Электронная библиотека » Джон Рёскин » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 19:10


Автор книги: Джон Рёскин


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Большинство из них были еще совсем молоды, хилы и женственны, а у некоторых лица прямо показывали, что их родители были алкоголиками или страдали другими страстями от безволия, или что сами обладатели этих лиц имели разные скрываемые от других дурные привычки.

Хотя, конечно, Баку и маленький город в сравнении с большинством городов народностей современной цивилизации и, следовательно, собравшиеся там тогда такие современные типности представляли из себя, как говорится, «птиц-низшего-полета», но всех других их коллег вообще можно смело обобщить с ними.

Я имею право это сказать, так как, путешествуя позже по Европе, мне приходилось случайно много встречаться с представителями такой современной литературы, и они все производили на меня одинаковое впечатление, походя друг на друга как две капли воды.

Разница между ними была только в степени их важности в зависимости от того, в каких печатных органах они принимали участие, т. е. в зависимости от названий и степени распространенности газет и журналов, в которых помещались их мудрствования, или, так сказать, от солидности вообще той коммерческой фирмы, которая владела как данным органом, так и всеми ими – «литературными-работниками».

Многие из них почему-то назывались поэтами. Собственно говоря, в настоящее время всюду в Европе всякий, кто пишет хотя бы одну короткую бессмыслицу, вроде:


Зеленая роза

Красная мимоза

Ее божественная поза

Прямо-таки виноградная лоза и т. д.,


– уже получает от окружающих звание поэта, и такой титул некоторые из них помещают даже на своих визитных карточках.

У этих современных «газетных-работников» и «литераторов» почему-то очень развито, как говорится, «чувство-корпорации», и они друг друга очень поддерживают и при всяком случае усиленно возвеличивают.

Мне кажется, эта их черта является главной причиной увеличения их кадра и их ложного авторитета на массы, а также унизительного, бессознательного преклонения толпы перед этими, с чистой совестью можно сказать, ничтожествами.

На этих собраниях, бывало, выходит на кафедру кто-нибудь из них и начинает читать что-нибудь вроде тех стихов, которые я только что привел, или говорить о том, почему такой-то министр такого-то государства во время «банкета» выразился относительно такого-то вопроса так, а не этак, и непременно по окончании своей речи такой лектор в большинстве случаев заявлял что-либо вроде следующего: «Сейчас после меня будет говорить бесподобное „светило-науки“ нашего времени, господин такой-то, который случайно приехал в наш город по особо важным делам и был так любезен, что не отказался пожаловать на наше сегодняшнее собрание, и мы будем сейчас иметь счастье лично слышать его божественный голос».

И когда на кафедре появлялась эта «знаменитость», он начинал свою речь со слов: «Милостивые Государи и Милостивые Государыни! Мой коллега был так скромен, что назвал меня знаменитостью». (Кстати сказать то, что говорил его коллега, он слышать не мог, так как пришел из другой комнаты, куда двери были закрыты, и открыл их он сам, когда входил, а я хорошо знал, какие двери в этом доме и какая в нем акустика.)

Потом он продолжал: «На самом деле, если меня сравнить с ним, то я не достоин даже в его присутствии сидеть. Не я знаменитость, а он; его знает не только вся наша Великая Россия, но и весь цивилизованный мир. Его имя с трепетом будет произносить наше потомство, и никто никогда не забудет, что он сделал для науки и для будущих благ человечества.

Этот бог истины проживает в настоящее время в таком незначительном городе не случайно, как нам кажется, а наверное по очень важным, известным только ему одному, причинам.

По-настоящему его место не среди нас, а рядом с древними богами „Олимпа“, и т. д.».

Только после такого вступления эта новая «знаменитость» произносила несколько бессмыслиц, как например на тему: «Почему-Сирикийцы-завели-войну-с-Парнакалпами».

Всегда после таких «научных-заседаний» здесь же устраивались ужины с двумя бутылками дешевого вина, причем многие прятали в свои карманы что-нибудь из закусок: или кусок колбасы, или селедку с куском хлеба; и когда кто-либо другой случайно замечал это, они обыкновенно говорили: «Это для моей собаки, она, шельма, уже теперь привыкла – всегда ожидает чего-либо, когда я возвращаюсь домой поздно».

После таких ужинов на другой день всегда во всех местных газетах появлялся в неимоверно высокопарных выражениях отчет об этом собрании и приводились приблизительные речи говоривших, но конечно ничего не упоминалось о скромности ужина и об уносе для собаки куска колбасы.

Вот таковые люди пишут в газетах о всяких «истинах» и научных открытиях, а наивный читатель, не видя пишущих и не зная их жизни, делает свои заключения о событиях и идеях по пустословию этих не более и не менее как больных, неопытных и неграмотных в смысле жизни людей.

За очень малыми исключениями, во всех городах Европы пишущие книги или газетные статьи представляют собой таких именно молодых, неопытных фантазеров-мечтателей, сделавшихся такими главным образом благодаря наследственности и своим известным слабостям.

На мой взгляд, не подлежит никакому сомнению, что из всех причин, порождающих многие ненормальности в современной цивилизации, самой очевидной и занимающей одно из первенствующих мест среди прочих является как раз эта газетная литература, благодаря своему деморализующему и пагубному действию на психику людей; и меня крайне удивляет, что ни одно государство из всех народностей современной цивилизации, в лице своих представителей власти, до сих пор не осознало этого и, расходуя едва ли не больше половины так называемых «государственных-доходов» на содержание полиции, тюрем, судебных учреждений, церквей, больниц и т. д. и на оплату многочисленных кадров служащих, как то: священников, врачей, агентов тайной полиции, прокуроров, пропагандистов и т. п., в целях поддержания благонадежности и нравственности своих сограждан, не тратит ни одного сантима, чтобы предпринять что-либо и с корнем уничтожить такую очевидную причину многих преступлений и недоразумений.

Так закончил свою речь этот пожилой персидский интеллигент.


Теперь, мой храбрый, пожалуй уже одной ногой в галоше стоящий читатель, покончив с этой речью, – которую я, так сказать, «пристегнул» к данной серии только потому, что выраженные в этой речи идеи, на мой взгляд, должны явиться очень поучительными и полезными для большинства людей, поклонников современной цивилизации, наивно считающих ее, в смысле усовершенствования человеческой разумности, стоящей неизмеримо выше прежних, – я могу закончить эту первую главу и перейти к обработке мною уже изложенного во второй редакции материала, предназначенного для данной серии моих писаний.

Приступая сейчас к обработке сказанного материала с намерением и ему придать возможно более понятную, общедоступную форму, у меня возникла мысль задаться при этой обработке и такой идеей, чтобы эта моя работа в то же время получилась согласно одному часто употребляемому нашим великим Молла Наср-Эддином благоразумному житейскому совету, высказываемому им так:

«Всегда-стремись-во-всем-достигать-одновременно-полезное-для-других-а-для-себя-приятное».

Относительно выполнения первой половины этого «благоразумного-житейского-совета» нашего мудрого учителя мне незачем задумываться, так как уже само мною предрешенное дать посредством этой серии будет с лихвою оправдывать его тем, что это без всякого сомнения принесет пользу даже всему человечеству, а что касается «приятного» для себя, – вот этого я и хочу достигнуть тем, что решил придать предназначенному материалу между прочим еще и такую форму изложения, благодаря которой в будущем для меня могла бы явиться возможность более или менее, в известном отношении, сносного существования среди встречающихся со мною людей, а не иметь такое, каким оно было до начала этой моей писательской деятельности.

Для того чтобы было понятно, что я подразумеваю под употребленным мною выражением «сносного-существования», надо сказать, что я, как бывавший во всех таких странах материков Азия и Африка, которые за последние полвека почему-то стали интересовать многих, давно уже слыву за чародея и знатока так называемых «потусторонних-вопросов».

Вследствие чего всякий встречавшийся со мною человек считал себя в праве беспокоить меня для удовлетворения своего праздного любопытства касательно этих самых «потусторонних-вопросов», или принуждал меня рассказывать что-либо из моей личной жизни или просто о каком-нибудь приключении во время моих путешествий.

И я должен был, как бы ни был уставши, обязательно что-либо им отвечать – в противном случае они непременно на меня обижались и всегда, настраиваясь по отношении меня недоброжелательно, всюду при упоминании моего имени про меня говорили обязательно что-либо вредящее моей деятельности и дискредитирующее мое значение.

Поэтому, приступая теперь к обработке уже для обнародования предназначенного для этой серии материала, я и решил проводить все это под формой таких отдельных самостоятельных рассказов и распределять в них разные идеи, могущие служить ответами на всякие часто задаваемые мне вопросы, с таким расчетом, чтобы я мог, в случае мне опять пришлось бы жить и иметь общение с такими беззастенчивыми праздношатателями, просто указывать им на ту или иную главу, при прочтении которой они могли бы удовлетворять свое автоматическое любопытство и дали бы мне возможность с некоторыми из них разговаривать, как они это постоянно делают, только по текущим ассоциациям, и таким образом давать иногда необходимую передышку своему активному мышлению, неизбежно требующуюся при сознательном и добросовестном выполнении своих житейских обязанностей.

Из часто задаваемых мне вопросов такого рода людьми, принадлежащими к разным кастам и имеющими разной степени, так сказать, «осведомленность», как я теперь припоминаю, преобладали следующие:


1. С какими замечательными людьми я встречался?

2. Какие чудеса я видел на Востоке?

3. Существует ли у человека душа и бессмертна ли она?

4. Свободна ли воля человека?

5. Что такое жизнь, и почему существует страдание?

6. Верю ли я в оккультные и спиритические науки?

7. Что такое гипнотизм, магнетизм и телепатия?

8. Как я заинтересовался этими вопросами?

9. Что привело меня к моей системе, осуществляемой в школах, называемых Институтом моего имени?


Решив непременно поступить так, я даже составил самое подразделение данной серии на отдельные главы под формой ответов на первый из перечисленных, часто задаваемых мне вопросов, а именно: «с-какими-замечательными-людьми-мне-приходилось-встречаться?», и в отдельных рассказах о таких встречах я и распределю, на принципе, так сказать, «логически-вытекающей-последовательности», как все идеи и мысли, предрешенные мною через эту серию моих писаний к осведомлению людей относительно, как я выразился, «подготовительного-строительного-материала», так и ответы на все часто задаваемые мне вопросы; причем самую последовательность этих отдельных рассказов я сделаю такой, чтобы этим самым между прочим получилась выпукло выступающая также моя внешняя, как бы так называемая «автобиография».

Прежде чем продолжать дальше, я считаю необходимым раньше точно обусловить понятие выражения «замечательный-человек», так как и это выражение является, как и всякие другие для определенных понятий, почти всегда у современных людей относительным, т. е. чисто субъективным.

Например, и человек, делающий фокусы, для многих тоже является «замечательным-человеком», а на самом деле даже для них этот «замечательный» сразу перестает быть таковым, как только они узнают секрет его фокусов.

В определение того, кого надо считать и можно называть замечательным, я, чтобы много не распространяться об этом, скажу пока, к каким именно людям лично я применяю это выражение.

На мой взгляд, «замечательным-человеком» может быть назван тот, кто выделяется от окружающих находчивостью своего ума и умеет быть в своих проявлениях, исходящих от его натуры, воздержанным, относясь в то же время к слабостям другого справедливо и снисходительно.

Так как таким именно человеком, которого я видел впервые и влияние которого оставило след на всю мою жизнь, был мой отец, то с него я и начну.

Мой отец

Моего отца за последние несколько десятков лет прошедшего и настоящего века многие знали как «ашшёх», т. е. поэта и сказателя, под прозвищем «Адаш», и он в свое время пользовался большой популярностью среди многих народностей Закавказья и Малой Азии, хотя и не был профессиональным «ашшёх», а только любителем.

«Ашшёхом» всюду в Азии и на балканском полуострове называли местных бардов, авторов и исполнителей стихов, песен, былин, народных сказаний, сказок и т. п.

Несмотря на то, что эти люди прошлого, посвятившие себя такому поприщу, в большинстве случаев были «неграмотными», т. е. в детстве не ходили даже в начальную школу, они обладали такой памятью и таким быстрым соображением, которое в наше время надо уже считать необычайным и даже феноменальным.

Они не только знали наизусть все эти бесчисленные, подчас очень длинные сказания и поэмы, но и пели по памяти все разнообразные их мелодии или импровизировали все это на свой, так сказать, «субъективный-лад», поразительно скоро находя для этого неизбежно меняющийся размер стиха и рифму.

В настоящее время нигде, среди никаких народностей, больше уже не встречается таких людей с такими способностями.

Когда я был еще совсем юным, уже тогда говорили, что их становится все меньше и меньше.

Многих таких ашшёхов, из считавшихся в моем детстве знаменитыми, я сам видел, и их лица очень хорошо запечатлелись в моей памяти.

Мне пришлось их видеть, потому что мой отец иногда брал меня в детстве с собою в такие места, куда съезжались на устраиваемые тогда время от времени конкурсные состязания такие «поэты-ашшёхи» из разных стран, как например: из Персии, Турции, Кавказа и даже из разных местностей Туркестана, и при большом стечении народа состязались в импровизациях и пении.

Это происходило обыкновенно следующим образом:

Один из участников конкурса, по жребию, начинал в пении импровизированной мелодией задавать своему партнеру какой-нибудь вопрос на религиозную или философскую тему или о смысле и происхождении той или иной известной легенды, предания или поверья, а другой отвечал уже своей импровизированной, субъективной мелодией, причем эти субъективно-импровизированные мелодии должны были всегда, как в смысле тональности, так и в смысле так называемого настоящими учены ми композиторами «ансапально-вытекающего-эхо», так сказать, «ответствовать-созвучиям», перед этим воспроизводившимся.

Все это пелось в стихах и произносилось главным образом на общепринятом в тот период при сношениях между разноязычными народностями этих местностей «тюркско-татарском» разговорном языке.

Такие состязания длились неделями, а иногда месяцами, и заканчивались награждением, по общему приговору присутствующих, наиболее отличившихся певцов призами и подарками, обычно состоявшими из предоставленных слушателями для этой цели скота, ковров и т. д.

В детстве я был свидетелем трех таких конкурсов, происходивших в Турции – в городе Ван, в Азербайджане – в городе Карабах, и в местечке Субатан Карской области.

Моего отца в Александрополе и Карсе, в городах, в которых в период моего детского возраста наша семья имела свое местожительство, многие, знавшие его, часто приглашали на устраиваемые «званые-вечера», чтобы послушать его рассказы и пение.

На таких вечерах он воспроизводил по выбору большинства присутствовавших какое-либо одно из многочисленных сказаний или поэм, передавая диалоги между действующими лицами пением.

Иногда, чтобы закончить такой рассказ, не хватало ночи, и слушатели собирались опять на следующий вечер.

Под воскресенье и под праздничные дни, когда на другой день можно было не вставать рано, отец и нам, детям, рассказывал о чем-нибудь – или о бывших великих народах и замечательных людях, или о Боге, природе и таинственных чудесах, и всегда эти рассказы заканчивались какой-нибудь сказкой из «Тысячи-и-одной-ночи», которых он знал столько, что их действительно хватило бы по одной самостоятельной сказке на тысячу и одну ночь.

Из многочисленных сильных впечатлений от таких разных рассказов моего отца, оставивших след на всю мою жизнь, одно в последующей моей жизни не менее, пожалуй, чем пять раз служило для меня, так сказать, «воодушевляющим-фактором» в возможности понять непонятное.

Это сильное впечатление, служившее для меня впоследствии «воодушевляющим-фактором», окристаллизовалось во мне, когда однажды отец мой рассказывал и пел о легенде так называемого «Допотопного-Потопа», и по этому поводу между ним и его одним другом и приятелем возник спор.

Это имело место в тот период времени, когда мой отец принужден был, по «велениям-житейских-обстоятельств», сделаться профессиональным плотником. Тогда-то к нему в мастерскую часто захаживал этот его друг и приятель, и они другой раз просиживали целые ночи, разбирая древние легенды и сказания.

Этот его друг и приятель был некто иной, как настоятель Карского военного собора, протоиерей Борщ, – тот человек, который сделался вскоре моим первым наставником, или основателем и творцом моей теперешней индивидуальности, так сказать, «третьим-ликом-моего-внутреннего-Бога».

В ту ночь, когда произошел сказанный спор, в мастерской находились и я с моим дядей, приехавшим в тот же вечер в город из недалеко находящегося села, где он имел большие огороды и виноградники.

Мы, т. е. я и дядя, тихо вместе сидели в углу на мягких стружках и слушали пение отца, который на этот раз пел легенду о герое Вавилона Гильгамеше и объяснял ее значение.

Спор возник, когда отец кончил двадцать первую песню этой легенды, в которой воспроизводился рассказ какого-то Утнапиштина Гильгамешу о гибели от потопа земли Шуриппак.

Когда отец после этой песни сделал перерыв, чтобы набить табаком свою трубку, он сказал, что легенда о Гильгамеше, по его мнению, принадлежит сумерийцам, народности более древней, чем вавилоняне и, наверное, содержание этой легенды именно легло в основание Библии евреев, а позднее и христианского мировоззрения: изменились только названия и некоторые детали в отдельных местах.

На это отец протоиерей начал возражать, приводя массу противоречащих этому данных, и у них разгорелся серьезный спор, так что они даже забыли про меня, забыли, как они это всегда в таких случаях делали, прогнать меня спать.

А я с дядей тоже так сильно заинтересовались этим спором, что не шевелясь пролежали на стружках до самого утра, когда наконец отец с приятелем кончили спор и разошлись.

Эта двадцать первая песня в тот вечер так много повторялась, что она невольно запомнилась мне на всю жизнь.

В этой песне говорилось так:

 
Я расскажу тебе, Гильгамеш,
Одну печальную тайну богов:
Как они раз, собравшись вместе,
Решили затопить всю землю Шуриппак.
Светлоокий Эа, не говоря отцу, Ану,
Ни владыке – великому Энлилу,
Ни распространителю счастья – Немуру,
Ни даже подземному князю Эную,
Позвав к себе сына Убар-тута,
Сказал ему: «Построй судно,
Возьми с собой своих близких,
Зверей, птиц, каких ты хочешь;
Богами решено бесповоротно
Залить водой всю землю Шуриппак».
 

Благотворный результат для моей личной индивидуальности от слагавшихся во мне тогда в детстве данных, благодаря совокупности воспринятых сильных впечатлений во время спора на отвлеченную тему этих двух, относительно нормально доживших до старости людей, мною впервые осознался еще совсем недавно, а именно перед самой «общеевропейской-войной», и с тех пор стал служить упомянутым «воодушевляющим-фактором».

Первоначальным толчком для моих мыслительных и чувствительных ассоциаций, осуществивших во мне в результате такое сознание, послужило следующее:

Как-то раз в одном журнале я прочитал статью, в которой говорилось, что на местах развалин Вавилона найдены какие-то мраморные, так называемые «конусы» с надписями, которые по уверению ученых свое происхождение имели не менее четырех тысяч лет тому назад. В этом же журнале был напечатан и расшифрованный текст этих надписей – это была легенда о герое Гильгамеше.

Когда я понял, что здесь дело идет о той самой легенде, которую я не раз слышал в моем детстве от моего отца, и особенно когда в этом тексте я прочел упомянутую двадцать первую песню этой легенды почти в той же форме изложения, в какой я слышал ее в пении и рассказах моего отца, то я испытал такое, как говорится, «внутреннее-волнение», как будто от всего этого зависела вся моя дальнейшая судьба. Меня поразил тогда также тот необъяснимый для меня вначале факт: каким образом могла эта легенда в течение стольких тысяч лет переходить из рода в род через ашшёхов и дойти до наших дней почти в неизмененном виде.

После этого случая, именно когда мне окончательно стал очевиден благотворный результат слагавшихся в моем детском возрасте впечатлений от рассказов моего отца, результат в смысле окристаллизования во мне «воодушевляющего-фактора» для возможности добиться понимания обычно кажущегося непонятным, я не раз впоследствии досадовал на себя за то, что я слишком поздно стал придавать легендам старины то громадное значение, какое они, как я это теперь понимаю, в действительности имеют.

После этого случая для меня получила совершенно особое значение и другая слышанная от отца легенда, тоже о «Допотопном-Потопе».

В ней тоже в стихах говорилось, что давно-давно, еще за семьдесят поколений перед последним потопом (а поколение считалось сто лет), когда там, где теперь моря, была суша, а где теперь суша, были моря, на земле существовала большая цивилизация, центром которой был остров Ханиина, бывший в то же время и центром земли.

Остров Ханиина, как я между прочим выяснил согласно другим историческим данным, находился приблизительно там, где теперь расположена Греция.

От этого потопа уцелели только несколько братьев существовавшего тогда братства «Имастун»[2]2
  Слово «Имастунимастун» на древнеармянском языке означает «мудрец»; также этим словом титуловали всяких исторических замечательных личностей. Например, к имени Соломона и поныне присоединяют это слово.


[Закрыть]
, которое представляло собою целую касту.

Члены этого братства были разбросаны тогда по всей земле, но центр братства находился на этом острове.

Эти братья «Имастун» были учеными и между прочим изучали астрологию, и как раз перед потопом, для наблюдения с разных мест за небесными явлениями, они находились рассеянными по всей земле, но на каких бы громадных расстояниях они ни находились друг от друга, они всегда поддерживали связь между собой и обо всем доносили центру братства посредством телепатии. Для этого они пользовались так называемыми «пифиями», которые служили для них как бы воспринимающими аппаратами; эти пифии в трансе бессознательно воспринимали и писали все то, что передавалось им из разных мест «Имастунами», причем пифии, в зависимости от того, откуда поступали к ним сведения, записывали их в четырех различных установленных направлениях. То, что приходило из местностей, лежавших на восток от острова, записывалось сверху вниз, что с юга – справа налево, то, что приходило с запада, с тех мест, где была Атлантида и где теперь Америка, записывалось снизу вверх, а сообщения, передававшиеся из местностей, находившихся на месте теперешней Европы, записывались слева направо.

Раз мне пришлось в логическом ходе изложения этой главы, посвященной памяти моего отца, упомянуть о его друге, моем первом наставнике, отце протоиерее Борщ, то я считаю необходимо-нужным указать на установившийся в то время у этих двух доживших нормально до старости людей, взявших на себя обязанность подготовить меня, несознательного мальчика, к ответственной жизни и заслуживших своим добросовестным и беспристрастным отношением ко мне представлять теперь, спустя много времени, для моей сущности, как я уже выразился, «два-лика-Божества-моего-внутреннего-Бога», один в высшей степени оригинальный и даже для меня, когда я впоследствии это понял, поразительный прием для развития ума и самоусовершенствования.

Этот прием они называли «кастусилия»; мне кажется, что это древнеассирийское название, и очевидно моим отцом оно было почерпнуто из какой-либо легенды.

Этот прием заключался в следующем:

Один из них неожиданно задавал другому вопрос, на первый взгляд совершенно неуместный, а другой, не торопясь, спокойно и серьезно отвечал на него логически-правдоподобно.

Например, раз вечером, когда я был в мастерской, неожиданно пришел мой будущий наставник и еще на ходу спросил у моего отца:

– Где сейчас находится Бог?

Мой отец пресерьезным образом ответил, что Бог сейчас находится в Сарыкамыше.

Сарыкамыш – это лесистая местность, находящаяся на границе между прежней Россией и Турцией, где растут особо высокие сосны, известные повсеместно в Закавказье и Малой Азии.

Получив от моего отца такой ответ, протоиерей спросил:

– Что Бог там делает?

Отец ответил, что Бог там делает двойные лестницы, на верхушке которых укрепляет счастье, чтобы по этим лестницам отдельные люди и государства подымались и спускались.

Эти вопросы задавались и ответы следовали в таком серьезном и спокойном тоне, как будто один спрашивал, какая цена нынче на картошку, а другой отвечал, что в этом году уродилась очень плохая картошка. Только впоследствии я понял, какая богатая мысль скрывалась в таких вопросах и ответах.

В подобном духе они вели беседы между собой очень часто, и для постороннего могло казаться, что это два лишенных ума старика, и что только по недоразумению они находятся на воле, а не в больнице для душевно-больных. Масса вопросов и ответов, тогда мне казавшихся ничего не значащими, после, когда мне самому приходилось сталкиваться с некоторыми такими же вопросами, приобрели для меня глубокий смысл, и я тогда лишь понял, какое громадное значение имели для этих двух стариков эти вопросы и ответы.

У моего отца имелся очень простой, ясный и вполне определенный взгляд на цели человеческой жизни; он мне в детстве много раз говорил, что основным стремлением каждого человека должно быть: создать себе внутреннюю свободу для жизни и подготовить счастливую старость. Он находил, что необходимость и нужность этой цели в жизни настолько ясна, что всякому это должно быть понятно без всякой «мудрежки».

А достигнуть этого человек может только тогда, если с детства до восемнадцати лет приобретутся данные для неуклонного выполнения четырех следующих заповедей:


Первая – любить своих родителей.

Вторая – оставаться чистым в половом отношении.

Третья – оказывать внешнюю вежливость всем без различия: богатому, бедному, друзьям, врагам, власть-имущим и рабам – людям всех религий, а внутренно оставаться свободным, никому и ничего много не доверять.

Четвертая – любить работу для работы, а не для заработка.

Мой отец, любя меня особенно как первенца, вообще имел на меня большое влияние.

Мое личное отношение установилось к нему не как к отцу, а как к старшему брату, и он своими постоянными беседами со мною и своими необыкновенными рассказами очень способствовал возникновению во мне поэтических образов и высоких идеалов.

Отец происходил из греческой семьи, предки которой были выходцами из Византии, покинувшими родину вследствие гонений на них турок вскоре после завоевания последними Константинополя.

Сначала они переселились вглубь Турции, а потом по некоторым причинам, в числе которых были также климатические условия и удобства пастбищ для стад домашнего скота, составлявших часть громадных богатств моих предков, переселились на восточные берега Черного моря, в окрестности города и по настоящее время называющегося «Гюмушхане», а еще позже, из-за повторившегося гонения турок, незадолго перед предпоследней большой русско-турецкой войной, они оттуда перекочевали в Грузию.

Здесь в Грузии мой отец отделился от братьев и вскоре переселился в Армению, обосновавшись в городе Александрополе, только что переименованном с турецкого названия «Гюмри».

При разделе наследственного имущества на долю моего отца пришлось очень большое, по понятиям того времени, богатство, в числе которого было несколько стад домашнего скота.

Вскоре, через один-два года после переселения в Армению, все доставшееся моему отцу по наследству богатство, благодаря одному не зависящему от людей бедствию, было потеряно.

Это случилось по следующим обстоятельствам:

Когда мой отец со всей своей семьей, пастухами и стадами переселился в Армению, то вскоре бедное местное население, как это было в обычае, отдали ему на содержание, как богатому стадовладельцу, свой, имеющийся у каждого в небольшом количестве, рогатый и другой домашний скот, за что они в течение сезона должны были получать известное количество масла и сыра. И вот, когда таким образом его стада увеличились на много тысяч голов чужой скотиной, как раз в это время из Азии перешла и распространилась по всему Закавказью эпидемия чумы четвероногих животных.

Тогда этот массовый мор среди скота был такой интенсивности, что в течение одного-двух месяцев почти все стада перемерли; уцелела только самая незначительная часть его, да и то, эти уцелевшие представляли собою, как говорится, «кости-да-облезлую-кожу».

Так как мой отец при приеме скота на содержание брал на себя, как это было там тоже в обычае, страховку скота от всякого рода несчастных случаев, вплоть до уноса волками (что случалось довольно часто), то после этого несчастья отец не только потерял весь свой скот, но принужден был распродать почти все свое остальное имущество, чтобы расплатиться за чужой скот.

Последствием всего этого и было то, что мой отец из хорошо обеспеченного человека превратился сразу в бедняка.

В этот период наша семья состояла еще только из шести человек, а именно: отца, матери, бабушки, которая захотела доживать век около младшего своего сына, т. е. моего отца, и троих нас, детей – меня, брата и сестры, из которых самым старшим был я; мне было тогда около семи лет.

Лишившись своего состояния, мой отец должен был взяться за какое-нибудь дело, так как содержание такой семьи, притом еще избалованной до этого богатой жизнью, стоило немало денег, и он, собрав уцелевшие остатки бывшего громадного, как говорится, «на-широкую-ногу-поставленного» хозяйства, сначала открыл лесной склад и при нем, по местному обычаю, плотническую мастерскую для производства всяких деревянных изделий.

Этот лесной склад в течение первого же года, вследствие того, что мой отец до этого в жизни никогда не занимался коммерчеством и, следовательно, в таких делах был непрактичным, опустел.

Тогда-то он и был принужден, ликвидировав лесной склад, ограничиться только мастерской, специализировавшись на производстве небольших изделий из дерева.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации