Текст книги "Самовлюбленные, бессовестные и неутомимые. Захватывающие путешествия в мир психопатов"

От злости Тони заговорил громче, и до меня донеслось эхо, которое раскатывалось по коридору отделения. Однако он быстро собрался с мыслями и понизил голос:

– А потом вас навсегда запихивают в место вроде этого. Если бы я просто отсидел, меня бы выпустили еще семь лет назад.

– Расскажите мне подробнее об этом тесте.

– Ну, например, чтобы оценить вашу безответственность, они спрашивают: «Общаетесь ли вы с преступниками?» Конечно, я общаюсь – я же в чертовом Бродмуре!

* * *

Он, несомненно, был по-своему прав. Однако и Брайан, и Тони понимали, что могут меня упустить. Поэтому первый позвонил мне и спросил, не хочу ли я еще раз навестить Тони. Брайан сказал, что хочет задать Тони один вопрос и хотел бы, чтобы я услышал ответ. Поэтому мы снова встретились в Центре здоровья Бродмура в воскресенье за чаем с шоколадками.

В этот раз на Тони не было костюма в полоску, но все равно он был самым нарядным потенциально страдающим от тяжелого и общественно опасного личностного расстройства. Сначала мы просто побеседовали. Я сказал, что хотел бы в печатной версии истории изменить его имя, и попросил подобрать псевдоним. Мы остановились на «Тони». Он пошутил, что при его везении у него диагностируют и дис-социативное расстройство личности, если врачи прочитают мою статью.

Внезапно Брайан наклонился вперед и спросил:

– Вы испытываете угрызения совести?

– Я чувствую угрызения, – мгновенно ответил Тони, – по той причине, что испортил жизнь не только тем, с кем плохо поступил, но и себе самому, и членам семьи! Вот что меня мучает. Я переживаю, что многого не совершил в жизни, переживаю за каждый потерянный день.

И посмотрел на меня.

Не слишком ли быстро он это отбарабанил? Я задумался и посмотрел в ответ. Не репетировал ли он речь? Не разыграл ли представление специально для меня? Если бы это было откровенное раскаяние, он сказал бы иначе: «Я чувствую угрызения, потому что не только испортил собственную жизнь, но и жизни тех, с кем поступил плохо». Разве не так? Такой порядок слов мне казался логичнее. А может, и нет, может, он все сказал правильно?.. Я не понимал. Должен ли я хотеть, чтобы его освободили? Или нет? Как узнать? Меня вдруг осенило, что можно начать кампанию по его освобождению так, чтобы она казалась активной, но при этом была не особо эффективной благодаря зернам сомнения, которые я смог бы подкидывать в печати. Небольшие.

Я ощутил, что прищурился, словно пытаюсь просканировать голову Тони, разглядеть его мозг и мысли. У меня на лице, скорее всего, появилось такое же выражение, как и у Деборы, когда она передавала мне книгу «Бытие или ничто». И Тони, и Брайан тут же прочитали мои мысли и откинулись на спинки стульев. В их взглядах я прочитал разочарование.

– Вы похожи на сыщика-любителя, который пытается прочесть что-то между строк, – сказал Брайан.

– Да, – кивнул я.

– Но психиатры ведут себя точно так же! – воскликнул он. – Поймите, они действуют как сыщики-любители, но, в отличие от вас, эти люди способны влиять на решения комиссий по условно-досрочному освобождению. Они могут засадить тебя в психушку навсегда только из-за того, что по тесту какого-то Боба Хаэра ты набираешь не то количество баллов!

А потом время нашего посещения истекло, о чем нас и оповестил охранник. Быстро попрощавшись, Тони последовал за ним по коридору Центра здоровья. Очень скоро он исчез из нашего поля зрения.

3
Психопаты видят черно-белые сны

В начале XIX века Филипп Пинель, французский психиатр, первым предположил, что существует определенная разновидность безумия, кроме маниакальных состояний, депрессий и психоза. Он дал ему название manie sans delire – «безумие без бреда». Пинель писал, что люди, которые страдают данным расстройством, могут производить впечатление совершенно нормальных и здоровых личностей – по крайней мере, на первый взгляд. Однако, в отличие от по-настоящему нормальных людей, у них нет самоконтроля, зато есть склонность к вспышкам агрессии. Лишь в 1891 году немецкий врач Ю. Л. В. А. Кох опубликовал работу Die psychopatischen Minderwertigkeiten⁶6
  «Психопатические отклонения» (нем.).


[Закрыть], в которой дал этой болезни название – психопатия. Тогда – еще до Боба Хаэра – определение психопатии было достаточно примитивным. В 1959 году в Законе о психическом здоровье, принятом в Англии и Уэльсе, психопатию характеризовали как «устойчивое расстройство психики (сопровождающееся снижением умственных способностей или нет), результатом которого было патологически агрессивное или демонстративно асоциальное поведение, требующее медицинского вмешательства».

С самого начала специалисты сходились во мнении, что ею страдает не более 1 % населения. Однако хаос, который этот процент способен создать, может быть настолько разрушительным, что последствия для общества будут катастрофическими. Представьте, что человек сломал ногу и ему неправильно наложили гипс – соответственно, кости начнут срастаться как попало. Так и возник вопрос – как лечить психопатию?

В конце 1960-х молодой канадский психиатр Эллиот Баркер решил, что нашел ответ. Его странная история практически стерлась отовсюду, кроме некролога одного безнадежного канадского серийного убийцы. Это напоминало появление знаменитого актера 60-х, а ныне выкинутого на обочину жизни и киноиндустрии, в коротком эпизоде в современном фильме. Однако коллеги Баркера в свое время следили за его экспериментами с волнением и надеждой. Казалось, он стоял на пороге открытия, которое изменит мир.

Я встретил упоминание об этом психиатре в академических работах, которые прочитал после бесед с Тони в Бро-дмуре и с Эсси Вайдинг, и пытался понять, что такое психопатия. Баркера называли весьма обаятельным человеком, но отмечали и его странный, порой даже детский идеализм. Стараясь найти способ борьбы с психопатией, он заглядывал в самые дальние уголки своего воображения. Все это в корне отличалось от всего прочитанного мной о деятельности самых разных психиатров в лечебных учреждениях, где содержат преступников с психическими расстройствами. Я тут же отправил письма ему и его друзьям.

«Эллиот не общается с незнакомыми людьми и не дает интервью. Он очень приятный человек и до сих пор полон желания помогать тем, кто попал в беду», – таков был ответ одного из его коллег, который не захотел называть своего имени.

«Ничто не сравнится с тем, что сделал Эллиот Баркер, – сообщил мне Ричард Вайзман, профессор социологии в Йоркском университете в Торонто и автор отличной статьи «Размышления по поводу эксперимента в Оук-Ридже с психически ненормальными преступниками», которая была посвящена Баркеру. Ее опубликовали в International Journal of Law and Psychiatry. – В шестидесятые годы образовался уникальный синтез сразу нескольких культурных трендов. Эллиоту повезло, потому что он получил практически полную свободу в своих импровизациях».

Мне ужасно захотелось восстановить историю этих экспериментов в Оук-Ридже. Я принялся рассылать электронные письма, правда, без особого успеха: «Уважаемый мистер Баркер. Обычно я не столь навязчив и прошу вас принять мои извинения», «Как мне убедить вас ответить?» и «Даю честное слово, что это мое последнее письмо, если вы не напишете мне!».

Внезапно удача повернулась ко мне лицом. Обычно люди воспринимали подобный фанатизм и решимость как что-то весьма странное, даже настораживающее. Кто-то мог даже испугаться. Однако Эллиоту и его коллегам по Оук-Риджу мое поведение, наоборот, понравилось. Чем больше я приставал, тем больше они уверялись в моем искреннем интересе. И наконец начали отвечать.

Итак, все это началось в середине 1960-х. Незадолго до этого Эллиот окончил колледж и носил звание молодого, подающего надежды психиатра. Пытаясь выбрать направление в профессии, он прочитал в профессиональных журналах о появлении радикальных «терапевтических сообществ» – там упразднялась стандартная иерархия «мудрый врач – ничего не соображающий больной», заменяясь на более современные техники. Вдохновленный подобным сообщением, Эллиот Баркер взял кредит и с молодой женой отправился в кругосветное путешествие на год с целью повидать как можно больше таких сообществ.

В Палм-Спрингс, Калифорния, он узнал о сеансах нудистской психотерапии, которые проводил психотерапевт Пол Биндрим. Все действо проводилось в отеле с «богатой растительностью» и со всеми удобствами «высококлассного курорта» (по крайней мере, так говорили рекламные буклеты). Здесь доктор принимал с иголочки одетых клиентов, которые зачастую принадлежали к высшему и среднему классу калифорнийской интеллигенции и киноиндустрии. Так как посетители обычно не были знакомы друг с другом, Биндрим предлагал им сначала «приглядеться» друг к другу, затем – пообниматься, побороться, покувыркаться, а уже после в полнейшей темноте сбросить свои «горы одежд» под аккомпанемент нью-эйджевской музыки. Обнаженные, они садились в круг и принимались за «медитативное бормотание», после чего начинался марафон нудистской психотерапии сроком в 24 часа. В течение этого времени проходил эмоциональный и мистический экстрим: участники кричали, выли, плакали, орали и делились самыми сокровенными тревогами и страхами.

– Физическая нагота помогает обнажиться эмоционально. Благодаря этому процесс психотерапии ускоряется, – объяснял Пол журналистам, которые к нему регулярно наведывались.

Самые большие вопросы вызвала идея под названием «разглядывание промежности». Биндрим просил кого-либо из участников расположиться в центре круга и поднять ноги. Все остальные должны были пристально всматриваться в его промежность и анус. Иногда это продолжалось несколько часов. Сам же психотерапевт время от времени громко кричал: «Вот откуда берется весь наш чертов негатив!»

Сеанс нудистской психотерапии Пола Биндрима, Фотография Ральфа Крейна 1 декабря 1968 года

Иногда он просил участников обращаться к их собственным гениталиям. Джейн Хауард – корреспондент журнала Life – побывала на одном из сеансов. В своей книге, которую опубликовали в 1970 году, она подробно рассказала об одной беседе, свидетельницей которой стала. Биндрим разговаривал с участницей по имени Лорна:

– Сообщи Кэти, что происходит у тебя в промежности, – приказал ей Биндрим. «Кэти» называли вагину Лорны. – Скажи ей следующее: «Кэти, здесь я испражняюсь, мочусь, трахаюсь и мастурбирую».

Все смущенно молчали.

– Мне кажется, она и так все это знает, – наконец ответила Лорна.

* * *

Многие, кто знал о калифорнийских экспериментах, считали их слишком уж провокационными, однако Эллиота они вдохновили.

* * *

За время путешествия Баркер побывал в Турции, Греции, Западном и Восточном Берлине, Японии, Корее и Гонконге. Лучше всего он запомнил встречу, которая произошла в Лондоне – тогда Эллиот (как он сам сообщил в письме) познакомился с легендарными психиатрами-радикалами Р. Д. Лэйнгом и Д. Дж. Купером. Также он посетил Кингсли-холл – сообщество для лечения шизофрении, которое те организовали.

Волею случая сын Лэйнга Адриан был руководителем юридической фирмы, которая располагалась в нескольких кварталах от моего дома на севере Лондона. В попытках понять, что повлияло на Эллиота Баркера, я решил зайти туда и поговорить о Кингсли-холле.

Адриан был весьма приятным человеком, сразу располагающим к себе. Он был похож на отца, правда, обладал менее внушительной фигурой.

– Особенность Кингсли-холла была в том, что люди сами приезжали туда лечиться, – рассказал он. – Отец считал, что, если позволить психическому заболеванию развиваться без стороннего вмешательства вроде лоботомии, медикаментов, смирительных рубашек и всех прочих ужасных вещей, которые были популярны в те времена в лечебницах, оно в какой-то момент само собой исчезнет.

– Что такого мог увидеть во время визита Эллиот Баркер?

– Там были очень красивые комнаты, их обивали индийским шелком, – ответил Адриан. – Такие шизофреники, как Йен Сперлинг, ставший дизайнером костюмов Фредди Меркьюри, танцевали, пели, рисовали и общались с различными знаменитостями, которые туда приезжали, вроде Тимоти Лири и Шона Коннери, – он помолчал немного и продолжил: – Но были и другие помещения. Например, «параша» Мэри Барнс в подвале.

– То есть? – не понял я. – Это вроде самой плохой комнаты в доме?

– В первый раз я посетил Кингсли-холл в семилетнем возрасте. Тогда отец сказал, что со мной хотел бы познакомиться один очень интересный человек и он в подвале. Я направился туда. Первое, что я почувствовал, когда спустился туда, – ужасную вонь. Я так и сказал отцу.

Как рассказал Адриан, этот запах исходил от Мэри Барнс, которая страдала хронической шизофренией, – во всей клинике она была символом конфликта. Лэйнг уважал тех людей, которые, по его мнению, обладали особым знанием – пониманием сути безумия, которое пронизывало общество сверху донизу. Однако Барнс ненавидела свое состояние – для нее это было нестерпимое мучение, женщина мечтала быть нормальной.

Ее потребности восторжествовали. Врачи Кингсли-холла всеми силами пытались вернуть Мэри на ранние стадии психического развития, чтобы она снова могла вырасти, уже как нормальный человек. Но ничего не получалось: она все время срывала с себя одежду, обмазывала себя и стены комнаты собственными фекалиями, общалась с людьми только воплями и отказывалась есть, если ее не кормили из бутылочки.

– Запах дерьма Мэри Барнс стал настоящей идеологической проблемой. На этот счет проводились долгие дискуссии. Мэри нуждалась в том, чтобы свободно валяться в собственных фекалиях. Однако этот запах нарушал свободу других людей, желающих дышать свежим воздухом. По этой причине психиатры проводили много времени за обсуждением тактики поведения.

– И как поступил ваш отец? Что он сделал? – спросил я.

Адриан откашлялся, прежде чем продолжить.

– Вы знаете, у отсутствия барьеров между врачами и пациентами есть и другая сторона – в итоге все становятся просто пациентами.

– Я думал, что, наоборот, все становятся врачами, когда думал об этом заведении, – вставил я. – Похоже, я слишком оптимистичен.

– Нет, все становятся пациентами. Кингсли-холл превратился в совершенно дикое заведение, где воцарилось нездоровое уважение к безумию. Отец практически утратил себя и в буквальном смысле сошел с ума. Честно говоря, в какой-то степени он с самого начала был безумен. В данном случае это было просто дикое пьяное безумие.

– Какая-то печальная идея: если безумие и здравый рассудок находятся в разных концах одной комнаты, здравый рассудок все равно будет тянуть к безумию, – в задумчивости сказал я.

Адриан кивнул в знак согласия. Он рассказал, что посетителей вроде Эллиота Баркера старались держать подальше от неприятных моментов вроде «параши» Мэри Барнс и пьяного безумия Лэйнга-старшего. Им, разумеется, показывали индийский шелк и приглашали на вечера поэзии с участием Шона Коннери.

– Кстати о Мэри, – спросил я. – Они смогли подобрать правильную стратегию работы с фекалиями?

– Можно сказать и так, – как-то печально усмехнулся Адриан. – Один из врачей предложил дать ей краски, раз ей так хочется разрисовывать стены. И это сработало.

Мэри Барнс стала довольно известной художницей. В 1960– 1970-е годы ее работы пользовались огромной популярностью – они иллюстрировали сложную, болезненную, безумную, но при этом насыщенную внутреннюю жизнь шизофреника.

– Наконец-то ей удалось избавиться от вони, – подытожил Адриан.

* * *

Эллиот Баркер вернулся домой, весьма вдохновленный новыми радикальными идеями. Он обратился в отделение психопатии госпиталя Оук-Ридж, где работали с пациентами, совершившими уголовные преступления. Молодой человек впечатлил руководство деталями своей поездки, поэтому его с радостью взяли на работу.

Психопаты, с которыми он познакомился в первые дни в госпитале, оказались не похожи на тех, кого он видел в Кингсли-холле. Несмотря на то, что все пациенты были психически нездоровыми, со стороны это не было заметно, они казались совершенно нормальными людьми. Эллиот решил, что они просто прятали собственное безумие под личиной адекватности. Если удастся вывести его на поверхность, то можно будет и преодолеть – то есть пациенты смогут стать полноценными членами общества. Других вариантов не было, потому что при другом исходе событий все люди, которые находились в Оук-Ридже, были обречены сидеть там до конца жизни.

Баркер смог добиться от канадского правительства разрешения на приобретение крупной партии ЛСД (его предоставила официальная лаборатория Connaught при Университете Торонто). Эллиот выбрал группу психопатов. «Их отбирали, опираясь на степень развития вербальных способностей, и большинство были сравнительно молодыми преступниками от 17 до 25 лет со средним уровнем развития интеллекта», – пояснил он суть эксперимента в октябрьском номере журнала Canadian Journal of Corrections в 1968 году. Психопатов поместили в небольшую комнату, которую назвали «капсула полного понимания». Стены в ней были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Пациентов попросили снять всю одежду и провели первый марафон сеансов нудистской психотерапии для преступников-психопатов. Можно сказать, это был прорыв в психиатрии.

Эти сеансы, которые сочетались с приемом ЛСД, проводились на протяжении 11 дней. Все это время «заключенные» с перерывами на сон изучали самые потаенные уголки собственной психики, надеясь на исцеление. Из палаты убрали все отвлекающие элементы: одежду, часы, телевизор, календарь. Остались только постоянные разговоры о чувствах и ощущениях. Если пациенту хотелось есть, он должен был сосать специальные трубочки в стенах. Как и у Биндрима, тут можно было выражать самые грубые состояния с помощью воплей, криков, царапая стены, высказывая запретные желания по отношению друг к другу. В документах Оук-Риджа говорилось, что это разрешалось, даже если возбуждение было сексуального характера.

Мне кажется, такое приятнее практиковать на отдыхе в каком-нибудь отеле Палм-Спрингс, чем в исправительных учреждениях, где содержат убийц-психопатов.

Сам же Эллиот был за пределами «капсулы» и наблюдал за всем. Предполагалось, что лечить психопатов будет не он. Пациенты должны были разрушать буржуазные традиции старой психиатрии и лечить друг друга.

Во всем этом были и жутковатые моменты. Например, большое неудобство создавали посетители, особенно туристические группы местной молодежи, которые приезжали по инициативе правительства. Их отправляли, чтобы познакомить новое поколение с исправительными учреждениями. Визиты оказались огромной проблемой – Баркер не был уверен, что посторонние люди не разрушат ту атмосферу, которую он так тщательно создавал несколько месяцев. И тут у него появилась мысль… Он достал несколько очень страшных фотографий с изображениями людей, которые совершали самоубийство совершенно диким образом – например, выстрелив себе в лицо, – и начал вешать посетителям на шею. С этого момента перед психопатами все время была реальность беспредельного насилия.

Ранние доклады Эллиота были достаточно мрачными. Атмосфера в «капсуле» была очень напряженной, пациенты смотрели друг на друга со злобой, могли несколько дней вообще не разговаривать. Некоторые оказывали сильное сопротивление вовлечению в особую программу, в процессе которой должны были беседовать на тему собственного нежелания обсуждать свои чувства и ощущения. Кто-то не желал надевать на себя детские платья, которые полагались в качестве наказания за нежелание участвовать в программе. Никому из них не нравилось, когда в окна заглядывали любопытные подростки с ужасными фотографиями на шее. В общем, было ощущение, что эксперимент обречен на провал, несмотря на благие намерения.

* * *

Я смог найти одного из пациентов Оук-Риджа, которого Баркер пригласил поучаствовать в программе. Сейчас Стив Смит занимается производством плексигласа в Ванкувере. Он превратился во вполне полноценного и успешного члена общества. Однако в конце 1960-х был бродягой, а зимой 1968 года на 30 дней попал в Оук-Ридж за попытку угнать машину, будучи под ЛСД.

– Я отлично помню, как Баркер пришел ко мне в камеру – он располагал к себе с первого взгляда, был весьма любезен, обращался ко мне по имени, – рассказывал Смит. – Он был первым, кто назвал меня по имени в этом заведении. Потом завел разговор и спросил, считаю ли я себя психически больным. Я честно ответил, что не считаю. Тогда он обратился ко мне со странной речью: «Послушай меня, я думаю, что ты очень скользкий психопат. Хочу, чтоб ты знал: тут есть другие люди, похожие на тебя, и они находятся тут лет по двадцать. Но мы разработали программу, которая поможет справиться с болезнью». Мне было восемнадцать лет, я всего лишь попытался угнать автомобиль, так что никак не походил на заядлого уголовника. И все же одиннадцать лет я провел в палате, обитой войлоком, среди психов. Им вкалывали огромные дозы [галлюциногена] скополамина, и они сидели, уставившись на меня…

– А что говорили врачи?

– Что они здесь, чтобы помочь мне.

– У вас осталось какое-нибудь одно, самое яркое воспоминание о ваших днях в той программе? – спросил я Стива. – Вообще, я то был в бреду, то выходил из него, это помню, – задумался Стив. – В один из таких моментов просветления я обнаружил, что меня привязали к Питеру Вудкоку.

– Кто это?

– Загляните в Wikipedia.

Питер Вудкок (родился 5 марта 1939 года) – канадский серийный убийца-педофил, который насиловал и убивал детей. В 1956–1957 годах убил троих детей в Торонто. В 1957-м его арестовали, признали невменяемым и поместили в Оук-Ридж.

Wikipedia

– Звучит неприятно, – сказал я. – О, я нашел видеоинтервью с ним.

Питер Вудкок: Мне жаль, что эти дети умерли, но при этом я чувствовал себя Богом! Я словно обладал божественной властью над людьми.

Интервьюер: Почему это так важно для вас?

Питер Вудкок: Потому что я получал от этого удовольствие. Их у меня в жизни было так мало. А когда я душил детей, то переживал непередаваемое наслаждение. И чувство завершенности. Это было так приятно, что мне хотелось повторить это ощущение. Пришлось искать способ это сделать.

Интервьюер: Многие ужаснутся, услышав, что вы считаете это наслаждением.

Питер Вудкок: Да, я понимаю, мне жаль, но меня лучше слушать менее чувствительным. Это ужасное заявление. Я пытаюсь быть искренним, насколько могу.

Документальный фильм

«Под маской нормальности», BBC.

– Почему вас привязали именно к нему? – спросил я.

– Он был моим «товарищем», который должен был помогать мне успешно справиться с задачей.

– Что он вам говорил?

– Что готов помочь.

Больше Стивен ничего мне не сказал о тех минутах, которые пришлось провести с Питером Вудкоком. Он описал его словно галлюцинацию наркотического бреда. Несколько месяцев спустя, в марте 2010 года, я отправил ему сообщение, в котором интересовался, в курсе ли он, что Вудкок умер. Он мне ответил: «От этого у меня мурашки бегают по коже. Понимаете, с этим чудовищем у меня сохранилась какая-то глубинная связь. Мы оба сделали татуировку на предплечье – маленький цветочек. Типичная тюремная татуировка».

Также он написал, что подобные действия были в духе тех странных, даже извращенных вещей, которые творились в «капсуле» в Оук-Ридже. Там все казалось полнейшим абсурдом, под воздействием ЛСД реальность искажалась, психопаты кидались на стены, царапали и рвали войлок ногтями, все страдали от постоянного недосыпа. А Эллиот Баркер наблюдал через стекло…

Но позже, несколько месяцев после начала эксперимента, пришли перемены. Их зафиксировал Норм Перри – документалист из студии CBC. Эллиот пригласил его в Оук-Ридж в 1971 году. Этот документалист сделал довольно трогательный фильм: молодые заключенные менялись на глазах и начинали заботиться друг о друге, будучи в «капсуле».

– Мне нравится манера, с которой ты говоришь, – обращался один пациент к другому, причем с неподдельной нежностью. – Ты общаешься настолько свободно, будто знаешь все слова на свете, будто все они твои и покоряются твоей воле.

Затем показывают Эллиота в его кабинете, с просветленным выражением лица – видно, что он ужасно рад происходящему, хотя мужчина и старается скрыть чувства. Он всеми силами пытается снова принять вид серьезного человека, профессионала, но скрыть удовлетворения не может. Его пациенты меняются, в них появляются человеческие качества! Несколько даже написали в комиссию по условно-досрочному освобождению с просьбой оставить их в клинике, чтобы закончить курс лечения. Начальство было ошарашено – раньше никогда не случалось такого, чтобы заключенные просили не выпускать их!

* * *

К середине 1970-х атмосфера в Оук-Ридже была даже слишком благостной. Именно тогда уставший Эллиот слегка перегорел и захотел перерыва – на время отошел от руководства. Его место занял молодой и талантливый психиатр Гэри Мейер. Сотрудники, которые работали с ним, не хотят сильно распространяться на тему происходившего во время его правления. Один врач, пожелавший остаться неизвестным, написал: «Он был совершенно не похож на Эллиота. Баркер, при всем своем новаторстве, производил достаточно консервативное впечатление. А вот Гэри был полной противоположностью – напоминал хиппи: с длинными волосами и в сандалиях».

Сейчас Гэри проживает в Мэдисоне, штат Виргиния. Он вышел на пенсию, хотя продолжает практиковать в двух тюрьмах штата, где содержат особо опасных преступников. Когда мы встретились с ним в отеле Ambassador в центре Милуоки за завтраком, он рассказал мне о том, как узнал о программе Эллиота. Это случилось на семинаре для выпускников направления «Психиатрия», который спонсировало правительство. Выступал Барри Бойд, который в тот момент руководил Оук-Риджем. Он расхваливал Баркера как мог:

– Рассмотрим случай с Мэттом Лэмбом. Он убил двоих человек.

(В январе 1967 года группа молодых людей шла мимо автобусной остановки в Виндзоре, штат Онтарио. Тогда 19-летний Мэтт Лэмб прятался за деревом неподалеку. Когда неизвестные поравнялись с ним, парень выскочил из-за дерева и принялся стрелять в них. Двое, девушка 20 лет и молодой человек 21 года, погибли.)

– Когда у Лэмба спросили о чувствах, которые он испытывал в тот момент, мужчина ответил, что это похоже на ощущение, когда давишь клопов. В программе Эллиота он был одной из – ну, я не называл бы его одной из звезд, но, будучи изначально холодным, как, впрочем, и большинство психопатов, он будто действительно потеплел и получил пользу от программы.

Когда Барри рассказал историю Мэтта Лэмба на семинаре по набору психиатров, у многих молодых специалистов перехватило дыхание, когда они услышали, что Лэмб уже был на свободе и с 1973 года его считали полностью здоровым. Мужчина жил у Эллиота и его семьи на ферме, целыми днями занимаясь покраской заборов и размышлениями о будущем. Никаких проблем не было. Но в психиатрии в то время считалось, что у психопатов рано или поздно случается рецидив, порой в более серьезной форме, чем изначально. По этой причине поступок Эллиота считали весьма опрометчивым – словно укротитель тигров решил оставить одного у себя дома.

Однако у Гэри дыхание не перехватило, он просто сжал руки от восторга и после лекции подошел к Бойду.

– Если когда-нибудь у вас откроется вакансия… – начал он, и оказалось, что Эллиот действительно искал себе сотрудника. И Гэри пригласили работать.

Тем вечером у Мейера было странное ощущение, словно он покинул свое тело. Он решил: это знак, что он сделал правильный выбор.

– А как прошел первый рабочий день? – поинтересовался я.

– Я чувствовал, словно вернулся домой.

У Гэри было крепкое, мускулистое тело охранника, и при этом – бородка и глаза 67-летнего хиппи. Он рассказал, что тогда считал заключенных Оук-Риджа добрыми людьми с ищущей душой, которые походили на него. Он глядел им в глаза и не испытывал никакого страха.

– Когда смотрите в глаза кому-то, вы будто стоите перед закрытой дверью. Не надо бояться постучать в нее. Если вам не откроют, просто поклонитесь и скажите: «Я приду тогда, когда ты будешь готов впустить меня».

– А что там, за их закрытыми дверьми? – поинтересовался я.

– Свобода, – ответил Гэри.

* * *

Из его рассказов было понятно, что в те времена в Оук-Ридже была полная свобода.

– Например, одному парню понравился другой, которого он увидел однажды во время прогулки. И вот он начал выходить из собственного тела, направлялся в камеру того парня, занимался с ним любовью, а потом возвращался к себе. Мы ему разрешали делать это столько, сколько ему захочется, лишь бы он становился мягче по отношению к окружающим. Мне он рассказывал о каждой их любовной встрече. Правда, как к этому относился второй парень, я не знаю, – грустно усмехнулся Гэри. – Давно я об этом не вспоминал.

* * *

Те дни были лучшими в жизни Гэри. Он знал, как сделать, чтобы эти люди чувствовали себя хорошо.

– Я правда был уверен, будто способен на то, чего не могли большинство канадских психиатров, – сказал Гэри. А руководство Оук-Риджа настолько ему доверяло, что разрешало совершать с пациентами самые опасные лечебные «путешествия», иногда с непредсказуемым исходом. Вроде «группы сновидений».

– Все видят сны, а мне очень хотелось выяснить, что происходит в это время. Я попросил пациентов перед сном взяться за руки и сказать фразу: «Пусть сны будут сниться всем вместе». Затем они засыпали и смотрели сны.

После пробуждения они шли в «группу сновидений», состоявшую напополам из психопатов и шизофреников.

– Дело в том, что шизофреники видят невероятно живые сны, причем постоянно, один за другим, без перерыва. А вот психопатам снится в лучшем случае один за ночь.

– Почему так происходит? – спросил я.

– Понятия не имею, – засмеялся Гэри. – Но прекрасно помню, что шизофреники зачастую видели цветные сны – чем насыщеннее был сон, тем выше была вероятность, что он будет цветным. Если же психопаты и видели сны, они все были в черно-белых тонах.

Этот факт нарушал равновесие. На стандартных групповых собраниях шизофреники обычно находились в подчиненном положении относительно психопатов. И вдруг такой перекос – несчастные психопаты вынуждены были сидеть и слушать, как шизофреники в красках описывают свои сны: один, другой, третий.

Когда пришло время голосовать, продолжать работу «группы сновидений» или нет, шизофреники единогласно были за, зато психопаты в полном составе были против. И, само собой, победили.

– Из-за желания во всем быть первыми? – догадался я.

– Да, именно, – ответил Гэри, – кроме того, кому захочется постоянно слушать скучные сны шизофреников?

* * *

Также в Оук-Ридже проводили сеансы ритуальных песнопений.

– Обычно после обеда мы говорили слово «Ом» около двадцати пяти минут, и им это ужасно нравилось. Постепенно палата начинала напоминать эхо-камеру, и голоса всех присутствующих начинали звучать в унисон, – Гэри замолчал на какое-то время. – К нам приезжали психиатры из других клиник. Как-то пришла одна женщина и попала на такое вот коллективное песнопение. В какой-то момент она подскочила и выбежала из комнаты. Это было неудобно. Мы нашли ее в коридоре, и женщина сказала: «У меня появилось ощущение, что меня сейчас переедет поезд, поэтому нужно было срочно выйти оттуда».