к любым обстоятельствам привыкаешь. Я сварил горячий чай; развлечься в эти часы помогали также пение и насвистывание. Однажды рядом проплыл большой неуклюжий шлюп, я громко приветствовали его и спросил: «Какой будет ветер?» (гроза еще продолжалась, а ветер крутил со всех сторон). Грубый голос ответил: «Кто знает! Ночь, ничего не видно, но думаю, с востока.» Это была плохая новость, но прогноз не сбылся. Наверное, шлюп должен был идти на запад и шкипер мечтал о восточном ветре.

Внимание привлек странный быстро приближавшийся звук. Море вокруг словно кипело плещущими волнами – что это могло быть? Я мгновенно бросил лот, но дна не было – до берега было далеко. Это был один из упомянутых выше сулоев, где море поднимается вихрями над какой-то подводной пропастью или горой глубоко под волнами.

Сразу же возник вопрос, какой это мог быть из перепадов глубин на карте – тот, что отмечен всего в миле от Бичи-Хед, или другой, находящийся в десяти милях дальше. Крутились ли мы всю эту унылую ночь всего на нескольких квадратных милях моря, или достигли восточного прилива и теперь быстро бежим своим курсом?

Непрерывную утомительную болтанку на обваливающихся буграх сулоя можно было бы терпеливо сносить, если бы была уверенность, что мы движемся вперед. Но это все еще оставалось под сомнением.

Долгие восемь часов бури с великолепием для глаз и возвышенным трепетом всего существа глубоко всколыхнули все чувства и уголки сознания. Я никогда не чувствовал такого прежде, и, возможно, не почувствую снова. Одиночество, буря, гром и молния слились воедино.

Стоять в одиночестве на вершине Монблана, этой самой высокой в Европе круглой белой сосульке, и смотреть на сотню вершин вокруг – да, это было действительно впечатляюще. Вспомнилось, как я преклонил колени на краю Этны, наполняя ум фантазиями, порожденными горячей и дымящейся бездной. Были в памяти гром и молния в кратере Везувия; еще грандиознее было зрелище, когда вспышки молний освещали Ниагару. Пена на мгновение ослепительно вспыхивала и исчезала, а гремящие небеса заглушали тяжелый поток, падающий во тьму. Но здесь, на яхте в море, все было еще роскошнее. Воображение рисовало свою свободную картину на черном и бескрайнем фоне, прерываемом ослепительными вспышками молний; сознание было напряжено близкой опасностью, и глубокий грохот грома сотрясал все вокруг.

Мне вспомнился славный гимн, благородно передающий слова 18-го псалма:4848
  В православной Библии псалом 17:10—17. Прим. перев.


[Закрыть]

 
Небеса склонил Он и сошел, мрак под ногами Его;
И воссел на Херувима, и понёсся на крыльях ветра.
И мрак сделал покровом Своим, шатром грозовые тучи.
От сияния перед Ним, бежали тучи, а вокруг град и огонь.
Громом в небе возгремел Господь, град и угли огненные.
Пустил стрелы Свои, и рассеял врагов, молнией разбил их.
И открылись глубины морей, и опоры мира от дыхания гнева Его.
С высот Он руку простёр и взял меня, от пучины избавил.
 

Эти чувства длились достаточно долго, чтобы их можно было проанализировать и осмыслить, но я пока не могу ответить на трудный вопрос – хотел бы я повторить все это снова?

Лежа на диване в уютной комнате, я, конечно, скажу, что не вышел бы на эту сцену снова. Но если уже буду в море на яхте, то не сойду на берег в грозовую ночь, чтобы избежать неудобств. Одним из самых захватывающих впечатлений было тревожное ожидание, неуверенность в том, что произойдет в следующий момент. Возможно, повторение притупило бы остроту впечатлений, но тогда я словно прожил за одну ночь долгий год.

Вскоре после четырех часов под угрюмыми дождевыми тучами внезапно появилось нечто, похожее на гряду бурунов, протянувшуюся на многие мили, и мы стали уходить в сторону, чтобы избежать их.

Но это оказалась некая оптическая иллюзия, вызванная рассветом; побережье на самом деле было в десяти милях. Через несколько минут облака рассеялись, и земля, казалось, унеслась на свое должное расстояние. Наконец, занавес окончательно поднялся, и, к величайшему удовольствию, я обнаружил, что ночью мы пересекли залив. Раздался радостный возглас подмоченной команды: «Ура, новый день! Пора к завтраку, потравить грот!»

Вот и западный ветер, и взошло хорошо омытое потоками дождя солнце.

Вскоре была приготовлена изысканная яичница из последних трех яиц. Работая вилкой, я держал сковороду за бортиком, но тут, увы и ах! Лодку сильно накренило, и весь заслуженный завтрак оказался за бортом. Голодному, одинокому несчастному яхтсмену осталось лишь мягко и глубокомысленно произнести «О, какая досада!». Стыдно, уцелев в морских опасностях, роптать на потерю яичницы. Но желудок – настоящий тиран, он больше требует и меньше благодарит, чем все остальное тело.

Вскоре мы прошли Гастингс, за скалами впереди был Рай Харбор. Я написал капитану порта, чтобы он прислал лодку, если увидит мое судно (приложил рисунок), так как, судя по карте, вход в реку и гавань был очень узким и трудным.

Но ветерок был свежим и бодрящим, и, хотя после двух бессонных ночей ужасно хотелось спать, идея лечь спать при таком благоприятном ветре казалась нелепой. Рай Харбор вскоре остался позади.

Дальше скалы кончаются и тянется низкий плоский язык земли, на конце которого стоит маяк Дангенесс. На берегу стоят башни Мартелло4949
  Укрепления, построенные в начале XIX в. по берегам Британии. Прим. перев.


[Закрыть], но за многие мили с моря виден только пляж. Высокий маяк даже в бинокль казался лишь серым пятнышком на волнах, без земли под ним. Около полудня мы приблизились к этому маяку, выкрашенному в красный и белый цвета; крепкий и высокий, он прочно стоит на мысе из гравия. Вблизи кое-где виднелись и дома.

Море здесь было бурным, и волнение усиливалось по мере приближения к мысу. Наконец одна из волн швырнула тянувшийся на веревке тузик прямо на палубу яхты, да так, что я получил удар по спине, меня отбросило вперед и последовал удар по голове, который меня оглушил. Придя в себя, я увидел, как другая волна снова швырнула тузик на борт с грохотом, полетели щепки. Я подумал, что лодочка разбита, но это сломался гик бизани. Следующий вал оборвал износившийся фалинь, и мой тузик стало относить в море.

«Поворот! Выбрать шкот! Растравить кливер!» – мы с азартом бросились в погоню, и вскоре тузик был пойман багром. Я втащил его на борт и надежно привязал к палубе.

Одно из величайших удовольствий настоящего плавания – разнообразие происшествий. Просто сидеть на яхте в качестве пассажира, в то время как на других лежит вся работа и вся ответственность, не доставляет мне никакого удовольствия; признаюсь откровенно, это скучно.

Обогнув Дангенесс, мы увидели скалы Фолкстона и Дувра; после нескольких минут отдыха мы направились с попутным ветром прямо в Дувр.

Ветер так посвежел, что бизань пришлось опустить, а так как ветер теперь был попутным, то опасаться приходилось только засыпания; в этом случае гик мог перекинуться с одной стороны на другую с большой силой, и если бы при этом ударил меня по голове, то на короткое время вышиб бы дух. А может быть, и на очень долгое.

Одной из штук, к которым нужно быть готовым в лодке, является перекидывание гика5050
  Непроизвольный поворот фордевинд. Прим. перев.


[Закрыть]. До тех пор, пока на практике вы не узнаете точно диапазон безопасности для вашей головы по отношению к этому предмету, надо быть очень осторожным. Я узнал точную длину гика Роб Роя по отношению к моему носу еще на Темзе, вскоре после старта. Однажды гик ударил меня по затылку и швырнул лицом на палубу, где окровавленный нос (это далеко не худший результат) решил вопрос о том, кто должен уступить, когда гик и капитан в ссоре.

Надо сказать, порт Дувра был сейчас желанным местом. Иногда я намеренно удлинял дневной переход, если должен был рано прибыть в намеченное место, но теперь мы неслись в Дувр вместе с ветром.

Друзья, приветствовавшие здесь «Роб Роя», видели издалека, как яхта танцевала над морем; отсюда мы отправились несколько месяцев назад, и это было, в некотором смысле, завершение путешествия. Как говорится в «Одиссее»:5151
  Одиссея, песнь V. Перевод В. А. Жуковского. Прим. перев.


[Закрыть]

«Так он два дня и две ночи носим был повсюду

Морем шумящим, и гибель не раз неизбежной казалась.»

Я поднялся в отель «Лорд Уорден», намереваясь написать домой, пообедать и лечь спать после пятидесяти трех часов без сна. Ожидая, пока слуга принесет горячую воду, я снял куртку и на мгновение прилег на кровать. Было три часа дня. Вскоре (как мне показалось) проснувшись, я увидел, что еще светло и светит яркое солнце; мои часы остановились, кувшин с водой остыл, и было загадкой понять, почему я чувствую себя таким свежим.

Это был уже следующий день. Я проспал в своей мокрой одежде, не раскрыв кровать, семнадцать часов!

Глава 20

Байдарочница. Свет «Чайки». Обнаженные воины. Мидуэй. Барки. Ночная сцена. Холи Хейвен. Маргит.

Сон в мокрой одежде мог быть вреднее для здоровья, чем любые брызги и ветер на море, но ничего со мной не случилось. За все мои плавания не было ни головной, ни какой-либо другой боли, даже простуды; аптечка ни разу не открывалась.

Дувр был портом отправления и прибытия в моем первом плавании на байдарке, и воспоминание об этом восхитительном путешествии воскресло, когда я увидел плывущую в гавани байдарку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что гребцом была молодая девушка. Теперь в нашем Королевском каноэ-клубе есть несколько прекрасных дам, и мы готовы проголосовать за еще нескольких, но мне еще не посчастливилось видеть ни одну байдарочницу на воде, поэтому мой тузик тотчас же бросился в погоню.

Девушка в самый первый раз гребла на байдарке, и тем не менее превосходно преуспела в своих усилиях. Гораздо легче учиться грести байдарочным веслом, чем обычными веслами, это скажет вам каждый новичок.

Отныне я всегда буду знать, что байдарка вполне сочетается с платьем от Di Vernon, а ее плавное движение может быть утончено женской грацией. Несколько намеков старого гребца были быстро подхвачены способной ученицей, а ее друзья гребли рядом с нами в лодке. Наконец, с отвагой, которой обладают многие английские девушки, она смело направилась к волнам парохода, а затем и в море, где под мягкий шепот зефира она подняла свой зонтик в качестве паруса. Гуляющие по дуврскому причалу получили новое удовольствие, наблюдая дуэт лодки и байдарки.

После отдыха на следующий день мы прошли мимо скал Рамсгита, а потом штиль и прилив заставили нас встать под палящим солнцем на якорь.

Недалеко был плавучий маяк Gull5252
  Чайка (англ.) Прим. перев.


[Закрыть] с красными бортами и мачтами; я поплыл к нему на тузике. Я впервые видел «Роб Рой» на воде с поднятыми парусами, и не буду скрывать гордость, которую чувствовал, глядя на его изящные очертания, разумное вооружение и белоснежные паруса. Солнце садилось, и солнечные лучи освещали яхту, которая была похожа на игрушечную, стоящую на листе стекла.

Матросы маяка встретили меня с удивлением, но с благодарностью за книги для чтения, а затем стали уговаривать гостя задержаться на обед. Но я не мог спокойно пировать, так как оставил «Роб Рой» на якоре с поднятыми парусами, тем более что одно из многих проплывавших мимо судов (мы насчитали более 40), как показалось, прошло в опасной близости к яхте.

Команда маяка составляла 7 человек, еще четверо отдыхали на берегу, чтобы регулярно сменяться5353
  Моряки с маяка храбро участвовали в спасении людей при крушении на песках Гудвин в ночной шторм 1 декабря.*
  * 1.12.1867 г. в проходе Gull затонул прусский парусник Amor, шедший из Ньюкасла в Геную. Команда из 11 чел. была спасена. Прим. перев.


[Закрыть]. В ходе нашей оживленной беседы я услышал: «Должно быть, вам очень одиноко!». И это было сказано людьми, которые сами жили на маяке в изоляции.

Между тем приливное течение изменилось, и гребля от маяка до яхты под палящим солнцем оказалась одной из самых трудных в жизни. Урок не будет забыт: держись выше по течению от своего корабля.

Проходя вдоль мелкого галечного пляжа близ Уолмера, сквозь тихую дымку я услышал странный далекий и непрерывный звук, похожий на галдеж 10 000 уток. В бинокль можно было различить лишь беспорядочное нагромождение светлых фигур. Но тут прозвучал рожок, и стало ясно, что это купается целый полк солдат. По сигналу отступления они вышли на берег, и обнаженный строй представил одно из самых странных зрелищ.

Мой курс пересекали и проходили рядом суда всех видов и размеров. В тишине можно было слышать разнообразные звуки, говорившие о жизни в каждом из этих миров, замкнутых своими бортами: болтают мужчины, смеются женщины, лают собаки, кричат петухи и визжат свиньи – был и плавучий скотный двор. Такова морская жизнь.

Я подумывал завести обезьянку в качестве забавного попутчика, если не в качестве гардемарина, но конец этой затее был положен предупреждением опытного товарища, который сказал, что после первых двух дней любая обезьяна неуклонно следует одной линии поведения: швыряет все в море.

Обогнув в прекрасный полдень Форленд, я заметил, что кукурузные поля, которые только росли и зеленели, когда мы миновали мыс по пути во Францию, стали уже зрелыми и желтыми. Вот снова буй «Длинный Нос», все знакомые ориентиры, вот и Маргит, где так тепло провожали маленького «Роб Роя».

Следующим утром, на рассвете, мы отправились из Маргита вверх по Темзе, но ветер был так слаб и неустойчив, что мы не смогли добраться до Ширнесса и пришлось бросить якорь на глубине 5 фатомов недалеко от Чейни-Рок. Плотный туман сгущался вокруг, звенел гонг Нора, а моя каюта светилась уютом, и я спокойно читал газеты.

Оттуда, попав в Ширнесс и поднявшись к Квинборо, мы бросили якорь рядом с корпусом береговой охраны в безопасных и тихих водах. Воскресенье было днем отдыха, и я поехал на тузике на блокшив – старое судно, на котором жило множество матросов со своими большими семьями, придавая палубам весьма примечательный вид.

Дети были в восторге от книг и картинок, и дотемна шумели изо всех сил.

Потом я поплыл вверх по реке до Мидуэя, ведь моей свободы не сковывали ни узы времени, ни обязательства. Яхта шла среди огромных старых скитальцев, фрегатов с высокими мачтами, черных, похожих на воинов, броненосцев, веселых яхт, «благоухающих» рыбацких лодок и флотилии устойчивых грузовых барок с коричневыми парусами. Темза здесь – приятная и веселая река для прогулки на несколько дней. У берегов есть банки и мели, но мы ни разу не застряли, хотя карты у нас не было.

Хорошо помогал прилив, и мы подошли к возвышенности возле Чатема, добавившей к плоским берегам извилистого устья скалы и лес. Здесь шла своеобразная стройка: на новой дамбе работали тысячи заключенных с вооруженной охраной. Бедным преступникам платят или дают поблажки в зависимости от их поведения и работы. Их труд, стимулируемый таким образом, оказался очень производителен.

Оказавшись среди военных кораблей в Чатеме, «Роб Рой» бросил якорь у Порохового магазина, и, пока лодочник был отправлен за обычными припасами – «два яйца, кусок масла и «Таймс», – мы смотрим на работу саперов, занятых понтонами. Бойкий сержант частенько командует: «Эй, не зевать!», так как они украдкой поглядывают на мой вертящийся тузик. Наверное, никогда не видели, чтобы лодка так кружилась.

Двигаясь еще дальше вверх по реке, «Роб Рой» должен был бороться с восточным ветром. Узкая излучина Рочестера была набита парусниками и баржами, что добавило трудности, но стало «изюминкой» перехода. Время от времени оглушительный грохот какой-нибудь большой баржи, дрейфующей навстречу другим судам, говорил о том, что не все суда так же удачливы в навигации, как «Роб Рой».

Вот перед нами собор, но он слишком строг в своих очертаниях, чтобы хоть на мгновение приковать к себе взгляд. С другой стороны прекрасный, обветренный и изъеденный временем замок возвышает свою башню, бросая вызов взгляду. Это единственные древние руины, встретившиеся на всем пути, и давно хотелось увидеть что-то подобное. Когда вы путешествуете по Норвегии или Америке, не видя следов связи веков, своего рода голод по старым развалинам становится ненасытным.

Мы можем пройти под мостом, потому что прилив низкий, а за ним начинаются солнечные зеленые поля; мы плавно плывем среди тихих деревень, богатых пастбищ и буйных хмелевых полей английского Кента. Три мальчика, купавшихся с лодки, подошли ближе, и я пригласил их на борт, чтобы угостить. Их волосы были мокрыми, а зубы стучали после слишком долгого купания, но они прочитали название «Роб Рой» на моем белом флаге, а также две книги о байдарочных походах. За несколько миль они проглотили все, что было сказано и показано на яхте; очень благодарили, потому что были «ужасно рады», и погребли домой. Приятно доставить удовольствие мальчишкам!

За эту прогулку мы только однажды сели на мель около моста, и то всего на пять минут. Если не считать удара о скалу в Бембридже, это было единственным случаем такого рода. Можно сказать, что мы обладали сильным иммунитетом от страшного врага моряка, берега. Меня заинтересовали барки, в большом количестве плавающие по Мидуэю, и в течение следующих трех недель я охотно знакомился с их обитателями. Стало очевидным, что «лодочный народ» представляет собой особый слой общества, полный своих характеров и событий, и он открыт для тех, кто хотел бы изучить этот малоизвестный вид народонаселения. На мужчинах этих лодок лежат большие и важные обязанности; от их честности и мастерства зависит перевозка богатых грузов. Тысячи семей живут на барках, а ведь каботажное путешествие на барке отнюдь не легкое или скучное дело.

Достойны внимания даже угольные баржи, эти полные угля огромные черные ящики, плывущие под лондонскими мостами под управлением одного человека с длинным веслом. В сыром тумане скучного ноябрьского вечера он незаметно проплывет мимо Темпл Гарденс и начнет странную перекличку со своим компаньоном на пристани. Этот Том или Билл мгновенно узнает зов своего еще невидимого в тумане шкипера, и между ними следует громкий разговор, совершенно недоступный пониманию никого, кроме этих двоих.

Сравнить жаргон угольщиков можно разве что с пронзительными воплями лондонских уличных мальчишек, перекликающихся друг с другом через Стрэнд. Почтенная взрослая публика слышит одни междометия и не может разобрать ни единого слога, а малолетки ростом в три фута отлично различают каждое слово и понимают друг друга.

Грузовые барки Мидуэя – добротные, крепкие, мореходные лодки с отличными ходовыми качествами под парусами, которые улучшаются год от года благодаря проведению специальных регат для таких судов. За призы соревнуются сорок пестро разукрашенных крутобоких барок. Для победы необходимо настоящее мастерство, отточенное годами речного плавания, отличное знание ветра, приливов и сети каналов. Срезать путь или постараться подложить свинью сопернику считается тут делом правильным и честным.

Пока «Роб Рой» скользил по воде среди стогов сена и косарей, рядом с нами плыла барка с нанесенным на корме названием «S.E.C.P.T.E.R.», весьма трудным для расшифровки. Ей правил мальчишка, держа толстую ручонку на тяжелом румпеле 12 футов длиной и сжимая в другой руке кусок хорошего ржаного хлеба. Время от времени он взывал тонким голоском: «Папка, лодка впереди», и откуда-то снизу ему отвечал глухой голос: «Держись подальше, парень!».

Я спросил: «Эгей, сколько лет твоему мальчику?» Появилась голова родителя, но парнишка бойко ответил сам: «Мне восемь лет!». Выглядел он, пожалуй, не больше чем на пять.

На следующем плесе, подойдя к дому на берегу, барка растравила паруса и замедлила ход. Но останавливаться они не собирались; видимо, это был их собственный дом. Из каюты внизу поднялась мать семейства и, грузно спрыгнув в лодку, подплыла к берегу, на котором в ожидании приказаний ждала маленькая девочка.

– Хагнес, принеси рыбу, быстренько!

Дочь убежала и вскоре вернулась, вот и мать уже снова на борту. Вся снабженческая операция была проведена, пока барка медленно дрейфовала мимо, затем ее паруса снова наполнились, и она продолжила свой путь.

Наступала ночь, и мы бросили якорь, войдя бушпритом в камыши. Тут и там вокруг полыхали ярким огнем и гудели печи для обжига известняка и гипса. Вспыхивали порывисто колеблющиеся струи пламени, как на чугунолитейных заводах в Шропшире, и отражения на воде окрашивали длинный плес огнистым заревом.

В темноте продолжали проплывать нагруженные товарами барки с веселыми, поющими экипажами – очень любопытная картина.

Естественно, для них столь же странно выглядел «Роб Рой». С одной из барок нас окликнул хриплый голос:

– Кто вы?

– Я Роб Рой!

– Зачем вы тут?

– Посмотреть иллюминацию на вашей реке.

Голос заворчал, пробормотав что-то.

– Слишком огня много; не видно, куда идем.

Это верно, свет печей ослепляет своей яркостью. Если бы не было огней, привыкшие к темноте глаза могли бы видеть хотя бы границы между сушей и водой.

Верно также и то, что язык лодочников не в полной мере отражен в словаре Джонсона. Язык этот не слишком элегантный, зато мощный.

Слова, которые на берегу говорятся только в гневе, как грубая брань, на воде могут означать, например, проявление нежности между отцом и сыном. Ведь имеет смысл значение, придаваемое слову говорящим и слушающим, а не то, что думает по этому поводу остальной мир5454
  Простонародное использование слова bloody (кровавый) по всей Англии имеет смысл, с которым вряд ли согласны ученые филологи. Оно служит всего лишь для усиления разных выражений и брани, имея смысл «очень». И очень скоро вы перестаете содрогаться, слыша это слово*.
  * Например, bloody fool – дурак дураком, bloody hell – черт возьми, офигеть (multitran.com, прим. перев.)


[Закрыть].

От самой отдаленной точки, которую мы могли достичь в направлении Мейдстона, мы снова спустились к Рочестеру. На барках приходили к противоречивым мнениям относительно того, пройдет ли теперь моя мачта под мостом, потому что теперь прилив был высоким. Я собирал мнения и осматривал мост со всех сторон.

В конце концов я решил, что пройдет. Когда «Роб Рой» приблизился к центральной арке, сердце нервно забилось, – не из-за опасности, но сломать в конце плавания хороший рангоут таким пустяковым «подвигом» было бы бесчестьем. Мачта прошла чисто, на несколько дюймов ниже моста.

Вечер в Ширнессе был ясным и хорошим; бросать якорь не хотелось. Я решил снова отправиться в Саутенд. А там безрассудно последовал совету стоящей рядом яхты, не промерив глубину и отдав якорь. Оказалось, мы встали на мелководье и в отлив окажемся на грунте. Я отправился в постель, но не спал, потому что вода опустилась на пять футов. Сердясь на себя, я встал в час ночи, вытравил якорный конец и отошел подальше от берега. Только шесть дюймов воды осталось под килем, и это при сильном ветре на берег.

Я привязал коренной конец к большему якорю, отдал его и вытравил всю цепь, но лодка все еще была на мелководье. В конце концов, когда ветер усилился, пришлось вытащить оба якоря и отплыть на глубину. Таким образом, из-за того, что я не сделал сразу то, что следовало, вся ночь прошла с в мокрой и зряшной возне с якорями.

Жизнь на яхте стала для меня настолько приятной, что я старался растянуть ее как можно дольше. Мы несколько раз прошлись вверх и вниз по Темзе, посещая многие знакомые по прежним дням уголки. Например, Холи-Хейвен. Уже тридцать три года прошло с тех пор, как я впервые пришвартовался там на маленькой парусной лодке, провел ночь с капитаном угольщика и узнал об угле и угольщиках больше, чем можно прочитать за неделю. Мне было интересно, и капитан долго рассказывал о предмете, о котором он знал любые подробности.

Эта прелестная гавань-убежище нравится мне больше всего на всей Темзе. Здесь всего один дом и никто не беспокоит с берега, глубокое русло и чистый песок для якорной стоянки. Это узкое и безопасное убежище часто выручало, когда между Грейвсендом и Ширнессом случалось попасть в бурю.

Когда «Роб Рой» впервые зашел в Холи-Хейвен, там уже стояла яхта с дамой и джентльменом на борту, которые, увидев мой флаг, были весьма гостеприимны (неизменный и превосходный обычай).

Вечернюю тишину нарушала лишь мелкая рябь, а утром одинокая чайка чистила свое мягкое белое крыло и не улетала, ведь никто не хотел ей навредить. В следующий раз при посещении этой гавани на якоре также стояло еще одно суденышко, и через пять минут после того, как мы остановились, его владелец прислал свою карточку с приглашением подняться на борт. Он был адвокатом, который, будучи человеком мудрым, летом жил на воде, но благоразумно не выходил из Темзы. У него был слуга, мальчик Джим, который готовил и выдавал приготовленные блюда из закутка в носовой части, где он и сам спал ночью в чем-то вроде ящика. Оба они казались совершенно счастливыми.