Текст книги "Жемчужина"

III

Город – это единый организм, у которого есть нервы, голова, плечи и ноги. Каждый город существует отдельно и не похож ни на один другой. А еще у города есть свое настроение. Как распространяются в нем новости – неразрешимая загадка. Кажется, они разлетаются быстрее, чем бегают мальчишки; быстрее, чем женщины успевают поделиться ими через забор.

Прежде чем Кино с Хуаной добрались до дома, нервы города уже пульсировали и трепетали от возбуждения: Кино нашел величайшую жемчужину в мире! Запыхавшиеся мальчишки еще не успевали вымолвить ни слова, а их матери уже обо всем знали. Новость пронеслась над плетеными хижинами и пенной волной хлынула в город камня и штукатурки. Она достигла ушей священника, который прогуливался у себя в саду, подернула задумчивостью его взгляд и вызвала в памяти кое-какие починочные работы, которые не мешало бы провести в церкви. Святой отец прикинул, сколько могут дать за жемчужину, и попытался вспомнить, крестил ли он ребенка Кино. Да и обвенчаны ли Кино с Хуаной, если уж на то пошло?.. Новость докатилась до лавочников, и они тут же покосились на мужскую одежду, которая никак не желала распродаваться.

Новость дошла и до доктора, который сидел у постели женщины, чьей единственной болезнью был возраст, хотя и врач, и пациентка отказывались это признать. Когда доктор понял, кто такой Кино, лицо его сделалось одновременно строгим и рассудительным.

– Я знаю этого человека, – пояснил он. – Лечу его ребенка, ужаленного скорпионом.

Глазки доктора слегка закатились, и ему вспомнился Париж. Комната, которую он снимал, теперь казалась ему роскошными апартаментами, а жившая с ним женщина с надменным лицом – красивой и доброй девушкой, хотя на самом деле она не была ни тем, ни другим, ни третьим. Доктор уставился куда-то вдаль, мимо дряхлеющей пациентки, и ему представилось, будто он сидит в парижском ресторане, а официант как раз открывает бутылку вина.

Нищие с паперти услышали новость одними из первых и радостно захихикали: они знали, что никто так щедро не раздает милостыню, как внезапно разбогатевший бедняк.

Кино нашел величайшую жемчужину в мире. В городе, в тесных конторах, сидели дельцы, скупающие у ловцов жемчуг. Дождавшись, когда принесут товар, они принимались квохтать, спорить, кричать и угрожать, пока не доходили до самой низкой цены, какую только мог стерпеть владелец. Впрочем, была цена, ниже которой опускаться они не смели, потому что однажды какой-то ловец в порыве отчаяния пожертвовал жемчужины церкви. После заключения сделки, оставшись одни, скупщики беспокойно перебирали жемчуг и представляли, что он принадлежит им. Ведь это со стороны казалось, будто скупщиков много. На самом деле скупщик был всего один. Он нарочно держал посредников в разных конторах, чтобы создать видимость конкуренции. Новость дошла и до этих дельцов. Глаза у них тут же сощурились, а кончики пальцев начало слегка пощипывать. Всем пришла в голову одна и та же мысль: патрон не бессмертен, а значит, рано или поздно кому-то предстоит занять его место. И каждый подумал, что мог бы начать все заново, будь у него небольшой капиталец.

Самые разные люди интересовались теперь Кино – люди, у которых было что продать или о чем попросить. Кино нашел величайшую жемчужину в мире. Ее сущность смешалась с человеческой сущностью, и на дно выпал странный темный осадок. Внезапно каждый обнаружил, что жемчужина ему не безразлична. С ней связывались разнообразные мечты, надежды, расчеты, планы, стремления, потребности, желания, аппетиты и прихоти, и лишь один человек препятствовал их исполнению – Кино. Поэтому, как ни странно, он сделался всеобщим врагом. Новость подняла со дна города нечто бесконечно темное и злое, и эта черная эссенция была подобна скорпиону, или голоду, возбуждаемому запахом пищи, или же одиночеству, когда отказывают в любви. Городские железы начали вырабатывать яд, и от его давления город распух и вздулся.

Но Кино с Хуаной ни о чем не подозревали. Они были счастливы и взволнованы, а потому верили, что весь мир разделяет их радость – Хуан-Томас с Аполонией уж точно, а они ведь тоже часть мира. Вечером, когда солнце зашло за горы и готовилось опуститься во внешнее море, Кино с Хуаной сидели на корточках у себя в хижине, где стало тесно от набившихся туда соседей. Кино держал перед собой великую жемчужину, казавшуюся живой и теплой у него в руке. Ее музыка слилась теперь с музыкой семьи, от чего обе сделались еще прекраснее. Соседи смотрели на жемчужину в руке у Кино и недоумевали, откуда берется такое счастье.

Хуан-Томас, который сидел справа от Кино, так как приходился ему братом, спросил:

– И что же ты собираешься делать теперь, когда стал богачом?

Кино заглянул в глубь жемчужины, а Хуана опустила ресницы и прикрыла шалью лицо, чтобы никто не заметил ее возбуждения. В блеске жемчужины возникали образы всего того, о чем мечталось когда-то Кино и о чем он давно забыл даже думать как о несбыточном. Кино увидел в жемчужине, будто сам он, Хуана и Койотито преклоняют колени перед алтарем: они с Хуаной венчаются, ведь теперь им есть чем заплатить.

– Мы поженимся, – тихо произнес он. – В церкви.

Кино хорошо рассмотрел, во что они одеты: Хуана – в жесткую от новизны шаль и новую длинную юбку, из-под которой слегка видны ноги в туфлях. Все это явилось ему в жемчужине – вспыхнуло яркой картинкой. На самом Кино – белые одежды, в руке – шляпа, не соломенная, а из дорогого черного фетра. На нем тоже туфли – не сандалии, а настоящие туфли на шнурках! Но Койотито превзошел их обоих: на нем был синий матросский костюмчик из Соединенных Штатов и маленькая фуражка, какую Кино видел однажды, когда в устье реки вошла прогулочная лодка. Все это Кино разглядел в сияющей глубине жемчужины. Ее музыка грянула у него в ушах трубным хором, и он сказал:

– Мы накупим новой одежды.

Затем на поверхность серебристой жемчужины всплыли все те мелочи, которых так хотелось Кино: гарпун на смену тому, что потерялся в прошлом году, новый железный гарпун с кольцом на конце древка, и еще – его ум едва решился на подобный скачок – ружье. А почему бы и нет? Ведь он теперь сказочно богат! Кино увидел в жемчужине себя – себя с карабином «винчестер» в руках. Безумная мечта – и такая приятная. Его губы нерешительно дрогнули.

– Ружье, – выговорил он наконец. – Может быть, купим ружье.

Именно ружье окончательно смело последние преграды. Стоило Кино подумать о чем-то столь несбыточном, как все горизонты исчезли и он очертя голову бросился вперед. Недаром говорится, что люди никогда не бывают довольны: даешь им одно, а они просят еще. Говорится с осуждением, хотя на самом деле это один из величайших человеческих талантов: именно он позволил людям возвыситься над животными, которые всегда довольствуются тем, что имеют.

В ответ на безумные мечтания Кино соседи только молча кивали, а какой-то человек в задних рядах пробормотал:

– Ружье… У него будет ружье…

Музыка жемчужины звучала пронзительно и победоносно. Хуана посмотрела на Кино широко распахнутыми глазами – так поразила ее смелость мужа и его необузданное воображение. Теперь, когда горизонтов больше не осталось, на Кино снизошла несокрушимая сила. В жемчужине возник Койотито, сидящий за маленькой партой, – Кино как-то видел такие в открытую дверь школы. На Койотито была курточка, белый воротничок и широкий шелковый галстук. Мало того: он писал на большом листе бумаги!

Кино вызывающе глянул на соседей.

– Мой сын пойдет в школу! – объявил он, и все тут же притихли.

У Хуаны перехватило дыхание. Глаза у нее сияли. Она быстро глянула на сына, желая проверить, возможно ли это.

Лицо Кино озарилось провидческим светом.

– Мой сын сможет открывать и читать книги, писать и понимать написанное, научится складывать числа. И все это сделает нас свободными, потому что он будет знать – он будет знать, и через него мы тоже будем знать.

В жемчужине Кино увидел, как они с Хуаной сидят у очага, а Койотито читает им из большой книги.

– Вот, что сделает жемчужина, – подытожил Кино. Никогда в жизни он не произносил столько слов сразу.

Внезапно Кино испугался собственных речей. Его рука сжалась в кулак, отрезав жемчужину от света. Он испугался, как пугается человек, который произносит: «Так будет», сам не зная, что говорит.

Соседи понимали, что сделались свидетелями великого чуда. Отсчет времени станет теперь вестись от того дня, когда Кино нашел жемчужину, а его пророчество будут обсуждать еще многие годы. Если предсказанное Кино сбудется, люди вспомнят, как он выглядел, что говорил, как сияли его глаза, и скажут: «Он словно преобразился – какая-то сила на него снизошла. Сами знаете, что за великий человек он теперь, а началось все именно тогда – сам видел».

Если же замыслам Кино не суждено осуществиться, те же самые соседи будут говорить: «Тогда-то все и началось. Кино впал в безумие и наговорил много безумных слов. Храни нас Бог от такой напасти! Да, Бог покарал Кино за то, что он взбунтовался против существующих порядков. Сами знаете, что с ним сталось. А в тот день я своими глазами видел, как он лишился разума».

Кино взглянул на свою стиснутую в кулак руку. Костяшки пальцев, разбитые о ворота докторского дома, были покрыты коростой.

Сумерки сгущались. Хуана усадила Койотито на бедро и примотала к себе шалью. Потом подошла к очагу, отыскала в золе уголек, наломала хвороста и раздула огонь. Неверный свет заплясал на лицах гостей. Соседи знали, что пора возвращаться домой, к собственному очагу, но уходить не спешили.

Почти стемнело, и огонь в очаге отбрасывал на стены черные тени. Внезапно по хижине пронесся шепот:

– Святой отец идет… священник идет.

Мужчины обнажили голову и посторонились, а женщины прикрыли шалью лицо и потупили глаза. Кино и Хуан-Томас встали. Вошел священник – седеющий мужчина со старым лицом и молодым взглядом. «Дети мои» называл он этих людей и обращался с ними как с детьми.

– Кино, – негромко проговорил он, – ты носишь имя великого человека – великого отца церкви.[3]3
  Кино, Эусебио Франсиско (1645–1711) – итальянский миссионер, монах Ордена иезуитов, путешественник, астроном, картограф, географ. Известен своей миссионерской деятельностью среди индейцев.


[Закрыть]

Святой отец произнес это таким тоном, словно давал благословение.

– Известно ли тебе, что твой соименник укротил пустыню и смягчил сердца вашего народа? Об этом сказано в книгах.

Кино быстро глянул на Койотито, висящего на бедре у Хуаны. «Когда-нибудь, – пронеслось у него в голове, – этот мальчик будет точно знать, что сказано в книгах, а что нет». Музыка жемчужины смолкла, на смену ей медленно вкралась утренняя мелодия, музыка зла, музыка врага, слабая и едва различимая. Кино обвел глазами соседей, пытаясь определить, кто из них принес с собой эту мелодию.

И снова заговорил священник:

– Мне было сказано, что ты нашел великое богатство – великую жемчужину.

Кино разжал кулак, и священник тихо ахнул, пораженный размером и красотой жемчужины.

– Надеюсь, сын мой, ты не забудешь возблагодарить того, кто даровал тебе это сокровище; не забудешь помолиться о наставлении.

Кино только молча кивнул. Вместо него ответила Хуана:

– Мы не забудем, святой отец. А еще мы обвенчаемся – Кино сам так сказал.

Она повернулась к соседям за подтверждением, и они торжественно закивали.

– Радостно видеть, что ваши первые мысли – благие мысли, – сказал священник. – Да благословит вас Бог, дети мои!

Он медленно направился к выходу, и люди расступились, пропуская его.

Рука Кино снова сжалась в кулак, и он подозрительно огляделся по сторонам: в ушах у него, заглушая мелодию жемчужины, вновь звучала песня зла.

Молча разошлись по домам соседи. Хуана присела рядом с очагом и поставила на огонь глиняный горшок с вареными бобами. Кино шагнул к дверям и выглянул наружу. Как и всегда, он почувствовал запах дыма от многих очагов, увидел туманные звезды, ощутил лицом сырой ночной воздух и прикрыл от него нос. Подошел худой щенок и начал приветственно пританцовывать, словно мотающийся на ветру флаг. Кино посмотрел на него невидящим взглядом. Он сокрушил последние горизонты и теперь стоял в холодной пустоте, одинокий и незащищенный. В стрекоте сверчков, трелях древесных лягушек и жабьем кваканье ему слышалась мелодия зла. Кино поежился и плотнее закрыл нос одеялом. Он все еще сжимал в кулаке жемчужину, гладкую и теплую на ощупь.

Кино слышал, как Хуана прихлопывает ладонью лепешки, прежде чем бросить их на глиняный противень. Спиной он ощущал тепло и незыблемость семьи – ее мелодия доносилась из хижины, словно мурлыканье котенка. Когда Кино объявил, что ждет его в будущем, он создал это будущее. План – нечто реальное. Вообразить – значит прожить и прочувствовать. Однажды задуманное становится фактом действительности – таким же, как все прочие. Его невозможно уничтожить, однако опасность грозит отовсюду. Будущее Кино тоже сделалось чем-то реальным, и едва он объявил о своих замыслах, как враждебные силы вознамерились ему помешать. Кино знал об этом и готовился к нападению. А еще он знал, что боги не любят ни людских замыслов, ни людских успехов. Боги мстят человеку, который достиг чего-то своими силами, а не по воле случая. Поэтому Кино боялся строить планы, но однажды зародившийся план уничтожить уже не мог. В предчувствии нападения Кино постепенно покрывался толстой шкурой, чтобы защититься от мира. Его глаза и ум начали прощупывать темноту в поисках опасности еще прежде, чем она появилась.

Кино заметил, что к дому приближаются двое. У одного в руке был фонарь, освещавший землю и ноги непрошенных гостей. Они завернули в калитку и подошли к хижине. В одном Кино узнал доктора, в другом – слугу, который открыл ему утром ворота. При виде их разбитый кулак Кино словно ошпарило.

– Меня не было дома, когда вы приходили, – сказал доктор. – Я пришел как только смог и сейчас же осмотрю ребенка.

Кино стоял в дверном проеме, загораживая проход, а в глубине его глаз пылала ненависть – ненависть и страх, который глубоко вогнали в него сотни лет притеснения.

– Ребенок почти поправился, – отрывисто произнес он.

Доктор улыбнулся, однако его заплывшие глазки не улыбались.

– Иногда, друг мой, яд скорпиона действует довольно причудливым образом. Сначала наступает улучшение, а потом – паф!

Он издал похожий на выстрел звук, чтобы изобразить, как внезапно это происходит, а затем подставил свой черный докторский чемоданчик под луч фонаря, потому что знал: народ Кино любит орудия любого труда и доверяет им.

– Иногда, – текучим голосом продолжал доктор, – у больного отсыхает нога, слепнет глаз или вырастает горб. О, я знаю, что такое яд скорпиона, друг мой, и умею от него лечить.

Кино почувствовал, как ярость и ненависть превращаются в страх. Доктору, быть может, многое ведомо. Кино не имел права ставить собственное бесспорное невежество против возможного докторского знания. Он оказался в ловушке, в которую вечно ловили и будут ловить людей его народа – до тех пор, пока, как выразился Кино, они не смогут быть уверены, что написанное в книгах действительно в них написано. Кино не желал рисковать – только не жизнью или прямой спиной Койотито. Он посторонился, давая доктору и слуге пройти.

Хуана встала и попятилась, прикрывая лицо Койотито краем шали. А когда доктор приблизился и протянул к малышу руку, она только крепче прижала его к себе и посмотрела на Кино, по лицу которого метались отбрасываемые огнем тени. Он кивнул, и лишь тогда Хуана позволила взять малыша.

– Посвети, – приказал доктор.

Слуга поднял фонарь, и в его свете доктор бегло оглядел ранку на плече Койотито. Он ненадолго задумался, затем оттянул сопротивляющемуся ребенку веко и осмотрел глазное яблоко.

– Так я и думал, – кивнул доктор. – Яд проник внутрь и скоро начнет действовать. Видите? Оно посинело.

И встревоженный Кино в самом деле увидел, что глазное яблоко у Койотито слегка синеватое. Он не знал, всегда ли оно было таким или нет. Ловушка захлопнулась – рисковать нельзя.

Заплывшие глазки доктора слегка увлажнились.

– Я дам ему лекарство – попробую остановить яд, – сказал он и отдал Кино ребенка.

Доктор вынул из чемоданчика склянку с белым порошком, насыпал порошка в желатиновую капсулу и закрыл ее, затем вставил первую капсулу во вторую и тоже закрыл. Действовал он очень умело: взял Койотито на руки и принялся щипать за нижнюю губу, пока малыш не открыл рот. Тогда доктор положил капсулу ему на язык – так близко к корню, что Койотито не мог ее выплюнуть, – поднял с пола кувшинчик с пульке и дал ему выпить. Дело было сделано. Доктор снова осмотрел глазное яблоко малыша и поджал губы, как бы в раздумье.

Наконец он вернул ребенка Хуане и обратился к Кино:

– Яд нанесет удар где-то через час. Возможно, лекарство убережет ребенка от беды, но я все равно вернусь. Надеюсь, я успею его спасти.

Доктор тяжело вздохнул и вышел из хижины. Слуга с фонарем последовал за ним.

Хуана прикрыла ребенка шалью и теперь смотрела на него с тревогой и страхом. Кино приблизился, приподнял шаль и пристально поглядел на сына. Он протянул было руку, чтобы оттянуть ему веко, но тут заметил, что все еще сжимает в руке жемчужину. Тогда Кино достал из ящика у стены какое-то тряпье, завернул в него жемчужину, пальцами вырыл в земляном полу ямку, положил туда сверток, присыпал землей и тщательно замаскировал тайник. Затем он подошел к очагу, у которого, не отрывая глаз от ребенка, сидела Хуана.

У себя дома доктор удобно устроился в кресле и положил перед собой часы. Слуги принесли легкий ужин – горячий шоколад, пирожные и фрукты, – и он брезгливо уставился на еду.

В соседских домах обсуждалась тема, вокруг которой предстояло еще долго вертеться всем разговорам. Сегодня ее обкатывали впервые, чтобы проверить, хорошо ли пойдет. Соседи показывали друг другу, как велика жемчужина; слегка поглаживали палец о палец, изображая, как она прекрасна. Теперь они станут внимательно следить, не вскружит ли богатство Кино с Хуаной голову, как это обычно бывает. Все знали, зачем приходил доктор. Он плохо умел притворяться, и ему не удалось никого провести.

Плотный косяк мелких рыбешек рассекал воду речного устья, блестя чешуей и пытаясь уйти от налетевшей стаи крупных рыб. Пока продолжалась бойня, в хижинах было слышно, как тихо плещутся маленькие рыбы и тяжело бьют по воде большие. Сырой воздух поднялся от залива и осел солеными каплями на кусты, кактусы и коренастые деревца. По земле сновали мыши, которых бесшумно преследовали ночные птицы.

Худой черный щенок с огненно-рыжими пятнами над глазами подошел к хижине и заглянул в дверь. Когда Кино поднял на него глаза, он принялся отчаянно вилять задом, но стоило хозяину отвернуться, тут же перестал. Щенок не осмелился войти, зато с живейшим интересом наблюдал, как Кино съел бобы, вытер глиняную миску кукурузной лепешкой и тоже отправил ее в рот, а напоследок выпил пульке.

Кино покончил с ужином и как раз сворачивал самокрутку, когда Хуана окликнула его по имени. Он тут же встал и подошел к жене, потому что заметил в ее глазах испуг. Кино склонился над ней, но в хижине было слишком темно. Тогда он пинком отправил в огонь кучу хвороста. Взметнулось пламя, и в его свете Кино увидел лицо Койотито. Щеки ребенка горели, горло часто сокращалось, а по губе стекала струйка вязкой слюны. Потом желудок малыша свело спазмом, и его вырвало.

Кино встал на колени подле жены.

– Значит, доктор все-таки знает, – сказал он – столько же себе, сколько Хуане. В уме у него роились подозрения: ему вспомнился белый порошок.

Хуана раскачивалась из стороны в сторону и заунывно тянула песню семьи, словно этим могла отвратить опасность, а ребенок у нее на руках корчился в рвотных судорогах. В душу Кино закралась неуверенность; в голове, заглушая собой песню Хуаны, стучала музыка зла.

Доктор допил шоколад и подобрал оставшиеся от пирожных крошки. Затем вытер пальцы салфеткой, взглянул на часы, встал и взял чемоданчик.

Весть о болезни ребенка тут же облетела всю деревню, ведь болезнь – злейший враг бедняков, хуже которого только голод.

– Удача не приходит одна, – вполголоса заметил кое-кто из соседей. – Всегда приводит с собой коварных друзей.

Остальные согласно закивали и поднялись с места, чтобы проведать Кино с Хуаной. Прикрывая носы от ночного воздуха, они спешили сквозь тьму, пока вновь не набились в хижину Кино. Соседи стояли и глазели, сокрушаясь, что несчастье пришло в такой радостный час. «Все в руках Божьих!» – вздыхали они. Старухи окружили Хуану, чтобы предложить ей помощь, если сумеют, и утешение, если нет.

И тут в хижину, сопровождаемый слугой, ворвался доктор. Он разогнал старух, словно кур, взял ребенка на руки, осмотрел и пощупал ему лоб.

– Яд нанес удар, – объявил он. – Думаю, я сумею его побороть. Сделаю все, что в моих силах.

Доктор попросил подать воды, добавил в чашку три капли аммиака, открыл ребенку рот и влил питье. Койотито закашлялся и запищал, а Хуана только смотрела на него затравленными глазами. Не отрываясь от работы, доктор сказал:

– Вам повезло, что я умею лечить от скорпионьего яда, иначе…

Он пожал плечами, давая понять, что бы случилось иначе.

Кино не покидали подозрения. Он не сводил глаз с открытого чемоданчика, где лежала склянка с белым порошком. Постепенно спазмы прекратились, и Койотито затих. Он глубоко вздохнул и уснул, утомленный изнурительной рвотой.

Доктор положил ребенка Хуане на руки.

– Теперь он поправится. Я выиграл бой.

В ответ Хуана с обожанием посмотрела на него.

Закрывая чемоданчик, доктор спросил:

– Когда вы сможете оплатить счет?

Спросил почти ласково.

– Как только продам жемчужину, – ответил Кино.

– У вас есть жемчужина? И большая? – поинтересовался доктор.

Тут вмешались соседи.

– Он нашел величайшую жемчужину в мире! – наперебой закричали они, соединяя большой палец с указательным, чтобы продемонстрировать, как она велика. – Кино станет богачом! Такой жемчужины еще никто не видел.

Доктор удивлённо приподнял брови.

– А я даже ничего не слышал! Вы надежно спрятали эту жемчужину? Хотите, положу ее в свой несгораемый шкаф?

Кино сощурил глаза и стиснул зубы.

– Жемчужина в надежном месте. Завтра я продам ее и расплачусь с вами.

Доктор пожал плечами. Его влажные глазки не отрываясь следили за Кино. Он знал, что жемчужина зарыта где-то в хижине, и выжидал, не взглянет ли Кино в сторону тайника.

– Жаль, если жемчужину украдут прежде, чем вы успеете ее продать, – заметил доктор, и Кино невольно покосился на пол у подножия боковой опоры.

Когда доктор ушел, а соседи неохотно разбрелись по домам, Кино присел рядом с тлеющими углями в очаге и прислушался к звукам ночи – к тихому плеску волн и далекому собачьему лаю, к шелесту ветра в крыше. Из соседних хижин долетал приглушенный гул голосов – люди этого народа не спят беспробудным сном, а то и дело просыпаются, разговаривают немного и снова засыпают. Через некоторое время Кино встал и подошел к дверям. Он принюхался, послушал, не крадется ли кто, и пристально вгляделся в ночь, потому что в голове у него звучала мелодия зла. Кино был насторожен и чего-то опасался. Прощупав темноту всеми органами чувств, он подошел к боковой опоре и откопал жемчужину. Затем отодвинул циновку, вырыл новую ямку, опустил туда жемчужину, засыпал землей и опять накрыл сверху циновкой.

Сидящая у очага Хуана вопросительно смотрела на мужа, а когда он закончил, спросила:

– Кого ты боишься?

Кино задумался, пытаясь найти истинный ответ, и наконец произнес:

– Всех.

Вокруг него смыкалась непроницаемая раковина.

Через некоторое время они оба легли на циновку. Этой ночью Хуана не стала укладывать малыша в ящик, а устроила рядом с собой, обняла и накрыла шалью.

Угли в очаге совсем потухли, но ум Кино продолжал гореть даже во сне. Ему снилось, что Койотито умеет читать – что человек из его собственного народа может рассказать ему, где правда. Койотито читал огромную, как дом, книгу с большими, точно собаки, буквами. Буквы резвились и прыгали по странице. Затем по бумаге разлилась темнота, а с ней вновь пришла мелодия зла, и Кино заворочался во сне. Хуана почувствовала это, открыла глаза, и Кино тут же проснулся. Внутри у него по-прежнему пульсировала мелодия зла. Он лежал в темноте и чутко прислушивался.

Из угла хижины донесся шорох – такой тихий, что можно было принять его за мысль, за легкое вороватое движение, осторожные шаги по земляному полу или почти неразличимый свист сдерживаемого дыхания. Кино перестал дышать и напряг слух. Он знал: чем бы ни было то темное существо, что пробралось к нему в дом, оно сейчас тоже не дышит и слушает. Какое-то время из угла не долетало ни звука. Кино уже готов был подумать, что ему почудилось, но тут рука Хуаны предостерегающе дотронулась до его плеча, а шорох повторился – шорох осторожных шагов и скребущих по сухой земле пальцев.

Кино захлестнул отчаянный страх, а вслед за страхом, как обычно, пришла ярость. Его рука нащупала висящий на груди нож. Кино подскочил, словно разъяренная кошка, и с шипением прыгнул на темное существо, которое, он знал, притаилось в углу. Пальцы Кино ухватили ткань. Он ударил, промахнулся и снова ударил. Нож распорол ткань, и тут в глазах у Кино сверкнула молния, а голова затрещала от боли. Что-то метнулось к двери, послышался топот бегущих ног, и все стихло.

По лбу у Кино текла теплая струйка крови.

– Кино! Кино! – со страхом в голосе звала Хуана.

Безразличие овладело им так же внезапно, как до того ярость.

– Все хорошо, – сказал Кино. – Он сбежал.

Кино ощупью вернулся на циновку. Хуана уже хлопотала у очага. Она нашла уголек, накрошила сверху кукурузных листьев и раздула огонь. Хижину осветил неверный свет. Из потайного места Хуана достала огарок освященной свечи, зажгла его от огня и поставила на камень рядом с очагом. Работала она быстро, что-то напевая себе под нос. Хуана обмакнула угол шали в воду и вытерла кровь со лба у Кино.

– Это ничего, – сказал он, но взгляд и голос у него сделались жесткими и холодными, а внутри закипала угрюмая ненависть.

Губы у Хуаны были плотно сжаты. Нараставшее внутри напряжение наконец выплеснулось наружу, и она хрипло воскликнула:

– Эта жемчужина словно грех! В ней скрыто зло. Она нас погубит.

Голос Хуаны сорвался на крик.

– Избавься от нее, Кино! Давай разотрем ее между двух камней, зароем и забудем куда, выбросим обратно в море. Эта жемчужина принесла с собой зло. Кино, муж мой, она нас погубит!

Губы Хуаны дрожали, глаза полнились страхом.

Но лицо Кино было неподвижно, а ум и воля неколебимы.

– Для нас это единственная надежда, – ответил он. – Наш сын должен ходить в школу – должен вырваться из того сосуда, в котором мы заточены.

– Эта жемчужина всех нас погубит! – отчаянно повторила Хуана. – Даже нашего сына.

– Молчи, – сказал Кино. – Не надо больше слов. Утром мы продадим жемчужину, и все плохое уйдет – останется только хорошее. А теперь молчи, жена.

Темные глаза Кино мрачно уставились в огонь. Вдруг он заметил, что все еще держит в руке нож. На стали темнела узкая полоска крови. Кино хотел было вытереть лезвие о штаны, но вместо этого вонзил нож в землю и так очистил его.

Вдали запели петухи. Воздух переменился: близился рассвет. Утренний ветер покрыл рябью гладь речного устья, зашелестел в кронах мангровых деревьев. Все быстрее и быстрее бились о берег легкие волны. Кино поднял циновку, откопал жемчужину и положил ее перед собой.

В тусклом свете свечи жемчужина мерцала и подмигивала. Красота ее одурманивала мозг. Как прекрасна она была, как изысканна! От нее исходила особая музыка – музыка радости и надежды, залог безмятежного будущего, безопасности и комфорта. Теплое сияние жемчужины сулило подарить микстуру от всех болезней и защиту от любых обид. Оно не позволит голоду переступить порог их дома. Лицо Кино смягчилось, глаза потеплели. В туманной глубине жемчужины отражался огонек освещенной свечи, а в ушах у Кино снова звучала чарующая музыка морского дна, мелодия рассеянного зеленого света. Хуана украдкой взглянула на мужа и увидела, что он улыбается. А так как они в каком-то смысле были одним целым, одним устремлением, она тоже улыбнулась.

Этот день они начали с надеждой.