Текст книги "Неистовые джокеры"

Прошло всего несколько секунд. Водитель уже почти овладел положением и набрал скорость, чтобы оторваться от птиц, когда дорога превратилась в живой ковер из белок. Крики гибнущих зверьков утонули в визге выжатых до отказа тормозов. Дорога стала скользкой от крови, и лимузин занесло в сторону; его дверцы и боковые панели покрывали кровавые разводы и потеки.

Вонищенка резко обернулась: в ее сознание хлынул ответ серого кота. На этот раз он не стал отвлекать ее внимание, а пытался разогнать животных, воспользовавшись женщиной в качестве фокуса. Ее гнев хлестнул его с такой силой, что лишил сознания. Она могла бы убить его, но сейчас главной ее задачей было следить за мостиком.

Водитель, пытаясь справиться с заносом, переусердствовал, и машину закрутило на одном месте. Правые колеса врезались в низенькое ограждение и погнули его. Массивный автомобиль проломил балюстраду и свесился с края мостика. На металле и бетоне остались полосы белой краски. С одного колеса отвалился колпак. Он полетел с моста первым, медленно кружась в воздухе, как детская летающая тарелка. Автомобилю повезло меньше.

Время остановилось; Вонищенка, затаив дыхание, следила за тем, как машина кувыркается в воздухе. Часть ее сознания погасила разумы птиц и белок, пострадавших во время атаки. Другая часть обдумывала убийство и пыталась решить, стоила ли возможность помочь подруге и отомстить за себя столь высокой цены.

Лимузин с грохотом приземлился на асфальт, сминая крышу салона, битком набитого людьми, покачался, замер – и превратился в шар ослепительного пламени.

Принести в жертву одних животных ради того, чтобы накормить других, было ерундой по сравнению с тем кровавым зрелищем, которое открылось Вонищенке, когда она взглянула на мостик. Маленькие тельца были повсюду. Ее охватила такая боль, какой она не испытывала с тех пор, когда впервые смогла отделить жизни своих питомцев от своей собственной. Может быть, серый кот был прав, когда пытался остановить ее. Та часть сознания, которую она считала человеческой, радовалась успеху, с нетерпением ждала, каким будет отклик Розмари. Другая ужасалась содеянному.

Однако оставшиеся в живых зверюшки терпеливо ждут ее указаний. И в тот же миг темная туча голубей взлетела в небо, а колышущаяся масса белок бросилась к лесистой части парка. Женщина нырнула в заросли деревьев и направилась к станции метро «Площадь Колумба». Не успела она дойти до 59-й улицы, как пришедший в себя серый кот преградил ей дорогу и развернул перед ней картину того, что она сделала. Сцена медленно исказилась, и вот уже не тельца белок и голубей лежали на земле, а ее собственное – растерзанное и окровавленное. Вонищенка остановилась, потрясенная. Это была не случайная жертва, на которую ей пришлось пойти ради пропитания или самозащиты. Она использовала зверей, которых всегда защищала, в своей личной войне, ради достижения цели, которая имела значение только для нее самой. Предательница! Оставалось лишь надеяться, что их дружба с Розмари этого стоила. Прежде чем сообщить ей, нужно зайти к Джеку, узнать, есть ли новости о пропавшей племяннице, Корделии.

Вонищенка спустилась в метро, бросила в прорезь турникета один из жетонов, которые так ловко навострился таскать для нее енот. Она села в вагон поезда, не замечая восхищенных взглядов спутников-мужчин.

Глава восьмая

13:00

На улице все еще толпились опоздавшие болельщики, торговцы сувенирами и билетные спекулянты. Дженнифер чудом удалось вынырнуть из внешней стены незамеченной, но на улице повышенное внимание ей было обеспечено. Провожаемая восхищенным свистом, девушка быстро шла вперед и, наконец заметив свободное такси, замахала рукой.

– На Манхэттен!

Она устроилась на заднем сиденье и, пока такси везло ее на более знакомую территорию, предалась размышлениям. События разворачивались с головокружительной скоростью и непредсказуемостью. Дело начинало пахнуть жареным. Должно быть, Кину позарез нужны эти марки. Хотя, конечно, там была еще третья книжка…

Дженнифер невольно посмотрела на свою сумочку, представлявшую собой небольшой кожаный мешочек, затягивавшийся обыкновенным шнурком. Там лежали похищенные книжки да несколько банкнот, которые она держала именно на такой случай, как сейчас, и больше ничего – ни бумажника, ни документов. Она почувствовала на себе чей-то взгляд и, покосившись на зеркало, увидела глаза таксиста, который в упор ее рассматривал. Он тут же отвернулся, и Дженнифер еще сильнее вжалась в вытертое сиденье. Надо раздобыть одежду, а то в таком виде только на карнавал в Рио…

Может, лучше пойти на попятный и вернуть книги? Они уже стоили жизни Груберу – кто же, черт побери, убил его? – и навлекли на нее слишком много неприятностей.

Придется разыскать Кина – это будет несложно, но вот над планом обмена придется поломать голову. Кроме того, не хотелось остаться несолоно хлебавши…

Она рассеянно взглянула в окно и, осененная внезапной мыслью, воскликнула:

– Остановите! Остановите прямо здесь, пожалуйста.

Водитель понял ее буквально и ударил по тормозам; такси с визгом остановилось. Позади с таким же визгом затормозил еще кто-то; Дженнифер выскочила из машины и бросила на переднее сиденье несколько смятых банкнот.

– Спасибо! – И, развернувшись, побежала по улице.

– На здоровье, – озадаченно пробормотал таксист, глядя, как стройная фигурка в бикини удаляется по направлению к знаменитому музею Дикой карты на Боуэри.

– Джек! Джек, ты ли это?

Любой знакомый голос сегодня, в атмосфере этого балагана, был для него шоком. Джек обернулся и увидел высокого, на полголовы выше его, красавца, который смотрел на него сверху вниз.

– Привет, Жан-Жак, – поздоровался Джек.

Жан-Жак приехал из Сенегала шесть лет назад. Он подрабатывал официантом в «Симбе» на перекрестке Шестой авеню и Восьмой улицы, а остальное время работал в школе, учил иностранцев английскому.

– Мне нужна помощь. – Он вытащил фотографию Корделии.

Жан-Жак кивнул, но мысли его, казалось, были заняты чем-то другим.

– Разумеется, дружище.

Джек понял – что-то не так.

– Есть проблемы?

– Ничего страшного. – Жан-Жак отвел глаза, глядя на прохожих, спешивших мимо них. Благодаря полуденному солнцу его черная кожа приобретала синий оттенок.

– Сомневаюсь. – Джек положил руку Жан-Жаку на плечо и ощутил теплую энергию, пробивавшуюся сквозь плотный материал рубахи. – Рассказывай.

Проницательные черные глаза сенегальца встретились с его глазами.

– Это ретровирус. Вирус-убийца. Я только что побывал у моего доктора. Увы, диагноз подтвердился. Результат анализа положительный.

– Ретровирус? – переспросил Джек. – Ты имеешь в виду дикую…

– Нет, – прервал его Жан-Жак. – Это настоящий убийца. – Слова как будто застревали у него в горле. – СПИД.

– Матерь божья! Мне так жаль. – Он мгновение колебался, потом обнял приятеля, но тот мягко отстранился.

– Я все понимаю, – сказал он просто. – Ты не первый, кому я об этом рассказал. Со мной уже обращаются как с одним из этих несчастных джокеров. – Он закрыл глаза, потом открыл их и продолжил: – Не волнуйся, дружище. С тобой все в порядке. Я знаю, от кого я заразился. – Он снова закрыл глаза. – И знаю когда.

Голова у него затряслась, и Джек снова обнял его. На этот раз Жан-Жак не стал его отталкивать.

– Если я смогу, то помогу тебе.

Джек поколебался, потом рассказал о Корделии. Сенегалец некоторое время изучал фотографию.

– Очень красивая девушка. – Он взглянул на Джека. – У вас одинаковые глаза. – Он отдал снимок. – Продолжай поиски. Если я замечу что-нибудь такое, что может оказаться тебе полезным, обязательно дам тебе знать.

Говорить больше было не о чем, но Джек медлил.

– Иди. – Жан-Жак еле заметно улыбнулся. – Удачи тебе.

Он круто развернулся и зашагал прочь.

– Здесь находится твое важное дело? – Рулетка с подозрением уставилась на осыпающуюся стену прибрежного склада.

Тахион отпустил Риггса за несколько кварталов отсюда, и стремительная пешая прогулка наконец завершилась. Он оглянулся через плечо, а его худые руки тем временем отпирали большой и блестящий висячий замок. На лице появилось выражение еле сдерживаемого возбуждения и озорства – совсем как у мальчишки, собирающегося похвастаться своей коллекцией головастиков. И женщина вдруг поняла, что доктор действительно очень молод. Из-за мутации и своей одержимости биологическими науками такисиане жили гораздо дольше людей. Тахион в свои восемьдесят с хвостиком по земным меркам был стариком, тогда как по нормам своего мира едва достиг зрелости. Это объясняло очень многое.

Дверь бесшумно распахнулась на хорошо смазанных петлях, и доктор сделал ей знак входить. Рулетка вошла и тут же шарахнулась назад.

– Не бойся.

– Господи, что это?

Она опасливо окинула взглядом странное сияющее сооружение, высящееся посреди гулкого пустого зала, больше всего походившее на спиральную ракушку, только кончики ее серых колец переливались янтарными и пурпурными огоньками. Казалось, что эта гигантская ракушка покоится в мерцающем водовороте: к ней тянулись лучистые завихрения.

– Это корабль.

– Что? Твой корабль?

– Да, «Малютка».

– «Малютка»?

Сиреневые глаза такисианина любовно оглядели корабль, и ментальные щиты Рулетки, тщательно установленные Астрономом, отозвались на телепатический обмен репликами.

– Он раздосадован. Он попытался поздороваться с тобой, но наткнулся на щиты. – Тахион, склонив голову набок, серьезно взглянул на женщину. – Странно. В основном у людей… – Он быстро тряхнул головой. – Ладно, идем внутрь.

– Я… я не хочу.

– Он не причинит тебе зла.

– Дело не в этом.

– А в чем тогда?

Чувствуя себя предательницей, она сгорбилась и подошла к кораблю. Завтра утром Астроном захватит этот живой звездолет и уведет его далеко-далеко.

Корабль послушно открыл люк, и они вошли в рубку. Внутренние стены и пол корабля лучились, как полированный перламутр, отбрасывая переливчатые блики на огромную кровать с балдахином, которая занимала большую часть помещения. Тахион прыснул.

– Твое лицо говорит само за себя. Видишь ли, я в отличие от большинства моих сородичей поклялся, что умру в своей постели. Это в некотором роде неплохой способ сдержать обет.

Вся остальная мебель отличалась хрупкой красотой, а ширина кресел свидетельствовала о том, что такисиане меньше людей. Если, конечно, вся мебель здесь не была сделана специально по меркам хозяина.

Доктор ласково обнял ее за плечи и указал на стену. По ней побежали мерцающие серебряные буквы: «Приветствую, Руледка». Тахион улыбнулся и покачал головой. «Рулетка», – поправился корабль.

– Он иногда еще путается, потому что недавно познакомился с языком – когда я привел сюда своих друзей. Учится письменному английскому по слабым сигналам, которые улавливает. Я снисходительный хозяин и позволяю ему делать это.

– Уму непостижимо!

Рулетка присела на кровать, а Тахион достал пару хрустальных бокалов из сундука, который, казалось, рос прямо из пола корабля. Пока такисианин рылся в сундуке, по стене пробежала еще одна серебристая надпись: «Ты удостоилась большой чести». Тон этого послания показался женщине довольно брюзгливым.

– Прекрати, «Малютка», – предупредил Тахион.

«Прошу прощения».

– Извинения приняты, – пробормотала Рулетка, чувствуя себя круглой дурой.

Такисианин плеснул в каждый бокал бренди из карманной фляги. На щеках у него горели красные пятна.

– Ты – первая женщина, которую я сюда привел. Поэтому ему любопытно, он полон надежд, но в то же время слегка обижен.

– Он любит тебя.

– Да, а я – его. – Тахион погладил закругленную стену. – Он немного ревнует, но, несмотря на это, хочет, чтобы у меня были жена и дети. Родословная и продолжение рода очень важны для кораблей. Многие века они впитывали нашу одержимость культом предков, так что он считает меня неудачником. Я все время твержу «Малютке», что у меня еще уйма времени. В особенности по той причине, что теперь я живу на Земле.

Он присел рядом с ней.

– Я много читала о тебе, но нигде ничего не говорилось о корабле. Разумеется, звездолет – это логично, иначе каким бы образом ты попал сюда?

– Я старался лишний раз не упоминать о нем. Когда я пытался выцарапать его из лап правительства, мне пришлось поднять вокруг «Малютки» много шума. Теперь я стал более осмотрительным; к счастью, у людей короткая память. Жаль только, он очень скучает без меня, поэтому я стараюсь навещать его при каждой возможности. «Малютке» не хватает сородичей. Корабли – чрезвычайно стадные существа, и подобная изоляция не идет ему на пользу.

– Тогда почему же ты не живешь в нем?

– Я не могу без общественной жизни, но не хочу, чтобы про него узнали. Две эти цели никак не согласуются друг с другом. Поэтому приходится идти на компромисс. Я живу неподалеку, часто наведываюсь сюда, а иногда вывожу его поразмяться. Если верить сестре Магдалене из миссии на Саус-стрит, я оказываю обществу большую услугу. Она говорит, что несколько пьяниц завязали с выпивкой после того, как увидели нас.

Рулетка рассмеялась, наклонилась к нему и поцеловала в губы. Он дрожащими пальцами ухватил верхнюю пуговку на ее блузке, и краешком глаза она увидела предательскую выпуклость под его атласными брюками. Она вырвалась и застегнула блузку.

– Прости, но мне показалось, что ты… что мы…

– Не здесь! Я не могу, когда за мной наблюдают.

Помимо всего прочего, ее занимал и вопрос, как отреагирует корабль, если она убьет Тахиона внутри него. Рулетка подозревала, что вряд ли выйдет из звездолета живой.

Знаменитый музей Дикой карты на Боуэри (вход всего лишь два доллара) был закрыт – вероятно, его директор решил, что сегодня большинство народу отдаст предпочтение многочисленным бесплатным развлечениям. Это обстоятельство было Дженнифер очень на руку. Она подошла к зданию и, убедившись, что никто за ней не наблюдает, шмыгнула сквозь стену. Это далось ей нелегко. Она долго сосредотачивалась, а потом с трудом протиснулась сквозь кирпичную кладку – как будто ее тело осталось материальным, а стена превратилась в вязкую неподатливую жидкость. Силы были на исходе, и она знала, что некоторое время ей стоит воздержаться от таких фокусов. Однако дело следовало сделать, а уж потом можно будет подумать и об отдыхе.

Наконец девушка выбралась из стены и очутилась в небольшом темном помещении с вереницей тускло светящихся стеклянных сосудов, выставленных вдоль одной стены, – как в отделе аквариумов в зоомагазине. Внутри плавали маленькие скрюченные тельца: «Забальзамированные младенцы-джокеры», как сообщала вывеска над экспозицией. Их было, наверное, штук тридцать, внешне почти ничем не напоминавших человеческие создания, и оставалось только порадоваться (если, конечно, здесь вообще было чему радоваться), что они так недолго испытывали на себе жестокость этого мира.

Она поспешила прочь и оказалась в той части музея, где размещалась экспозиция диорам в натуральную величину. Световые и звуковые эффекты были отключены, помещение казалось зловеще тихим и темным, и ей стало не по себе от того, что вокруг нет ни одной живой души.

Дженнифер прошла мимо макета, изображающего пожар в Джокертауне, которым ознаменовалось Великое джокертаунское восстание тысяча девятьсот семьдесят шестого года, рядом с ним была более старая сцена, по теперешним нравам шокирующая лишь умеренно, которая должна была изображать джокертаунскую оргию. Табличка перед отгороженной занавесями площадкой приглашала взглянуть на последнее обновление занимательной, но при этом весьма познавательной экспозиции «Земля против Роя».

Дженнифер миновала диорамы, вышла в длинный коридор и направилась в Зал славы или, местами, бесславия, где ее взору предстали восковые изваяния выдающихся тузов и джокеров – группами или поодиночке. Джетбой, юный и красивый, в шарфе, развевающемся на незримом божественном ветру, слегка щурился, как будто смотрел на ласковое солнышко. Четыре туза были изображены одной группой, трое вместе, один в стороне – не по расстоянию, но по слегка отвернувшимся от него лицам его товарищей. Доктор Тахион был великолепен в наряде, который, если верить маленькой табличке у ног, лично пожертвовал музею. Там были выставлены и другие фигуры. Соколица, которая – Дженнифер не могла этого не признать – сохранила свою опаляющую чувственность даже будучи изваянной в воске, Циклон, необъятная туша Хирама Уорчестера, словно слегка парящая над пьедесталом, Кристалис с ее невидимой плотью и вполне видимыми органами, запертыми в клетке скелета…

Дженнифер внимательно оглядела всех до единого. И решила: Тахион. Она перешагнула бархатный канат ограждения и приблизилась к восковой фигуре, ее голова оказалась на полфута выше. Повинуясь внезапному неодолимому порыву, она пробежала пальцами по роскошному персиковому материалу жилета, он оказался мягким и приятным на ощупь. Почему бы не поверить табличке?

Спохватившись, девушка виновато оглянулась по сторонам. Галерея, разумеется, была безлюдна. Она собрала всю свою волю, протянула руку и просунула сумочку в грудь восковой фигуры. Потом вытащила руку, оставив в избранном ею тайнике кожаный мешочек вместе с двумя кляссерами и загадочной книжкой.

Теперь нужно связаться с Кином. Не исключено, что это будет нелегко: вряд ли его телефон можно найти в справочнике…

Бросив последний завистливый взгляд на фигуру Соколицы, она вышла из Зала славы и принялась обдумывать следующий ход. Глаз, наблюдавший за ней из занавешенного проема в другом конце коридора, она так и не заметила.

Хуже всего, думал Фортунато, это то, что волей-неволей приходится слушать этих чертовых политиканов. На сцене их выстроилось с дюжину, считая мэра Коха и сенатора Хартманна. Тахион, скотина, уже смылся, прихватив с собой роскошную темнокожую красотку с заплетенными в косички волосами.

Сейчас у микрофона стоял Хартманн.

– …настало время принять друг друга. «Время миру», как говорится в Библии. Не только миру во всем мире, но миру в душе каждого из нас. Время каждому из нас прислушаться к своему сердцу, будь то сердце натурала, джокера или туза. Время не забыть прошлое, но научиться смотреть на него и говорить себе: это моя жизнь, и я не стыжусь ее, однако теперь настала пора взглянуть в будущее. Благодарю вас.

В небе кружил полицейский вертолет. Фортунато поднял глаза и увидел, как Черепаха медленно проплыл над парком и снова скрылся из виду.

Чернокожий туз примерно представлял себе, где находится Малыш Динозавр. На таком расстоянии он мог смутно видеть то, что видел мальчишка, и сумел сориентироваться по положению Хартманна, который занял место на краю сцены.

Есть. Мальчишка был в пятнадцати-двадцати футах, и в кои-то веки одетый, что означало – он пришел сюда в человеческом облике и пока в нем оставался. Он небрежно привалился к фонарному столбу в добрых пятнадцати футах от собственного постаревшего двойника – по всей вероятности, отца.

Облаченная в деловые костюмы публика сдержанно, с достоинством, поаплодировала, и парнишка обвел их взглядом. Уголок его губ презрительно дернулся. Фортунато понимал, что он чувствует. Возможно, когда-то в подобных церемониях и присутствовала искренность, но теперь все они превратились в сборища скучающих людей, слушающих не менее скучающих ораторов. В этих выступлениях участвовали лишь те, кому необходимо было, чтобы их заметили, те, чье присутствие здесь отвечало их политическим интересам.

И еще те немногие, кому действительно было не все равно: восторженные мальчишки, еще не утратившие иллюзий относительно сверхъестественных способностей. Они действительно верили в четкую и однозначную грань между добром и злом и жаждали уничтожить несправедливость.

Фортунато рассматривал дикую карту как нечто сродни аладдиновой лампе подсознания. Вирус переписывал ДНК человека в соответствии с тем, что обнаруживал в глубине его души. Если тебе не везло, он выуживал оттуда кошмар, и в случае выживания ты становился джокером. Но порой вирус натыкался на жилу чистой страсти, вроде любви Арни к динозаврам и комиксам. И хотя отчасти вирус сыграл с мальчишкой злую шутку, он позволил ему воплотить свои мечты в жизнь. Шутка заключалась в законе природы – законе сохранения массы. Арни способен был превратиться в любого динозавра, какого только он мог себе представить, но его масса при этом оставалась неизменной. Если он становился тираннозавром, то это был тираннозавр трех футов высотой. Сейчас ему было уже четырнадцать, и он, как и всякий подросток, был полон юношеского гонора и уверенности в собственном бессмертии.

– Эй, – окликнул его Фортунато. – Эй, малыш!

Арни обернулся на зов.

Его рука отлетела в сторону, потом пронеслась по воздуху и кувырком полетела по мостовой. Фортунато и мальчишка еще мгновение стояли столбом, пока не осознав произошедшего. Потом из разодранной культи фонтаном хлынула кровь, и в воздухе запахло бойней.

Парнишка начал превращаться. Даже с оторванной рукой инстинкты не подвели его. Уцелевшая рука съежилась и покрылась жесткой чешуйчатой шкурой. Бедра разрослись, живот запал.

Фортунато выпустил на волю всю свою энергию и попытался остановить время. Люди вокруг него замедлили свое движение, но кровь продолжала неослабными толчками вытекать из раны.

Это Астроном! Отгораживает мальчишку от силы, которая может спасти его! Фортунато бросился к Арни. Он бежал словно в ночном кошмаре – воздух был как жидкий цемент, он высасывал из него силы.

Мальчишка уже потерял слишком много крови. Она собиралась лужами вокруг его кроссовок, пропитывала отвороты джинсов. Он не мог завершить свое преображение. Его левая рука превратилась в огромный, похожий на косу коготь, и Малыш Динозавр тщетно размахивал им перед собой. Лицо его все еще оставалось человеческим, если не считать выпятившейся нижней челюсти. В глазах его, сменяя друг друга, промелькнули сначала потрясение, затем ярость, потом страх и наконец беспомощность.

Из горла Арни полетели клочья плоти. Поток крови из плеча замедлился – теперь она хлестала из раны на шее.

Малыш начал оседать. Голенастые ноги и длинный жесткий хвост остановили падение на полпути. Грудная клетка разверзлась, и сердце выкатилось прямо на асфальт, затрепетало на ярком солнечном свету, конвульсивно содрогнулось и затихло.

Мгновение спустя рядом с истерзанным телом парнишки возник тщедушный человечек – лишь немногим выше пяти футов. Он был закутан в длинную черную рясу, забрызганную, а местами и пропитанную кровью. Голова его казалась чересчур огромной для хилого тела; глаза скрывались за толстыми линзами очков.

Они уже встречались. Впервые – в храме египетских масонов в Джокертауне, семь лет назад. Тогда Фортунато видел его глазами женщины, которую любил, – теперь Эйлин была мертва. Второй раз они столкнулись во время штурма Клойстерса.

– Я ждал тебя, – проговорил Астроном жутким нечеловеческим голосом. – И уже начал думать, что ты так и не появишься и мне придется начинать без тебя.

Фортунато никак не мог преодолеть незримый барьер, не дававший ему приблизиться к Астроному ближе чем на двадцать футов.

– Почему мальчик? – спросил он. – Ради всего святого, зачем тебе понадобился мальчишка?

– Я хотел, чтобы ты знал – я больше не шучу. – Он обнюхал окровавленные пальцы. – Все вы умрете. К четырем часам никого из вас не останется в живых.

Он взглянул на возвышение – его глаза обежали толпу, как будто разыскивали кого-то отсутствующего. Он кивнул про себя и улыбнулся.

– К четырем часам? – Фортунато перешел на крик. Он пытался прорваться сквозь силовое поле, которое сдерживало его. – Почему именно к четырем? Что такое случится в четыре?

В эту секунду силовое поле рассеялось, и он полетел вперед, потеряв равновесие. Астроном исчез. Время снова понеслось с обычной скоростью. Глаза Фортунато были прикованы к отцу Малыша, который увидел то, что осталось от его сына, и дико закричал.

Спектор прикончил пиво и едва удержался, чтобы не рыгнуть. «Прорва», бар, расположенный между 27-й и 28-й улицами в полуквартале к западу от парка Челси, притулился поодаль от главных городских артерий, так что ему удалось избежать наплыва туристов. Местных это местечко отпугивало своей дурной славой – здесь то и дело вспыхивали драки. За стойкой кроме него сидели еще двое, все столики были заняты. Единственными источниками света были неоновые рекламные вывески и телевизор. Из задней комнаты доносился стук бильярдных шаров.

– Еще кружечку? – осведомился бармен – высокий блондин, с кудрявыми волосами и фигурой атлета.

– Давайте.

У Спектора слегка кружилась голова. Пальцы на руках и ногах начинали неметь. Еще бы. Он пил с самого утра. Астроном наконец-то оставил его в покое, так что можно пересидеть здесь, надраться и посмотреть матч по телевизору. Таким образом он убьет почти все время до того часа, когда нужно будет отправляться в «Хайфонскую лилию».

Бармен вытащил бутылку пива и поставил ее на исцарапанную и щербатую деревянную стойку. Кто-то вырезал на поверхности «Джойс + любая, кого я позову». Спектор взял бутылку, наслаждаясь прикосновением запотевшего стекла к коже. Боль, по обыкновению, неотступно грызла его изнутри. Может быть, если сегодня все пройдет гладко, вечером он вознаградит себя и убьет пару-тройку туристок. Безнаказанность – вот в чем заключалась прелесть его силы. Как-то раз его даже арестовали, но дело закрыли еще на предварительном слушании, так как никаких доказательств того, что это он убил своих жертв, не было.

– «А сейчас в прямом эфире девятого канала Карл Томас со специальным репортажем с Могилы Джетбоя».

Спектор поднял глаза на экран телевизора.

Молодой чернокожий журналист замолчал, приложил палец к уху и кивнул. Люди, столпившиеся за ним, наклонились и замахали руками, стараясь попасть в кадр.

– «С вами Карл Томас. Еще одно происшествие в хронике сегодняшнего дня, который уже стал самым неспокойным Днем дикой карты за все десять лет. По всей видимости, по улицам Нью-Йорка рыщет психически ненормальный туз-убийца. Его последней жертвой стал подросток, способный превращаться в небольшого динозавра. Пока из полиции не поступало официального заявления относительно связи между его гибелью и убийством Плакальщика, совершенным сегодня утром. Однако, судя по свидетельствам очевидцев, за сегодняшний день это уже второе нападение, совершенное одним и тем же лицом. Ранее в Джокертауне человек, по описанию похожий на подозреваемого, напал на первую свою жертву и повернул его голову на триста шестьдесят градусов. К счастью, находившийся поблизости Фортунато успел вмешаться и исцелить жертву при помощи своих широко известных способностей. Увы, мальчику он ничем помочь не сумел. Карл Томас, «Новости» на девятом канале, Могила Джетбоя».

– Черт. – Спектор потянулся за бутылкой и опрокинул ее. Пивная пена медленно растеклась по стойке. – Какого дьявола им понадобилось рассказывать об этом по телевизору? Лучше бы помалкивали в тряпочку.

– …этой ужасной трагедии. Чуть ранее, по-видимому, без какой-либо связи с этим происшествием, в автомобильной катастрофе погиб Фредерико Мачелайо. Мачелайо, также известный под прозвищем Мясник, который считался одним из воротил городского преступного мира, скончался на месте».

– Нет, сегодня определенно не мой день, – пробормотал Спектор.

Он вытащил бумажник и махнул бармену, но взгляд того был прикован к двери. Спектор обернулся. На пороге стояла троица грабителей. У всех троих были черные волосы, подстриженные шапочкой, как у Мо из «Трех бездельников». Каждый держал в руках скейтборд из стеклопластика. На главаре, который был на голову ниже двух своих дружков, были темные очки.

– А ну-ка все кошельки сюда! – проговорил коротышка, дуя на пальцы.

Вертящийся табурет Спектора громко скрипнул, когда он крутанулся на нем, чтобы взглянуть на вошедших. Пожалуй, с тем, что в очках, могут возникнуть трудности: способности Спектора не действовали, если он не мог видеть глаза жертвы. Двое других опасений у него не вызвали.

– О, как мило, ты уже все приготовил, – сказал один из «шестерок». – Давай его сюда.

Спектор спрятал бумажник обратно в карман брюк.

– Вали отсюда, недоносок. Пока еще можешь.

– А ну-ка, объясни ему, что к чему, Билли, – процедил вожак. – Глядишь, и все остальные станут сговорчивей.

Билли несколько раз взмахнул скейтбордом и приготовил его для удара. Это напомнило Спектору сцены драк скамейками, которые он видел в китайских боевиках. Эти ребята явно знали свое дело, так что придется вырубить их по-быстрому. Он впился взглядом в глаза Билли, и смерть хлынула в них. Парень ничком упал на стойку.

– Черт! Давай, сделай его, Ромео. – Коротышка все еще командовал парадом.

Ромео бросил взгляд на тело приятеля, затем на Спектора. Это была ошибка. Через пять секунд и он замертво рухнул на пол.

Уловив какое-то движение, Спектор вскинул руку, другой потянувшись за оружием. Скейтборд ударил его в предплечье с такой силой, что сбил его с ног, а пистолет отлетел в сторону. Спектор врезался в стол и упал на пол. Пистолет лежал в нескольких футах от него. Грабитель бросил свою доску, схватил оружие и с улыбкой нацелил его в грудь жертвы. В ту минуту, когда он нажал на спусковой крючок, в висок ему угодил бильярдный шар.

Спектор откатился, и пуля, задев стол, ушла в пол. Разлетевшиеся щепки прошли сквозь одежду и больно впились в кожу. Он подполз к оставшемуся в живых парню. Тот сидел на полу и тряс головой. Он был без очков.

– Прощай, – сказал ему Спектор.

Грабитель встретился с ним взглядом, ахнул – и повалился навзничь.

Спектор забрал пистолет и спрятал его в кобуру, потом поднялся на ноги. Бармен смотрел на него, и вид у него был раздосадованный, хотя и испуганный. Все молчали.

– Теперешняя молодежь совсем распустилась. Эти ребята отправились к праотцам. И поделом им, – бросил Спектор, потирая руку.

Бармен нерешительно кивнул в сторону выхода.

– Спокойно. Я уже ухожу.

– Эй, герой. Перекинь нам наш шар.

Низенький, крепко сбитый мужчина в белой безрукавке указывал куда-то на ноги Спектора. Тот подобрал шар и швырнул его обратно.

– Неплохой удар.

Бармен закашлялся.

Спектор вышел на залитую солнцем улицу, сунул руку за пазуху и принялся вытаскивать занозы. Стычка с грабителями-скейтбордистами заставила его на миг позабыть об Астрономе. Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Мясник мертв, так что работенка, похоже, накрылась. Хотя прояснить этот вопрос все равно нелишне.

Телефонная будка обнаружилась всего в нескольких шагах от «Прорвы». В музее никто не брал трубку, поэтому Спектор позвонил в «Корявый дракон» и спросил Дэнни Мао. Через несколько секунд в трубке послышался дружелюбный и уверенный, почти без акцента голос.