Текст книги "Одиночное плавание на «Роб Рое»"

Глава 10

Музыка рассвета. Рыбаки. Отход. Мосты. Снова буксир. Купание в Руане. Последний мост. В каюте. Консервы и супы.

Когда мы перебрались на красивую излучину Сен-Клу, «Роб Рой» стал очень приятным жилищем. Иногда я привязывал яхту к дереву, и птицы пели в снастях, паучки плели паутину на мачтах, а листья падали на палубу. В другой раз якорь был брошен в мягкую зеленую траву, и лодка стояла так весь день до ночи. Возвращаясь с ужина вместе с веселыми гребцами, я в приятной прохладе шел «домой» по берегу реки. Яхта стояла в целости и сохранности на стеклянной воде, палуба сияла под луной, усыпанная каплями росы, и меня ждала уютная каюта – проветриваемая, но без сквозняков, прохладная, но не холодная и ярко освещенная в одно мгновение. Все было совершенно безмятежно, без пыли и шума, и без каких-либо счетов для оплаты.

Просыпаясь с восходом солнца, я всегда слышал один и тот же звук: журчание бегущей воды, рассекаемой острым носом стоящей на якоре яхты и скользящей по ее гладким бокам всего в нескольких дюймах от моего уха. Краснодеревый борт нисколько не глушил голоса воды. Затем к ним присоединялось бормотание устроившегося по соседству рыбака-любителя, который в ранний час обязательно был на своем посту. Этот солидный господин, немолодой, но еще бодрый, сидел в своей лодке, хорошо сделанной, плоской и широкой – вполне подходящей для утренней рыбалки, но ни для чего больше.

Он тихо опускал якорь, а потом втыкал в дно реки шест и привязывал к нему лодку. Рыбалка продлится до девяти, а сейчас еще только пять часов. Рыболов надевал серый сюртук, коричневую шляпу и голубые очки; все это – часть многозначительной подготовки к охоте на таинственного пескаря, который, несомненно, строит свои козни внизу. На прошлой неделе коварное чудовище расстроило все планы, но сегодня утром оно наверняка попадется в ловушку.

Удочка, леска, поплавок, крючок, наживка – все готово к схватке. Рыболов усаживается поудобнее и в тишине забрасывает обманчивую леску в речные глубины. Он будет смотреть на поплавок час за часом и выглядеть вполне довольным. Возможно, сомнения разъедают его душу, но на лице не шевельнется ни один мускул. Разве что через час он может пробормотать несколько звуков или пошевелиться и сдавленно покряхтеть, сетуя на тяжелую рыбацкую долю. А я услышу его в своей каюте.

Затем он встает с решительным и бодрым выражением лица, негодуя на несправедливость судьбы, и бросает в воду три горсти кукурузы или хлебных крошек, чтобы привлечь упрямого пескаря, который, возможно, невиновен в невнимательности, просто кормится в это время у камышей на другом берегу.

Эта же мысль, кажется, пришла и рыбаку, он смотрит на вероятное место и, может быть, пойдет туда завтра. Нет. Каждый день он стоит на одном и том же месте. Я ни разу не видел, как он появляется или уходит: его лодка подходит, пока я еще сплю, а когда я покидаю свой ночлег на яхте, он еще на своем посту. По утрам поблизости сидели еще трое рыбаков, и в моем присутствии вчетвером ими были пойманы две рыбы.

Регата закончилась, а в небе плыл воздушный шар Надара2424
  Знаменитый французский фотограф и воздухоплаватель. Прим. перев.


[Закрыть]. Он казался не больше других воздушных шаров, так как невозможно оценить размеры объекта, когда рядом нет ничего для сравнения. Как говорится, «Луна была величиной с суповую тарелку». На самом деле «Гигант» Надара был самым большим из воздушных шаров, он нес в воздухе не обычную корзину, а целый двухэтажный дом с дверью и окнами.

Свобода его полета напомнила, что «Роб Рой» тоже должен двигаться, что он создан не для речных заводей, а для того, чтобы атаковать гребни волн. У меня в самом деле всегда было ощущение, что яхту что-то держит, когда мы проплывали мимо кукурузных полей, далеко от соленого зеленого моря. Рифы на парусах нетерпеливо ждали настоящего ветра и волн прибоя, а штормовая бизань даже заплесневела.

На следующий день был поднят «Синий Питер»2525
  Сигнальный флаг, синий с белым прямоугольником посередине. Сейчас называется «Папа» (Papa). Поднимается в день отхода, говорит о том, что все должны быть на борту. Прим. перев.


[Закрыть], а в погреб «Роб Роя» погружен морской запас – эль, бренди и вино. Под порывистым свежим ветром мы помчались вниз по Сене, а дождь весело стучал по спине.

Плыть по быстрому течению, встречая множество барж, нависающие деревья и отмели – серьезное упражнение, особенно когда не хочешь опозориться, сев на мель, даже когда это безобидно.

Плавание по Сене здесь трудно из-за многочисленных мостов. Нужно немедленно разобраться, как проходить каждый из них, а каждый конкретный мост имеет свои особенности, которые можно не распознать, когда он внезапно появится на пути.

Например, наш старый Вестминстерский мост был очень опасен для проходящих лодок, потому что стыки между вуссуарами (рядами камней, образующих свод арки) были не горизонтальными, как у большинства других мостов, а косыми; я несколько раз задевал о них мачтой.

Мосты на Сене часто были недостаточно высоки, и «Роб Рой» мог пройти под ними только посередине центральной арки, в пределах нескольких футов от замкового камня. Поскольку мост еще и отклоняет ветер, а поток воды внизу завихряется от быков, подход с наветренной стороны – весьма критический момент. К тому же, Сена изгибается из стороны в сторону крутыми поворотами чаще и сильнее, чем почти любая другая река.

Солнце и ветер окрасили мое лицо в цвет, идеально гармонирующий с лодкой из красного дерева, а руки несколько смягчились благодаря двум неделям на пресной воде. Островки пластыря постепенно сбрасывались вместе со сложной географией волдырей и синяков, которые раньше выглядели так, словно я не смогу надеть перчатки. Скорее даже наоборот – пришлось бы прятать руки в стране с белокожим населением.

Но теперь я с радостью думал, что снова направляюсь от похожей на зеркало пруда воды в Сен-Клу к запахам моря и корабельной смолы, туда, где будет грохот рангоута и блоков, шипение воды и веселый свистящий ветер.

В Аржантее много прогулочных лодок, и «Роб Рою» достался хороший причал. На следующий день был прямо-таки штормовой ветер, так что перед стартом пришлось зарифиться. На узкой реке лавировка очень тяжела, особенно для рук, так как приходится постоянно работать со шкотами.

Наконец мы вошли в тихую бухту при впадении в Сену реки Уаза и уютно пришвартовались у зеленого луга; деревья над головой качались и шелестели на ветру. Дома были далеко, и я хотел отдохнуть. Но любознательные туземцы и тут нашли нас и часами сидели, глядя на яхту.

Все было так похоже на плавание на байдарке, что я сильнее, чем когда-либо, чувствовал ограниченность реки. Море под таким ветром было бы таким открытым и величественным… Я отказался от мысли плыть дальше по Сене своим ходом и решил дойти до Гавра на буксире.

И все же было весело грести, найти причудливую старую гостиницу и остановиться там пообедать. Народ тут был простой и неотесанный, на столах не было ни скатертей, ни чего-нибудь похожего, что редко приходилось видеть в самых отдаленных углах.

Потом я устроился в каюте поспать, а один человек пообещал, что разбудит меня при появлении следующего парохода, днем или ночью. Завывание свистка раздалось в первые часы утра, и он действительно прибежал, не успев побриться – половина лица была еще в пене.

Буксировка что вверх, что вниз по реке одинакова, так что упомяну лишь о некоторых особенностях путешествия на запад. В одном симпатичном городке мы остановились на несколько часов выгрузить товары, и я взобрался на холмы и стены старого замка, а потом заглянул в любопытные полуразрушенные улочки. Там владелец газетной лавки признался мне в своей обиде, а именно в том, что он часто посылал деньги в Англию в ответ на объявления в газетах, но никогда не получал никакого ответа. Он оказался слишком учтивым и простодушным, чтобы поверить объяснению: увы, у нас, да и везде много шарлатанов и жуликов. Боюсь, мне не удалось поколебать его решимость набивать их карманы, опустошая свой собственный.

Пожилой джентльмен, которого я встретил у замка, был в восторге от подаренного ему Нового Завета: «Я знаю, это протестантские молитвы. О, они хороши». Он привел супругу и внуков, и мы пожали друг другу руки.

Было не так-то просто пополнить на реке свои запасы. Иногда я видел, что молочник катит свою тачку по мосту, и выпрыгивал на берег ради такой роскоши, или посылал мальчика за хлебом, маслом и яйцами. Время еды было, конечно, совершенно нерегулярным: готовить приходилось, когда было возможно, и перехватывать кусочек здесь или там. Ночью взошла полная луна, и матросы, лежа на палубе парохода, болтали со своим английским собратом, пока не настало время сна. Отправлялись мы в три часа утра.

О грядущей суматохе первым возвещает пар в котле, огромные пузыри которого лопаются внутри, сотрясая железо. Все более частые звуки переходят в низкий стонущий гул, и если яхта касается борта парохода, то все ее звонкие доски дрожат и звенят. Наконец, пары разведены; в машине открывается какой-то клапан, и поток пара бьет в цилиндр, словно негодуя на долгое сдерживание. Теперь лучше встать (одеваться нет нужды, так как и раздевания не было), и через две минуты вы свежи и бодры, хотя всего несколько часов, как легли поспать.

Руан выглядит словно самое приятное место для отдыха на парусной лодке. Не верьте глазам, это один обман. Здесь трудно найти якорную стоянку и невозможно найти тихий причал у набережной. Суета весь день и шум всю ночь держат в постоянном напряжении; однако, поскольку шум и гам вызваны активной торговлей в порту, приходится терпеливо сносить их.

«Роб Рой» оказался на течении в толпе кружащихся вокруг барж, лодок и пароходов, среди тросов. В конце концов пришлось призвать помощь с берега, и несколько добровольцев подтащили нас за веревку. Когда я благодарил этих людей, некоторые сказали, что и они мне благодарны за книги, которые я раздал им раньше. Но, несмотря на помощь, «Роб Рой» сцепился с другими, более тяжелыми судами. Отталкиваясь, я упал за борт, и, приняв таким образом теплую ванну, наконец забрался в свою маленькую каюту, чтобы крепко выспаться.

Почти не прекращающийся целые сутки дождь отыскивал малейшие щели, нелюбезно просачиваясь в мою спальню. Мне удалось подвесить в темноте чашку для чая как раз над собой, и одна маленькая струйка была перехвачена. Это было первое по-настоящему сильное действие воды на «Роб Рой»; выявленные дефекты впоследствии были устранены в Каусе.

Каждую из четырех предшествующих ночей приходилось вставать для каких-нибудь надобностей в темноте в три, два или даже час ночи, и еще одну ночь не получилось нормального отдыха. Моя мачта была привязана к причальной стенке, но я забыл, что на приливной реке это крепление должно допускать падение на несколько футов при отливе. Около неизбежного часа в темноте раздался громкий зловещий треск и рывок веревки, и я слишком хорошо знал причину. В дождливую ночь было хлопотно устраивать дела… Следующий день выдался сонным, я провел его на старых улицах чужого города.

Полисмену было поручено вызвать меня в любой час, как только пойдет пароход. Наконец, зацепившись за мощный двухвинтовой пароход Du Tremblay с приятным капитаном, мы с радостью приблизились к последнему мосту на реке, чувствуя, что скоро покончим с плаванием по пресной воде. Но неприятности еще не кончились. Это был висячий мост, и достойный капитан совершенно забыл о «Роб Рое» и его мачте, направившись к части, где его пароход с опущенной трубой мог пройти, но я понял, что через мгновение моя мачта должна ударится о мост.

Кричать было поздно, не было бы смысла даже рубить буксирный конец, потому что лодка имела большую инерцию и не могла остановиться. Я мог только нырнуть глубже в кокпит, надеясь избежать падающего рангоута и осколков.

Удар пришелся примерно в двух футах от топа мачты, но вместо того, чтобы с треском переломиться, мачта, к моему большому изумлению, прогнулась по крайней мере на четыре фута, как если бы это была удочка. Мачта скребла по каждой доске наверху, и дрожь пронизывала и лодку, и каждый мой нерв. Наконец мачта отскочила от моста с таким рывком, что от него лопнули ремни талрепов обеих вант.

С облегчением я поздравил себя с тем, что смог добыть для «Роб Роя» первоклассную мачту из ванкуверского дерева, которое на недавно проведенных испытаниях доказало свою самую высокую прочность.

Ожидаемая катастрофа и счастливое избавление были очень яркими моментами. Я остановил пароход и, взобравшись на мачту, не нашел ни малейшей трещины или повреждения. После такого жестокого испытания можно доверять рангоуту в любую бурю.

Скоро мы снова будем в море, но пока еще на спокойной реке. Подходящий момент заглянуть в «пещеру» яхточки и посмотреть, как там устроиться на ночь.

Пол каюты сделан из тонких досок красного дерева, опирающихся на поперечные балки. Эти слани не закреплены, так что даже в постели я могу вытащить одну и добраться до своего погреба или железных болванок балласта. Кровать пробковая, примерно 7 футов в длину и 3 фута в ширину. Поскольку ложе было довольно жестким, я положил на него плед2626
  Обычный шотландский плед в наклонном положении сопротивляется намоканию дольше, чем любой другой воздухопроницаемый материал, и он легко сохнет на ветру.


[Закрыть] и коврик, используемый на железной дороге. Он заменил одеяло, от которого отрывались белые шерстинки, придавая неопрятный вид моей синей лодочной куртке. Сложенного пополам коврика хватало, чтобы укрыться; мне ни разу не было холодно.

В каюте.

Большая подушка днем была в плотной синей наволочке (мой любимый цвет); на ночь наволочка снималась, чтобы подушка была мягкой и гладкой для щеки.

Положив под подушку свое пальто и костюм джерси, на котором по матросскому обычаю красным вышито название яхты, я получал очень удобную спинку. Рисунок показывает, как я полулежал для чтения или письма, как на хорошем диване. Свеча имела тяжелый подсвечник, а полку, на которой она стоит, можно было поставить в любом удобном месте.

На приведенном ранее (стр. 18) рисунке кокпит накрыт брезентом. Так можно было готовить пищу под дождем, стоя на якоре. Еще один способ приготовления пищи в укрытии использовался только один раз. А именно, можно было закрыть каюту и готовить в ней, используя переносный «камбуз», который описан в приложении. Но он предназначен для использования на берегу и не годится на плаву, за исключением полного штиля. Кроме того, тепла, выделяемого горелкой, для каюты слишком много. Даже свеча обогревает маленькую комнатку, и, как известно, можно устроить сауну, сидя над фонарем и закрывшись со всех сторон одеялами.

С той же стороны под упоминавшимися выше ящиками с инструментами и продуктами находятся два больших железных ящика с надписью Prog2727
  Продукты в дорогу, для пикника. Прим. перев.


[Закрыть], сильно заинтриговавшей нескольких французских посетителей, чье знание английского не охватывало столь краткие термины. В этих ящиках лежали консервы: мясо, супы и овощи. Я нашел их удовлетворительными во всех отношениях, если купить консервы в надлежащем месте (Мorel на Пикадилли). Это жестяные коробочки по полпинты, герметично запечатанные. Лучшими, на мой вкус, были «Ирландское рагу», «Тушеный стейк», «Маллигатони» (острый пряный суп), «Бычьи хвосты» и «Овощной суп». Консервированный горох был не так хорош; но другие яства пожалуй получше, чем можно получить в любом отеле; они были совершенно лишены того металлического или другого «консервного» запаха и привкуса, который часто обнаруживается в таких припасах. Чтобы приготовить консервы (с хлебом и вином получится обильный обед), вы разрезаете банку сверху рычажным ножом, оставив небольшую часть, и загибаете крышку вверх – получается ручка.

Затем помещаете банку в другую побольше или в кастрюльку, в которую надо налить с полдюйма воды. Это будет водяная баня, для нее можно использовать мутную и соленую воду. Сильный огонь не нужен, вода в бане не должна бурно кипеть, чтобы ее брызги не попали в еду.

Затем банку подвешивают над горелкой, и через 5—6 минут содержимое будет горячим. На суп уходит меньше времени, на мясо немного больше, в зависимости от легкости циркуляции и силы ветра, смягчающего жар. Консервированное мясо или суп тщательно приготовлены, в них есть соус, подливка и овощи, должным образом перемешанные.

Таким образом, ваш обед будет готов прежде, чем вы успеете накрыть стол. Я взял и суповой концентрат, но его вкус показался приторным, и концентрат был оставлен в запасе на случай голода, который так и не наступил. Что же касается «Мясного экстракта Либиха», то, пока он есть, голод вам не грозит, но это все, что можно сказать в его пользу.

Глава 11

Приливный бар. Лоцман. Страшная ночь. Снова на буксире. Гавр. Императрица. Ночные мысли. Отход. Без кливера.

На Сене, особенно во время весенних приливов, бывает очень опасное приливное явление, называемое барре, как в английских реках бар. Устремляясь вверх по сужающемуся воронкообразному устью, прилив образует волну, вздымающуюся иногда на четыре фута. Она срывает с якоря даже большие суда и вызывает множество крушений. Однажды мне довелось побывать в этом районе, когда астрономы предсказали высокий прилив, который достигнет кульминации в маленьком городке Кодебек на Сене, а также поднимется выше, чем когда-либо прежде на всех прилегающих побережьях.

Весть о грядущем чуде распространилась по Франции, и в Европе даже наступило затишье в отношении революций и т. д. (кроме, конечно, вечной революции в Испании). Множество любопытных из провинций поспешили на побережье, чтобы не пропустить зрелище. Экскурсионные поезда и перегруженные пароходы высаживали в Кодебеке огромное количество людей, многие из которых никогда раньше не видели соленого моря. В фешенебельном курортном городке Трувиль тысячи ожидающих наблюдателей прогуливались по мягкому белому песку, полная луна сияла на безмятежном море, и блестящие платья дам оживляли прекрасную картину.

Прилив действительно был высоким; вода пузырилась над обычными границами берега, залила сараи для купания и ухоженную набережную еще выше, а затем вода снова мягко пошла вниз.

Затмения и приливы и отливы доказывают, что физические явления тоже могут привлекать людей. Музыка сфер имеет свой ритм: «Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их».2828
  Псалтирь 18:4; Psalms 19:3. Прим. перев.


[Закрыть]

Чтобы избежать бара на Сене, наш пароход вместе с другими судами бросил якорь у причудливого старого города Кильбюф. Выл ветер и лил дождь, но соседний холм укрывал суда от его порывов. Плохая погода не позволила нам продолжить путь. Французские моряки часто становятся на якорь, чтобы избежать ветра. Я видел, как они встали на якорь у африканского побережья только для того, чтобы избежать грозно выглядевшей тучи, хотя в том месте якорная стоянка была опасна сама по себе.

Наш лоцман с Сены указал на английский пароход, «который не осмелился выйти в море», поэтому все возражения по этому поводу были заглушены. Затем он спросил, не хочу ли я, чтобы лоцман был и на борту «Роб Роя» (все время буксируемого пароходом), и у меня было достаточно самообладания, чтобы отказаться с полной серьезностью.

Прилив устремился вверх по реке с необычайной силой, пока не достиг высшей точки. Потом промедление всего на несколько минут, и поток рванулся в противоположном направлении с той же яростью, усиленной течением и ветром, тоже дувшим вниз по реке.

При этой перемене каждое судно, естественно, поворачивалось вокруг своего якоря, который при этом ослаблял свою хватку. Когда наступила ночь, я заметил, что якорь нашего парохода ползет. Другие пароходы, более бдительные, ослабляли нагрузку на якорные цепи, подрабатывая машинами на малой мощности. Я обратился к капитану:

– Капитан, наш якорь ползет.

– Нет, сэр, – сказал он, – вы ошибаетесь.

– Я уверен, наблюдал в течение десяти минут.

– Нет, сэр, я уверен, что дрейфа нет.

Он сказал это с такой твердостью, что я поверил и лег в постель. Но сон не шел, разве что отрывистыми урывками. Плеск воды, бегущей в нескольких дюймах от моего уха, производил странное и необычное действие, теперь не успокаивая, а прогоняя сон. Куски дерева и прочий мусор часто с громким стуком ударяли по лодке, пока я не привык даже к этому и около часа ночи все-таки не задремал. Затем послышался новый шум – глухой ровный стук по лодке откуда-то снизу: тук, тук, тук. На мгновение или два возникло ощущение, что это ничего не значит, как при своего рода гипнотическом заклинании. Все-таки внезапная мысль вырвала меня из транса – я отбросил люк и все остальное и выглянул на палубу, чтобы увидеть ужасную картину.

Наш пароход все-таки дрейфовал в темноте, и мы вот-вот должны были наткнуться кормой на другой пароход. Над яхтой, привязанной буксиром, уже нависал его нос, а сама она забралась на якорную цепь, которая и издавала этот стук. Несомненно, он нас и спас. Вспыхнул свет фонаря на носу второго парохода. «Роб Рой» уже сильно накренился, и темная вода хлынула через планширь; казалось, что еще несколько секунд, и бедная яхта утонет в потоке или будет раздавлена в щепки двумя железными чудовищами.

Один взгляд в такой опасности схватывает всю картину и отпечатывает ее в памяти на годы.

Лодка висела на железной цепи, с одинаковой уравновешенностью колеблясь то в одну, то в другую сторону. Я закричал изо всех сил, чтобы разбудить команду, и вложил все силы в отчаянный толчок, напрягая нервы и мускулы так, что потемнело в глазах. Неимоверным усилием удалось сдвинуть лодку с цепи, я упал в воду, но «Роб Рой» уцелел.

Пароходы столкнулись, но я уже не обращал внимания ни на грохот, ни на людские крики. Весь мокрый, снова забрался в каюту, трясясь от волнения и стуча зубами. Затем я сел, чтобы осмотреть свои раны: ободранную голень, сильно ушибленное бедро и кровоточащую скулу. Должно быть, я казался очень несчастным, поливая по очереди пострадавшие места коньяком, но не забыт был и глоток внутрь. На следующий день при осмотре лодки можно было увидеть (как и сейчас) следы цепных звеньев, глубоко вдавленные в доски красного дерева. Кусок дерева, на котором они сохранились, вполне можно было бы вырезать и сохранить на память.

Бушприт оказался защемлен на конце (хотя он был втянут вплотную к форштевню), и крепкое железное кольцо на нем сильно сплющено, а древесина смята и размочалена, о чем мы еще вспомним.

На следующий день погода не улучшилась, но мы тем не менее тронулись в путь. Я ожидал, что на морских волнах придется снова промокнуть, как на пути вверх по Сене, но «Роб Рой» хорошо скользил по пологим длинным волнам. Кроме того, оказалось, что буксировка за большим двухвинтовым пароходом гораздо приятнее, чем за пароходом с гребными колесами (по одному с каждой стороны кормы). Конструкция винтовых пароходов очень удобна, потому что груз находится в носовой части, а все машины и рулевое оборудование – на корме, так что команды капитана легко отдать обоим судам. Компания «Экспресс» имеет на Сене шестьдесят таких пароходов.

Сам я также лучше, чем раньше, приспособился к буксировке: поставил перед собой люк и наблюдал через щель отражение трубы парохода на мокрой палубе, при этом и голова, и тело были скрыты и защищены от брызг..

Можно было управлять, не видя самого парохода, на который я направлял нос лодки. Капитан и экипаж парохода удивлялись, как это у меня получается. Но это было использование того же принципа, который служил мне на шведских озерах, когда курс был прямо на яркое солнце, отражение которого в воде было ослепительным. Я глубже надвигал на глаза соломенную шляпу и управлял байдаркой по отражение солнца на кедровой палубе, которое не так слепило глаза2929
  Наверняка можно заставить стрелку морского компаса саму управлять кораблем, хотя бы в пределах половины румба. Движение иглы могло бы включать одну или другую электрическую цепь, приводя в мгновенное движение мощное устройство, действующее на румпель.


[Закрыть].

21 июля мы прибыли в Гавр. Нужно было хорошенько отдохнуть, и порт для этого вполне подходил. В укромном уголке гавани нашлась тихая стоянка, а на берегу – множество развлечений. Гавр был в большом волнении, так как императрица собиралась отплыть оттуда в Англию, и в порту стояла императорская яхта. Вечером в город приехал император, чтобы проводить супругу. Когда проезжала его карета, толпа людей с аплодисментами бежала следом.

В последний раз я видел императрицу Евгению при несколько странных обстоятельствах; она купалась в море, и мы расскажем больше о ее величестве «на плаву» на следующих страницах, когда появятся прекрасные купальщицы Маргита.

Красивая английская яхта «Виндекс» вместе с «Роб Роем» встала на подмостки – специальную заглубленную деревянную решетку, позволяющую осмотреть или починить корпус и киль, когда отлив оставит его сухим.

«Виндекс» пришла на Гаврскую регату, а поскольку она выиграла в прошлом году приз, к ней проявляли большой интерес. Но на этот раз регата получилась неинтересной: ветер стих, и гонка превратилась в дрейф.

Мой запас книг и брошюр на французском подошел к концу; остаток я отнес книготорговцу, у которого купил французские карты и лоцию с промерами у южного побережья Англии.

После отдыха и тщательной уборки лодки я должен был задать себе вопрос – как спланировать переход через широкий здесь Канал на остров Уайт? Нечего было и думать о том, чтобы вернуться прежним путем, вдоль французского побережья. Это не сработает. Кроме того, выяснилось, что пассажирским пароходам не разрешается буксировать в море другие суда и лодки, за исключением случаев бедствия. Таким образом, пройти около половины пути буксировкой, а затем своим ходом, было невозможно.

Взять помощника? Но где ему сидеть, если сильно дует? А если не сильно дует, то какой от него толк? Неуклонно и логично я пришел к заключению, которое уже созрело в глубине души: плыть в одиночку.

Я спросил у одного-двух опытных мореходов – как они думают, сможет ли «Роб Рой» совершить такой переход. Ответ был таким: «Да, яхта сможет, а ты сможешь? Три или четыре дня выдержать усталость? Во всяком случае, не пускайся в путь при юго-западном ветре: он поднимет волнение, и это будет изнурительно».

Потом я удалился к своему местечку, где яхта была привязана к большому рыбацкому судну, и попытался читать, но обнаружил, что могу думать о чем угодно, кроме слов на странице книги. Устроился спать, но продолжал думать о перспективе опасного, но восхитительного перехода.

Выглянув наружу около часа ночи, я угрюмо оглядел тихую ночную гавань. Высокие мачты, выбеленные луной, черные корпуса в тени, молчаливые причалы. Железные краны с длинной шеей, вглядывающиеся в глубокую воду, в которой отражались причудливые покосившиеся дома; большие буи, еще больше увеличенные дымкой.

Зачем продолжать тревожиться? Облака плывут под ясной луной с восточным ветром. Будет ли переход когда-нибудь легче, чем сейчас? Раз уж я не могу заснуть – почему бы не отправиться прямо сейчас?

Решение было принято. Через полчаса я позавтракал, а затем бесшумно развязал тонкую веревку и попрощался с Францией. Все, что можно, было прекрасно подготовлено. Паруса были готовы к подъему, но пришлось медленно грести в главную гавань, а там уже была пришедшая с моря зыбь. Я греб изо всех сил против неблагоприятного течения, но продвижение было очень медленным. Вскоре отплыли несколько рыбацких люггеров, и в два часа ночи при полной воде раздался обычный шум и гам французских матросов. Я покричал, чтобы меня взяли на буксир, и, наконец, подошла лодка.

– Сколько возьмете?

– Десять франков.

– Даю восемь!

Двое гребцов переговорили и согласились взять «Роб Роя» на буксир.

Почти сразу я заметил, что луна скрылась, а ветер сменился на юго-западный, самый неблагоприятный. Что же, отступать было поздно, и мы трудились, пока большие неуклюжие люггеры пересекали наш курс и часто самым глупым образом натыкались на сваи пирса, с громкими криками, скрипом рангоута и хлопаньем парусов. Вскоре гребцы заявили, что волна становится выше, и они просят заплатить им сейчас.

– Конечно! – сказал я, но увы! Нашлось только пять франков и наполеондоры.

– Давай золотой, мы пошлем сдачу в Англию!

Но я предложил план получше: кроме оставшегося серебра, выписать им чек на пять франков у яхтенного агента в Гавре. Это было принято, я достал бумагу и конверт и на мокрой палубе при лунном свете выписал счет. Когда мы приблизились ко входу в гавань, они закричали: «Готовь бизань!»

Поднялся аккуратный маленький парус, радостно взмахнув в соленом воздухе. Потом мне скомандовали поднять кливер, я так и сделал. Может быть, читатель припомнит, что конец моего бушприта был сдавлен при столкновении и слаб, как обугленная палка. Но я совершенно забыл об этом по какой-то необъяснимой случайности за три дня в Гавре, когда его можно было легко починить.

Едва я поднял кливер, конец бушприта отломился, превратившись в рваный пенек, а кливер мгновенно взлетел в воздух, как вывернутый наизнанку зонт.

Это был, конечно, самый неподходящий момент для такого несчастья: сильный ветер гонит прямо на сваи, волнение в море, большие рыбацкие люггеры, плывущие вокруг в темноте. Я подумал, что авария и юго-западный ветер означают – нельзя выходить сегодня ночью, начиная плавание в сто миль со сломанным бушпритом.

Благоразумные рассуждения были прерваны криками французов: «Месье, вы будете выходить?». Роб Рой мог ответить только «Да, уверен!» Поймав болтающийся кливер, я спустил его, скрутил и привязал, и мы поплыли по катящимся волнам.

Я решил, что в худшем случае можно вернуться через четыре или пять часов, когда кончится отлив, если будет решено не продолжать путь. Между тем «Роб Рой» был уже у мыса Кап де ла Ев; я приготовил завтрак и около половины пятого двинулся в Англию со свежим ветром в четверть3030
  Курсом бакштаг, когда ветер дует сзади и сбоку. Прим. перев.


[Закрыть], сто раз порадовавшись, что не повернул назад.