Текст книги "Одиночное плавание на «Роб Рое»"

Глава 17

Парусные гонки. Погоня за плоскодонкой. Паровые катера. Фейерверк. На камне. Наглец. Дрейф и инструменты. Корабль-призрак. Где я? Байдарка и яхта. Об эгоизме.

Дни регаты начались ветром и дождем. Но даже в хорошую погоду наблюдать за парусной регатой с берега малоинтересно: сначала очень красиво, а потом почти ничего не видно. Другое дело, если вы плывете среди участвующих яхт. Тогда вы чувствуете тот же прилив и ветер, видите те же знаки и буи, страшитесь тех же отмелей и камней, и на каждом повороте каждого судна вам есть чему поучиться.

Никто не может удовлетворительно определить роль факторов, определяющих победу или поражение в парусном состязании: проектирование яхты, ее постройка, такелаж; курсы, погода, правила, каждый моряк каждого корабля – и случайность. Каждый из факторов будет способствовать успеху или неудаче в каждой гонке. Проигравший всегда может объяснить свой проигрыш, а победитель – похвалить тот элемент, который он найдет наиболее удобным.

Но если в парусной гонке мало что можно понять, наблюдая ее со стороны, то не стоит и печатать отчет о регате. Даже этой, лучшей из проведенных в Каусе за многие годы.

Большая толпа зрителей, упрямо стоявших под проливным дождем, резко контрастировала с флегматичным интересом немногочисленных французов, приехавших на регату в Сен-Клу. Это напоминают нам об Англии как о стране моряков.

Однажды мне выпало плыть на маленьком винтовом пароходике вдоль побережья Калабрии. Среди четырех пассажиров был неаполитанский офицер в полной форме; в легких тугих сапогах и шпорах, лязгая шпагой, он прохаживался по юту, то есть делал три шага вперед и три шага назад.

Когда мы выходили из Мессины, предстоял нелегкий переход, и я к нему подготовился. Офицер этого не сделал; первая же набежавшая волна вмиг промочила его насквозь, и он пошел вниз. Через несколько часов я тоже спустился и застал печальное зрелище с очень мрачными звуками. В каюте стояла огромная кадка, полная воды, и офицер (шпоры, сапоги и все такое) сидел в ней, выставив ноги с одного конца, а голова стонала и мычала с другого. Такова была его особенность морской болезни, и в течение трех дней он вел себя примерно так же, как капризный ребенок, который напрашивается на хорошую порку. Морская болезнь не позорит человека. Говорят, что и Нельсон страдал от этого недуга. Но офицеру не пристало хныкать, как младенцу, а между тем наблюдать такое за границей пришлось несколько раз. Когда мы вошли в Неаполь, герой снова был в полном облачении, в сапогах, со шпорами и шпагой, и прогуливался по квартердеку так, как будто не было ни ванны, ни слез.

Некоторые превосходные соревнования по гребле теперь сменились новым развлечением – «погоней за плоскодонкой». Это чисто английская забава. Одного человека в плоскодонке преследуют четверо в лодке, которые должны поймать и его, и его лодку в течение десяти минут. Конечно, беглец старается двигаться извилисто, его шанс – быстрые повороты, пока преследователи набирают скорость. Если его все-таки догоняют, он прыгает в воду. Если преследователи поймают его лодку, они должны следовать за ним, а если он ускользнет, пока его лодка остается свободной, то может вернуть ее для нового старта. Тут нужны гребля и плавание, ловкость и крепкие мускулы. Во время одной из таких погонь в Каусе беглец несколько раз нырял в море, и среди криков и аплодисментов за ним всегда следовал один из охотников, который плавал почти так же хорошо.

Отважный беглец подплыл к «Альберте», одной из паровых яхт королевы, на борту которой находилось несколько принцесс, которые любезно покровительствовали гонкам, их присутствие было всем нам очень приятно. Стойкий моряк взобрался на яхту и побежал к дамам, которые, несомненно, были очень удивлены и даже захихикали. Затем он взобрался на высокую корму; решительный преследователь следовал за ним, не собираясь отставать. Беглец сделал великолепный прыжок в море, и в это время раздался выстрел – десять минут истекли. Преследователь мог, конечно, прекратить погоню – он проиграл. Но в нем еще бурлили азарт и смелость, которая дополняет суровый долг храбрым поступком, и под гром аплодисментов он тоже сиганул в море.

Первый ныряльщик, падая, услышал желанный выстрел; приз достался ему, а аплодисменты зрителей – обоим.

Конечно, не стоит пренебрегать и просто греблей; но все же, по-моему, для поощрения мужественности и различных способностей, полезных в жизни моряка, «погоня за плоскодонкой» куда лучше.

Появление паровых катеров в обиходе больших английских яхт добавляет новую особенность каждой большой регате. Однако здесь французы были первыми, Англия следует с некоторым опозданием.

Французский флот на смотре в Шербуре несколько лет назад включал целый рой этих суетливых маленьких существ, жужжащих вокруг огромных броненосцев на якорях. Английские паровые катера были построены так, чтобы нести на каждом пушку, поэтому они грубоваты и медлительны. Наше адмиралтейство отказалось допустить гонку между этими катерами и французскими, иначе, без сомнения, превосходящая скорость французов поразила бы Джона Булля. В последнее время все изменилось, теперь наши катера могут двигаться со скоростью двадцать миль в час. Скоростные паровые катера строит в Каусе м-р Уайт, построивший множество яхт и других мирных судов.

Кульминацией моего «путешествия в одиночестве» был великолепный фейерверк в Каусе, закрывший грандиозное шоу британского яхтинга. Это было прекрасное зрелище – свистящие ракеты, несущиеся в небо и разбрасывающие яркие драгоценные камни, мягко падающие вниз; блики красного или зеленого цвета, которые окрашивали прекрасные яхты своим сиянием, «букеты» фантастической формы и цвета. По сей день на палубе «Роб Роя» виден след ожога от этого огненного ливня.

Багаж снова на борту, поднят наш крошечный «Голубой Питер», потому что «Роб Рой» снимается с якоря и отправляется домой.

В погожий вечер, когда солнце закатилось и дул легкий бриз, мы снова повернули к гавани Брадинга. Может быть, потому, что однажды мы здесь уже благополучно прошли, была допущена неосторожность, как будто в такой прекрасный вечер Бембриджский риф не мог быть опасным.

Мне были даны различные и, несомненно, самые верные указания – как войти в узкий проход: «Держите дерево на одной линии с памятником; это ваш знак». Но когда вы видите памятник, там двадцать деревьев; и какое же тогда должно быть ориентиром? Здесь, как и в мирских вещах на суше, неправильное понимание правила было хуже, чем случайная ошибка без правил. Нас остановил ужасный треск – «Роб Рой» ударился о камень.

Хоть я и был в это время вялым и ленивым, но присутствие духа осталось. Спустил паруса, бросил якорь. Толкал, тянул и греб, но нет, лодка прочно застряла на одной из северо-западных скал. Вскоре злобная волна развернула корму, и руль наткнулся на другой уступ. Наконец я освободил яхту и проплыл через бессовестно узкий канал, а затем мы остановились в безопасности с глубоким вздохом освобождения.

От берега отчалила парусная лодка, чтобы помочь, но я дал ей сигнал: «Спасибо, теперь все в порядке», и она вернулась.

Вскоре подплыла еще одна лодка, и человек из нее вскочил на борт яхты. Не знаю, чего он хотел, но я заставил его сойти в свою лодку – я не приглашал его, и он не спрашивал разрешения подняться на борт.

Если он собирался наняться в помощники, то должен был видеть, что за это взялись другие, и должен был подчиниться сигналу отмены, как те и сделали. Ворча, он, наконец, попросил отбуксировать его.

– Ну, – сказал я, – ладно, я вас отбуксирую, хотя вы вели себя нагло. Но, приблизившись, он снова прыгнул ко мне на борт, и пришлось еще раз затолкать его в лодку, на этот раз силой, а не словами. Он сыпал ругательствами всю дорогу до берега, а там я отдал яхту под надзор первого человека, который поступил правильно, выйдя на помощь и вернувшись по сигналу.

Гостеприимный капитан R.N. предложил «Роб Рою» хорошую постель – свой причал, и пригласил меня на завтрак на следующий день. Приглашение было с благодарностью принято, с учетом ветра, а тем более, что хозяин оказался из клана «Маков», как и его гость.

Ночь опустилась вместе со штилем, и в этой маленькой лагуне она была самой тихой за время плавания – ни ветра, ни течения, ни людей.

Серый рассвет; подул западный ветер, и пришлось расторгнуть соглашение о завтраке. Ветер унес «Роб Рой» в море с закипающим собственным котелком, и вот мы снова на пути к Темзе.

Но вскоре яркое солнце, видимо, решило позавтракать ветром. Издалека в дымке были видны яхты из Райда, участвовавшие в регате. Они изо всех сил боролись за кубок, но на самом деле лишь дрейфовали по течению. Но для дрейфа есть своя наука и умение. Если у шкипера нет ветра, чтобы показать свою доблесть в работе с парусами, он может казаться беспомощным, но должен использовать знание течений, прилива и рельефа и все-таки победить.

Одна за другой красивые яхты медленно огибали плавучий маяк Уорнер, а затем словно погружались обратно в полупрозрачную дымку, пока не начинали казаться белыми жемчужинами на сером атласе. «Роб Рой» снова остался один, а туман сгустился. Исчезла земля, затем небо, затем все до единого, и застывшее море, казалось, навсегда стало плоским и гладким.

Было бы невыносимо знать, что такое состояние будет длиться часами, но ожидание изменений каждое мгновение вселяет надежду; мгновения убегают, а мысли тянутся дальше, вперед, к следующим.

Затем неумолимый прилив резко повернул против нас, и пришлось отдать якорь – во всяком случае, мы не должны быть отброшены назад. Был открыт сундук с инструментами, молоток и пила занялись делом. На борту парусной яхты всегда найдется, что еще надо бы сделать. Если бы не это, часы ожидания были бы утомительны, но бояться нечего – лишь бы голова продолжала изобретать и давать работу рукам.

Из густого тумана медленно появилось огромное судно величественного вида; слышался низкий могучий звук машины. Это был огромный трансатлантический пароход; он делал широкие циркуляции, не отходя далеко и не пропадая из вида. Иногда слышался медленный мерный плеск огромных лопастей. Потом мы разошлись, и пароход растворился в тумане. Теперь из непроглядной белизны доносился только глубокий стон хриплого туманного гудка. При очередном круге пароход снова смутно показался позади. Туман и вода так смешались, что огромный пароход словно не плыл там по морю, а смутно присутствовал, как тусклая картинка на холщовом экране от плохо сфокусированного волшебного фонаря.

Похоже, пароход искал в тумане плавучий маяк Наб, чтобы оттуда взять новый пеленг и пойти малым ходом в Саутгемптон. Видимо, это удалось, и судно окончательно исчезло. Я был и рад, и сожалел о его исчезновении.

Наконец, слабейший зефир пошевелил мой флаг, и якорь тут же был поднят. Соседняя шхуна, также выходившая из пролива, вскоре мягко прорвалась через облачную преграду, и я попытался последовать за ней, но она тоже растворилась в полумраке и оставила меня в беззвучной, незримой пустоте. Доносился только далекий сигнал гонга с плавучего маяка, говорящий о том, что у них там тоже туман.

Как древним мореходам удавалось плыть в тумане без компаса? В те дни не было и карт, в том числе карты затонувших кораблей, чтобы рассказать обо всем хаосе, разбросанном по дну морскому.

Мы плыли все дальше и дальше, все время словно сквозь вату, которая немного покраснела с приходом вечера, когда солнце утомилось и готово было сойти с небес. Кончился длинный день; но где именно я нахожусь сейчас, когда опускается тьма? Вы скажете: «Ну, это же видно по карте». Так оно и есть, если у вас есть точный расчет своего хода, указывающий, в какой части запутанных фигур на карте будет ваше вероятное место. В противном случае вашим промерам глубины будет отвечать дюжина различных мест, одиннадцать из которых неверны.

Рассмотрим данные, которые нужны для нашего расчета. «Роб Рой» несли в разные стороны два течения: прилив и отлив. Мы шли тремя разными галсами, то есть в разных угловых направлениях и с разными скоростями, и эти факторы действовали в течение времени весьма неопределенно. И где же мы сейчас? Важнейший вопрос, особенно ночью и вблизи опасного побережья.

В последний раз я плыл в тумане на Балтийском море, на байдарке. И в последний момент заметил дозорного на вышке на невысоком скалистом острове шведского побережья, который показал мне, что мой нос был направлен совсем не в сторону гавани, куда я хотел попасть.

Настало время сравнить плавание на байдарке с плаванием на яхте, даже если мы пока и не можем ответить на вопрос, который мне так часто задавали: «Что было приятнее?»

Путешествием на байдарках могут наслаждаться несколько человек, каждый в отдельной лодке, и все же в составе объединенной группы; то есть с определенной ответственностью и сплоченным товариществом.

Путешествие на яхте возлагает на одного человека все труды и заботы, но он получает и все удовольствия. Так и просится назвать такое путешествие более эгоистичным. Но после десятков поездок в больших и малых группах я вижу, что эгоизм совершенно не зависит от количества участвующих лиц. Что сказать о мужчине, старающемся ублажить в путешествии свою жену или детей? Все, что доставляет им удовольствие или приносит пользу, приятно и ему самому. Он может путешествовать в компании с десятью спутниками, и его круг общения будет больше, но центр его может быть в конечном счете тем же самым.

Тысячи туристов каждое лето путешествуют по континенту. Они встречают друг друга в поездах, пароходах и отелях, заводят знакомства, которые легко расторгается, как только интересы или симпатии компаньонов перестают совпадать. Но при чем тут эгоизм?

Альтруизм, по-видимому, состоит в том, чтобы делать добро и тогда, когда это не вполне приятно, и людям не своего круга, а совершенно чужим. Как было описано Христом в притче о пире4343
  См. Мф 22:1—14. Прим. перев.


[Закрыть]; тогда мы подчиняем свою волю Божьему повелению и делаем что-то невзирая на то, приятно ли это. И все же собственное удовольствие может быть именно в том, чтобы доставлять удовольствие другим; можно щедро трудиться для других, будучи эгоистичным в своей основе.

Кажется очень трудным быть бескорыстным в том смысле, как на этом абсурдно настаивают; а именно, что другие – все, а ты – ничто. Но, несмотря на всю казуистику, мы понимаем, что под «эгоистичным» подразумевается явно неуместное отношение. Нужно смотреть на результат действия. Человек, который покинул компанию и нарвал цветы на краю обрыва, может принести букет, который доставит благоухающее наслаждение всем, а другой может полениться двинуться с места или быть эгоистичным по поводу своей горстки. Одинокий труд может, в конце концов, оказаться полезным и для других людей.

Вернемся к нашим лодкам. По-моему, тревоги плавания на байдарке более разнообразны и менее тяжелы, чем в парусном круизе. На яхте всегда с собой еда и ночлег, зато на байдарке не боишься ни ветра, ни волны, ни штиля, ни тумана: в худшем случае лодку можно вытащить на берег.

Риск в случае гибели байдарки составляет всего пятнадцать фунтов, а при крушении яхты в десять раз больше. Если опасностей для байдарки обычно можно избежать, то с теми, которые встречаются в море, часто приходится сталкиваться, не имея возможности обойти их.

На байдарке напряжением своих физических сил обычно можно управлять, например, выбирая темп гребли. На яхте тяжелая работа часто нужна именно тогда, когда больше всего хочется отдохнуть. В байдарочном походе вряд ли понадобится провести два дня и две ночи без сна, а вот на яхте, как вскоре станет ясно, мне была уготована такая судьба.

Пейзажи при пересечении суши водными путями на байдарке, конечно, более разнообразны, чем в морском плавании. Зато величие, грандиозность и опасности моря гораздо сильнее затрагивают душу, вызывая более глубокие чувства. Ночной шторм на море впечатляет и напрягает чувства больше, чем сплав через речные пороги.

Наконец, любопытна реакция публики. Байдарка на телеге, в поезде или в доме выглядит странновато, и вам часто приходится видеть улыбку, которая, возможно, исходит от жалости, безусловно, от невежества; может быть, и от презрения. А вот пересекающая пучину парусная лодка – это то, о чем любой человек в порту или на корабле знает очень хорошо. Пусть ваша лодка мала, никто не будет выказывать пренебрежение, наоборот.

Возможно, одиночные плавания на яхтах не завоюют такую популярность, как байдарочные походы; последние сделали это очень быстро. В 1866 г. британцами было совершено множество таких путешествий, в том числе большинством из 120 членов нашего Королевского каноэ-клуба.

Один из нас, достопочтенный Дж. Гордон, выдающийся университетский гребец и призер Уимблдона, ночью пересек Канал из Дувра в Булонь, проплыл через Францию и доплыл до Марселя, а оттуда через Ниццу в Геную, через итальянские озера, швейцарские озера и по Ройсу и Рейну домой4444
  Он установил в своей 14-футовой байдарке центральный шверт, что повысило ее возможности при плавании под парусами.


[Закрыть].

Еще один проплыл вдоль побережья Англии и переплыл Канал с французской стороны на байдарке типа «Роб Роя», сделанной собственными руками. Третий переправился из Шотландии в Ирландию. За несколько месяцев до этих путешествий один критик самодовольно отрицал, что каноэ может пересечь залив шириной восемь миль.

Одна байдарка отправилась в Индию, а филиалы клуба создаются в Китае и в Соединенных Штатах.

Глава 18

Ночной переход. Гроза. Карта. Ходовой огонь. Ньюхейвен. Проверка киля. Мистер Смит. Песчаная крепость. Спасение шляпы.

– Где же мы находимся? – таков был главный туманный вопрос. Естественный ответ на него – карта покажет. Давайте взглянем на небольшой кусочек карты, скопированный на стр. 163, который переполнен цифрами глубин и названиями берегов, буев и маяков; но единственное, что можно увидеть на реальном горизонте вокруг нас, это свет Оуэрса позади, примерно на северо-западе.

Течение скоро повернет против нашего движения на восток, поэтому мы лавируем к берегу, чтобы можно было стать на якорь. Ветер только что подозрительно изменился, и мы даже можем слышать доносящийся из Портсмута звук барабанов, отбивающих вечернюю зарю.

Несколько ярких метеоров проносятся по небу, напоминая, что сегодня один из дней метеорных дождей – 14 августа.

Лот показывает 10 фатомов. Встанем тут на якорь, ведь течение поменялось, а ветер утих. Стоит поспать шесть часов, прежде чем снова отправиться в путь.

Глаза притягивало свечение моря; я мог проследить линию пенькового якорного конца по отблеску серебряного света, который окутывал его постепенно смягчающимся сиянием от поверхности моря вниз, в невидимую темную глубину.

Мягкое движение лодки, стоящей на якоре на цепи, совершенно отличается от использования каната. Канат тянет и дергает лодку, а тяжелая цепь, свисающая в воде по кривой, действует как пружина, смягчающая рывки.

На этот раз я использовал небольшой якорь и пеньковый трос, чтобы быть более готовым к немедленному отплытию, так как хотел при появлении любого ветерка добраться на ночь до Литтлхэмптона. Так и вышло.

Я лежал в каюте и дремал, иногда посматривая на часы, чтобы узнать об изменении прилива. Время шло медленно. Посреди ночи, пропустив множество снов, я впал в то восхитительное состояние, когда тебе снится, что ты спишь. Внезапно и без всякой видимой причины я почувствовал себя совершенно пробужденным, но в то же время в каком-то трансе, и какое-то время лежал неподвижно, ища то, что могло разбудить меня. Во тьме раздался раскат грома, долгий, громкий и славный.

Как изменилась сцена! Теперь с Оуэрса не было видно света, только вспышка сверху, затем темнота, а вскоре и грандиозный раскат величественного, басовитого грома.

Следовало подготовиться к ветру. Надет спасательный пояс, люки закрыты, грот и стаксель зарифлены.

Осталось сменить бизань на штормовую и поднять якорь. Я едва успел все сделать, как налетел порыв ветра, поднялись волны и полил дождь. Мы пошли на юг, в открытое море. Морской простор надежнее, моряк боится земли больше, чем воды.

Вскоре мы развернулись; ветер разогнал дымку, но ночь была очень темной, из-за дождя было трудно что-то разглядеть. Время от времени гром поглощал все другие звуки, как львиный рык в пустыне глушит любые крики.

Иногда молния сияла наверху аркой, перескакивая через верхние облака, а затем между ними устремлялась вниз острая раздвоенная вспышка, и ветер гнал дождь, а с волн взметалась соленая пена. Казалось, это земная версия видения, явившегося на Патмосе Иоанну: «Я услышал словно бы гул огромной толпы, или шум водопада, или грохот могучих громов, говоривший: «Аллилуия! Воцарился Господь, наш Бог Вседержитель!»4545
  Откровение Иоанна, 19:6. Перевод РБО. Прим. перев.


[Закрыть]

Как хорошо наше английское слово thunder (гром) соответствует смыслу своего звучания, гораздо лучше, чем tonnerre (франц.) или tonitru (лат.)!

В темноте мимо меня пронесся катер, пересекая по носу наш курс, как раз в тот момент, когда нас осветила молния. Стыдно сказать, у него не было ходовых огней. Я закричал: «Идем на юг?» – и они ответили: «Да, с того берега».

Из приведенного далее кусочка карты (охватывающего всего несколько миль) понятно, какого берега нам нужно было избегать. Воды для «Роб Роя» с его малой осадкой было вполне достаточно, но опасность здесь создавал рельеф, создающий извилистые приливные течения.

Ветер поворачивал то к западу, то к югу, то во все стороны, и было чрезвычайно трудно сразу понять, что делать в каждом случае, тем более что волны под этим натиском с разных сторон становились короткими и крутыми. Компас с его мягким светом и яркий мачтовый фонарь сияли позади, на фоне белых гребней.4646
  Я повесил его на левую ванту бизани. На обычном месте компас лишил бы меня двух из трех шансов увидеть что-то впереди.


[Закрыть]

Сильные шквалы требовали от меня всех сил, но всякий раз, когда появлялась возможность выбрать курс, я поворачивал на EtN, решив проложить путь в этом направлении.

Среди ночи лампа компаса начала мерцать, и вскоре стало ясно, что она погаснет. Это было очень некстати: ветер сильно изменился, и его направление не могло служить ориентиром. Такая неуверенность могла продолжаться до окончания грозы.

Надо было снова зажечь огонь компаса. Я снял ходовой огонь и держал его между коленями, чтобы он светил на компас. Было любопытно, сколько тепла исходит от этого фонаря. Потом удалось достать свечу, отрезать кусок и закрепить его бумагой внутри нактоуза.

Свеча хорошо горела минут десять, и огонь снова начал мерцать. Открыв жестяную дверцу, я обнаружил, что вся свеча расплавилась, так что эта импровизация не удалась. Тем не менее, был отрезан еще кусок свечи, а дверца оставлена открытой для охлаждения. С этим жалким светом я твердо решил: теперь до конца плавания буду держать бутылку с маслом под рукой.

Наконец ветер задул свечу, и, как нарочно, тут же погас и основной фонарь.

Пришлось лечь в дрейф, спустить кливер, открыть люк каюты, достать масло, хорошенько вычистить лампу, вставить новый фитиль и снова зажечь ее, а также поставить новую свечу в судовой огонь. Теперь все было в порядке, и мы пошли дальше с чувством удовлетворения, что все сделано как надо, несмотря на ветер и дождь.

Со всеми хлопотами, взятием и отдачей рифов и приготовлением пищи в промежутках было столько занятий и так много о чем нужно было думать, что ночные часы пролетели быстро. Появились первые признаки рассвета. Осветились облака наверху, затем вершины волн внизу, и вскоре все вокруг приняло общий серый оттенок. Но вот незаметное, но верное наступление ясности словно раскололо смутный горизонт на сушу и воду, и, к счастью, стало ясно, что «Роб Рой» не сбился с пути в темноте.

Как только стало достаточно света, чтобы читать, я достал лоцию и начал изучать вход в Шорхэм. Мы находились где-то в этом районе, но были еще слишком далеко, чтобы разглядеть какой-либо город, потому что во время грозы отошли в море. На утреннем воздухе усталость прошла, свежий ветер устойчиво и быстро нес нас вперед.

Местность выглядит совсем по-разному, если вы находитесь в 15—20 милях от моря, или стоите на берегу, или смотрите с лодки. Я были озадачен, обнаружив Брайтон, родной знакомый Брайтон, с его унылой односторонней улицей, пляжем, по которому нельзя ходить, и всеми его достопримечательностями. Пожалуй, было бы стыдно не узнать очертания холмов, по которым мы так часто ходили строем или тренировались в стычках и волонтерских смотрах.

Пирс на цепях был, конечно, едва различим на большом расстоянии. Но «Гранд-отель» наконец утвердился в виде черной кубической точки в поле бинокля. Шорхэм уже остался позади, новой целью на этот день станет Ньюхейвен.

Рифы были отданы, и мы помчались по ликующему морю полным ходом, со сверкающими на солнце брызгами. Как прекрасно мчаться со свежим ветром по глубокой воде! Не описать это ощущение, от которого трепещет сердце моряка. В конце концов, парусное плавание – высшее удовольствие.

В море вышли многочисленные рыболовные суда с темными парусами и прямыми носами. Рыбаки радостно нас приветствовали и часто подходили поближе, чтобы посмотреть. Теперь мы шли вдоль белых меловых утесов и, наконец, приблизились к последнему мысу перед Ньюхейвеном. Я спустил грот, мы хорошо шли и под кливером с бизанью. Вот высокий утес и город внизу; здесь можно было бы долго любоваться игрой волн, но пришлось поторопиться и снова поднять грот, чтобы успеть зайти в гавань, пока начинающийся отлив не обрушил навстречу мощное течение, усиливавшееся с каждой минутой.

Заход навстречу волнам и течению был более чем интересным. Опять пошел дождь; «Роб Рой» бросился навстречу большим зеленым валам. Они хорошо вымыли нас от штевня до кормы, но внутрь ни один не попал. Желтый цвет волн с одной стороны заставил бояться мели; я стал махать людям на берегу, чтобы показали дорогу, но это были случайные зрители.

Ветер мощно пронес нас навстречу течению, но мы даже не успели войти в тихую воду, как набежали любознательные зеваки: «Эй, откуда ты?», «Как тебя зовут?» И прочие глупости, которые самое время кричать человеку, который в напряженной ситуации рулит лодкой и смотрит на парус и воду. Думаю, что в таком порту, как Ньюхейвен, смотритель должен был бы выйти на пирс, если видит яхту, заходящую в тяжелую погоду. Определенно, во Франции этому уделяют больше внимания, чем у нас.

Во время этого перехода с острова Уайт время от времени, когда волны бросали нас сильнее, я слышал снизу тупой тяжелый стук. Неужели при посадке на скалу у Бембриджа «Роб Рой» повредил железный киль и он теперь качается под днищем? Это было опасно. Для проверки яхту завели на опорную решетку вместе с винтовым пароходом, который грозовой ночью налетел на скалу. Балки решетки под водой были далеко друг от друга, трудно было поставить яхту так, чтобы она опиралась на две. Помогла команда парохода – в Дьеппе я раздавал им книги, и меня не забыли.

Отлив только-только опустил яхту на балки, как подошел полный пассажиров пароход из Франции, и волны от него сдвинули мою бедную маленькую лодку так, что она повисла на одной балке, и поправить ее положение уже было невозможно. Спустившись вниз, я осмотрел киль и не обнаружил никаких поломок; радость от этого перевесила все проблемы, теперь я мог спать спокойно.

Когда вода пришла, мы зашли в тихую маленькую речку и встали рядом с аккуратной шхуной, команда которой – капитан, его жена и дети и их маленькая собачка Леди оказались приятными вежливыми людьми, как и следовало ожидать от команды приличного судна.

Теперь, когда «Роб Рой» улегся в мягкий ил, чтобы хорошенько отдохнуть три дня, я отправился в гостиницу, ту самую, куда в 1848 г. прибыл из Франции «мистер Смит» – после того, как он отказался от титула короля Луи-Филиппа. Гостиница использует этот факт как рекламу, но, к сожалению, у нее есть и другие особенности – очень плохие отбивные и чай, отсутствие общественного зала и глухая официантка! В общем, плохая гостиница.

Здесь ко мне обратился один из читателей книг о байдарочных плаваниях, а на следующий день я осмотрел устричные грядки и любопытную мельницу, приводимую в движение приливной водой, заключенной в бассейн, – одну из немногих мельниц, работающих благодаря силе Луны. Побродил по новым морским укреплениям, которые строятся нашим правительством за одну неделю, а через неделю, если идет дождь, они снова рушатся. Во всяком случае, так обстоит дело с крепостью Ньюхейвен, и остается только надеяться, что неприятель не нападет на это место в неудачную неделю.

Сюда ежедневно приходят три парохода в день, битком набитые туристами, побывавшими на парижской выставке. Это большое движение для такого маленького порта, но наплыв проезжающих не поднял цены ни на что, кроме бутербродов с ветчиной. Я пополнил свои запасы яиц, масла и хлеба и ушел со всем этим добром, к большому удивлению продавщицы, выглядевшей очень аристократически.

При переходе через виадук мою соломенную шляпу сдуло в яму среди грязи, и я попросил мальчика достать ее. Паренек был настоящим британцем! Он положил узел, который нес, соорудил «мост» из камней и, сам рискуя попасть в грязевую ванну, в конце концов достал шляпу. Его отвага была настолько восхитительной, что он получил в награду шиллинг, что два месяца назад составляло половину стоимости шляпы.

Это происшествие положило конец спокойному отдыху, так как к «Роб Рою» в надежде на заработок собрались все городские мальчишки, ожидая какую-нибудь неудачу как свой шанс.

Наш тузик тоже получил обычную порцию аплодисментов; лишь один здешний моряк громко высмеивал ничтожность лодчонки. В конце концов я пообещал ему соверен, если он сможет поймать меня, взяв в порту любую лодку. Он начал было раздеваться и готовиться к гонке, но вскоре его пыл остыл и брань тоже утихла.

Здесь было много колчестерских лодок, экипажи которых были чрезвычайно благодарны за книги для воскресного чтения. Среди них стояла маленькая пятитонная яхта с одним рулевым, который должен был перегнать ее из Дувра в Райд. Бедняга ночью заблудился, устал и изнемог в борьбе со сном; на него наткнулись двое рыбаков и привели в порт, голодного и измученного. Я вполне понимал его состояние, когда он смотрел на компас под черным свистящим дождем.