Текст книги "Одиночное плавание на «Роб Рое»"

Глава 6

Сена. Мокрый день. Помпа. Шлюзы. Жизнь на буксире. Мозолистые руки. Рыбаки-подкаблучники. Флаги. Покровительница.

Гавр был хорошим местом для отдыха, где можно было получить и отправить письма, почитать газеты, погулять по суше. Принять горячую ванну, залить питьевую воду и разобраться с провизией. После многих попыток приготовить бекон я так и не добился хорошего результата, так что обменял оставшийся на хлеб на одном пароходе. Вяленая говядина тоже не годилась, так как варить ее приходилось слишком долго, и все равно она оставалась жесткой. Я подарил добрый кусок морякам с баржи, у которых было больше времени для готовки и более острые зубы.

Затем пришлось опустить грот-мачту, чтобы проходить под мостами на Сене. За всеми делами и за работой с инструментами и пером все время было занято до тех пор, пока в полдень 26 июня я не договорился с пароходом «Портер» с обычными во Франции кормовыми колесами о буксировке «Роб Роя» вверх по реке по долгому пути длиной около 300 миль – так извилист путь в Париж по Сене.

Такой способ движения был тогда для меня внове, и подготовился я к нему плохо. Когда мы обогнули пирс и встретились в бухте с короткими крутыми волнами, они перехлестывали палубу, через десять минут я промок до нитки, а в носовую часть яхты через открытое отверстие для цепи попало много воды. К счастью, завернутые в плотную бумагу свертки с моими книгами остались внутри сухими.

Внезапность этого промокания была настолько абсурдной, что над ней можно было только посмеяться. У меня даже не было времени надеть непромокаемый костюм.

Можно спокойно отнестись к тому, что вас вымочит бурное море в честном плавании или ливень из черной тучи сверху; но здесь! Просто устье реки, солнечный день, но ведь несколько часов не было возможности переодеться, пока мы не остановились в деревне, чтобы что-то выгрузить. Река там была уже узкой, я подумал, что все волны позади; так что полностью переоделся. Но через милю или две история повторилась, и я снова промок.

Вечерний отдых был далеко не комфортным, так как постель и оба костюма промокли. Так я понял, что нужно остерегаться буксировки, во всяком случае, готовиться к ней так же, как к шторму в открытом море.

В трюме «Роб Роя» оказалось много воды, и мне впервые пришлось применить насос, который хорошо поработал. Навинтив цилиндр, я работал поршнем одной рукой, откачивая воду через ведущую к килю в кормовом отсеке резиновую трубку. Повернув клапан, я мог позволить воде течь из центрального отсека, а затем направился в носовой отсек (около семи футов длиной), где находились мои запасы и диковинка в форме шляпы-цилиндра для официальных мероприятий, которую я надевал раз в неделю только для того, чтобы подсушить и почистить от зеленой плесени.

В полдень пароход продолжил путь, волоча нас за кормой, и вскоре вошел в первый шлюз на Сене. Окружающие постройки, аккуратные каменные ограждения, одежда и взгляды людей напомнили, как я проходил шлюзы во время путешествий на байдарке, перетаскивая лодку по по гравию или травке.

Теперь затраты времени на проход через каждый шлюз были чудовищны. Приближаясь к шлюзу, пароход давал пронзительный предупредительный свисток, но шлюз все равно был полон барж и лодок. Наша кавалькада должна была отойти в сторону, пока все медлительные баржи впереди не выйдут, и мы заходили в шлюзовую камеру с ударами, тряской и криками. Мне приходилось хорошенько поработать багром, чтобы поставить «Роб Рой» в нужное место, а затем удержать его там. Никто из матросов не был неуклюж или небрежен, но у яхточки с бортами из полированного красного дерева не было шансов в схватке с тяжелыми буйками и баржами, и я старался встать к стенке.

Время для работавших на шлюзах не имело значения, им, без сомнения, платили посуточно. Солнце светило, и было приятно просто проводить время, так куда спешить? Наконец, когда шлюз наполнился, мы поднялись, а затем пришлось пропускать вторую и третью части, отрезанные от нашего слишком длинного хвоста барж.

При этом капитан, а иногда и вся команда отсиживались в доме шлюзовиков, чтобы отметить проход рюмочкой и побеседовать. Когда ритуал был совершен и обсуждены все темы дня, они возвращались на пароход и собирали дополнительное заседание парламента на палубе, словно дамы, прощающиеся после визита. Где-то через час десятиминутное дело заканчивалось, и поршни и колеса снова начинали свою работу. Так в восхождении по Сене прошли четыре ночи и почти пять дней.

Пейзажи на берегах во многих местах интересны, иногда красивы. Движение по реке усиливается выше Руана; но, так как здесь есть две железные дороги, большинство пассажиров пользуется ими. Архитектура и техника на этой прекрасной реке великолепны. Мосты, шлюзы, плотины, набережные и другие сооружения намного превосходят наши на Темзе, хотя по ней за день проплывает больше богатства, чем по Сене за месяц.

Матросы и докеры с нетерпением принимали мои книги; среди различных способов, которыми они передавались на большие суда, есть показанный на рисунке: юнга, выглядывая через иллюминатор, ловит рукой брошюру, поднятую на конце весла.

Бросается в глаза опрятность деревень и хорошо одетые, воспитанные люди. Франция прогрессирует семимильными шагами, по крайней мере, в том, что бросается в глаза.

Жизнь в одиночестве на буксируемой по Сене яхте была довольно тяжела. Надо было быть начеку, рулить иногда по двадцать часов в сутки, готовить и есть за рулем. Команда парохода начинала свой рабочий день около трех часов утра, как по волшебству поднимаясь с палубы и спотыкаясь о мешки с углем. Останавливались мы около девяти вечера, и команда снова падала на палубу, через мгновение засыпая, а я ворочался еще час или два.

Когда серый рассвет открыл новое и безоблачное небо, клокотание в котле стало достаточно сильным, чтобы запустить машину, наши швартовы соскользнули с берега. Аппетитные запахи с парохода вскоре возвестили о готовящемся завтраке, и горелка Роб Роя тоже заработала на полную мощность. Яйца, масло и молоко доставлялись на шлюзах мгновенно, иногда стол разнообразили клубника и другие фрукты или лакомства. Единственная трудность состояла в одновременной готовке и управлении буксируемой лодкой.

В море управлять лодкой, занимаясь готовкой, было легче. Компас с одного взгляда говорит вам о курсе, а давление румпеля, воспринимаемое любой частью тела – о положении лодки. Но если отвлечься от управления буксируемой по реке тяжелой лодкой, она в одно мгновение вильнет вправо или влево, угрожая въехать в берег, или деревья, и уж наверное в бортовую волну парохода. Рулевой парохода мгновенно почувствует неладное и обернется с вежливым, но хмурым взглядом, в котором будет упрек.

В буксировке вверх по реке не было никакой романтики. Поэзия одиноких странствий по своей воле не относится к положению, когда твою лодку весь день тянут за нос. «Роб Рой» с опущенной мачтой на буксире походил на орла с выщипанными перьями и спутанными ногами. Тем не менее, тот, кто не слишком туп и неблагодарен, всегда найдет кого-то или что-то интересное – стоит только поискать.

Капитан парохода и команда были разговорчивы, а когда мы буксировали цепочку барж, «Роб Рой» привязали к одной из них (а не к концу буксира), так что я познакомился со своими попутчиками и вскоре подружился с ними, а затем мы обменялись подарками. Жизнь речников на французской барже была устроена гораздо лучше, чем в Англии.

В обеих странах меня сначала часто принимали за матроса, отвечающего за яхту, поскольку моя простая одежда ничего не говорила. Любопытно было наблюдать по ходу общения постепенное осознание того факта, что этот «моряк с лодки» говорит и думает не совсем так, как другие. Тогда меня начинали считать торговым агентом, собирающимся продать красивую лодку. Только англичан в конце концов можно было заставить поверить в то, что владелец «Роб Роя» не собирается расстаться со своей лодкой, что ему не нужны ни кок, ни юнга, и он вовсе не горит желанием поскорее завершить путешествие.

Иногда разговор, начинавшийся между нами как между равными, постепенно начинал прерываться словом «сэр» (не во Франции). Наконец, доходило до довольно застенчивой просьбы о стаканчике пива, что, конечно, мгновенно заглушало свободный и независимый разговор.

По-моему, мозолистые руки не имеют никакой обязательной связи с чистым и честным сердцем, как принято утверждать с одной стороны и почти верить с другой. Тот, кто с действительно братским чувством пожимает эту руку, имеет и право отказаться от лицемерной болтовни о «народе».

На ночь мы обычно останавливались в городах, но раз или два мы отдыхали в излучине реки, где пароход подходил носом к берегу и привязывался прямо к деревьям точно так, как если мы были на Миссисипи, а не на Сене.

На реке сидели в одиночестве тысячи рыболовов, и это было для меня такой же загадкой, как раньше при плавании на каноэ по другим французским рекам. Молчание и терпение в течение часов этой самоизоляции были невероятными для французов, которые, как принято считать, любят бильярд, кафе, танцы – что угодно, если только предполагается живость и общение.

В конце концов я решил, что эти люди сидят у реки не для того, чтобы поймать рыбу; единственное объяснение, которое я могу предложить для этого явления, состоит в том, что кроткие и одинокие рыбаки – мужья, не слишком счастливые дома.

На Сене много парусных и гребных лодок; но я не видел ни одной, которой можно было бы позавидовать – здесь понятие морской красоты не соответствует нашему. Встречались лодки всех размеров со всеми типами снастей, вплоть до огромного швертбота двадцати пяти футов в ширину и неизвестного количества ярдов в длину, на котором счастливый яхтсмен мог плавать вверх и вниз между двумя мостами, которые ограничивали его район плавания двумя милями!

Французский национальный флаг, возможно, самый красивый из развевающихся на морях, но когда он поднят над каждой лодкой и на каждом здании, это несколько утомляет. С другой стороны, французские матросы (не говоря уже о их сухопутных земляках) часто даже не узнают наш английский флаг, хотя юнион-джек можно увидеть в мире на любом берегу.

«Роб Рой» нес и британский, и французский флаг в качестве приветственного, но когда я увидел, что даже в некоторых газетах «Роб Рой» упоминается как «прекрасная маленькая французская яхта», я решил, что не должен поддерживать эту ошибку, спустил триколор и поднял вместо него флаг Кембриджского лодочного клуба.

На одном из плесов мы увидели необычную картину: французскую яхту с наполовину приспущенным флагом, которая беспомощно дрейфовала по течению. На борту были мужчина и женщина, оба какие-то взъерошенные и убогие. Они умоляли нашего капитана отбуксировать их лодку. Но он, бросив понимающий взгляд, быстро и молча прошел мимо. Еще один пароход позади нас тоже отвернул, чтобы дать несчастной паре больше места. Возможно, оба капитана предпочли французским франкам английские соверены?

С меня за буксировку до Парижа взяли 3 фунта; всего я использовал 6 пароходов, все они были с пассажирами на борту и хорошо управлялись. Одна из капитанских жен даже приняла меня под свое покровительство: нарезала салат и дала мне миску теплого супа. Я угостил ее йоркширским беконом, и на следующий день она приготовила мне его с фасолью; подарок был возвращен пакетом лондонского чая, книгой, изображением Наполеона и рисунком «Роб Рой на Сене», самым великолепным произведением искусства, какое только можно было создать без отрыва от румпеля.

Из всего этого тот, кто много путешествовал различными путями, поймет, что буксировка вверх по Сене – особый опыт, который познакомит вас с миром этой реки и типами людей, которые едва ли можно узнать и изучить каким-либо другим способом.

Путешественник не менее интересен этим людям, чем они ему. Часто приходилось сдерживать любознательных мальчишек, которые, кажется, были бы рады разобрать лодку на кусочки; но я старался не быть с ними слишком строгим, так как считаю, что со стороны ребят это хороший знак – интересоваться морскими диковинками.

Глава 7

Усталая медитация. Цепной буксир. Гребцы. Люди и собаки. Неправильные флаги. Любопытный жандарм. Плавание янки.

Результатом жизни на борту маленькой лодки в течение месяца, иногда без нормального отдыха в течение трех-четырех суток было приведение ума и тела в странное состояние заторможенности, своего рода вариант созерцательной восточной медитации. Заботы и радости перестали производить впечатление, бег времени казался скользящим и ровным, не отмеченным отчетливыми вехами, определяющими нашу цивилизованную жизнь.

Это пассивное состояние при отсутствии проблем с погодой и здоровьем было в некотором роде приятным. Возможно, и моллюск мог бы утверждать, что существует подобным образом.

Опыт описанного мною состояния позволяет понять – оно, видимо, является вполне обычным состоянием многих тысяч тяжело работающих, плохо кормящихся и недосыпающих людей. Если, устало сидя вечером, они возьмут в руки книгу, даже полную самых хороших советов, половина слов в ней покажется лишней для смысла, а другая половина – непонятной1616
  Лишь немногие авторы могут написать книгу, подходящую для утомленного читателя. Удивительно, что эти люди читают Библию и «Путешествие пилигрима». Несомненно, они читают поверхностно, но и это хорошо.


[Закрыть].

Последний буксир, который нас вел, был особого рода. По дну Сены проложена цепь, думаю, миль на двести. В определенные часы дня подходит длинное, прочное судно с мощной машиной, цепь достают и надевают на колесо на борту. При его вращении цепь наматывается и опускается с другой стороны; таким образом, судно подтягивает себя по цепи в нужную сторону. Даже не знаю, используется ли такой принцип движения на какой-либо из наших рек в Британии.

Сила этого цепного буксира так велика, что он тащит за собой против быстрого течения целую вереницу барж, некоторые из них по 300 тонн. Длинный флот движется медленно, но неуклонно. Машина не дымит, но внутри слышны стоны и скрежет напряженного железа и мощное дыхание пара.

Цепной буксир имеет два руля (по одному на каждом конце). Управляют им обычно не для того, чтобы избежать столкновения с другими судами (они должны уступать дорогу), а для того, чтобы цепь ложилась на дно в надлежащей части русла реки для следующего парохода, который будет ее использовать.

Когда встречаются два таких буксира, идущих по одной цепи в разные стороны, возникает долгая задержка; то же самое происходит, когда буксир со всей вереницей тяжелых барж должен пройти шлюз.

Очевидно, буксир такого рода на Темзе ниже Теддингтона не нужен, потому что сильный прилив, поднимающийся и опускающийся два раза в день, быстро уносит тысячи тонн товаров, а для сплава по течению на барже достаточно команды из одного-двух человек. Роль буксира играет Луна, а прилив становится канатом, который тянет за собой суда.

Маневрировать на «Роб Рое» при цепной буксировке было нелегко, требовались бдительность, большое напряжение сил и быстрые решения. Иногда мне приходилось цепляться за среднюю баржу, затем отступать до последней и при этом держаться подальше от берегов, отмелей и деревьев. Однажды в оживленной части Сены с быстрым течением пришлось переместиться в караване почти на полмили, в другой раз острый угол рамы винтового парохода ударил нос «Роб Роя» и проделал дыру. Я схватил комок мягкой замазки и, перегнувшись через борт, вдавил его в отверстие, а затем прижал его и с внутренней стороны. Эта заглушка прослужила три недели, пока не удалось сделать надлежащий ремонт.

В последний день июня на рассвете предстали перед глазами прелестные окрестности Сен-Клу, и должен признаться, они были красивее, чем Ричмонд или другой город на реке у нас в Англии. Здесь я должен был отдохнуть, а яхта тщательно вычищена, покрыта лаком и весело выкрашена внутри кембриджской лазурью, чтобы появиться на французской выставке, а затем на британской регате на Сене в самом лучшем виде.

На ремонт ушло несколько дней, в течение которых хозяйка отеля, где я ночевал, поражалась, видя, что ее гость каждый день возвращается одетый в голубую фланель и весь забрызганный лаком и краской. Ведь капитан был не только поваром, но и маляром, или, лучше, художником. Разумеется, после работы я переодевался в приличную одежду.

В утренней прохладе по мосту бегут гибким и легким шагом трое молодцов в белой фланели и белых туфлях. Они прибыли сюда, чтобы принять участие в первой регате с участием британских гребцов, которые вскоре заполнили гостиницы и реку и будят своим бегом пешеходную дорожку. Здесь загорелые водники с Темзы, Хамбера и Тайна, румяные студенты Итона, закаленные лондонцы. Кое-кто даже перебрался через Атлантику. Вы можете выбрать среди них лучших представителей нашего вида, ведь главное в мужчине – его мужество и мускулы.

Французских гребцов немного; гребля не достигла здесь того положения, которое она занимает в Англии. Думаю, что во многом за наши успехи в легкой атлетике и видах спорта на открытом воздухе мы должны благодарить наш английский климат, который обычно требует каких-то упражнений, когда мы на улице. Это новое и здоровое зрелище придает изюминку прогулке вдоль прекрасной Сены.

Забавно было также наблюдать на прогулке за двумя собаками. Одна из них, ньюфаундленд, величественно бросалась в воду, чтобы принести палку, брошенную хозяином. Бульдог поджидал на берегу. Когда пловец добирался с палкой до берега, бульдог всегда каким-то образом умудрялся вырвать приз у настоящего победителя и затем относил палку своему господину с хладнокровной наглостью, которую нередко можно увидеть, когда честь и награда, добытые одним человеком, присваиваются другим1717
  Есть человеческие пороки, сходные с собачьими, а некоторые наши добродетелели не уступают достоинствам собачьих характеров: мужество, верность, терпение и прощение. Трудно поверить, что эти благородные животные просто перестают существовать, когда умирают. Еще труднее видеть человека жестоким по отношению к собаке – он определенно не лучший из них двоих. …Шесть пустых ошейников висят дома в моей комнате. Каждый принадлежал сменявшим друг друга собакам по кличке Роб, которые путешествовали со мной, пока не потерялись или не были убиты.


[Закрыть].

От киля до клотика «Роб Рой» был тщательно обновлен и украшен. Впрочем, слово украшен не совсем подходящее. Красота яхты в том, что на ней не должно быть ничего только ради красоты. В строгом соблюдении этого правила мы, англичане, превосходим любую другую нацию. Возьмете ли вы огромную паровую машину, яхту или экипаж четверкой, лучшие знатоки каждого предмета скажут, что украшение как таковое не сделает плохую вещь хорошей, скорее наоборот – хорошая вещь станет выглядеть хуже.

Даже флаги на яхте не просто украшение, а служат для подачи сигналов и имеют определенное значение. Поэтому они должны быть сделаны, прежде всего, правильными, а уж затем такими красивыми и аккуратными, как вам угодно. Я осмотрел флаги всех лодок, яхт и пароходов на парижской выставке, и почти все, и у англичан, и у иностранцев, были или неправильно скроены, или не того цвета, или слишком велики для судна, которое их несло.

Даже у нашей адмиралтейской баржи, где выставлялись образцы лодок из Англии, развевался неправильный полосатый гюйс. Это было единственное судно на той стороне Пон-де-Йена; но так как это была английская сторона, я бросил якорь именно там, прямо напротив покатого дерна у выставки, и сделал это, не задавая никаких вопросов. Иногда лучше сразу делать правильные вещи, а не тратить потом время попусту, доказывая свою правоту.

Я ночевал на борту своего маленького суденышка в полном комфорте и мог проводить весь день на берегу. Каждое утро около 7 часов на лужайке у выставки появлялся щеголеватый французский полицейский, пристально смотревший на «Роб Рой» и утренний туалет его капитана. Похоже, ему особенно интересно было смотреть за процедурой использования зубной щетки, хотя трудно сказать, что он мог разглядеть на такой дистанции. Наверное, он думал, что это странное орудие – новинка, также привезенная англичанами на выставку.

Пока он с удивлением смотрел на мои упражнения, я иногда придавал своему инструменту дополнительный взмах сверху или снизу; возможно, учтивый жандарм так и не решил, является ли зубная щетка некоей непонятной частью парусного снаряжения.

Потом мы познакомились; он любезно принял попечение над лодкой в мое отсутствие и с таинственным видом посвященного рассказывал о путешествиях яхты (и многом другом) посетителям, многие из которых после его объяснений отходили от «Роб Роя» в полном восторге от того, что видели «маленький корабль, приплывший из Америки!»

Дело в том, что он перепутал мою яхточку с яхтой «Red, White, and Blue», которая находилась по соседству в отдельном павильоне, среди других чудес, которыми была заполнена территория выставки.

Двое предприимчивых американцев, прибывших в Европу на этом судне, не получили особого удовольствия ни от самого путешествия, ни от посещения Франции и Англии. Они терпеливо перенесли бури, сырость и недостаток продуктов в широкой Атлантике, надеясь на теплый прием в Старой Англии; но вместо этого нашли холод сомнений. Причины этого по большей части были связаны с их собственной небрежностью, неудачной конструкцией каюты и дурацкой трехмачтовой оснасткой яхты. Строитель лодки заключил какое-то хвастливое пари, а вот покрасить лодку по прибытии и просмолить канаты никто не удосужился. Наконец, они показывали какие-то рваные листы бумаги, говоря, что это их «оригинал бортжурнала».

Разочаровавшись в Англии, они отправились в Париж, надеясь на лучшее. Пароходы должны были триумфально буксировать лодку вверх по Сене, но завели под мост и разбили мачты. Ожидалось, что агенты обеспечат приток зрителей для осмотра яхты, но в течение трех месяцев почти никто не платил за билет. Наконец, судно было допущено на территорию выставки… Потом разоренный капитан сбежал в Англию вместе со своим кораблем. Что бы ни думать о таком путешествии и яхте, очень жаль, что это немалое достижение не было описано и оценено по достоинству.

Возможность пересечь на яхте Атлантику, где нет скал и отмелей и преобладает западный ветер, совершенно не вызывает сомнений. Однако, злая судьба двух других лодок, которые попытались совершить этот подвиг, показывает, насколько он опасен. Обнадеживает успех еще одного недавнего путешествия семейной пары.

Я изучал, вероятно, больше, чем кто-либо другой, все обстоятельства по делу американцев – людей, журнал, документы и показания под присягой, лодку и ее содержимое, а также многочисленные сомнения и критику, звучавшие в Лондоне, Париже, Дувре и Маргите. Есть все основания полагать, что «Red, White, and Blue» не получала никакой посторонней помощи в своем плавании через океан. Необъяснимое для меня «чудо» состоит в том, что люди, желающие и способные совершить такой поступок, оказались неспособны построить и оснастить свою лодку так, чтобы пройти свой путь без тяжелых лишений.