Текст книги "Бастион одиночества"

Глава 15

Я спросил у Мингуса, который час. Четверть первого, ответил он. Я сидел на полу в коридоре уже пять часов, прислонившись плечом к стене, которая разделяла камеры Мингуса и его соседей. Виском я прижимался к прутьям дверной решетки, Мингус тоже – с другой стороны; так мы могли разговаривать. Пару раз я даже почувствовал, что его ухо касается моего. Я показался ему всего раз, на мгновение сняв кольцо, когда объяснял, как мне удалось сюда пробраться. Мы общались тихим шепотом, тонувшим в гуле ночной тюремной жизни и вентиляционном шуме.

Последние несколько часов говорил преимущественно Мингус. Я слушал, стараясь не отключаться. Мне еще ни разу не приходилось оставаться невидимым так долго. Сидя на холодном полу, я чувствовал, что возвращаюсь в детство, наполняюсь ночными страхами, от которых, как мне казалось, распрощался в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. В те далекие дни, лежа в своей спальне на Дин-стрит, я ощущал себя маленькой песчинкой, затерявшейся в огромной вселенной, мне чудилось, будто со всех сторон на меня надвигается пустота. Ветви деревьев на заднем дворе, стучавшие в мои окна, я принимал за гигантские руки, тянувшиеся из других галактик. Позднее, став обладателем кольца, я объяснял свою боязнь полетов с крыши склонностью к подобным галлюцинациям. Они вернулись ко мне сейчас, в тюрьме, будто задумав ослабить мою решимость. А она и так была на исходе. Я чувствовал, что сил у меня едва-едва остается лишь на то, чтобы выйти отсюда. Я мечтал поскорее освободиться от проклятия Аарона Дойли – выбросить кольцо в придорожную канаву, добраться до своей машины и со спокойным сердцем вернуться к привычно тревожной жизни обыкновенного калифорнийца. Я был автором множества аннотаций к дискам и весьма скверным любовником. И как только меня угораздило отказаться от собственных достижений и ввязаться в эту непостижимую аферу? Давящая тяжесть этого коридора, словно рождающая клаустрофобию атмосфера церковного подвала, страшила меня. В воздухе витало нечто специфическое – удушливая вонь прокисших человеческих жизней. Когда погас свет, в темноте вокруг меня – вверху, справа, слева – замелькали огоньки сигарет, укоряющие в чем-то недолговечные звездочки. «Вперед!» – говорили мне они.

Наверное, я мог отключиться еще и потому, что голос Мингуса действовал на меня усыпляюще. Мингус исповедовался мне, наверное, даже не подозревая об этом. Рассказ о его злоключениях длился на миллион мгновений дольше, чем я был в состоянии вынести. Я старался не утонуть в желании утешить его и в собственном чувстве вины. Я стыдился, что когда-то бросил Мингуса и что хочу повторно совершить этот грех – незаметно ускользнуть отсюда.

Кольцо ему ни к чему. Вот в чем пытался убедить меня Мингус. Он рассказывал, что живет замечательно, что уже несколько лет у него не было ни с кем стычек, если не брать в расчет историю Роберта. И что после скорого пересмотра дела срок ему могут сократить, так что он выйдет на волю буквально через год-два. Возможно, на стражей порядка произвела впечатление пересадка почки. Словом, перспектива бегства – чтобы потом всю жизнь трястись от страха – ему не улыбалась.

Когда он сказал, о чем хочет меня попросить, я почувствовал, что эта мысль родилась в его голове в первый же момент нашей встречи. Часов десять назад, в комнате для свиданий. Он пожелал, чтобы я помог Роберту Вулфолку. Как оказалось, ШИЗО, куда отправились те два офицера, – это штрафной изолятор. Туда сажали заключенных, опасных для всех остальных, а также тех, кому грозила расправа. Наш приятель находился сейчас именно там. Мингус рассказал, как пройти туда, где отдыхают дежурные офицеры, чтобы стащить у них ключи. И как найти дорогу к Роберту. Он знал, что я могу справиться с этой задачей. И что соглашусь выполнить его просьбу.

Я хотел задать Мингусу несколько вопросов, прежде чем уйти и решить, следует ли мне сдержать данное ему обещание. Меня ничуть не интересовало ни ШИЗО, ни Роберт Вулфолк. Свою миссию в тюрьме я почти выполнил – съел все печенье Пруста под названием «Сыграй фанки». Остались одни крошки.

– Мингус, – сказал я. – Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько раз ко мне цеплялись на улице в детстве?

– Ты о парнях, заламывавших тебе руки?

Он не издевался надо мной, просто облек мою мысль в более точные слова. Он даже не пытался устыдить меня за то, что я заговорил о своих детских проблемах, едва выслушав рассказ о его взрослых горестях. В сострадании Мингус не нуждался, ни намеком не попросил ему посочувствовать. Но мне все равно сделалось немного стыдно. Тем не менее я хотел услышать ответ на свой вопрос.

– Заламывавших мне руки и отнимавших у меня деньги, – сказал я. – Они издевались надо мной почти каждый день в течение всех трех лет моей учебы в 293-й школе. Я был для них белым парнем.

– Эти ниггеры и ко мне несколько раз привязывались. – Кажется, Мингус отнесся к моим словам более серьезно, чем я заслуживал. – Парни из Гованус Хаузис, Уитмен, Атлантик Терминалс. Они вечно кого-нибудь обчищали – всех подряд.

В манхэттенских клубах их боялись как огня, этих долбаных придурков.

Что верно, то верно. Я был для своих обидчиков одной из тысячи мишеней.

– Дело тут даже не в цвете кожи, – продолжал Мингус. – Просто эти черти – вечно голодные, им постоянно надо чем-то подкрепляться.

Вечно голодные. Точно подмечено. Сейчас мне предстояло отправиться к самому ненасытному из этих чертей – жаждавшему увидеть мой страх, угрожавшему прикончить меня – и освободить его.

– Мингус.

– Что?

По его голосу я понял, что он устал не меньше, чем я. Задание я получил и теперь мог уходить. Мингус проговорил со мной почти всю ночь, сделал все, чтобы я не обиделся, чтобы не слишком тяготился обманутыми ожиданиями, и чтобы мое проникновение сюда не особенно отразилось на нас обоих. Он зашел очень далеко, забрался в Уотертаун, не желая обременять ни Барри, ни Артура, ни всех остальных. С какой же стати ему обременять меня?

– Ты когда-нибудь издевался над белыми парнями?

Мингус ответил подчеркнуто скучным тоном, но я все же уловил в его голосе оттенок смущения.

– Да, – сказал он. – Один раз. Точнее, ничего особенного тогда не произошло. Я и пальцем к ним не прикоснулся. Не было необходимости.

– Как это случилось?

– Мы с ребятами из Терминалс задумали купить травки. Один из них предложил отправиться на Монтегю и отнять бабки у какого-нибудь мальчишки из «Пэкер» или все равно откуда. В общем, мы выбрали парочку школьников и обступили их кольцом. Средь бела дня. Я и рукой не пошевелил, просто корчил физиономию, пока ребята обшаривали их карманы. Но это тоже важно.

– Что?

– Я же сказал. Корчить физиономию. – Он прижался лицом к решетке, демонстрируя свои слова. В тусклом коридорном свете я рассмотрел его выдвинувшийся вперед подбородок и сдвинутые брови. Мне показалось, он похож на кота из мультика, но сердце мое сжалось от привычного страха.

В каком возрасте черные мальчишки узнают, что могут выглядеть пугающе?

Мингус задержался у решетки всего на мгновение и вновь скрылся во тьме.

Наверное, я пребывал в состоянии легкого помешательства, когда шагал прочь от камеры Мингуса. Он как будто содрал с меня всю кожу. У меня не осталось никаких секретов. И не было соответствующей физиономии, а может, и вообще лица: неудивительно, что Зелмо Свифт обращался со мной как со слабоумным! Зелмо Свифт и Джаред Ортман по-другому и не могли повести себя с человеком без лица, решившим вдруг повернуться к обществу. Я чувствовал, что не могу уйти из Уотертауна, не выполнив свою миссию, но расставаться с кольцом теперь до ужаса не хотелось – оно превратилось в часть меня, в правдивую историю обо мне. Поэтому некоторое время я просто бродил по тюремным коридорам, раздумывая, как поступить. Однако шел я именно туда, куда меня отправил Мингус, только себе в этом не признавался. Ноги двигались неохотно, лишь в те моменты, когда нужно было проскользнуть в дверь за офицером, я заставлял их работать быстрее. Я чувствовал себя живой преградой на пути воздушных волн, полтергейстом, страдающим рефлексией. Украсть у охранника здоровенную связку ключей не составило для меня труда. Ища нужный ключ для каждой из попадавшихся на пути дверей, я не особенно осторожничал, – даже не пытался потише орудовать связкой. Двери я оставлял открытыми: может, надеялся, что этого никто не заметит до того, как я пойду назад, или просто не хотелось возиться. Я ни о чем не думал – мой мозг не видел самого себя.

Еще раз пройдя через двор, который теперь уже не освещался луной, я, будто марионетка, управляемая Мингусом, без труда разыскал ШИЗО, невысокое трехэтажное здание, больше похожее на тюремную больницу, нежели на изолятор особого режима. Его вид не соответствовал тому, что я ожидал увидеть. Неуемное чудовище, буйствующее в сердце тюремного лабиринта, следовало содержать в клетке под открытым небом или в яме, охраняемой вооруженной охраной. Но ШИЗО выглядел безобидным. Я подумал, что упрятать сюда Лорда Длинные Руки, Мастера-по-забрасыванию-мяча-в-окна, равносильно заключению его в пряничный терем, в котором он с легкостью прогрызет себе дорогу на волю.

Я вошел в ШИЗО. На первом этаже здесь находились заключенные, страдающие каким-нибудь серьезным недугом – умирающие от СПИДА наркоманы, жертвы перестрелок с ранениями позвоночника. Второй этаж напомнил мне сумасшедший дом из «Инспектора Клузо» – своими зарешеченными окнами и дверьми без ручек, но с прорезями. Когда я разыскал камеру Роберта, он спал.

– Хреноберт! – позвал я.

Я снял кольцо и встал так, чтобы Роберт мог рассмотреть меня в тусклом свете. Потом подошел к решетчатой двери.

– Дилан?

– Да, Роберт.

– Какого черта ты тут делаешь?

Это был он, Роберт Вулфолк, я опять смотрел в глаза объекту своей ненависти. Облаченному в тюремную форму, бритоголовому, с застывшим выражением насмешливости – вечной соответствующей физиономией. Я взглянул на его руки, укрытые оранжевой арестантской рубахой, и подумал: когда-то они соприкасались с руками Рейчел. Я презирал Роберта и завидовал: ему посчастливилось ощутить на себе ее удары.

– Меня Мингус прислал, – пробормотал я.

– Ты небось подумал, я сплю. Да?

– Ты действительно спал.

– Не-е, только прикидывался. Никому не удастся подкрасться ко мне незаметно.

– Может быть, – ответил я.

– Знаешь, чем я занимался?

Я представлял себе наш разговор совсем иным.

– Чем?

– Сочинял в уме стихи. У меня их в голове – целый альбом. Никто из этих придурков понятия не имеет, что со мной. Наверное, думают, я свихнулся. Просто я все время сижу с закрытыми глазами и качаю головой. Скоро это дерьмо в моей башке точно взорвется и разнесет эти чертовы стены. И я отсюда смоюсь.

«Ты смоешься отсюда быстрее, чем думаешь», – мелькнуло у меня в голове.

– Хочешь послушать?

– Да.

 
Не знаешь мое имя, прочитай на коробке,
Ты, смазливый рэппер с жирной бабьей попкой.
Найди его на дизайнерской картинке.
Захочешь поплавать по Гованусу,
Приготовься получить по загривку.
 

Он прочел свое нелепое творение грубым и агрессивным тоном. Впрочем, может, нелепым было не оно, а я.

 
Кончай трястись, трусливая задница!
Я слышу, как стучат твои зубы,
И мне это не нравится…
 

– Хватит, Роберт!

– А что такое?

– У меня мало времени.

Я показал ему кольцо – с некоторым раздражением. Я ждал, что он сам его у меня попросит («Эй, дай-ка на минутку. Я никуда не уйду, только пройдусь с ним вокруг квартала. Ты что, не доверяешь мне?»). Но та игра давно закончилась.

– Помнишь эту штуковину? – спросил я.

– Черт! Это же кольцо Гу.

Я не смог убедить Мингуса принять от меня этот подарок. А Роберт тут же признал в нем имущество Мингуса. Меня его слова в некотором смысле порадовали.

– Правильно, – ответил я. – Мингус сказал, чтобы я принес это кольцо тебе.

– Черт!

– С его помощью ты сможешь выбраться отсюда. – Я просунул кольцо в дверную щель. В тот момент, когда Роберт взял его, я почувствовал приступ паники, мгновенно отрезвивший меня. Мне следовало поскорее отсюда выбираться.

– А почему Гу не оставил его себе?

– Захотел, чтобы ты им воспользовался.

– А как оно действует?

– Сам разберешься.

Роберт на мгновение задумался и спросил снова:

– Эй, Дилан, а у тебя есть ключи?

– Они нужны мне самому.

– Открой хотя бы эту долбаную дверь.

Я смотрел на него, не отвечая.

– Эй, Дилан?

– Что?

– Пошел на хрен, сукин ты сын.

Тюрьма спала. Я продвигался к выходу. Было часа три-четыре ночи. Знакомые звуки отворяющихся дверей и бряцания ключей никого не тревожили. Единственное, чего я боялся, – «А/Б двери», преодоление этого препятствия без кольца казалось невозможным. Я думал, что попрошу Мингуса несколько деньков подождать и выберусь отсюда невидимым. Он, естественно, согласился бы. А Роберту было на меня плевать, но его я бы и не стал просить.

План мне пришлось изменить. Я решил пробраться к комнате для свиданий – туда, где собирались свободные люди, и смешаться с волной первых посетителей, а в случае необходимости сказать, что по ошибке вошел не в ту дверь. Руку после вчерашнего официального визита к Мингусу я до сих пор не мыл и надеялся, что тюремные сканеры и сейчас обнаружат на ней штамп. К тому же я белый, а местное «население» по преимуществу чернокожее. Меня непременно должны были пропустить.

Я разыскал корпус с выложенными зеленой плиткой стенами, в котором находилась комната для свиданий, в одиночестве прошел по длинному коридору, миновал помещение с широким внутренним окном из оргстекла, где меня заставляли снять ремень и туфли и где моя ушная затычка привела в изумление охранницу. И попал в просторное помещение, нечто вроде вестибюля с четырьмя автоматами – пара ярко освещенных «Пепси», «Ореос», выдающий печенье в полиэтилене, и «Чиз-Ит». На одной из стен на полке стоял телевизор.

Я засунул связку ключей между пыльных опор автомата «Чиз-Ит». Там их никто бы не нашел. Если бы ключи мне еще понадобились, я без труда достал бы их. От усталости меня уже мутило. Я сел на корточки, прислонившись спиной к стене у входа, – так, чтобы из коридора меня не было видно, – и тут же заклевал носом. Не занялся сочинением рэп-стишков, обреченных на бесславие, как Роберт, а в самом деле задремал. Если бы кто-то задумал незаметно ко мне подкрасться, легко сделал бы это. Черный глаз телевизора смотрел прямо на меня. В нем не отражалось ни проблеска мысли – ни Вейдера, ни ребят из «Биг Бразер» – только пустота. Меня окружала лишь тишина, бояться грозных стражей не имело смысла. Автомат «Пепси» светился, но никого не привлекал к себе.

Я проснулся от яркого солнечного света и переполненного мочевого пузыря. И сразу же увидел толпу возле помещения с окном из органического стекла в другом конце коридора – не вялых утренних посетителей, а взволнованных тюремных офицеров, полицейских и нескольких белых мужчин среднего возраста в темных костюмах. Некоторые из них делали записи в блокнотах. В следующее мгновение я с ужасом заметил человека, стоявшего буквально в нескольких шагах от меня, – повернутого ко мне спиной офицера у одного из автоматов. Он кормил машину долларами и затаривался пепси. Наверное, именно от грохота выскакивающих из ее глотки жестяных банок я и проснулся. Вероятно, войдя сюда, офицер направился сразу к автомату и меня не заметил. Но неожиданно он повернул голову.

– Я… Гм… Уронил мелочь, – сказал я, моргая, чтобы стряхнуть с себя сон и опираясь ладонями на пол.

– Как вы здесь очутились, черт побери?

– Через входную дверь, – соврал я. – Она была открыта.

– Твою мать! Если вас увидит Тэлбот…

– Именно Тэлбот меня сюда и направил, – продолжил я рискованную игру. – А может, я просто перепутал. Где здесь уборная?

Офицер прищурил глаза, глядя на меня с подозрением, очевидно, чувствуя подвох. Затем расправил плечи, плотнее прижав к груди банки пепси. Он выглядел слишком юным – более молодого стража правопорядка мне еще не доводилось встречать. Наверное, он был здесь мальчиком на побегушках, хотя на поясе у него висела связка ключей, пластиковая дубинка и – к моему счастью – сканер.

– Вы журналист?

– Да. Вы должны помнить меня, молодой человек. – Я произнес эти слова с трансатлантическим высокомерием, копируя Гэри Гранта, разговаривающего с Ральфом Беллами. Затем выпрямился и стряхнул пыль с рук.

– А как, простите, ваше имя?

Задумавшись лишь на мгновение, я сказал:

– Вэнс Крисмес. – Сейчас я мог вспомнить имя только одного газетчика. Ну и еще, пожалуй, Джимми Ольсена. В конце концов, Крисмес сам нарвался на это, связавшись с Аэроменом, пусть и было это много лет назад.

– Понятно. Но… Откуда вы?

– Из Олбани, – ответил я. – Я работаю в… э… «Олбани Геральд-Леджер». Мы собираем материал для статьи о состоянии тюрем. Вы наверняка в курсе.

– Но ведь вы приехали со всеми остальными, я правильно понимаю? – Туман неопределенности действовал ему на нервы: он страстно хотел, чтобы я развеял все его сомнения – того же желал и Я.

– Да, конечно. Тэлбот сказал мне приехать вместе с ними, – произнес я. По-видимому, под «остальными» мой собеседник подразумевал ту толпу у кабинета с окном. Если бы у меня появилась возможность к ним присоединиться, я бы смог выскользнуть отсюда. – Я же говорю, что собираю материал. – Я настолько увлекся своей выдумкой, что ни на секунду не задумался, с какой целью сюда приехали все эти репортеры.

Мне не следовало во второй раз упоминать о таинственном Тэлботе. Мальчик-на-побегушках пристальнее посмотрел на меня, сложил на автомат банки пепси, прокашлялся и начальственным тоном произнес:

– Могу я взглянуть на ваши документы?

– Послушайте, – пробормотал я, понижая голос, – если честно, я пришел сюда не с этими ребятами.

– Как вы здесь оказались?

– Я провел тут ночь. Вчера приехал навестить приятеля. Проверьте мою руку, на ней печать.

– Гм… Даже не знаю, что с вами делать. – Я видел, что он вот-вот запаникует и бросится искать подмогу. Толпа в коридоре до сих пор не обращала на нас внимания. Я нашел спасительную соломинку, ухватился за нее, но она грозила переломиться.

– Послушайте, подождите, – пробормотал я. – Я в самом деле репортер из «Олбани». – Может, этой чушью я выносил себе окончательный приговор? Мне было уже на все наплевать. – Я договорился со знакомыми офицерами тайно впустить меня сюда. Стеймоса и Суини знаете?

– Предположим.

– Я очень не хочу доставлять им неприятности, поэтому и наговорил вам разных глупостей. Они помогли мне проникнуть сюда неофициально, понимаете?

– Стеймос решился на такое?

– Да.

– Черт! Вот идиот!

– Гм… Наверное.

– Тэлбот придушит их.

– Может, и кет, если вы выпустите меня отсюда. Просто проводите к выходу. Обещаю, я ни слова никому не скажу.

– О господи!

– Проверьте мою руку.

Качая головой, Мальчик-на-побегушках отстегнул от пояса сканер и осветил мне пальцы. Показался розовый символ.

Я не дал ему возможности поразмышлять, как поступить, – сделал вид, будто он уже ответил мне согласием.

– Пойдемте. На нас как раз никто не смотрит.

– Господи…

– Но сначала покажите, где здесь у вас туалет. Я проторчал здесь целую ночь.

– Да уж…

Когда я вышел из уборной и заметил сочувственный взгляд Мальчика-на-побегушках, то немного успокоился.

– Надо же было случиться такому именно сегодня. Вам крупно не повезло.

– Точно, – согласился я.

– Впредь будьте осторожнее.

– Непременно.

– Я серьезно говорю.

– Я тоже.

Когда мы приблизились к «А/Б двери», я прошептал:

– Скажите, например, что я забыл кое-что в машине.

Мальчик-на-побегушках напустил на себя строгую небрежность и мрачно, будто испуганный подросток, крикнул кому-то в кабинете с окошком в центре клетки:

– Этот парень возвращается на стоянку. Я его провожу.

– Хорошо, – негромко ответили изнутри. Нас пропустили.

– Кстати, а что сегодня стряслось? – спросил я, когда мы подошли к автостоянке. Утренний свет, расчесывавший кроны деревьев, слепил мои утомленные глаза. От меня, наверное, жутко пахло, как от любого, кто не побывал в ванной после ночного сна. Расхаживавшие по гравию три сердитые вороны хлопнули крыльями, поднялись в воздух и, пролетев над оградой с острыми металлическими крючьями поверху, устремились в сторону дороги. Птицы скромно ознаменовали мое освобождение: мне не терпелось добраться до своей машины и выпить где-нибудь чашечку кофе.

– Черт, – сказал Мальчик-на-побегушках, удивляясь тому, что, находясь почти что на месте происшествия, я не знал, в чем дело. – Один парень в ШИЗО уломал кого-то из офицеров открыть камеру. Наверное, у этого скота были припрятаны ворованные ключи от других дверей. Сегодня нам такой разнос устроили! Тэлбот в бешенстве.

– А что с тем парнем? Сбежал? – Вывести меня за пределы тюремной территории Мальчик-на-побегушках согласился, очевидно, потому, что не желал добавлять масла в гневный огонь Тэлбота. Мне повезло. Устроить судьбу Роберта Вулфолка более аккуратно я просто не мог.

– Покончил с собой.

– Что? – поразился я.

Мальчик-на-побегушках закрыл глаза и высунул язык, изображая мертвеца.

– Может, кто-то его убил? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Самоубийство. Выйдя из камеры, этот псих добровольно распрощался с жизнью.

– Он ведь мог сбежать? Зачем ему понадобилось кончать с собой?

Мальчик-на-побегушках пожал плечами.

– Черт его знает. Он забрался на самую высокую башню и сиганул вниз. Сдикими воплями, как рассказывают. Приземлился на бетонные плиты. Жуткое зрелище. Труп сфотографировали, но смотреть на эти снимки скорее всего невозможно. Ничего более страшного здесь никогда не случалось. Говорят, руки каким-то странным образом переплелись, а грудь раскололась, как скорлупа. Он уже и на человека не был похож.