Текст книги "Искупительница"

«Ты одинока».

Я неуклюже сжала руку Киры в ответ. Словно бы со стороны я услышала собственный голос:

– Да ладно вам! Я просто слишком остро среагировала. Вперед, делайте свою работу, для которой тренировались годами. Вы правы: я изменилась. Но сейчас я уже в порядке.

Я натянуто улыбнулась. Эта ложь, осознала я мрачно, будет лишь первой из многих:

– Со мной все будет хорошо.

Глава 10

Восемь из моих одиннадцати братьев и сестер разъехались по разным уголкам континента. Через несколько часов я уже стояла с Дайо перед горой Олоджари, держась за живот после камня переноса.

– Интересно, почему со временем тошнота не проходит? – задумчиво произнес Дайо, когда мы покинули охраняемый порт.

Хмыкнув, я сунула палец в ухо, в котором до сих пор звенело от вибраций магии камня переноса. К счастью, оджиджи, похоже, не последовали за мной. Я подозревала, что они ждут своего часа, прячась где-то в тени.

На лбу у меня выступил пот – и не только от страха. В отличие от столицы с прохладными приморскими бризами, провинция Олоджари находилась в самом центре континента, и горячий сухой воздух здесь пах сажей.

– Растворяться на мелкие частицы, переноситься на семьдесят миль и собираться воедино заново – это не тот навык, который можно отточить, – заметила я.

– Ну, ты у нас эксперт в этом, – радостно сказал Дайо. – После двадцати шести камней переноса зараз. Возможно, так ты станешь неуязвима к тошноте.

– Я чуть не умерла, – напомнила я. – А может, и правда умерла на мгновение. Эту часть я все еще помню довольно смутно. Но там было очень много рвоты.

– Не говори слово «рвота»! – взмолился Дайо.

Затем он покопался в карманах и вытащил на свет флакон с янтарной жидкостью. Глотнув из него, он бросил флакон мне:

– Новое изобретение Терезы.

Зелье на вкус сильно отдавало имбирем и обожгло горло, но успокоило желудок. Я виновато посмотрела на пустой бутылек, жалея, что не смогла разделить его с нашим эскортом из Имперской Гвардии. Санджит остался, чтобы убедиться в безопасности столицы, и послал вместо себя отряд доверенных воинов. Они следовали за нами на почтительном расстоянии, пока мы с Дайо приближались к священной кузнице, и очень старались не показывать, что их тоже тошнит.

Священная кузница Олоджари и железная шахта находились в самом сердце горы, которую опустошали столетиями. По мере процветания храма у подножия горы образовалось скопление небольших деревенек, где жили поколения шахтеров и кузнецов. В них же имелись и постоялые дворы для ежегодного притока Людей Углей, приезжавших со всей империи.

Сперва мы прошли мимо роскошных вилл знати, крыши которых были украшены железными статуями голубокровных – аристократов, поколениями управлявших шахтой моих предков. Время от времени возле уха у меня жужжало что-то оранжевое. Что-то острое и горячее атаковало меня в лицо. Прихлопнув жужжащее нечто на своей шее, я поднесла руку к лицу: на ладони лежало раздавленное крылатое создание.

– Спрайты ина, – заметил Дайо. – Духи огня. Раз их так много, кузница, должно быть, процветает.

Но чем ближе к храму, тем сильнее меня охватывало странное чувство: что-то не так. Деревни, хоть и многочисленные, представляли собой в основном шатры и землянки, теснящиеся рядом, а постоялые дворы окружали попрошайки. Насколько я знала, простолюдины работали в кузнице уже много веков. Так почему многие из них жили в бедности?

Узкие улочки и рынки были пугающе пусты.

– Где все? – спросила я у Дайо, понизив голос. – Думаешь, местные услышали о пророчестве Умансы?

– Не знаю, – ответил он. – Но вот это – нехороший признак.

Он показал на столб дыма, медленно поднимавшийся над горизонтом. Дым тоже был странный, неестественный – красный, золотой, черный.

Вскоре мы поняли, куда делись местные. У входа в кузницу столпились простолюдины, все в саже и сильно исхудавшие. Вооруженные жрецы охраняли высокую арку, ведущую внутрь горы. Две одинаковые статуи Полководца Пламя в виде мускулистых гигантов с пылающими волосами стояли по обе стороны от входа. Над аркой в камне виднелась надпись, покрытая гарью и пеплом:

«ПОД ПРИСМОТРОМ КУНЛЕО ОЛОДЖАРИ БУДЕТ ПРОЦВЕТАТЬ».

У кого-то в толпе имелись кирки и железные киянки, другие просто воздевали к небу покрытые синяками и мозолями руки, словно в молитве. Все они раскачивались, скрипуче распевая какую-то песню: их запавшие глаза сверкали голодом. В стороне стояли хорошо одетые дворяне, которые неодобрительно и нервно за этим наблюдали. Жрецы в красно-золотых одеяниях, похоже, разделились на два лагеря: одни стояли с бедными протестующими, присоединяясь к их музыке и благословляя их красными облаками благовоний. Другие же выбрали сторону знати, презрительно глядя на происходящее и осеняя себя знаком Пеликана, чтобы отвадить зло.

Встревоженные беспорядками, гвардейцы окружили нас, защищая императора и императрицу. Но наше прибытие едва ли кто-то заметил. Толпа наблюдала за человеком, стоявшим на карнизе арки: его волосы были завязаны в пучок, а лицо скрывалось под зеленой чешуйчатой маской из кожи, обрамленной рядами треугольных зубов.

Я услышала, как в толпе шептали на разные лады его имя:

Крокодил.

Он бил в барабан, подначивая толпу песней:

 
У костей сестры моей,
Нет ушей, нет ушей.
Но глуха ль она, скажи?
Кости обратятся в пыль,
А Малаки живет вечно.
Кожа матери моей —
Глина и земля полей.
Но мертва ль она, скажи?
Кожа обратится в пыль,
А Малаки живет вечно.
 

Даже через подошву сандалий я чувствовала пульсирующую в земле энергию. По коже бежали мурашки. Похоже, этот человек – колдун, практикующий Бледные Искусства, а его песня – некое заклинание.

Я перевела взгляд на поднимающийся из горы дым.

 
«Кожа обратится в пыль,
А Малаки живет вечно».
 

«Нет!» – осознала я с ужасом. Это не заклинание.

Это призыв.

Дайо тоже почувствовал:

– Остановись! – воскликнул он, замахав руками, чтобы привлечь внимание человека в маске. – Ты не знаешь, что делаешь!

Незнакомец продолжал направлять хор рабочих, но повернул голову в нашу сторону, словно удивленный нашим присутствием. Затем его плечи затряслись – он смеялся. Мороз прошел у меня по коже. Я не могла избавиться от ощущения, что, хотя мы с Дайо спрятали наши императорские кольца-печатки, а туника с длинными рукавами скрывала мои узоры Искупительницы… этот незнакомец прекрасно знал, кто мы такие.

– Он делает это нарочно! – прорычала я.

Кузницу озарила вспышка кровавого света… а затем вершину горы пробила изнутри тлеющая рука размером с огромный булыжник.

Она вырвалась из недр горы в облаке пепла и огненных спрайтов – настоящий каменный гигант. Поднявшийся ветер чуть не сдул меня с места, а благородные бросились в укрытия, пока толпа вокруг завыла в экстазе. Создание забралось на разрушенный пик горы – бедра ее сверкали, как мраморные столбы. Из головы ее шел дым, а крылья, похожие на черные паруса, закрывали небо, превратив день в ночь. С болезненным ревом алагбато оглядела кузницу яркими белыми глазами.

В этот момент мне вдруг пришла в голову мысль, от которой тут же пересохло во рту: вероятно, я никогда не видела своего отца в его истинной форме.

Если бы он захотел – то есть если бы моя мать не поработила его, – смог бы Мелу вырасти размером с гору? Что за силу применила моя мать, когда защелкнула на его руке тот волшебный браслет?

Над входом в кузницу торжествовал Крокодил.

– Она услышала ваши мольбы! – взревел он, обращаясь к восторженной толпе внизу. – Ваши страдания – не напрасны! Если вы не можете насладиться плодами собственных трудов, то никто не должен! Мы отдадим их богатство Малаки!

– Он хочет, чтобы Малаки уничтожила шахту, – пробормотал Дайо. – Но почему?

– Не знаю, – процедила я сквозь зубы. – Но он идиот! Если Малаки вызовет извержение вулкана, пострадает не только шахта! Разве он не знает, что извержение разрушит все на многие мили вокруг?

– Скормим их украденное богатство огню! – кричал Крокодил, потрясая кулаком. Затем спрыгнул в толпу. – А теперь – уходите. Возьмите своих детей – бегите, прячьтесь! Наблюдайте издалека за тем, как восторжествует справедливость!

Но, к явной досаде Крокодила, деревенские его игнорировали. Они продолжали с трепетом смотреть на гору, не слыша просьб Крокодила укрыться в безопасном месте.

Малаки заговорила, сотрясая голосом землю:

– ЖЕЛЕЗО. ЖЕЛЕЗО. ВСЕГДА – ПОЖИРАЮТ. МОЕ СЕРДЦЕ. СЕРДЦЕ…

Она говорила на диалекте, который я едва могла разобрать – в Аритсаре на нем не говорили уже много веков. С губ ее сыпался пепел, отчего у меня сжалось горло. Малаки издала хриплый раскатистый рев, словно речь причиняла ей боль:

– ТАК – МНОГО – ИСТОРИЙ. ЗАКОНЧИТЬ – ИХ ВСЕ…

Из зияющих провалов ее глаз потекли ручейки лавы.

– Бегите! – взревела я. – Она сейчас взорвется! Она…

Я схватила Дайо за руку и попыталась утянуть его назад по дороге. Но он вырвался из моей хватки.

– Тар, – пробормотал он, глядя на Малаки с жалостью и удивлением. – Мне кажется… она плачет.

А потом Дайо – моя добросердечная, храбрая и ужасно глупая лучшая половина – бросился вверх по склону горы.

Не веря своим глазам, я наблюдала, как он забирается по скале, перекрикивая грохот:

– Малаки, чего ты хочешь?

Его шрам блестел от пота.

– Скажи нам! Скажи, как тебе помочь!

– Она не нуждается в помощи! – завизжала я, цепляясь за его тунику, чтобы снять его оттуда. – А вот мы – нуждаемся!

Слишком поздно. Когда Малаки услышала свое имя, она замолкла и повернулась к Дайо с диким взглядом.

А потом огромная рука обрушилась с неба, закрывая мне обзор, и схватила нас с Дайо в кулак.

Моя голова качнулась взад-вперед.

Зелье Терезы чуть не полезло из меня наружу. Я закричала, вцепившись в Дайо, а он, в свою очередь, вцепился в пальцы алагбато, дрожа… но все равно упрямо встретил взгляд Малаки.

– Пожалуйста, – сказал он, задыхаясь от дыма, когда Малаки поднесла нас к своему древнему тлеющему лицу. – Мы просто… хотим помочь!

Лава стекала по щекам Малаки.

– ВСЕГДА – МАЛО, – сказала она сдавленно. – ПАДАЮТ – СЮДА. НАПОЛНЯЮТ – ГОРУ. БОЛЬ – МНОГО – ИСТОРИЙ.

Впервые Малаки посмотрела на меня. Мы обе застыли, девушка и алагбато, одинаково напуганные и растерянные. Я затаила дыхание, приготовившись раньше срока отправиться в Подземный мир… но, как Камерон и предсказывал… на лице Малаки вдруг возникло узнавание.

«Представители одного вида чуют своих».

– ИСТОРИИ, – проскрипела она, теперь уже более осмысленно. Решительно. – ТЫ… ЗАБИРАЕШЬ ИХ.

Затем она подняла другую руку и коснулась огромным каменным пальцем моего лба.

Горе, глубокое и бескрайнее, как океан Обаси, наполнило мой разум. Я закричала – слезы, которые текли из моих глаз, были слезами крестьян. Рабочих, которые спускались в шахту до рассвета и выходили уже при луне, чтобы получить мизерную плату и накормить сыновей и дочерей, которых так редко видели. Я узнала агонию детей, которые погибали под обрушившимися стенами шахты, постоянно расширяемой из-за растущих требований знати. Я ощущала недовольство кузнецов, вынужденных покупать железо плохого качества, пока благородные отсылали лучшие образцы далеко в Имперскую Оружейную.

Но самая сильная, самая давняя боль была той, которую испытывала сама гора.

Поколениями в Олоджари скапливались трагические воспоминания: человеческие истории просачивались с поверхности вниз, в самое сердце скалы, ослабляя живущего там духа. Малаки помнила, что когда-то давно, еще до Лучезарных, до императоров и королей, народы правили собой сами и забирали у нее лишь самую малость, необходимую для жизни. Истории, стекавшие тогда в кости Малаки, были наполнены музыкой: смехом сытых и здоровых людей, звоном инструментов об камень. Тела рабочих были тогда жилистыми и сильными, а не отощавшими от голода.

Малаки убрала палец. Я охнула с облегчением, когда ее воспоминания отпустили меня, и закашлялась от дыма, наполнявшего легкие. Малаки держала меня, затихнув, и на лице ее читалось нечто вроде понимания и легкого презрения.

– Чего она хочет? – прошептал Дайо, все еще цепляясь за пальцы алагбато, чтобы не упасть.

Я чуть было не ответила, что не знаю. Но поняла: это неправда. События дня сложились воедино, кусочек за кусочком, как головоломка, с которыми меня учили справляться. Гобелены в гостиной дворца. Элегантные виллы знати и разваливающаяся деревня. Крестьяне, раскачивающиеся перед горой и воздевавшие грязные руки в молитве.

– Она хочет все исправить, – произнесла я медленно. – И я это сделаю.

Я прислонила руку к гигантским пальцам Малаки, посылая ей видение будущего, полного надежды. Видение музыки и смеха, раздающихся над горой.

– Тебе больше не придется чувствовать эти истории, – сказала я ей. – Обещаю, Малаки. Но если ты уничтожишь гору, то причинишь только больше боли. Создашь больше плохих историй. Так что… дай мне время.

Я послала ей видение: сменяющие друг друга закаты и рассветы, луна, проносящаяся по небу.

– Больше – времени.

Малаки смотрела на меня настороженно. Хватка ее едва заметно усилилась.

Но когда я уже думала, что сейчас она просто раздавит нас в пыль, она вдруг тяжело вздохнула, обдав нас облаком пепла.

– ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, – взревела она и швырнула нас с Дайо обратно к основанию горы.

Мы покатились по каменистой земле, хватая ртом воздух и собирая по пути все кочки. Оказавшись у подножия горы, мы вскочили на ноги.

Но в этот момент древнее создание исчезло в облаке обжигающих искр. Малаки скрылась в горе, забрав с собой всю лаву до последней капли.

Пока что.

Сопровождавшие нас гвардейцы немедленно бросились к нам с Дайо, проверяя, не ранены ли мы. Они заслонили нас собой от толпы ошеломленных крестьян и попытались увести прочь. Но я, не обращая на них внимания, вернулась ко входу в священную кузницу Олоджари. Горе Малаки сильно встряхнуло храм: по земле катились кусочки камня, железа и углей. Я вгляделась в арку на входе. Затем схватила с земли кусок угля.

Дайо недоумевающе на меня оглянулся.

«Тар? – его голос в моей голове был полон беспокойства. – Нам лучше уйти. На случай, если Малаки передумает».

«Не передумает, – ответила я. – Мы исправим это».

«Я не должен был подвергать тебя опасности, – добавил Дайо. – Прости. Чудо, что тебе удалось ее успокоить. Я до сих пор не уверен, что именно ты сделала».

«Мы оба остановили ее, – возразила я. – Если бы не твоя раздражающая доброта, я бы никогда не поняла, чего она хочет. – Обернувшись, я улыбнулась ему. – Похоже, из нас вышла неплохая команда, господин Император».

Он просиял: ямочки на щеках подчеркивали пятно копоти на лице.

«Похоже, что так, госпожа Императрица-Искупительница».

«Кстати… могу я одолжить твои длинные ноги кое для чего?»

Я послала видение моего намерения в разум Дайо. Он удивленно поднял брови… но кивнул, доверяя мне, как и всегда, без вопросов.

Он присел, чтобы я могла взобраться ему на плечи, и обхватил мои щиколотки ладонями, чтобы я не упала. Толпа – деревенские, жрецы, благородные и человек в маске крокодила, – смотрели, как я направляю Дайо к арке.

Затем я поджала губы, схватила уголек и вычеркнула ровно половину древней надписи.

Когда мой вандализм был закончен, благословение моей кровной династии, приносившее моим предкам немало доходов, сократилось до трех слов:

«ОЛОДЖАРИ БУДЕТ ПРОЦВЕТАТЬ».

Я закатала рукава, открывая яркие синие отметины на руках. Затем воззвала к силе маски, и из-под моей туники вспыхнул свет. Толпа изумленно ахнула. Большинство жрецов и деревенских жителей тут же пали ниц. Но другие, особенно знать, просто потрясенно на меня уставились.

– Властью, данной мне, – объявила я, – в качестве императрицы-Искупительницы, и с согласия Его Императорского Величества… Я официально конфискую шахту под Священной кузницей Олоджари! С этого дня шахта и все ее ресурсы принадлежат шахтерам этой провинции, которые могут выбрать делегатов из своего числа, чтобы облегчить торговлю со столицей. Благородные дамы и господа, – продолжала я, кивнув на группу хорошо одетых людей в стороне, – которые до сих пор так ловко управлялись с шахтой от имени короны, сим освобождаются от службы. Таков мой указ.

Волна потрясенных криков прошлась по толпе. Я не сразу поняла, что это – радость. Дайо рассмеялся, сжав мои ноги, которые до сих пор удерживал для равновесия. Мое сердце переполнили одновременно страх, надежда и восторг…

И, точно по сигналу, в воздухе над толпой возник полупрозрачный ребенок. Он смотрел на радостных рабочих пустыми бездонными глазами. Я услышала возле уха многоголосый хор оджиджи, похожий на леденящий душу порыв ветра:

«Ты помогла им, но не помогла нам. Слишком поздно. Слишком поздно… Ты делаешь недостаточно. Заплати за наши жизни».

Я тут же почувствовала себя виноватой. Ребенок был прав. Как я посмела праздновать, когда предстоит еще так много работы? Шахта – это только начало.

Когда видение исчезло, я спустилась с костлявых плеч Дайо с неподобающей императрице неловкостью. Тяжело дыша, я указала в толпу:

– Ты.

Я показывала на Крокодила, который наблюдал за мной на расстоянии с недоверчивым восхищением.

– Я о тебе слышала. Ты вызываешь беспорядки по всему континенту. И это только начало, верно? Ты хочешь разбудить всех алагбато. Всюду устроить катастрофы.

Тот удивленно замер. Мне явно не полагалось знать о других алагбато – и я не знала бы, если бы не пророчества Умансы. Гвардейцы двинулись на Крокодила, который предупреждающе схватился за оружие. Одного моего обвинения хватало, чтобы арестовать его. Но я остановила гвардейцев жестом: если у этого человека есть свои шпионы по всей империи, которые собираются пробудить алагбато… возможно, только он может их отозвать? Кроме того, после этой меткой тирады об украденном богатстве мысль арестовать его казалась какой-то странной. И все же…

– Ты или безумец, или идиот, – сказала я прямо. – Ты чуть не убил всех местных. И если бы ты уничтожил шахту – что дальше? Эти люди – шахтеры. Как бы они тогда жили?

От того, как едва заметно поникли его плечи, я поняла: мой упрек попал точно в цель. И все же Крокодил ответил, бравируя:

– Они бы жили свободными от эксплуатации! Пока эта шахта приносила доход только вашей знати, народ Олоджари пребывал в рабстве.

Он задумался, как будто что-то выбило его из колеи. Затем холодно произнес:

– Но, похоже, Ваше Императорское Величество сумело улучшить мой план. Прекрасный ход, Императрица Идаджо.

– Останови свой план по пробуждению алагбато, – огрызнулась я, – и тогда я продолжу свои улучшения.

Крокодил оценивающе на меня посмотрел. Затем элегантным жестом коснулся головы и сердца, отдавая честь:

– Да будет воля Идаджо исполнена, – сказал он.

Он начал бормотать что-то себе под нос. Зрители ахнули и отшатнулись: его руки и ноги вдруг задергались, а сухожилия вспыхнули золотым светом. Он вскрикнул от боли, схватившись за скрытую кожаной повязкой руку, на которой выступили вены…

…И исчез.

– Найдите его, – приказала я гвардейцам, не веря своим глазам.

Вероятно, он спрятался за ближайшим зданием. Создал иллюзию.

Но через час поисков по всему городу гвардейцы вернулись с пустыми руками.

Крокодила нигде не было.

Глава 11

– Нам необязательно это делать, – сказал Дайо неделю спустя, когда мы пересекли внутренний двор и остановились возле ворот Ан-Илайобы. – Прогулку Императора можно отложить. Ты еще не полностью восстановилась после Олоджари.

– Я в порядке, – ответила я, закатив глаза. – Может, я и не бессмертна, но не стеклянная. Кроме того, мы задолжали городским жителям праздник. Они заслуживают отдыха.

Новости об отмененной церемонии коронации – Дайо все еще настаивал, что это произойдет только после моего возвращения из Подземного мира, – потрясли изменчивый социальный мир столицы. Вместе с новостями о том, что я конфисковала шахту и без предупреждения лишила благородных прибыли, атмосфера при дворе в Ан-Илайобе стала холодной и унылой.

Я перевела взгляд на горизонт: белоснежные высокие дома почти светились на фоне черного бархата ночного неба. Вокруг Дворцового Холма жители столицы усиленно притворялись спящими.

Прогулка Императора была пятисотлетней традицией. В ночь перед коронацией Имперская Гвардия устанавливала в городе комендантский час, и миллионы жителей столицы тихо праздновали у себя дома – пировали, рассказывали истории, всю ночь жгли лампы… и, если осмеливались, выглядывали в окна, надеясь хоть мельком увидеть будущего императора, прогуливающегося по улицам в темноте. Сегодня они будут высматривать две фигуры вместо одной.

– Жаль, что наша семья не дома, – сказала я, с тоской глядя на освещенные луной башни Ан-Илайобы. – Эмера, Майа, Кам – все они. Без них дворец кажется каким-то… зловещим.

– Мы не можем быть уверены, что Крокодил отзовет своих шпионов, – напомнил Дайо. – Я тоже скучаю по остальным, но пусть они лучше следят за пробуждениями алагбато в родных королевствах.

Я мрачно кивнула, теребя завернутое в складку моего одеяния саше с высушенными листьями кусо-кусо. Каждый раз, когда я хотела услышать братьев и сестер, я клала лист под язык, и наши сердца начинали биться в унисон на расстоянии многих миль. Иногда я ловила обрывки их мыслей:

«…люблю…»

«…Тар…»

«…скучаю…»

Каждую ночь мне снились их лица и голоса. Я смаковала эти сны, как капли прохладной воды в сухой сезон. Хуже всего было скучать по Кире: мы получили вести, что она, вероятно, не вернется во дворец еще несколько месяцев, потому что из Благословенной Долины направится прямиком в Сонгланд, чтобы начать свою кампанию по выплате репараций за Искупителей.

Дайо шутливо пихнул меня в бок.

– Прогулка Императора может подождать, – повторил он. – Видит Ам, тебе и самой не помешает отдых. Разве у тебя не назначена на завтра первая… гм… личная встреча с вассальными правителями?

Я напряглась, отгоняя прочь тревожное воспоминание об объятиях короля Зури на Вечере Мира и манящий запах масла агавы, накрывший меня, когда Зури наклонился к моему уху. Из всех вассальных правителей, которых мне предстояло убедить, Зури беспокоил меня больше остальных.

– Я стараюсь об этом не думать, – сказала я Дайо. – И это больше не Прогулка Императора. А наша общая прогулка.

Я взяла его под руку. В тени ворот стояла капитан Бунми со своим отрядом, чтобы сопроводить нас в город. Она отдала честь, приветствуя нас с Дайо, когда мы прошли мимо.

– Добрый вечер, Ваши Императорские Величества. Мы убедились в безопасности вашего маршрута на сегодня.

Гвардейцы были одеты в простую одежду, зрачки их были расширены от детского восторга. Я подмигнула им, и Бунми едва подавила улыбку.

– Добрый вечер, товарищи простолюдины, – сказала я, склонив голову.

– Мы тут просто прогуливаемся, – добавил Дайо, имитируя худший акцент рабочего класса, который я когда-либо слышала. Мы все рассмеялись.

Наши руки и лица были покрыты праздничной краской, а кожа пахла мятно-лимонным бальзамом от комаров. В теории мы должны были слиться с толпой. Но традиция требовала, чтобы мы оделись так, как одевались в эпоху Энобы Совершенного, а странные костюмы выдавали нас с головой. Кроме того, в них не было необходимости благодаря комендантскому часу… тем не менее обычай оставался.

– Готова предстать перед предками? – прошептал Дайо.

В городе внизу пульсировал ритм барабанов и маракасов – из-за дверей домов лилась приглушенная музыка. Над головой в безоблачном ночном небе сияли мои спрайты: я пыталась убедить их остаться во дворце, но тщетно. Теперь они следовали за нами с Дайо стрекочущим светящимся облаком, объявляя о нашем приближении всему городу.

Стена Смотрящих высотой в несколько этажей, поблескивающая переливами цветной плитки, начиналась у основания Дворцового Холма и углублялась в город. Мы собирались пройти вдоль всей стены, останавливаясь, чтобы почтить прошлых Лучезарных и их советников.

Наше паломничество началось у святилища Энобы Совершенного. Мы с Дайо преклонили колени перед изображенным на стене далеким общим предком. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть на его лицо: даже стоя, мы едва доходили Энобе до щиколотки.

– Мы воздаем дань уважения, – пробормотал Дайо.

Гвардейцы передали ему кубок, из которого он отпил пальмового вина и совершил возлияние.

Я повторила его жест и слова:

– Дань уважения.

Но, глядя на спокойное широкое лицо Энобы, на его украшенную кольцами руку, поднятую в благословении, я думала только об одном:

Как много?

Как много Лучезарных дочерей ты отослал из дворца? Хотел бы ты видеть здесь меня?

Дольше всех мы задержались у изображения Олугбаде, опустошив кубок у его ног. Я мысленно посылала Дайо ощущение своей поддержки через Луч, ожидая увидеть признаки скорби на его лице. Но его глаза оставались сухими.

– Странно, – пробормотал он, касаясь холодного камня, и слабо улыбнулся. – Точно так же ощущалось общение с ним, когда он был жив.

Я поморщилась и кивнула. Леди воспитывала меня с противоположного конца нашего изолированного поместья. И Олугбаде тоже любил Дайо единственным известным ему способом: издалека.

Мы продолжили путь вдоль стены, преклоняя колени и совершая возлияния через каждые полмили. Из закрытых лавок и высотных домов на улицы лилась тихая музыка. Мы слышали детские голоса, восхваляющие Дайо в древнем гимне Аритсара: «Одиннадцать лун вокруг солнца танцевали. Золото с черным, Экундайо прекрасен!»

Но иногда мы слышали и новую песню. Мне была знакома эта мелодия: благородные в насмешку напевали ее во дворце… но простолюдины пели ее в полный голос, отчего меня охватывали и радость, и ужас одновременно.

 
Нет в Олуоне ночи, нсе-нсе,
Ясное небо в Суоне, бам-бам.
Лежат без сна в Морейо, нсе-нсе,
Поют в Бираслове и Нонте: снег тает, гунь-годо.
Джибанти с Ниамбой встают, тада-ка, тада-ка,
Смотрите! Их дети не спят! Глаза их открыты, бам-бам!
Почему же, скажи? Почему?
Пеликан сказал свое слово.
Солнце для утра, солнце для ночи,
И луны – на годы вперед.
В Благословенной Долине не спят, нсе-нсе,
Слезы Спарти и Дирмы все высохли, тада-ка, тада-ка,
Кетцала с улыбкою щурит глаза свои, нсе-нсе!
В Мью шкуры с плеч сбросили, гунь-годо, гунь-годо,
Почему же, скажи? Почему?
Пеликан сказал свое слово!
Тарисай для утра!
Экундайо для ночи!
И мир – на все луны вперед!
 

– Думаешь, они правда так считают? – прошептала я. – Думаешь, они правда приняли меня?

Дайо широко улыбнулся, глядя на высотные здания. Они мерцали в темноте, как маяки, над пустыми туманными улицами. Земля под ногами дрожала от барабанной музыки.

– Похоже на то, – сказал он.

Когда меня это не утешило, он, убедившись, что гвардейцы нас не слышат, повернулся ко мне:

– Тебе предназначено быть здесь, Тар, – прошептал он, проникновенно глядя на меня своими черными глазами. – Я уверен в этом больше, чем во всем остальном на свете.

Мое сердце забилось чаще. Потом замедлилось, словно Луч выравнивал его ритм до тех пор, пока наши с Дайо сердца не забились в унисон. Дайо улыбнулся мне, той самой искренней улыбкой, которую я видела в свой первый день в Детском Дворце, – радостной улыбкой. Именно эта улыбка когда-то убедила меня остаться.

Мы даже дышали теперь одинаково размеренно. Я вдруг ощутила некий порыв, которому не могла сопротивляться. Положив руки на плечи Дайо, я наклонилась и прижалась на мгновение губами к его щеке. Поцелуй был застенчивым и робким – совершенно непохоже на те глубокие, сотрясавшие меня до самого основания поцелуи, которые мы делили с Санджитом.

Но я все равно слегка поморщилась, отступив на шаг. Во рту пересохло.

– Прости, – прошептала я. – Надо было спросить. Я… я знаю, ты не любишь…

– Поцелуи меня не пугают, – ответил он медленно. На лице его читалось замешательство. – Тар… ты пытаешься что-то мне сказать?

– Да. Нет. Прости, я только… – Я покачала головой, пытаясь прояснить мысли. – Дайо… с самого детства во мне живет этот страх. Меня преследует мысль, что я все время делаю что-то не так. Что я неправильная, что я всегда буду одна, что все однажды меня покинут. Я даже не осознавала, что думаю об этом, пока не встретила тебя… и тогда этот навязчивый шепот пропал. Ни с кем больше я не чувствую ничего подобного. Даже с Кирой. Даже с Санджитом. Только с тобой. – Я закусила губу, пряча лицо в ладонях. – Прости. Я, наверное, несу какую-то бессмыслицу…

– Нет, я понимаю.

Я глянула на него.

– Правда?

Он счастливо улыбнулся, большим пальцем проведя по моей щеке: наверное, я смазала свою краску, когда поцеловала его.

– Если я что и понял, имея одиннадцать партнеров, привязанных ко мне всю жизнь, – сказал он мягко, – это то, что существуют разные виды любви, Тар. Ты можешь говорить с Кирой о вещах, которыми никогда не поделилась бы с Джитом. А с Джитом у тебя… есть вещи… которых у тебя никогда не будет со мной. И это нормально. Мы – единственные Лучезарные в мире. У нас с тобой…

Он замолчал, не договорив: вместо слов он выразил свои чувства через Луч.

Тепло наполнило меня с головы до пят. Внезапно Дайо затмил собой все: я чувствовала только его мысли, его запах, уверенное биение его сердца, – и все же я была собой больше, чем когда-либо. Обе наши маски, императора и императрицы, засветились, и на мгновение они почти воспарили, притягиваясь друг к другу, как две половинки целого.

Затем Дайо отстранился, и маски погасли.

Гвардейцы косились на нас, оборачиваясь через плечо. Мы виновато продолжили путь – я снова взяла Дайо под руку.

– Ну вот, опять ты за свое, – проворчала я, прислонившись головой к его плечу. – Заставляешь меня чувствовать так, как будто здесь и правда мое место.

Символы на моих руках болезненно вспыхнули. Я поежилась, пытаясь отгородиться от призрачного шепота.

«Недостаточно. Недостаточно. Он слеп. Ты делаешь недостаточно».

Дайо помедлил, задумавшись. Потом наклонил голову и поцеловал меня в щеку, анализируя свои ощущения.

– Это весело, – заключил он. – Без остального я обойдусь, пожалуй. Но нам стоит чаще целоваться.

Я рассмеялась, шутливо толкнув его в бок, когда он наклонился поцеловать меня уже в нос.

– Вот уж не знаю, как к этому отнесется Санджит.

– Он украл твое сердце, – заметил Дайо. – Твой нос он может иногда оставлять и другим.

Он просиял. Потом вдруг словно вспомнил о чем-то и помрачнел снова.

– Другим Лучезарным будет гораздо легче, чем нам. Можешь себе представить, Тар? Просто задумайся. Теперь, когда мы знаем, что Лучезарных двое, у них будут родственные души… они не будут расти одинокими. Как мы. – Он обнял меня за плечи. – Я серьезно, Тар. Когда у вас с Джитом наконец будут дети, это будет лучше всего на…

Я резко остановилась, высвободив свою руку. Дайо моргнул:

– Что-то не так?

– Когда у нас с Джитом что?

Дайо улыбнулся, переступая с ноги на ногу.

– Ну, ты знаешь. Я просто предположил. Раз уж вы с Джитом постоянно находите поводы, чтобы уединиться, побыть вдвоем… Я думал, это… должно когда-нибудь произойти.