Текст книги "Венера без лицензии"

– Почти час, – заметил он. – Теперь она выпьет двести граммов молока с закрытыми глазами, почти не просыпаясь, одновременно намочит пеленки, а потом до шести – семи утра ее больше не услышишь. Я всегда считал, что такое вегетативное существование – наиболее цивилизованная из всех форм жизни, разложение цивилизации – по крайней мере для человеческой расы – начинается одновременно с мозговой деятельностью.

Второй ускоренный курс – социальной метафизики – также был прерван. Телефонным звонком.

Он вскочил, как подхлестнутый: он всегда предчувствовал события до того, как они происходили, видно, есть в нем телепатические наклонности, – улыбнулся Давиду и вышел в прихожую, где витал мирный запах воска и газа.

– Да?

В трубке раздался голос Ливии:

– Я нашла его.

2

Не надо быть семи пядей, чтоб догадаться, кого она нашла. Синьора А.

– Разве Давид не отвез вас домой? – Давид ровно в одиннадцать отвозил ее домой и не уезжал, прежде чем за ней захлопнется дверь парадного. Где же она нашла синьора А? На лестничной клетке?

– Отвез, – произнесла его Ливия чистым, красиво поставленным голосом. – Но потом пришлось почти сразу же снова выйти.

– Зачем?

– У папы ужасно разболелись зубы, а в доме не нашлось ничего обезболивающего, и я побежала в аптеку.

– Понятно.

– Такси не было, в это время они все скапливаются перед кино, и я пошла пешком до площади Обердан, там есть круглосуточная аптека.

– Далековато от вашего дома.

– А что делать?.. В аптеке был только один покупатель. Я мельком взглянула на него и подумала: как раз тот тип, который мог бы нам подойти. Потом купила таблетки и вышла.

Значит, Ливия Гусаро решила поработать сверхурочно. Оттрубила смену до одиннадцати с Давидом, потом увидела интересного типа и продолжила поиск.

– Он вышел за мной.

Она не сделала ничего, чтобы привлечь его внимание, однако он тоже сразу понял, что она ему подходит.

– Расскажите все подробно.

– Я остановилась у тротуара, чтобы пропустить машину. А он подошел и сказал, что в такую жару у всех голова болит.

– А вы?

– Ничего, состроила недовольную мину.

Блестяще! Затем его Ливия Гусаро пересекла проспект Буэнос-Айрес и направилась к стоянке такси. Она была, естественно, пуста: еще никто и никогда не видел такси на стоянке, за исключением тех случаев, когда машина не нужна. Синьор А последовал за ней, заговаривать больше не пытался и всем своим видом показывал, что он вовсе не за ней идет, просто ему тоже надо на ту сторону. Но когда увидел, что она подходит к стоянке, наверняка возрадовался: ему просто повезло.

– Боюсь, вам придется долго ждать.

Она молча улыбнулась, уже без недовольной мины; синьор А произнес еще несколько фраз, после чего она проследовала за ним к темно-синей "фламинии", согласившись на любезное предложение ее подбросить.

– Номер, Ливия.

Записывать ни к чему – этот номер запомнится, будь он хоть из двадцати цифр.

– Дука, я, наверно, идиотка, но я не разглядела. – По голосу чувствовалось, что она расстроена до слез.

Не разглядеть номер машины – ничего себе, контрразведчица, самого элементарного не сумела сделать!

– Как же так?

– Но, Дука, ведь номер, он же только спереди и сзади, а я садилась сбоку, там не видно номера! – Она оправдывалась смущенно, неловко, безнадежно, как будто заранее зная приговор. – Я всю дорогу искала случая посмотреть, но мне не удалось, мы все время сидели в машине, я же не могла выйти, чтобы специально взглянуть на номер, ну честное слово, не могла…

Он язвительным тоном перебил ее:

– Но когда вы расстались и он отъезжал, вы ведь могли посмотреть ему вслед?

– Нет, не могла. Он проводил меня до подъезда и дождался, пока я войду в дом… не знаю, может, не специально, просто из галантности закрыл за мной дверь. Я сразу же ее открыла, как только он отъехал, но машина двигалась слишком быстро, а улица плохо освещена.

Что ж, бывает. Великий кулинар может приготовить для королевского стола оленину с апельсинами, вымоченными в роме, но не умеет поджарить яичницу из двух яиц.

– Ну, и почему вы решили, что это он? – спросил Дука безо всякого сочувствия.

– По фотографиям.

Синьор А повез Ливию в парк Ламбро – не в самый парк, конечно, это было бы рискованно, – а на близлежащий бульвар, хотя для его цели подошла бы и Соборная площадь в полдень, поскольку он все равно ограничился одними разговорами – словесный эротоман; он задал ей множество вполне деликатных вопросов: сколько лет, откуда родом, есть ли жених; про себя не без самодовольства сообщил, что он якобы преподаватель, но сейчас временно без работы, затем сказал, что в женщине ценит прежде всего образованность, позволил себе две-три формально-усталые ласки, но тут же откровенно признался, что в его возрасте у мужчин, к несчастью, наблюдаются необратимые явления, будь ему двадцать лет (тут он улыбнулся), все было бы иначе, а сейчас ему удается обрести некий жизненный стимул, только если он поглядит на фотографии красивой женщины, конечно, не вполне одетой, скорее, наоборот, может быть, ей трудно это понять, но обнаженная натура на фотографиях оказывает на него более сильное воздействие, нежели во плоти, особенно если он знает девушку и говорил с ней, снимки в специализированных журналах оставляют его равнодушным, потому что он никогда не видел фотомоделей живьем, а вот несколько ее портретов хотелось бы иметь – теперь, когда он с нею пообщался и понял, какая она привлекательная девушка. У нее дома, естественно, таких фотографий не имеется, но это небольшая беда, и дело можно в два счета поправить. У него есть надежный друг, опытный фотограф, к которому ей надо съездить. В качестве гонорара он будет просто счастлив заплатить ей пятьдесят тысяч лир. Под конец он заверил, что об этом ни одна живая душа не узнает и что на фотографиях лицо ее будет в тени – ему ведь тоже не резон всем раскрывать свои старческие слабости. Ливия ответила, что ей это совсем не нравится и вообще не следовало садиться к нему в машину, больше она никогда на такое не пойдет, хотя и очень стеснена в средствах. Синьор А стал петь ей дифирамбы, от души пожелал найти хорошую работу и хорошего жениха, и все же, разве несколько снимков что-нибудь изменят?

Он был настойчив, но не прямолинеен и в конце концов добился своего: назвал адрес друга-фотографа, прибавив к нему двадцать тысяч.

– Давайте адрес, – нетерпеливо потребовал Дука у своей Ливии Гусаро и кивнул Давиду, глядевшему в открытую дверь кухни, чтоб записывал.

– Рекламное фотомоделирование, – сказала Ливия.

– Рекламное фотомоделирование, – повторил он Давиду.

– Многоквартирный дом "Улисс", за улицей Эджидио Фолли и за таможней.

– Многоквартирный дом "Улисс", за улицей Эджидио Фолли и за таможней. – Давид опять записал. – В котором часу?

– Он сказал: от двух до трех, потому что после его друг работает вне студии.

Время отлично вычислено, та часть Милана, у которой есть возможность, спит дома, те, у кого нет такой возможности, все равно не в силах совладать с собой и засыпают на улице, в трамвае, на службе… в общем, время по всеобщему запустению не сравнимое ни с каким часом ночи.

– Так, теперь приметы. – Он снова сделал знак Давиду не откладывать ручку. – Рост?

– Думаю, метр семьдесят пять, он выше меня, а во мне метр семьдесят… – с истинно женской непосредственностью она добавила: – На каблуках.

– Рост метр семьдесят пять. Сложение?

– Худощавый, пиджак болтается.

– Цвет лица?

– Бледный, оливкового оттенка. Усики тонкие-тонкие, с сильной проседью.

– Волосы?

– Тоже седые, на висках залысины, хотя шевелюра еще довольно густая, длинная, расчесана аккуратно.

– Так. Глаза?

Ливия помедлила.

– Темные. Цвет я не разобрала.

– Нос?

– С горбинкой.

Негусто; эти данные он передаст Маскаранти для составления словесного портрета. Основная надежда на фотографа: если удастся его взять, он назовет имена сообщников, в том числе синьора А. И пока что у них есть все шансы его взять.

– Ливия.

– Да?

– Слушайте меня внимательно.

– Я слушаю.

– Без моего сигнала из дому ни ногой.

– Ладно.

– К телефону сами не подходите. Если позвонят, пошлите кого-нибудь из домашних, пусть скажут, что вас нет.

– Хорошо.

– Дверь не открывать. Если кто-то придет и спросит вас – то же самое: нет дома.

– Поняла.

– Сегодня ночью, думаю, уже никто не явится, но завтра, начиная с шести утра, я буду звонить каждый час и проверять, не случилось ли чего.

– А что может случиться?

– Надеюсь, ничего. Они смогут следить – и по телефону, и визуально, – с кем вы общаетесь. – Он опасался не только слежки, но большего ей не сказал. – А теперь идите спать. Спасибо вам.

– Ой, я так рада, так рада, что нашла его! – В голосе слышалось совсем детское торжество.

Только повесив трубку, он заметил, что в прихожей, квадратной и совсем пустой, но все же уютной, стоит Лоренца, и глаза у нее расширены от страха.

– Ну что ты вскочила, иди спать, не волнуйся.

– Кто это был? – Она не могла не волноваться, она же все знает. Дука объяснил ей все подробности этой одиозной истории.

– Ливия. Мы нашли того человека.

– И что ты теперь собираешься делать?

Нервы у него были взвинчены. Лоренца права: он осел и преступник – вместо того чтобы поискать себе хорошую спокойную работу, вляпался всеми четырьмя лапами в эту вонючую яму!

– Я еще не знаю, может, уйду, может, останусь, но от тебя требуется только одно: чтоб ты шла спать и обо мне не беспокоилась.

Лоренца вспыхнула и от этого тона, и оттого, что Давид все слышал; она взглянула на него, хотела было что-то ответить, но воля старшего брата была сильнее, и она смирилась, ушла к себе.

– Нужен путеводитель по Милану, – сказал он Давиду.

Вышел в гостиную, по площади чуть больше прихожей: среди прочих вещей или, с позволения сказать, мебели, купленной отцом в надежде, что она ему понравится, там стоял маленький шкафчик с книгами и старыми журналами – зародыш библиотеки, сгнивший на корню в тот самый миг, когда его арестовали три года назад. Какая пылища: Сара не дает матери всерьез заняться уборкой; весь в пыли был и путеводитель по Милану с подробной картой, старой, правда, но еще вполне пригодной. Он вернулся в кухню, разложил на столе карту, нашел в списке улицу Эджидио Фолли, на самой окраине города, за парком Ламоре, переходящую в дорогу на Мельцо и Пьольтелло.

– Да, они стали гораздо осторожнее, – заметил он.

– Почему? – спросил Давид.

– Теперь не решились устраивать студию в самом городе. Переехали на окраину, как все крупные промышленные предприятия. Чуть что – сразу в машину, и через несколько секунд они на автостраде.

– Как же нам быть?

– Вот, думаю, – Это была неправда: генеральный план у него уже созрел, а теперь он размышлял для вида, пытался убедить себя самого в том, что не принимает решений очертя голову. Все ложь.

Был бы он честный гражданин, сейчас позвонил бы Карруа, сообщил адрес фотографа и всем остальным предоставил бы заниматься полиции. Но он таковым не является: чтобы удостовериться в этом, достаточно заглянуть в его досье.

– Странно все-таки… Если бы у отца Ливии не заболели зубы и она не пошла бы в аптеку, то мы, со всей нашей системой базирования, так ничего бы и не обнаружили.

– Но надо же что-то делать! – сказал Давид. (Вот нетерпеливый, у него прямо руки чешутся!)

– Конечно. Вы умеете ездить на велосипеде?

– Давно не ездил, но, думаю, смогу.

– Так, посмотрим, во сколько у нас восход. – У Дуки тоже имеется записная книжка, и очень хорошая, с массой полезных сведений, в частности, время восхода и заката. – Солнце на этой неделе восходит в пять тридцать две. Это значит, что в пять уже все видно и вы можете выехать в четыре тридцать.

– А куда ехать?

– На улицу Эджидио Фолли, в самый конец, посмотрите, где находится этот "Улисс" и что он собой представляет. На машине вы привлечете к себе внимание.

– А где возьмем велосипед?

– У сына привратника есть. Я разбужу отца, он, конечно, удивится, но даст: он меня жалует, даже не знаю за что.

В кухне стояла глубокая ночная тишина, казалось, даже вещи спят: пустые банки из-под пива, бутылка виски, тоже приближающаяся к этому состоянию, Сарины соски и бутылочки, прикрытые салфеткой, около раковины, вот только Лоренца наверняка не спит… Где ей понять!

– А потом? – спросил Давид.

– Понимаете, Давид, раз они стали осторожней, нам тоже следует соблюдать осторожность. Завтра сделаем вот что: без чего-нибудь два Ливия вызовет такси и поедет в это "Рекламное фотомоделирование". А мы за ней. Но они из осторожности могут установить за ней слежку – вдруг она приведет за собой хвост. И если они нас засекут, то мы никого не поймаем. Ясно?

Яснее не бывает, одними глазами сказал ему Давид.

– Поэтому мы должны следовать за Ливией незаметно. То есть мы поедем, но впереди, метров на сто. И только до определенного места. Представьте себе этот кортеж: сначала мы на"джульетте", потом Ливия на такси, а потом тот, кто, возможно, за ней следит. В городе, в потоке машин, такая диспозиция не вызовет подозрений: раз мы будем впереди, тому типу ничего и в голову не придет, но улица Эджидио Фолли… – он потыкал пальцем в зеленый квадрат на топографической карте, – у самой городской черты, и там, учитывая послеобеденное время, машин совсем не останется, то есть мы будем чересчур на виду. Далее: когда мы подъедем к этому "Улиссу", парковаться перед домом было бы с нашей стороны непростительной глупостью. Теперь понятно, зачем надо съездить туда на велосипеде?

Давид начинал понимать.

– Вы произведете разведку. На месте вам надо будет определить две вещи: во-первых, где поставить машину как можно ближе к дому и к дороге, но чтобы из окон нас не было видно, и, во-вторых, есть ли подъезд к "Улиссу" не по улице Эджидио Фолли.

Тишина. В последний раз шорох автомобильных покрышек донесся до них минут десять назад. Скоро два, ждать еще долго, к тому же оба они не из тех, кто спит в ночь перед битвой.

– Мой отец любил раскладывать пасьянсы, – сказал он Давиду. – Где-то здесь должна быть колода карт. Вы умеете играть в "скопу"?

Да, умеет. Вдвоем играть в "скопу" не очень интересно, но надо же как-то убить время.

3

Ливия вышла из подъезда в половине второго. Поток машин уже схлынул: большинство миланцев обедает именно в это время.

– На улицу Эджидио Фолли, – сказала она водителю.

В зеркало она увидела недовольную мину, потому что, какой бы адрес вы ни назвали таксисту, он ни за что не одобрит ваш выбор маршрута: за каким чертом надо тащиться на улицу Эджидио Фолли? Или на улицу Боргонья? Впрочем, быть может, он и прав.

Он свернул с улицы Плинио, пересек бульвар Абруцци и выехал на улицу Пачини. Ливия издали любовалась водительским искусством Давида, хотя и раньше имела случай это наблюдать; "джульетта" оторвалась от них довольно далеко. Следовать за машиной не сзади, а впереди – нелегкая задача при современном уличном движении, но Давид справлялся с нею отменно.

Несмотря на жару и нервное перевозбуждение, которые поневоле вносили в мысли разлад, Ливия отметила еще одну вещь: за ее такси буквально по пятам следует другая машина. Впрочем, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтоб это обнаружить: во-первых, преследователь стоял уже на улице Плинио и тронулся одновременно с ними, во-вторых, сам автомобиль был приметный – "Мерседес-230" очень красивого бронзового цвета, чуть-чуть в серо-коричневый или в кофе с молоком. Она поймала его взглядом на площади Пьола, потом на улице Пачини. С помощью зеркальца (она не выпускала его из рук, то и дело подкрашивая губы) Ливия фиксировала, как неотступно "мерседес" держится за такси: этому типу, должно быть, наплевать, видят его или нет.

Устная инструкция, полученная от синьора Ламберти, гласила: "Если заметите, что вас преследует машина, остановитесь у киоска и купите газету". Таким нехитрым условным знаком она должна была сообщить о слежке.

– Остановите, пожалуйста, у первого газетного киоска, – попросила она.

Водитель, видимо, уже смирился и не скорчил никакой гримасы, а послушно тормознул у киоска на углу улицы Теодозио. Ливия вышла и с удовлетворением отметила, что "мерседес" остановился чуть поодаль. Затем, уже без удовлетворения, она констатировала, что "Джульетта" в отличие от "мерседеса" быстро удаляется по улице Теодозио. Она знала, что синьор Ламберти и Давид все равно где-то рядом, но то, что они скрылись из виду, ее расстроило. Она купила журнал мод и быстро вернулась в машину.

Проезжая по улице Порпора, таксист спросил:

– Какой номер на Фолли?

– В самом конце, за таможней.

Он решительно тряхнул головой.

– Ну знаете, вам придется заплатить мне в оба конца!

– Конечно, не беспокойтесь.

Ни разу не обернувшись, только посматривая в зеркальце, Ливия наблюдала за "мерседесом": тот немного отстал, но его плавные очертания, отливающие на солнце недобрым бронзовым светом, все же хорошо просматривались.

– Вон автострада, – буркнул водитель. – Куда ехать-то? – Тупость этих пассажиров просто непостижима: сами не знают, куда им надо!

– Чуть дальше, большое здание слева.

Дорога бежала среди полей, и на довольно большом отрезке не видно было никаких построек – полная иллюзия сельской местности.

– Вон то, что ли? – спросил великомученик за рулем.

Да, оно самое; по телефону синьор Ламберти, пользуясь сведениями Давида, который ездил туда на велосипеде, описал ей в мельчайших подробностях и дорогу, и все приметы "Улисса".

– Оно самое.

Взгляд в зеркальце – вдалеке маячит "мерседес". Страх совсем прошел, она знала, что синьор Ламберти и Давид совсем близко. Рядом с серовато-голубой башней, высящейся в гордом одиночестве среди возделанных полей (Бог знает какая изощренная спекуляция земельными участками забросила ее сюда), метрах в ста от дороги есть старая развалюха, почти не видная за небольшой рощицей; там, за свежей зеленью – что почти невероятно в этот палящий зной, – укрылась "Джульетта" и защитники Ливии, вооруженные стареньким, но довольно мощным биноклем, благодаря которому все двадцать этажей башни под названием "Улисс" у них как на ладони, а также весь зеленый, сверкающий, неспокойный пейзаж.

– Здесь? – на всякий случай переспросил водитель, хотя сомнений быть не могло.

Двенадцатиэтажный серо-голубой исполин уныло вздымался перед глазами, напоминая монументальные храмы ацтеков, словно по волшебству вырастающие посреди пустыни. Хотя в этом грандиозном жилом доме почти никто не живет, все квартиры уже распроданы: люди нынче вкладывают деньги в недвижимость, а не держат в матрасах, как их деды; сооружение сконструировано из самых современных материалов и оснащено всеми удобствами. Вокруг него залитое бетоном пространство для стоянки машин (даже белые разграничительные полосы проведены, только машин нет).

– Да, спасибо.

Ливия вышла, протянула ему пять тысяч, взяла сдачу, щедро дала "на чай" и тем временем, не поворачивая головы, оглядела окрестности: "мерседес" остановился на порядочном расстоянии, почти у самого поворота, – какая коварная деликатность!

Привратника в здании не было, а была большая панель с прозрачными плашками, за которыми светились имена жильцов. Ливия нажала на плашку с надписью "Рек. фот. мод." и сразу же услышала бесцветный голос из домофона:

– Третий этаж, поднимайтесь, пожалуйста.

Стеклянная дверь распахнулась чересчур резко, и Ливия Гусаро почувствовала себя лисой, сующей лапу в капкан.

Молодой человек в белом халате впустил ее, закрыл входную дверь и жестом указал на другую, которая вела в совершенно обычную квадратную комнату с наглухо закрытыми и зашторенными окнами; правда, работал кондиционер, поэтому дышалось легко: в углу стояли три погашенных юпитера на фоне увеличенной фотографии морского прилива. В противоположной стороне возвышался треножник и на нем нечто вроде зажигалки – камера "Минокс", как объяснил ей синьор Ламберти. На стуле, довершающем интерьер, лежали журналы небольшого формата, поверх них шахматная доска, а на доске ящичек с фигурами, откуда, как из стойла, высовывалась голова коня.

Молодой человек наконец произнес первую фразу:

– Раздеться можно тут, а можно и в ванной – как хотите.

Она внимательно к нему пригляделась и отдала себе отчет в том, что не сумеет как следует обрисовать ни внешность этого человека, ни его голос, – это было бы все равно что описывать содержимое пустой шкатулки.

– Благодарю вас, – сказала она, но не двинулась с места, прижимая модный журнал и сумочку к темно-красному полотняному платью.

– В чем дело? – спросил он.

– Мне было обещано вознаграждение, – вежливо, но твердо отозвалась она.

– Ах да, конечно, сейчас отснимем, и все получите.

– Извините, отснимем потом. – Это было предписание из устной инструкции синьора Ламберти, направленное на то, чтобы снять с себя все подозрения: девица, которая требует деньги вперед, заботится только о себе и не может вести двойную игру.

Молодой человек в белом халате не улыбнулся, ничего не сказал, а просто вышел из комнаты и мгновенно возвратился с пятью купюрами по десять тысяч.

Ливия взяла их и прошла в ванную. Молниеносно разделась, даже не потрудившись закрыть дверь (ванной, видимо, практически не пользовались, там не было ни мыла, ни других туалетных принадлежностей – ничего, кроме двух полотенец какого-то ядовитого цвета). Выходя, она услышала грязное ругательство, и то, как молодой человек его произнес, рассеяло все сомнения насчет его личности: педераст, мерзкий извращенец, – теперь вся бесцветность его внешнего облика получила надлежащее объяснение, это была жуткая бесцветность мутантов, встречающихся в научной фантастике (они находятся в процессе мутации, когда оболочка еще осталась человеческой, а мозг и нервная система уже являются признаками новой чудовищной особи).

– Что-нибудь случилось? – сочувственно осведомилась она.

– Я иногда бываю несдержан, – объяснил извращенец. В руке он держал провод одного из юпитеров, а отлетевший штекер валялся на полу. – Теперь придется его присобачивать.

Фотограф даже не взглянул на нее, а ей было так интересно узнать, что думает педераст об обнаженной женщине. Он вышел, отсутствовал несколько минут, затем вернулся с мотком скотча и ножницами и принялся прилаживать штекер к проводу, который оборвался, когда вставлял его в розетку. Стоя рядом со стулом, она за ним наблюдала. Молча. Но потом вспомнила, что должна поддерживать разговор: молчаливая женщина всегда подозрительна.

– Вы играете в шахматы?

– Сам с собой, – охотно отозвался он. (Одно-единственное слово "шахматы", судя по всему, открыло потайную дверцу того, что с некоторой натяжкой – поскольку речь шла о подобном индивидууме – можно назвать душой). – Нынче почти никто не играет.

– А я тоже иногда разбираю чемпионские партии или играю с отцом. – Это была почти правда: не то чтобы она играла целыми днями, но отец еще в детстве объяснил ей правила, и она мгновенно увлеклась, поскольку шахматы как нельзя более соответствовали ее натуре.

Извращенец поднял голову и посмотрел на нее – не как на обнаженную женщину, а как личность, разбирающуюся в шахматах. Но ничего не сказал. Тогда она продолжила (всегда полезно иметь с противником общие увлечения):

– Как раз на днях я видела в "Монд" потрясающую партию четырех коней.

– Это было не на днях, а больше месяца назад. Белыми играл Нойкирх из Лейпцига, а черными Цинн из Берлина.

– Возможно. Отец покупает "Монд" из-за шахматной рубрики и хранит все номера. Может быть, и месяц назад, но я эту партию разбирала в понедельник или во вторник.

– Я тоже покупаю "Монд" из-за шахматной рубрики. – Ремонтируя аппаратуру, он, казалось, раздумывал, не предложить ли ей партию в шахматы.

– Вы помните финал? Черные хотят оградить короля, а белые делают ход конем, и создается угроза мата со стороны слона, черные вынуждены защищаться ладьей, ное тогда белые двигают пешку, и черным уже некуда деться: следующим ходом объявляется мат.

– Да, прекрасно помню. – Он вновь поднял голову (глаза были почти счастливые, как у меломана, когда он слышит любимую симфонию, и в то же время удивленные: как женщина, да еще такая, может ориентироваться в магическом мире шахмат?). – Правда, я не люблю закрытых дебютов.

– Да, в них главное маневрирование, хотя некоторые считают, что это на поверхности, а в какой-то момент на доске происходит крупное столкновение, почти взрыв… – Она прибавила еще несколько фраз, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться: голая женщина в комнате с педерастом, починяющим провод, рассуждает о шахматах!

– Еще минутку, с вашего позволения, – сказал он.

Ремонт он закончил, но случилось еще кое-что непредвиденное: послышался далекий звонок. Мутант выпустил провод из рук, и он упал на пол. Вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и снял трубку домофона.

– Отвори, – раздался голос снизу.

Хозяин нажал кнопку, минутку подождал, затем отпер дверь вышедшему из лифта человеку в легком костюме светло-орехового оттенка под цвет волос.

– Как дела? – спросил вновь прибывший. (Он тоже был молод, но во всем его облике сквозила какая-то жестокость, и от этого он казался гораздо старше извращенца.)

– Мне она не нравится, – ответил мутант.

– Почему? – Да, он, конечно, был старше: голос молодого человека не может звучать так спокойно и в то же время так агрессивно.

– Не знаю, не нравится, и все.

– Я ничего не заметил. Приехала прямо из дома, ни с кем не разговаривала, никуда не заезжала.

– И тем не менее.

– Значит, должна быть какая-то причина. – Говорят, у гомосексуалистов обостренная интуиция, они якобы все телепаты, поэтому он крайне внимательно отнесся к словам сообщника.

– Не знаю. Потребовала деньги вперед, – как-то обиженно произнес извращенец.

– Странно, вот уж не думал… Сол утверждает, что она настоящая аристократка. – У него тоже зародилось подозрение.

– И потом, она играет в шахматы, как та, в прошлом году.

Мутант наконец-то открыл истинную причину своих подозрений. В прошлом году та темноволосая сучка так подставила его, что им пришлось срочно менять квартиру, – и все из-за страсти к шахматам. А вот теперь опять шахматистка попалась и заманивает его в сети, даже вспомнила партию Нойкирха! Он сразу насторожился: нынче люди интересуются только футбольным тотализатором да выигрышными билетиками, дающими право на скидку в магазинах, откуда вдруг столько гроссмейстерш развелось?

– Ладно, пойдем посмотрим.

Они вошли в комнату. Ливия притворилась, будто рассматривает фотографию морского прилива и юпитеры, но на самом деле ей просто хотелось быть поближе к двери и подслушать, что там происходит. К сожалению, ничего она не расслышала. Увидев нового посетителя – тоже молодого и немного близорукого, – она даже обрадовалась: теперь оба попадутся в капкан, – но на лице изобразила крайнее недовольство.

– Меня не предупредили, что будут зрители. Попрошу всех удалиться, кроме фотографа!

– Да-да, конечно, я сейчас уйду, – вежливо отозвался светловолосый, – но сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов. – Уже без всякой вежливости он смахнул на пол все, что было на стуле: шахматную доску, шахматы, журналы, – и уселся.

– Да вы пьяны… Я впервые вас вижу и не имею ни малейшего желания отвечать на вопросы пьяного.

– Будете отвечать как миленькая! Луиджи, принеси стул синьорине. – Мутант вышел, и он опять обратился к ней: – Мне рассказали о вас много лестного. У вас университетский диплом, так ведь?

– Да. – Главное указание синьора Ламберти, выраженное, быть может, в несколько грубоватой форме: не метать бисер, пусть все идет спокойно, своим чередом; если она категорически откажется отвечать, это может обернуться против нее.

– А какой факультет?

Вошел извращенец со стулом, но Ливия покачала головой: чтобы она безо всего села на что-либо принадлежащее этим типам, – ну нет! Хотя стоять голой под их взглядами тоже не очень-то приятно.

– Историко-философский.

– Преподаете?

– Нет, безработная с дипломом.

– А живете чем?

– Занимаюсь переводами.

– С каких языков?

– Главным образом с английского, но могу еще с немецкого и французского.

– И хорошо платят?

– Не очень.

– На жизнь не хватает?

– Нет. Иначе бы я не была здесь.

Он загадочно улыбнулся.

– Да уж. А ваш отец чем занимается?

Упоминание об отце в этом месте, в данной ситуации, когда она стояла под обстрелом этих взглядов, по счастью, хоть не плотоядных, подействовало на нее, как удар хлыста, но она сдержалась. Они ее подозревают – это ясно, и она должна их убедить в том, что они ошибаются.

– Часовщик, часы ремонтирует, преимущественно старинные, – спокойно отозвалась она.

– Очевидно, ваше образование влетело отцу в порядочную сумму.

– Очевидно.

Человек потрогал мочку правого уха.

– И все же мне непонятно, как девушка вашего, так сказать, круга могла пойти на такое, гм… предприятие. – Он как будто беседовал в светском салоне, а не вел жесткий допрос. – Поясню свою мысль: вы из хорошей семьи, вашему отцу стоило немалых жертв дать вам блестящее образование, у вас высокий культурный уровень, вы знаете три иностранных языка, переводите книги, а это дело нелегкое, мне даже сообщили, что вы прекрасно разбираетесь в шахматах… не странно ли, что такая девушка опускается до того, чтоб шляться ночью по проспекту Буэнос-Айрес?

Все, пора поставить его на место; даже в таком разоблаченном, незащищенном, напряженном положении она сумеет это сделать.

– Вы, должно быть, зациклились на тех прожженных девицах, что стоят, прислонившись к музыкальному автомату, в кожаных куртках и с длинными русалочьими волосами. Такие, по-вашему, могут шляться ночью по проспекту Буэнос-Айрес, а другим это заказано. Но, боюсь, вы несколько отстали от жизни. Еще одна загадочная улыбка.

– Ну да, я, наверно, не дорос до девиц, окончивших историко-философский факультет. Скажу вам откровенно, ученая дама, подрабатывающая на панели, вызывает у меня сомнения.

В подчеркнуто любезном тоне слышалась неприкрытая угроза. Ливия пожала плечами.

– Не знаю, чем вам помочь. Я хотела бы поскорее приступить к съемке, если вы закончили допрос.

– Да-да, конечно, вы правы. Луиджи, включай свои юпитеры и приступай. – Он вновь обернулся к ней: – Синьорина, куда вы положили вашу сумочку?

– А что?

– А то, что свои сомнения я всегда проверяю.

– Так вы еще и обыскивать меня собираетесь?! – взорвалась она, но лишь потому, что такова была мизансцена.

– Вот именно, – ответил он, вставая. – Так где сумочка?

– В ванной – обыскивайте, пожалуйста, можете и деньги забрать. Я должна была предвидеть, что имею дело с преступниками!

– Совершенно справедливо, вы же не в монастырь ехали! Однако, если вы проведете съемку как надо, денег я не возьму. Начинай, Луиджи.