Текст книги "Пленница Гора"

Внезапно с яростным криком нападавший противник привстал в стременах и обрушил удар, направленный прямо мне в лицо. Мой похититель подставил свой меч, и я с ужасом наблюдала, как летящий в меня клинок противника постепенно замедляет движение, на секунду замирает в каком-нибудь дюйме от моего лица и тут же отбрасывается в сторону мечом моего похитителя. Такой удар начисто снес бы мне голову.

Я почувствовала капли крови на лице – своей ли, чужой – не знаю: я была сейчас не в силах соображать. Все казалось мне каким-то кошмарным сном.

В чувство меня привел голос моего похитителя.

– Ну, слин! – закричал он. – Я уже достаточно с тобой наигрался!

Противники сошлись снова; мечи в их руках зазвенели с удвоенным остервенением, и через секунду раздался крик, исполненный ярости и боли.

Неприятельский тарн резко свернул в сторону, и я увидела, что нападавший на нас наездник медленно сползает с седла, зажимая рукой окровавленное плечо.

Его птица заметалась, затем выровняла полет и, уходя от нас, стала медленно снижаться.

Мой похититель не стал ее преследовать.

Я посмотрела на него – воина, тарнсмена, чьи ремни стягивали мне ноги и руки. Я все так же лежала перед ним, беспомощная, не в силах пошевелиться.

Он бросил на меня хмурый взгляд и расхохотался. Я поспешно отвела глаза.

Он развернул тарна, и мы продолжали полет.

Я заметила рану у него на левом плече; очевидно, кровь из нее и забрызгала мне лицо.

Вскоре, не в силах сопротивляться раздирающему меня любопытству, я снова взглянула на своего похитителя.

Рана у него на плече оказалась неглубокой. Она уже почти перестала кровоточить, однако вся левая рука воина была густо облита кровью.

Он заметил мой взгляд и усмехнулся.

Я запрокинула голову и, чтобы не смотреть на моего похитителя, стала наблюдать за проплывающими мимо облаками – такими близкими сейчас, белыми и пушистыми.

– Это был твой приятель, – словно между прочим заметил похитивший меня воин.

Я не поняла, кого он имеет в виду.

– Хаакон со Скинджера, – уточнил он, глядя мне в лицо.

Я испугалась.

– Откуда ты его знаешь? – поинтересовался он.

– Я была у него рабыней. Любимой рабыней, – поспешно ответила я. – Потом мне удалось от него убежать.

Некоторое время он управлял полетом птицы, не разговаривая со мной.

Примерно через четверть часа я набралась смелости и спросила:

– Могу я говорить?

– Говори, – позволил он.

– Вы, конечно, понимаете, – начала я, – что такой человек, как Хаакон, с его богатствами и возможностями, мог сделать своей любимой невольницей только девушку совершенно незаурядную, красивую и умелую.

– Понимаю, – согласился воин.

– Поэтому меня нужно было бы выставить на продажу в Аре, и, поскольку я девушка белого шелка, продавать меня следовало бы именно в этом качестве. Так я могла бы принести вам больше денег.

– Довольно странно, чтобы у такого человека, как Хаакон со Скинджера, любимой невольницей была девушка белого шелка, – заметил похитивший меня воин.

Я вся покраснела под его пристальным взглядом.

– Ну-ка, расскажи алфавит, – потребовал он.

Горианского алфавита я не знала. Я не умела читать. Здесь, на Горе, Элеонора Бринтон была совершенно неграмотной.

– Я не знаю алфавит, – призналась я.

– Неграмотная рабыня, – покачал он головой. – А твое произношение сразу выдает в тебе дикарку.

– Я прошла обучение! – воскликнула я.

– Я знаю, – согласился он. – В невольничьей школе в Ко-ро-ба.

Я буквально онемела от его осведомленности.

– К тому же, должен тебе заметить, – ты никогда не принадлежала Хаакону.

– Я была его невольницей! – продолжала я настаивать.

Его глаза внезапно посуровели.

– Хаакон со Скинджера – мой враг, – сказал воин. – Если ты действительно была его любимой невольницей, тебе очень не повезло, что ты оказалась у меня в руках. Мне придется относиться к тебе так же, как бы я отнесся ко всему, что принадлежало моему врагу.

– Я солгала, – прошептала я. – Солгала!

– А теперь ты лжешь, чтобы спасти свою шкуру от плетей, – сурово заметил воин.

– Нет! – закричала я.

– С другой стороны, – размышлял вслух мой похититель, – если ты была любимой невольницей у Хаакона со Скинджера, с такой рекламой я сумею получить за тебя приличные деньги, продав какому-нибудь богатому покупателю.

Отчаяние охватило меня с новой силой.

– Воин, – продолжала я изворачиваться, – признаюсь: я действительно была любимой рабыней у Хаакона. Однако он был жесток ко мне, и поэтому я убежала!

– А чего заслуживает невольница, которая лжет своему хозяину? – с ледяной холодностью поинтересовался похитивший меня воин.

– Всего, чего пожелает ее хозяин, – пролепетала я.

– А как бы ты сама поступила с обманувшей тебя невольницей?

– Я… я наказала бы ее розгами…

– Отлично, – произнес он и посмотрел на меня сверху вниз; в глазах у него не было даже намека на доброжелательность. – Как имя старшего офицера Хаакона со Скинджера? – спросил он.

Я вся сжалась в стягивающих меня кожаных ремнях.

– Не бейте меня, хозяин! – взмолилась я. – Пожалуйста, не бейте! Он рассмеялся.

– Тебя зовут Эли-нор, – сказал он. – Ты была невольницей Тарго из селения Клерус, что находится во владениях Тора. В школе для невольниц в городе Ко-ро-ба, где ты проходила курс обучения, всем было хорошо известно, что ты не убираешь за собой свою клетку и что ты отъявленная лгунья и воровка. – Он похлопал меня по животу. – Нечего сказать, хороший у меня сегодня улов! И чем, спрашивается, ты могла меня заинтересовать – сам не знаю!

– Значит, вы меня уже видели?

– Да.

– Но ведь я в той школе была самая красивая, верно? Он рассмеялся.

– На свете много красивых женщин. Я почувствовала, как последнее оружие ускользает у меня из рук.

– Значит, вы намереваетесь надеть на меня свой ошейник? – спросила я дрожащим голосом.

– Да, – ответил он.

Я закрыла глаза.

Прощай, Ар! Прощай, вольготная жизнь, о которой я столько мечтала в последнее время!

У меня исчезли всякие сомнения в том, что мне, Элеоноре Бринтон, придется носить унизительный невольничий ошейник, надетый рукой этого грубого похитившего меня человека. Мне, некогда свободной женщине Земли, отныне суждено принадлежать этому дикарю по всем законам Гора – принадлежать полностью, всеми своими мыслями, чувствами, каждой клеточкой своего тела. Мне суждено стать его рабыней.

Я посмотрела на этого человека; он казался невероятно сильным и мужественным.

– Вы искали меня по всей степи? – спросила я.

– Да, – ответил он и усмехнулся. – Я охотился за тобой несколько дней.

Отчаяние нахлынуло на меня с новой силой. Значит, когда я чувствовала себя абсолютно свободной, когда убежала от Тарго, когда предала Юту и пряталась в зарослях деревьев ка-ла-на, это грубое чудовище со своим громким смехом, со своими жесткими кожаными ремнями неотступно шло по моему следу! Он уже давно отобрал меня для своего ошейника, наметил в качестве предмета своих удовольствий.

Как же могла я, простая слабая девушка, надеяться убежать от такого мужчины, такого тарнсмена?

– Вы видели меня в невольничьих бараках Ко-ро-ба? – повторила я вопрос.

– Да, – ответил он.

– Кто вы? – прошептала я.

– Ты меня не узнаешь?

– Нет.

Он снял с себя шлем.

– Я вас не знаю, – прошептала я.

Я была очень испугана. Я не подозревала, что у этого человека такое красивое, волевое лицо. Он словно олицетворял собой власть и мужество. Голова у него была крупной, песочного цвета волосы – длинными и густыми, а глаза – холодными и суровыми.

Я застонала от отчаяния, кляня судьбу за то, что она обрекла меня на несчастье попасть в руки такому мужчине.

Он рассмеялся. На фоне обветренного, загорелого лица его крупные зубы показались мне особенно белыми и по-хищному крепкими. Я невольно вздрогнула. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль, что эти зубы, вероятно, привыкли раздирать сырое мясо. Что, если они вопьются в мое тело?

Я с новой силой ощутила собственную слабость. Я чувствовала себя беспомощным табуком в лапах горного нарла.

Все мои прежние фантазии, которыми я тешила себя и в невольничьих бараках Ко-ро-ба, и в караване Тарго, все мои мечты о том, как я стану покорительницей мужчин и, несмотря на надетый на меня ошейник, обольстительной улыбкой и капризно надутыми губками сумею подчинить себе своего будущего хозяина, заставлю его выполнять все мои желания, сейчас казались мне такими наивными, такими глупыми.

Меня захлестнуло отчаяние.

Я понимала, что в руках такого человека я могу быть только бесправной рабыней. Рядом с ним, с его силой и мужеством, я могу быть только женщиной – слабой и покорной.

Здесь у меня не было выбора.

В эту минуту я осознала, насколько большую роль в жизни каждой женщины, как и каждого мужчины, помимо воли, помимо способности к сознательному выбору, играют инстинкты – скрытые или в большей степени явные, лежащие на поверхности или в самой глубине сознания, принимаемые человеком или яростно им отвергаемые. Они заложены в самой природе человека, в самом его генетическом коде и, хотим мы того или нет, передаются от поколения к поколению. Они неподвластны нашему желанию, но подспудно в той или иной степени накладывают отпечаток на каждый наш поступок, каждую мысль или стремление. Нередко оставаясь незаметными для нас самих, они проявляются столь же естественным образом, как ощущаемый нами страх и удивление, радость и печаль, как ритмичное сокращение сердечной мышцы и работа органов внутренней секреции.

Но, даже не вдаваясь в столь глубокие умозаключения, я чувствовала, осознавала, что этот человек главенствует надо мной.

Куда, например, денешься от того факта, что я лежу перед ним связанная по рукам и ногам – беспомощная пленница, всецело зависящая от желания своего повелителя? Разве поспоришь с тем, что мне не сравниться с ним ни в силе, ни в мужественности характера, перед которыми мне остается только признать себя слабой, беспомощной женщиной? Как мне хотелось сейчас оказаться среди уступчивых, сердобольных мужчин Земли, приученных потакать женским капризам! Как мне хотелось вырваться из лап этого безжалостного горианского самца!

Но внезапно помимо своей воли я почувствовала сумасшедшее желание принадлежать ему, принадлежать, как женщина может принадлежать мужчине.

– Значит, ты не узнаешь меня? – рассмеялся он.

– Нет, – едва слышно прошептала я.

Он пристегнул шлем к луке широкого седла и вытащил из сумки кусок мягкого кожаного ремня. Запрокинув голову, он, словно бинтом, перевязал кожаной повязкой левый глаз.

Мне вспомнились невольничьи бараки в Ко-ро-ба и стоящий в проходе между клетками высокий человек в желто-синем одеянии работорговца; левый глаз у него закрывала такая же повязка.

– Сорон из Ара! – воскликнула я.

Он рассмеялся, снял повязку и бросил ее в сумку.

– Вы – работорговец! – запинаясь, произнесла я. – Сорон из Ара!

Я вспомнила, как стояла перед ним на коленях и как он потребовал дважды повторить ему традиционную фразу выставляемой на продажу невольницы: “Пожалуйста, купите меня, хозяин!”, которую он оборвал своим коротким “Нет!”, так оскорбившим меня и вызвавшим у меня такое негодование.

А еще я вспомнила, как он после этого, остановившись в проходе между невольничьими клетями, обернулся и посмотрел на меня, а я демонстративно вскинула голову и отвернулась, всем своим видом давая понять, что заслуживаю внимания более достойного человека. Однако когда я снова выглянула в проход, он все еще не спускал с меня, стоящей за железной решеткой обнаженной невольницы, изучающего, оценивающего взгляда, под которым я почувствовала себя ранимой и беспомощной, испуганной и подвластной чужой воле.

Вспомнился мне и сон накануне отъезда из Ко-ро-ба. Мне приснилось, будто я снова умоляю этого человека купить меня, а он отвечает мне своим коротким, отрывистым “Нет!”. Он и во сне имел надо мной огромную власть, и я проснулась вся в слезах, дрожа от страха.

И вот теперь я лежу перед ним на широком тарнском седле – его беспомощная, связанная по рукам и ногам пленница.

– Еще когда я увидел тебя в первый раз, – сказал мой похититель, – я решил, что ты будешь принадлежать только мне. Уже когда ты опустилась передо мной на колени и произнесла: “Пожалуйста, купите меня, хозяин!”, я решил удовлетворить твою просьбу, – усмехнулся он. – А позднее, когда ты под моим взглядом вскинула голову и отвернулась с видом оскорбленного высокомерия, я понял, что не найду себе покоя, пока ты не окажешься в моих объятиях. – Он снова рассмеялся. – Так что, моя дорогая, тебе придется сполна заплатить за свое чрезмерное самомнение!

– Что вы собираетесь со мной сделать? – прошептала я.

Он пожал плечами.

– На какое-то время я оставлю тебя у себя. Ты будешь меня развлекать, а когда мне это надоест, я тебя продам.

– Пожалуйста, – взмолилась я, – выставьте меня на продажу в Аре!

– Думаю, что, скорее всего, я продам тебя в деревне самому небогатому крестьянину, – возразил похитивший меня человек.

При одном воспоминании о крестьянах с их длинными розгами и злобным выражением на лицах я почувствовала, как меня прошибло холодным потом. Я знала, что эти люди заставляют своих невольниц работать наравне с домашним скотом, запрягая в плуг девушек вместе с босками, когда им нужно вспахать землю. На ночь невольниц, как правило, приковывали цепями в хлеву или каких-нибудь грязных сараях.

– Я могу принести вам много денег, – жалобно пробормотала я. – Пожалуйста, продайте меня в Аре!

– Я поступлю с тобой так, как сочту нужным, – отрезал воин.

– Да, хозяин, – прошептала я.

Он окинул меня холодным взглядом.

– А почему вы не купили меня у Тарго? – не удержалась я.

– Я не покупаю женщин, – ответил похитивший меня человек.

– Почему? Ведь вы же работорговец!

– Нет.

– Но Тарго сказал, что вы – Сорон из Ара, работорговец!

– Сорона из Ара не существует.

Меня начал охватывать леденящий сердце ужас.

– Кто же вы? – замирая от страха, спросила я.

– Я – Раcк Рариус, гражданин Трева, – ответил мой похититель. – Я воин, а не работорговец!

14. УЧАСТЬ РАБЫНИ – СЛУЖИТЬ ПОВЕЛИТЕЛЮ

Шел второй день моего пребывания в военном лагере Раска из Трева, разбитом в ложбине между поросшими густым лесом холмами, в укромном месте, вдалеке от людских глаз.

Едва лишь накануне наш тарн, хлопая крыльями, опустился на поляну среди окруженных высоким частоколом палаток, как отовсюду раздались громкие приветственные крики.

Я догадалась, что люди Раска из Трева относятся к своему предводителю с большой теплотой и привязанностью.

Среди окруживших нас воинов я заметила нескольких девушек в железных ошейниках и коротких туниках из репсовой материи. Они тоже казались обрадованными. Глаза у них сияли.

Раск со смехом поднял руки над головой, отвечая на раздающиеся со всех сторон приветствия. Легкий ветерок донес откуда-то запах жареного боска. Приближалось время ужина.

Раcк развязал мне ноги и выдернул из кольца на седяе ремень, стягивавший мне запястья, однако руки мне развязывать не стал. После этого он без малейших усилий поднял меня на руки и опустил на землю рядом с тарном. Он не швырнул меня, как вещь, не пнул ногой и не заставил опуститься перед ним на колени, но я все равно не осмеливалась поднять на него глаза.

– Хорошенькая штучка, – раздался рядом женский голос.

Я не удержалась и посмотрела на его обладательницу. Она оказалась невероятно красива. На ней было легкое белое платье, оставлявшее открытыми ее шею и плечи. Я заметила также у этой женщины узкий металлический ошейник. Ее одежда разительно отличалась от коротких грубых туник других невольниц, и я догадалась, что она – старшая в лагере над женщинами и что мне с остальными девушками следует ей подчиняться. Нет ничего удивительного в том, что почти везде, где есть несколько невольниц, или, как их называют на Горе, кейджер, над ними, как правило, назначают старшую женщину – кейджерону. Мужчины вовсе не желают утруждать себя указаниями по поводу наших повседневных обязанностей; они лишь хотят, чтобы все было сделано точно и в срок.

Как я их ненавидела – и за все, что они мне сделали, и за то, что они вообще есть на свете!

– На колени! – приказала кейджерона. Я послушно опустилась на колени в позе рабыни для наслаждений.

По рядам мужчин пробежал ропот одобрения.

– Я вижу, она прошла обучение, – заметила женщина.

Я залилась краской стыда. Я ненавидела этих собравшихся вокруг меня мужчин, но мое прошедшее сложную тренировку тело непроизвольно двигалось таким образом, чтобы лицезрение его доставляло мужчинам удовольствие.

– Она рабыня для наслаждений, притом весьма посредственная, – объявил Раcк. – Ее зовут Эли-нор. Она хитрая, лицемерная девчонка, лгунья и воровка.

Такая рекомендация была мне, конечно, не на пользу.

Кейджерона взяла меня за подбородок и приподняла мне голову.

– У нее проколоты уши, – фыркнула она, всем своим видом выражая глубочайшее презрение.

Мужчины рассмеялись. Их смех был мне безразличен. Меня пугало другое: я догадалась, что мои проколотые уши, по обычаю, разрешают для них большую свободу в обращении со мной.

– Мужчины такие животные, – не понятно, с укоризной или с одобрением произнесла кейджерона.

Раcк из Трева запрокинул свою гривастую, как у ларла, голову и громко расхохотался.

– А ты, Раcк Красавчик, самое большое животное! – заметила женщина.

Я поразилась ее дерзости. Неужели ее не накажут плетьми?

Раcк, однако, не выразил никакого неудовольствия. Наоборот, он снова громко расхохотался и даже смахнул рукой выступившие из глаз слезы.

Женщина обернулась ко мне.

– Так, значит, ты, моя милая, – лгунья и воровка, – произнесла она с нескрываемым сарказмом.

Я поспешно опустила голову. Я не в силах была смотреть ей в глаза.

– Смотри на меня! – приказала женщина.

Я испуганно подняла голову и взглянула ей в лицо.

– В этом лагере ты также собираешься заниматься воровством и кого-то обманывать? – поинтересовалась она.

Я отчаянно замотала головой.

Мужчины рассмеялись.

– Если ты только попытаешься это сделать, тебя накажут, – пообещала кейджерона. – И уверяю тебя, наказание будет суровым!

– Тебя изобьют розгами и поместят в ящик для провинившихся невольниц! – подхватила одна из стоящих поблизости девушек.

В чем бы ни заключалось это наказание, желания проверить его на себе у меня не появилось.

– Нет, госпожа, – поспешила заверить я женщину, – я не буду ни лгать, ни воровать!

– Это хорошо, – кивнула она.

Я почувствовала некоторое облегчение.

– Она вся грязная, – поморщился Раcк. – Вымой ее и приведи в порядок.

– Вы наденете на нее свой ошейник? – поинтересовалась кейджерона.

Раcк помедлил с ответом и окинул меня оценивающим взглядом. Я вся сжалась и опустила голову.

– Да, – услышала я его ответ.

Он развернулся и вместе с остальными направился к центру лагерной стоянки.

– Пойдем со мной в палатку для женщин, – сказала старшая женщина.

Я вскочила на ноги и, со связанными за спиной руками, поспешила за ней.

***

Молодая невольница легким прикосновением пальцев помазала мне за ушами каким-то ароматическим веществом, очень похожим на туалетную воду.

Солнце уже поднялось. Шел второй день моего пребывания в лагере воина и разбойника Раска из Трева.

Сегодня на меня должны будут надеть его ошейник.

Девушки-невольницы расчесывали и укладывали мне волосы, а я стояла на коленях в глубине палатки для женщин и наблюдала за тем, что происходит снаружи.

День выдался ясным и солнечным. Легкий ветерок перебирал стебли травы и играл отброшенным пологом полотняной палатки.

Сегодня на Элеонору Бринтон наденут ошейник.

Ена, старшая среди женщин, кейджерона, быстро ознакомила меня с принятой в Треве нехитрой церемонией получения невольницей ошейника. Она была очень недовольна тем, что я не знаю собственной кастовой принадлежности и не могу назвать местом своего рождения хоть какой-нибудь известный горианский город или село.

– Но ведь без этого нельзя! – возмущенно заявила она.

Подумав, я решила местом своего рождения назвать мой родной город, а в качестве полного, данного при рождении имени сообщить свое настоящее имя. Тогда на церемонии принятия невольничьего ошейника меня будут называть мисс Элеонора Бринтон из города Нью-Йорк!

Я рассмеялась. Интересно, как часто в этом варварском мире будут ко мне обращаться подобным образом? Сейчас прежняя гордая и неприступная мисс Элеонора Бринтон из этого самого города Нью-Йорка казалась мне абсолютно ничем не похожей на ту девушку, которой я в данный момент являлась. Они словно были двумя совершенно разными людьми: одна, богатая и высокомерная, продолжала купаться в роскоши в своем пентхаузе на крыше небоскреба и разъезжать на спортивном “Мазератти”, а вторая, бесправная, всеми помыкаемая невольница, готовилась к процедуре надевания на нее железного ошейника.

Тем не менее суровая действительность говорила мне, что все это не сон, не плод больного воображения,.. что я, Элеонора Бринтон, стою сейчас в этой убогой палатке, затерянной в бескрайних просторах чуждого мне, непонятного мира, жителей которого, очевидно, нисколько не удивляет тот факт, что мой родной город, Нью-Йорк, находится на Земле – планете, название которой ничего не говорит их далекому от подобных мыслей сознанию. Их всецело занимает сейчас процедура надевания на меня ошейника и то, какой город я назову в качестве места своего рождения.

***

Вчера девушки под руководством Ены меня выкупали, причесали и дали поесть. Пища была очень хорошей: свежий хлеб, кусок жареного мяса, сыр и плоды ларма. Изголодавшись за время своих скитаний, я съела все, что мне предложили. Меня даже угостили глотком изумительно вкусного каланского вина, которого я не пробовала с той ночи, когда разбойницы Вьерны похитили меня по заданию таинственного человека, хозяина мохнатого чудовища.

Первое время я очень всего боялась, но обращались со мной неплохо. Заводить с девушками какие-либо разговоры я не осмеливалась.

После того как меня вымыли, причесали и накормили, Ена сказала:

– В лагере тебе предоставляется полная свобода передвижений.

Это меня озадачило. Я ожидала, что мне придется сидеть на цепи под тщательным присмотром охранников.

Ену позабавило мое недоумение.

– Тебе отсюда все равно не убежать, – рассмеялась она.

– Да, госпожа, – ответила я и смущенно опустила глаза: мне не хотелось выходить из палатки для женщин.

Ена догадалась о том, что меня волнует. Она подошла к большому сундуку, откинула крышку и вытащила прямоугольный отрез репсовой материи размером два на четыре фута.

– Ну-ка, встань, – приказала она. – И подними руки.

Я поспешно выполнила ее указания, и она ловко обмотала материю у меня вокруг тела, закрепив ее концы большой булавкой.

– Опусти руки, – сказала она и окинула меня критическим взглядом.

Я стояла, во всем повинуясь ее приказам.

– А ты хорошенькая, – заметила она и махнула рукой: – Иди посмотри лагерь

– Благодарю вас, госпожа! – воскликнула я и выбежала из палатки.

Лагерь был разбит между несколькими прилегающими друг к другу густо поросшими лесом холмами. Я думаю, сейчас мы находились где-то в северо-западной части владений Ара, у самого подножия Валтайских гop. Это был типичный горианский военный лагерь, хотя и небольшой. Здесь были оборудованы насесты и взлетные площадки для тарнов, отведены места для стирки одежды и приготовления пищи. В лагере находилось не меньше сотни воинов Раска из Трева и около двадцати девушек, довольно хорошеньких, в грубых невольничьих туниках и ошейниках, занимающихся обычными для рабыни повседневными делами – приготовлением пищи, приведением в порядок тарнской сбруи и уборкой территории.

Трев, насколько мне было известно, находился в состоянии войны сразу с несколькими странами. Для политики горианских государств, с их стремлением к безраздельному господству над крупными территориями и одновременно – к независимости, довольно характерно недоверие и подозрительность как к ближним, так и дальним соседям. Они в любой момент готовы дать отпор агрессору, даже если никакие объективные причины не дают им повода для беспокойства.

В отличие от затаившихся в ожидании неприятеля крупных городов, Трев руками Раска и подобных ему предводителей разбойничьих формирований вел непрекращающиеся боевые действия. Тарнсмены совершали дерзкие налеты на небольшие селения. Так, например, разбойники Раска совсем недавно уничтожили посевы на полях во владениях Ко-ро-ба и подвергли ограблению несколько торговых караванов, державших путь по коробанским степям.

Теперь Раcк обосновался во владениях Ара. Он был, несомненно, дерзким разбойником, если решился развязать боевые действия против самого Марленуса – верховного правителя, или убара, Ара, называемого горианами не иначе как Убаром всех убаров.

Мне нравились запахи военного лагеря и наполнявшие его звуки.

Я остановилась у квадратной, засыпанной песком площадки и некоторое время с интересом наблюдала за учебным поединком двух воинов. Они сражались на боевых мечах и бились с такой яростью, словно речь между ними шла о жизни и смерти. Какими, подумалось мне, нужно быть храбрыми людьми, чтобы сойтись в таком поединке лицом к лицу с противником, не знающим пощады, чтобы не испугаться направленного в тебя острого клинка, сверкающего в воздухе подобно неуловимой молнии. Нет, я бы так не смогла. Я бы тут же бросила меч и убежала. Чем может быть женщина в руках таких мужчин? Только их невольницей, их добычей!

На секунду мне снова захотелось оказаться в окружении земных мужчин, большинство из которых на моем месте поступили бы точно так же, как я. Однако постепенно, пока я наблюдала за поединком горианских воинов, это мимолетное желание исчезло. Что-то таившееся в глубине моего сознания, примитивное и необъяснимое, заставляющее меня почувствовать себя беспомощной и ранимой, стало подниматься на поверхность, заглушило желание возвращаться на Землю и породило стремление остаться здесь, на Горе, где есть такие мужчины.

Внезапно я почувствовала страх. Руки и ноги у меня стали ватными. А что, если эти мужчины сейчас прекратят поединок и прикажут мне прислуживать им? Что они могут от меня потребовать? И чем я, женщина, смогу ответить им, как не полным и безоговорочным повиновением? Когда отдают приказания такие мужчины, что остается делать женщине?

– Хоу! – крикнул один из воинов, и они немедленно прекратили поединок.

Я не стала дожидаться, что за этим последует, и поскорее убежала от казавшегося для меня опасным места.

Мне захотелось поближе осмотреть огораживающий лагерь частокол. Составляющие его колья – которые из-за их толщины скорее можно было назвать бревнами – были футов двадцати высотой; концы их были заострены.

Я подошла к забору и потрогала колья рукой. Они оказались гладкими и были плотно подогнаны друг к другу. Я запрокинула голову: до заостренных концов кольев не дотянуться, не допрыгнуть. Да, через такую стену мне не перебраться. Я надежно заперта внутри лагеря.

Я двинулась вдоль стены, обходя примыкающие к ней взлетные площадки для тарнов, и вскоре подошла к воротам. Они также были бревенчатыми, но состояли не из целых бревен, а из двух частей: нижней, представляющей собой открывающиеся створки ворот, и верхней, являющейся продолжением частокола. Ворота были заперты на два толстых, прочных бруса, которые покоились в расположенных по краям двери широких железных скобах и удерживались на месте тяжелыми цепями. На цепях висел замок сложной конструкции.

Ничего другого ждать, конечно, не приходилось, и, тяжело вздохнув от постигшего меня разочарования, я уже собралась было отойти от забора, когда внезапно заметила снаружи еще одни ворота. Оказалось, что лагерь обнесен двумя стенами частокола. У наружной стены, такой же высокой и прочной, как внутренняя, был насыпан бруствер, чтобы защитникам было удобнее оборонять лагерь от нападения. У внутренней стены бруствера не было.

Ну еще бы! – разозлилась я. Внешняя стена им нужна, чтобы отражать нападение врагов, а внутренняя, без бруствера – чтобы не дать разбежаться невольницам! Не зря Ена предупреждала, что отсюда не убежишь.

– Девушкам запрещено прогуливаться возле ворот, – заметил стоящий рядом часовой.

– Да, хозяин, – пробормотала я и поскорее отошла прочь, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Я продолжала идти вдоль внутренней стороны частокола.

В одном конце я обнаружила крохотную дверь, не больше восемнадцати дюймов высотой, через которую мог с трудом пролезть взрослый человек. Дверь, естественно, также была заперта толстым брусом, удерживаемым тяжелыми цепями. Рядом с дверью стоял часовой.

Я заметила, что, даже взобравшись на брус и поднявшись на цыпочки, не могу дотянуться до верхнего, заостренного края частокола. Он был так недосягаемо далек от меня!

Я была пленницей внутри лагеря, настоящей пленницей, хотя вместо потолка у меня над головой синело бездонное небо.

– Проваливай отсюда! – рявкнул воин у двери, и я поспешно удалилась.

Ена права: отсюда не убежишь.

Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник!

Я стала бродить по лагерю. Повсюду были разбиты палатки, разведены костры, у которых расположились мирно беседующие мужчины. Девушки прислуживали им или занимались своими повседневными делами.

Меня снова захлестнула ненависть к мужчинам. Почему они заставляют нас работать? Почему они сами не готовят себе пищу, не стирают свои туники и не начищают сандалии? Они этого не делают, потому что не хотят. Они заставляют нас, женщин, выполнять за них всю грязную работу. Они помыкают нами, эксплуатируют нас! Как я их всех ненавидела!

В одном месте на невысокой насыпи я увидела глубоко вкопанный в землю каменный столб, в верхней части которого было прикреплено большое железное кольцо.

Чуть поодаль я заметила длинный, горизонтально расположенный на двух опорах шест, на каких обычно развешивают мясо для вяления. Однако меня поразило, что в землю как раз под центральной частью шеста был вкопан такой же каменный столб с прикрепленным к нему железным кольцом. Я стала было размышлять о его предназначении, но тут мне на глаза попался стоящий на открытом месте маленький железный ящик, основание которого занимало площадь не больше трех квадратных футов. Высотой ящик был в рост человека. В передней его части находилась железная дверь с двумя прорезями: одной, расположенной вверху, шириной в семь и высотой в полдюйма, и второй – внизу, у самого основания железного ящика – шириной не меньше фута и высотой дюйма в два. С краю двери виднелись два железных засова с отверстиями, предназначенными для навешивания замков.

“Интересно, – подумала я, продолжая бродить по лагерю, – что можно держать в таком ящике?”

Неподалеку от забора я заметила длинное бревенчатое строение без окон и с одной-единственной дверью, закрытой на два мощных железных засова. Склад для провизии, решила я.