Текст книги "Неистовые джокеры"

Глава седьмая

Полдень

Когда Дженнифер отыскала свое место на трибуне, «Доджерс» уже разминались. Теплое по-летнему солнышко ласково гладило ее голые руки и лицо, девушка закрыла глаза, и ее окружил уютный гул стадиона: кричали разносчики, предлагая свой товар, переговаривались болельщики, мячи с характерным треском отлетали от биты.

Неужели прошло два года с тех пор, как в последний раз была на игре? Точно, два года с тех пор, как умер отец. Он болел за «Доджерс» и частенько брал ее с собой на матч. Сама Дженнифер не принадлежала к числу любительниц бейсбола, но всегда с удовольствием составляла отцу компанию. Поход на матч был хорошим поводом выбраться на солнышко или на свежий вечерний воздух.

Она помнила самый первый раз, когда отец взял ее с собой на матч в честь Дня дикой карты. Это случилось в шестьдесят девятом – «Доджерс» тогда играли с «Кардиналз». В середине шестидесятых команда переживала не самые лучшие времена, на долгих пять лет опустившись в табели о рангах Национальной бейсбольной лиги почти на самый низ. Но в шестьдесят девятом несравненный Пит Рейсер, который был центровым в день, когда с неба посыпались споры дикой карты, вернулся из отставки и принял руководство своей бывшей командой. Он принял никудышную команду, которая в шестьдесят восьмом закончила сезон последней, и вывел ее на первое место при помощи сверхъестественной комбинации менеджерского чутья и вдохновения.

На том, самом первом, матче в шестьдесят девятом Том Сивер, единственная подлинная звезда «Бруклин Доджерс», подавал и выиграл у Боба Гибсона со счетом два-ноль. «Доджерс» оказался на первом месте в дивизионе, после чего команда победила «Милуоки» в серии «плей-офф» первого дивизиона Национальной лиги, а затем разгромила прославленных «Балтимор Ориолс» в ежегодном чемпионате «Уорлд Сериес».

Воспоминания о том радостном дне, когда весь город зашелся в едином торжествующем крике, вызвали у нее улыбку. Это был необыкновенный миг, и, оглядываясь назад, девушка жалела, что не была достаточно взрослой, чтобы оценить то чистое и всепоглощающее ликование, не замутненное ни единой посторонней эмоцией, ни единой посторонней мыслью. С тех пор ей нечасто доводилось испытывать такое чувство – и ни разу вместе с десятками тысяч других людей.

Громкий треск попавшей по мячу биты вернул ее в настоящее. Стоит ли копаться в прошлом? Попытка скрыться от опасного настоящего в приятных воспоминаниях ни к чему не приведет. Ее преследуют какие-то люди, и нужно выяснить, какова их цель. Собственно, особой тайны не было. По всей видимости, они хотели вернуть книги. Но каким образом им удалось так быстро ее выследить? И зачем они убили Грубера? Нет, не так. Эти парни считали, что Дженнифер убила скупщика краденого – но она его не убивала. Кто же тогда его убил?

Происходит нечто странное, и Дженнифер Малой оказалась в самом центре событий. Внезапно солнце перестало быть таким уж теплым и ласковым. А окружающие ее люди? Приспешники Кина проследили ее путь до «Счастливого скупщика». Так что же помешает им проследить ее путь сюда? Любой из этих «болельщиков», сидящих рядом с ней, может оказаться убийцей.

Она огляделась вокруг и замерла: худшие опасения, похоже, подтверждались. Краешком глаза девушка заметила темноволосого мужчину, который поглядывал на нее, когда она стояла в очереди за билетами. Он сидел справа от нее в третьем сзади ряду и делал вид, будто смотрит в протокол результатов, а сам исподтишка поедал ее взглядом.

Он может быть убийцей. В самом лучшем случае – агентом Кина. Дженнифер решительно уставилась прямо перед собой. Что делать? Можно, конечно, пойти в полицию. Но тогда ей придется признаться, что она и есть Дух, дерзкая грабительница, которая попала на первую страницу даже такой добропорядочной газеты, как «Нью-Йорк таймс». Вероятно, полицейским удастся защитить ее от людей Кина, но ей придется отвечать за все ограбления, которые она совершила.

Дженнифер стиснула зубы – незнакомец направлялся к ней.

Что делать? Что делать? Эти два слова отчаянно метались в ее мозгу в такт лихорадочному биению сердца. Ничего, сказала она себе. Успокойся. Веди себя как ни в чем не бывало. Все отрицай. Он ничего тебе не сделает на глазах у всей толпы.

Дэррил Строберри, молодой правофланговый игрок, которого два года назад перекупили у скромных «Кабз», давал настоящее представление на площадке. Все внимание было приковано к нему. На нее и на темноволосого мужчину никто не смотрел.

В животе у нее похолодело – большая ладонь легко опустилась на ее плечо, и неожиданно мягкий голос произнес:

– Дух.

Произнесенное вслух прозвище так перепугало ее, что она стала бесплотной, оставив мужчину ошеломленно стоять столбом перед смятыми джинсами и кроссовками и с рубахой в правой руке.

– Погоди! – Но она уже камнем проваливалась сквозь трибуну.

Любезный сотрудник службы безопасности жестом указал лимузину путь за трибуны, увешанные яркими красочными полотнищами. Риггс распахнул дверцу, и в раскосых глазах мелькнуло довольное выражение кота, играющего с пойманным мышонком. Тахион, и без того раскрасневшийся от зноя и манипуляций Рулетки, залился еще более горячим румянцем и вполголоса сообщил ему:

– Как только я произнесу свою речь, мы уезжаем.

– Хорошо, доктор. Мы отправимся на стадион «Эббетс филдз», как планировали?

– Нет! – Тахион запальчиво добавил еще что-то на родном языке и, подхватив Рулетку под локоть, повел ее по лесенке на трибуны.

На полукруглом возвышении уже собралась большая группа почетных гостей. Рулетка увидела Хартманна – тот с кислым лицом слушал мэра Нью-Йорка, который агитировал поддержать его в предстоящих выборах на пост губернатора штата. Туз в белом комбинезоне с откинутым капюшоном услужливо маячил поблизости. Его стеклянный взгляд был прикован к одной аппетитной нимфетке из толпы, чья грудь едва не вываливалась из майки на лямочках, и Рулетка невольно обратила внимание, что его лицо как будто составлено из чужеродных, плохо пригнанных друг к другу кусочков. Один глаз располагался ниже другого, а нос, похожий на корявую картофелину, нависал над слишком маленьким ртом и подбородком. Туз походил на глиняную модель скульптуры, которая наскучила своему создателю еще до того, как он перешел к стадии отливки.

Во втором ряду расположился экзотического вида азиат. Время от времени он что-то чиркал в ежедневнике с кожаной обложкой, и Рулетка заметила, что за золотой авторучкой тянется вязь из золотых чернил. Она сочла это претенциозным и поморщилась, подумав, что очень часто деньги сами по себе не означают ни класса, ни хорошего вкуса. Узкие темные глаза оторвались от страницы и с пугающей внимательностью впились в седовласого мужчину, чья одежда безошибочно свидетельствовала об адвокатской должности, – тот, казалось, ждал подходящей возможности, чтобы прервать нескончаемую болтовню мэра и поговорить с Хартманном.

В самом конце переднего ряда сидел знаменитый рок-певец, чье турне в поддержку джокеров собрало несколько миллионов долларов – впрочем, ни один цент из них пока что не попал в Джокертаун. Рулетка криво усмехнулась. Поработав в ООН, она отлично знала, сколько существует самых разнообразных способов перекачать деньги куда нужно и замести все следы. Тахиону и его клинике повезет, если им достанется хотя бы десять тысяч…

Ее размышления прервали. Сквозь мрачную задумчивость проник голос такисианина.

– Рулетка, сюда.

Она в замешательстве завертела головой по сторонам, увидела раскладной металлический стул и села.

– Ба, миссис Браун-Роксбери! А вы что здесь делаете? – Она смотрела прямо в ореховые глаза сенатора Хартманна. Он смущенно кашлянул. – Н-да, прозвучало это не очень вежливо, прямо скажем. Просто я не ожидал встретить вас здесь и растерялся. Рад вас видеть. Мистер Лав говорил, что вы уволились из ООН, и я был очень огорчен, когда узнал об этом.

– ООН? При чем здесь ООН? Ты там работала? – вмешался доктор. – Сенатор, рад вас видеть.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Рулетка открыла было рот и тут же закрыла его – Хартманн ответил вместо нее.

– Да, миссис Браун-Роксбери работала экономистом в отделе развития.

– Я бы не сказала, что нам удалось хоть что-то развить, – отозвалась она автоматически.

Сенатор рассмеялся.

– Узнаю Рулетку. Вы за словом в карман не лезете.

Хартманн принялся рассуждать о «колоссальной работе, которую проделали МВФ и Международный банк реконструкции и развития…», а над головами у них полоскался и хлопал на ветру полосатый навес, натянутый для защиты от солнца. Эти хлопки и шлепки то и дело прерывали его речь.

– Да, – хлоп! – проект электри… – шлеп! – фикации в Заире, – хлоп! – классический пример превосходной работы…

Непрекращающийся поток слов прервало вежливое покашливание.

– Сенатор…

– Да, слушаю?

– Джон Лэтхем из «Лэтхем и Стросс». – Адвокат склонился ближе, его светлые глаза были непроницаемы. – Мой клиент.

Он указал на азиата с золотой ручкой, и Хартманн обернулся, чтобы взглянуть на него.

– Генерал Кин, а вы здесь какими судьбами? Я и не видел, как вы сюда прокрались. Надо было подать голос.

Кин спрятал ежедневник в карман пиджака, поднялся и крепко пожал протянутую руку сенатора.

– Я не хотел вас беспокоить.

– Пустяки. У меня всегда найдется время для одного из моих самых верных сторонников.

Светлые непроницаемые глаза Лэтхема уставились на Кина, затем снова вернулись к сенатору.

– Дело вот в чем, сенатор… Сегодня утром генерал понес серьезный ущерб. Из его сейфа похитили несколько кляссеров с очень ценными марками, а полиция пока не слишком продвинулась на пути расследования. – Адвокат пробуравил Тахиона многозначительным взглядом, но такисианин не шелохнулся. Юрист пожал плечами и продолжил: – По правде говоря, они даже не чешутся. Я нажал на них, но мне было сказано, что ввиду более важных дел, связанных с Днем дикой карты, им некогда заниматься простой кражей.

– Возмутительно! Однако, боюсь, у меня почти нет связей среди нью-йоркских стражей порядка, и потом, мне не хотелось бы вторгаться на территорию мэра Коха. – Мимолетная улыбка мэру, который, все еще надеясь на что-то, топтался рядом с ними. Взгляд Хартманна задумчиво скользнул на туза. – …Хотя… Позвольте представить вам мистера Рэя, моего верного стража из министерства юстиции.

Кин весь подобрался и обменялся взглядами со своим невозмутимым адвокатом. Рулетке стало интересно, может ли лицо этого сухаря от юриспруденции выражать что-либо еще, помимо холодной расчетливости.

– Это было бы прекрасно…

– Сэр, – вмешался Рэй. – Моя задача – охранять вас, и не хочу никого обидеть, но вы куда важнее, чем какие-то марки.

– Спасибо за заботу, Билли, но твоя задача – выполнять все, что я тебе приказываю, а я приказываю тебе помочь мистеру Лэтхему.

В эту минуту никто не назвал бы сенатора добродушным, и туз кивнул.

– Благодарю вас, сенатор, – негромко проговорил Кин, и они с Лэтхемом удалились, прихватив с собой Билли Рэя.

– Так на чем мы остановились? – Улыбка вновь прочно заняла свое место на лице сенатора. – А, припоминаю. Мы говорили о вашем неоценимом вкладе.

Рулетка настойчиво прижалась плечом к плечу Тахиона, напустив на себя обезоруживающе уязвимый вид.

– О, сенатор, я вижу одного знакомого, с которым мне нужно поговорить. Посему я вынужден на некоторое время вас покинуть. Мадам, вы идете?

Он поднялся, подал Рулетке руку, и они быстро отправились на другую сторону трибун.

Людское море плескалось у самого края трибун, уходя вдаль широкой волнующейся гладью и заливая площадь перед Могилой Джетбоя. Перед ними возвышался сам мавзолей – огромные приподнятые крылья, устремленные в небо. Сквозь высокие узкие окна можно было видеть точную копию самолета «ДБ-1», подвешенную к потолку. А перед мавзолеем двадцатифутовый Джетбой стоял, устремив отрешенный взор куда-то поверх голов многотысячной толпы.

– Мы только что стали свидетелями любопытной маленькой драмы, – заметил Тахион.

– Да.

Он внимательно посмотрел в лицо своей спутницы.

– А ты недолюбливаешь сенатора. Почему?

– Я подозреваю, что он имеет долю в компаниях, получающих те самые многомиллионные заказы за государственный счет, о которых он тут разглагольствовал.

– Мне показалось, это пойдет на пользу народу Заира.

– Едва ли. Линию электропередачи разрабатывали с таким расчетом, чтобы невозможно было отводить энергию людям, которые живут вдоль нее. Если в двух словах, то весь этот миллиардный проект затевался для того, чтобы обогатить этого бандита Мобуту и чтобы разные международные корпорации могли погреть на нем руки – а еще для того, чтобы несколько крупных западных банков могли получить свой процент, причем немалый. Только народ Заира не получит ни черта и будет продолжать влачить жалкое существование, хотя их континент обладает богатейшими запасами минеральных ресурсов.

– Рулетка, ты – чудо.

Она обернулась и взглянула ему в лицо.

– Если ты собираешься начать рассказывать мне, какая я красавица, когда я тут перед тобой распинаюсь, отправишься вниз с трибуны!

Тахион шутливо поднял руки.

– Что ты, что ты, я восхищаюсь твоей страстью, и ты действительно очень красивая, но своим неравнодушием и увлеченностью ты… ты напомнила мне одну женщину.

Конец фразы вышел скомканным и повис в воздухе. Доктор сделал вид, что заинтересовался группой гостей праздника неподалеку от них. Рулетка от нечего делать тоже принялась разглядывать толпу и вдруг ахнула, заметив тень птеродактиля, накрывшую людей. Она подняла голову и в самом деле увидела птеродактиля – он направлялся прямо к ним. Тахион, обернувшийся на ее вскрик, вздохнул и замахал на незваного гостя руками. Доисторическое существо, нимало не смутившись, продолжило полет, а такисианин схватил ее за пояс и втащил обратно под навес ровно за миг до того, как на трибуны приземлилось несколько твердых катышков помета.

– Эй, Малыш! – крикнул Тахион. – Только попадись ты мне, я так тебя отделаю!

Мэр уже начал подавать знаки, и им пришлось вернуться на свои места. Через десять минут симпатичный парнишка в джинсах и футболке и с неумело замазанными прыщиками на подбородке пробился сквозь толпу и дерзко помахал такисианину.

– Эй, Тахи, а вот и я!

– Хорошо хоть у тебя хватило ума одеться.

– Я все продумал. Оставил одежду в самолете. – Он махнул рукой в сторону мавзолея. – Решил, что ты надерешь мне задницу.

– Это и сейчас еще не поздно.

– А вот и не надерешь!

Мэр побарабанил по микрофону пальцем, и над площадью разнеслись оглушительные трескучие щелчки. Рулетка, которая переводила взгляд с мальчика на такисианина, увидела, как глаза парнишки тревожно расширились. Тахион, метнув на Коха виноватый взгляд, подскочил к краю трибуны. Малыш развернулся, нагнулся и услужливо подставил доктору тощий зад, и тот дал ему торопливого, но очень осторожного пинка.

– Малыш, не ввязывайся ни в какие авантюры.

– Так нечестно. Бессовестный такисианин пускает в ход инопланетные силы, чтобы подавить волю беззащитного ребенка, – объявил Малыш в стиле заголовков «Нэшнл информер».

– Малолетний преступник использует способности туза, чтобы досаждать горожанам.

– Досаждать? Почему не «наводить ужас»?

– Повзрослей для начала. – Мэр уже начал бросать на эту парочку негодующие взгляды. – А теперь брысь отсюда! Мне сейчас нужно выглядеть исполненным достоинства.

– Удачи.

Он махнул рукой и снова исчез в толпе.

– Кто это?

– Малыш Динозавр. Он умница, но, к сожалению, находится в том ужасном возрасте посередине между мальчиком и мужчиной, когда с ним очень трудно общаться. Тузы просто рвут и мечут, потому что он вечно путается у них под ногами. Должно быть, его родителям нелегко растить туза, но дети – это такая радость…

– Эй, тебя все слушают, – сказала Рулетка, прерывая его болтовню.

– О, спасибо тебе. – Наклонившись к ее уху, он добавил: – А после этого мы сможем удрать отсюда.

Инопланетянин выглядел довольно комично. Невысокий, едва видный из-за возвышения, в красном атласном костюме и с длинными рыжими волосами, как у панкующего лорда Фаунтлероя. Женщина заметила, что у него нет при себе заранее заготовленного текста, и задумалась, разумно ли произносить такую речь экспромтом. Потом он поднял голову и заговорил, и комизм уступил место достоинству – и искреннему состраданию.

– Мне всегда нелегко подобрать слова в этот день. Если мы празднуем, то что? Или же мы воздаем почести и вспоминаем? И если так, то кому мы воздаем почести и что вспоминаем, чтобы не повторить подобных ошибок впредь? Сегодня вы не раз услышите о Джетбое, о Черепахе, о Циклоне и сотне других тузов. – Он махнул в сторону массивного зеленого панциря, висевшего в воздухе над толпой. – И обо мне тоже. Но я не думаю, что это справедливо, и хочу сказать о других. О Глянце, приютившем брошенного ребенка, о Джубале, у которого всегда найдется в запасе монетка для джокера, временно оказавшегося на мели, и о Десмонде – Ксавье больше чем кто-либо другой сделал для того, чтобы в Джокертауне появлялись парки и процветали школы.

Я говорю о джокерах потому, что считаю – они могут многому научить и стать достойным примером для других людей. Их страдания, умственные, физические и душевные, стоят в одном ряду со всем тем, что пришлось пережить человечеству за его историю, и они перепробовали множество способов справиться со своей изоляцией, начиная от мужественного терпения в ответ на все обиды и притеснения полиции и прочих должностных лиц и заканчивая насилием, в которое вылились события тысяча девятьсот семьдесят шестого года. А теперь они изобрели новый подход. Чувство уверенности в себе и в помощи соседей позволило им создать в границах так называемого Джокертауна настоящую сплоченную общину.

Я говорю о различных достижениях этих замечательных людей по той причине, что в стране зреют новые умонастроения, которые кажутся мне не предвещающими ничего хорошего. Снова слышатся голоса, которые пытаются четко определить, кто такой американец, и очернить и принизить тех, кто не попадает в это мнимое большинство. А оно действительно мнимое. Ибо каждый человек – совершенно неповторимая личность. Не существует ни «единодушного мнения», ни «единственно верного» образа действий. Существуют лишь люди, которые, сколь бы безобразной и пугающей ни казалась их внешность, в душе лелеют те же надежды, мечты и чаяния, что и каждый из нас.

Пожалуй, сегодня, в сороковую годовщину Дня дикой карты, я хочу сказать: будьте милосердны. Ибо беды проистекают из множества разных источников, а не только из инопланетного вируса, появившегося за сотни световых лет от Земли, и может настать миг, когда все мы, натуралы, тузы и джокеры, будем нуждаться в этом милосердном мире, в руке помощи, в чувстве единения, примеры которого сегодня являют нам джокеры. Спасибо вам.

Послышались громовые аплодисменты, но вид у такисианина, когда он возвратился к ней, был несчастный.

– Очень благородно, но неужели ты считаешь, будто это подействует? – спросила Рулетка.

Он снова подхватил ее под руку и увлек к лестнице.

– Одни станут сравнивать меня с матерью Терезой, а другие скажут, что я эгоистичный сукин сын.

– А ты, что скажешь ты?

– Я скажу, что я ни то и ни другое. Я просто пытаюсь жить так, как подсказывает мне моя честь, и получить то счастье, которое жизнь мне дает. – Они остановились рядом с лимузином, и Тахион вдруг обхватил ее за талию и уткнулся лицом ей в грудь. – И я рад, что сегодня моя жизнь дала мне тебя.

Женщина яростно оттолкнула его и попятилась назад, пока не наткнулась на машину.

– Не ищи у меня утешения. Я никого не могу утешить. И вообще, зачем оно тебе? Ты – ангел Джокертауна. Большая шишка с личным лимузином, такая же звезда, как любой из тузов.

– Да, да и еще раз да! Но меня терзает вина, преследует воспоминание о неудаче, которое каждый год пятнадцатого сентября обрушивается на меня с новой силой! Господи, до чего же я ненавижу этот день! – Он грохнул кулаками по капоту машины, и Риггс отошел, как завороженный глядя на обшлага своей униформы. Плечи Тахиона несколько секунд тряслись, потом он утер глаза ладонью и повернулся к ней: – Да, тебе нечем утешить меня. Я принимаю это. Ты сказала, что бродила в отчаянии. И я тоже. Так давай же хотя бы пройдем по этому пути рука об руку, и если мы не можем утешить друг друга, то хотя бы разделим друг с другом это отчаяние.

– Прекрасно.

Усевшись в лимузин, Рулетка уткнулась лбом в стекло.

«Быть может, я все же могу кое-что сделать. Снять с твоих плеч бремя вины, а уничтожив тебя, возможно, сама наконец обрету покой».

Дженнифер пробивалась сквозь бесконечную толщу бетона и стали, озираясь по сторонам в поисках места, где можно было бы принять материальный облик и перевести дух. Ее призрачная голова кружилась, удерживать сосредоточение становилось все труднее и труднее. Девушку охватило неодолимое желание отдаться на волю ветра и плыть, как бесплотное облачко, забыв все заботы и тревоги, все опасности, которые стерегли ее, словно рычащий доберман.

Нет, нельзя поддаться этому порыву. Если она сделает это, то навсегда покинет материальный мир и превратится в призрачный блуждающий огонек – и будет бездумно скитаться в атмосфере до тех пор, пока случайные силы броуновского движения не развеют ее по всем уголкам земли.

Заставить себя двигаться быстрее было нелегко, но Дженнифер сделала над собой усилие и протиснулась сквозь последнюю опору трибуны. Она очутилась в застланном ковровой дорожкой коридоре, освещенном лампами дневного света, немедленно приняла свой материальный облик и в изнеможении прислонилась к стене. Ее до сих пор переполняло чувство странной отрешенности, опасная грань была рядом, к счастью, девушка вовремя успела материализоваться. Какое-то время придется использовать свои силы с осторожностью, стараясь не перенапрягать организм.

Теперь следовало быстро соображать, где она находится, и сматываться. Единственная загвоздка заключалась в том, что Дженнифер никогда прежде не доводилось бывать в чреве стадиона «Эббетс филдз», и она понятия не имела, куда ее занесло.

В конце коридора виднелась двустворчатая дверь, с другой стороны коридор разветвлялся. Надо было на что-то решаться, и Дженнифер выбрала дверь. К несчастью, створки были совершенно глухие.

Ну и ладно. Если кто-нибудь спросит, она просто скажет, что заблудилась. Хотя, пожалуй, объяснить, почему из одежды на ней только бикини, будет посложнее.

Девушка набрала полную грудь воздуха, с шумом выдохнула и толкнула дверные створки. Переступила порог светлого и просторного помещения, застланного толстым ковром, – и остолбенела. Гул многочисленных голосов медленно замер, и все глаза устремились на нее.

«Быть этого не может, – сказала она себе и зажмурилась. Однако когда миг спустя вновь открыла их, все по-прежнему смотрели на нее. – Неужели я угодила не куда-нибудь, а в раздевалку «Доджерс»?»

В комнате находились два десятка мужчин. Одни играли в карты, разбившись на небольшие кучки, другие разговаривали. Хернандес, защитник правой базы, сидел у своего шкафчика, разгадывая традиционный предматчевый кроссворд. Перед шкафчиком Сивера стоял Пит Рейсер собственной персоной – седой, но все еще худощавый и прямой, как стрела, в свои шестьдесят – и разговаривал с питчером и тренером «Доджерс». Часть игроков до сих пор не сняла тренировочные футболки, другие уже начали переодеваться в игровую форму, впрочем, не слишком далеко продвинувшись в этом занятии.

Дженнифер, остро ощущавшая на себе взгляды двадцати пар мужских глаз, почувствовала, что должна что-то сказать, но, когда она открыла рот, язык отказался ей повиноваться.

– Э-э… – Она сделала еще одну попытку. – Э-э… удачной вам игры.

Из рук Термана Мансона, бессменного кэтчера[8]8
  Кэтчер принимает подачи от питчера.


[Закрыть] и капитана «Доджерс», вывалилась маленькая металлическая табакерка и с грохотом упала на скамейку перед его шкафчиком. Резкий звук разрушил чары, которые, казалось, завладели всеми.

Десяток игроков заговорили разом – от резкого «Каким образом вы здесь оказались?» до полудюжины вариаций «М-м, неплохая фигурка» и «Симпатичный купальничек».

Дженнифер помертвела и, позабыв обо всех своих прошлых тревогах, юркнула сквозь ближайшую стену в маленькую комнатку со шкафчиком для лекарств, парой пустующих массажных столов, уймой непонятных механизмов и мокрым с головы до ног Дуайтом Гуденом, который в чем мать родила выбирался из джакузи.

– Эй! – окликнул он ее.

– Отлично вчера сыграли. – Девушка слабо улыбнулась.

Дуайт плюхнулся обратно в джакузи и ошеломленно смотрел, как она шагнула прямо в стену рядом с джакузи.

«А у тебя тоже неплохая фигурка, – отметила про себя Дженнифер, украдкой бросив в сторону игрока последний взгляд, прежде чем окончательно исчезнуть.

Дон Фредерико Мачелайо по прозвищу Мясник в бытность свою капо[9]9
  Глава банды, входящей в синдикат гангстеров.


[Закрыть] еще при отце Розмари, доне Карло Гамбионе, как-то раз отдал приказ убить Вонищенку. Она этого не забыла. Стоя у дуба в почти безлюдном Центральном парке, женщина радовалась тому, что большинство ньюйоркцев, по-видимому, собралось у Могилы Джетбоя. В деловом костюме из коричневого твида и туфлях на высоких каблуках, которые она извлекла из своих подземных запасов, ей было более чем некомфортно. Но в таком виде никто из обычных обитателей парка ее не узнает. Впрочем, лишь немногие из бродяг с годами утратили любопытство, так что лучше быть незаметной.

Вонищенка вытащила ноющую ступню из туфли и застыла, держа ее на весу и глядя, как дон Фредерико выходит из своего дома. Над навесом значилось: «Луксор». Мясник, одетый в сшитый у дорогого портного черный костюм, подошел к стоявшему у тротуара длиннющему белому «Кадиллаку». По бокам от него шагали два телохранителя в темных очках и застегнутых на все пуговицы пиджаках. Усевшись в машину, дон Фредерико вырвал дверцу из руки шофера, который ее придерживал, и захлопнул. Водитель на долю секунды опешил, потом круто развернулся и сел на свое место. Один телохранитель занял переднее сиденье рядом с водителем, второй окинул цепким взглядом тротуар и улицу в обоих направлениях.

Лимузин тронулся и вклинился в гудящий поток машин, жаждущих въехать в парк с Уэст-драйв. Розмари как-то раз рассказывала ей о привычках дона. Он всегда ездил одной и той же дорогой. Одно из двух: он или очень глуп, или очень самоуверен. Вонищенка знала, что лимузин пересечет Трансверс, свернет на 65-ю улицу и мимо синагоги подкатит к любимому ресторану Мясника, «Аронике», и поэтому решила срезать угол и пройти через парк. Она мысленно подозвала к себе стайку голубей и примерно сотню белок. Зверьки уже ждали ее на каменном мостике у дороги.

Вонищенка шла по парку им навстречу, когда большой серый зверь, один из отпрысков черного кота пестрой кошки, выскочил из ветвей надвое рассеченного ударом молнии клена и преградил ей дорогу. Серый был одним из тех немногочисленных котят, которые в сообразительности не уступали своим родителям. Он отказался присоединиться к свите, когда понял, что животные используются человеком в эгоистических целях, и предпочел в одиночестве поселиться в самой удаленной части Центрального парка.

Пришлось пообещать ему, что она надолго здесь не задержится. Кот нарисовал в своем воображении многочисленные мертвые тела, разбросанные по поляне. На приказ оставить ее в покое развернулся и потрусил прочь, потом обернулся и плюнул в нее. Женщина сосредоточилась для мысленного удара, но серый уже исчез в кленовой рощице.

А где же машина дона? Сокол, улетевший от одного чудака, который мнил себя сокольничим, был ее глазами – он следил за лимузином, паря над парком. Вонищенка велела соколу развернуться и лететь следом за «Кадиллаком». Если верить досье Розмари, во время этой ежедневной поездки дон Фредерико Мачелайо отдавал из своей защищенной от прослушивания бронированной машины приказы об устранении соперников.

Вонищенка прислонилась спиной к толстому древесному стволу, сбросила туфли и сосредоточилась на своих животных. Стоило ей начать мысленный ритуал организации и распределения задач между птицами и животными, которых она вызвала, выяснилось, что серый кот затаился среди кленов и наблюдает за ней. Она приказала ему убираться, но он в ответ послал ей образ себя, метящего деревья – знак его территории.

Чем ближе подъезжала машина, тем неуютнее ей становилось, к тому же серый кот мешал ей сосредоточиться. Он обладал настоящим даром направлять мысли в то русло, которого она обычно избегала. Итак, начнем сначала: Мясник – враг Розмари, и ее враг тоже. Как принято у животных – либо убьешь ты, либо убьют тебя? И потом, это порадует Розмари, у девушки слишком много тревог. Беспокойство о Семье Гамбионе стало всепоглощающим. Если у них появится новый дон, Розмари сможет вздохнуть свободно и будет больше времени проводить с Вонищенкой. Ради этого стоит пожертвовать душевным равновесием и жизнями своих питомцев, послать их на верную гибель.

Она решительно отгородилась от серого кота и послала по каналу, связывавшему их, боль. Серый взвыл – энергетический удар достиг цели.

Часть ее сознания, которая давала задание птицам, завершила свою работу. Стайка голубей вспорхнула на деревья у моста. На мгновение вокруг повисла неестественная тишина.

Из-за зарослей, сверкая на солнце лаком, вывернул лимузин. В зеркальном лобовом стекле отражались ветви деревьев.

Одинокий голубь отделился от стаи и по команде Вонищенки взмыл высоко в небо, затем камнем бросился вниз, на лобовое стекло, как будто намеревался приземлиться на одну из призрачных ветвей. Белый капот раскрасили алые брызги. Шофер ударил по тормозам и на секунду, казалось, заколебался, прежде чем продолжить путь.

Женщина наблюдала за происходящим глазами сокола, который теперь находился позади машины. Ее собственные широко распахнутые глаза смотрели на лимузин, но ее зрение затмевали другие образы. Боль голубя она заглушила – точно так же, как вычеркивала из сознания постоянные смерти кого-нибудь из своих питомцев.

Сотня птиц, сидевших на ветвях, прекратила ворковать – теперь Вонищенка полностью завладела их сознаниями. Крылатая волна хлынула вниз, на машину, полностью окутав ее пеленой крови и перьев. Взвизгнули тормоза – водитель попытался остановиться, боясь врезаться во что-нибудь.

Оставив еще сотню голубей в резерве, Вонищенка переключилась на полчища белок, ждущих своей очереди на нижних ветвях дубов и кленов, которыми была обсажена дорога. Рыжехвостый батальон был брошен на слепо мечущуюся машину, и вдруг ее сознание бичом хлестнула боль. Черный кот или пестрая кошка попали в беду? Но проследив ниточки их жизней в сплетении сознаний городской живности, она поняла, что ее любимцы в безопасности. Серый! Он намеренно причинял себе боль, чтобы нарушить ее сосредоточение. Пришлось мысленно отругать его и послать волну эмоциональной холодности.